Боль в почках скоро отпустила. Рана в душе горела, присыпанная перцем клеветы. Я выкинул альбертовы подарки в окно. Я взял свою собственную водку. Содрал пробку. Приложился к горлышку. Даже не почувствовал, как влил в себя почти половину бутылки. Проклятый нашатырь! Зелье не действовало.
Я прошёл в комнату. Взял старую фотографию. Всмотрелся в её лицо и разрыдался. Я обещал вернуться за тобой. Я убегал от женщин, предлагавших серьёзные отношения. Я не верил в твою смерть. Я вернулся! Но ты… Тебя, действительно, больше нет.
Я рыдал, как потерявшийся в лесу ребёнок, как единственный выживший из отряда солдат, как человек, понявший бесполезность собственного существования.
Нет, понял я внезапно. Смысл есть! Они оскорбили её память. Они назвали её шлюхой. Они оболгали её. Я отомщу! Я обязательно отомщу! Жажда мести осушила слёзы, зарубцевала невидимую, но болезненную рану. Хозяин жизни, мать твою! Заставлю ответить за каждое слово! Я тебе устрою спокойствие! И твоему серому кардиналу тоже! Повышения ждёшь? Я тебе…
А что я собственно могу? Побежать и сжечь магазин? Глупо… Выловить поодиночке и набить морду? Ещё глупее! Я не костолом Сид. Да и месть получается какая-то детская. Словно из-за фантика от жвачки. Здесь затронули другое. За подобное мстят жестоко. Жестоко, но как?! Сид бы, наверное, придумал.
Сид! Они его упоминали. По-моему, хотели отыскать. И его припутали к несуществующему заговору! Стоп! Я никогда не называл имени странного человека в разговоре с посторонними. Откуда Барыбин знает его? Только не надо идиотского утверждения, что милиция знает всё! Всего не знают даже бабушки на скамейках. Так откуда же?!
За Сида я не волновался. Мне бы толику его талантов. Ещё неизвестно, кто тогда заливал-ся бы слезами после встречи «старых приятелей».
А чем это визитёрам не понравились мои рукописи? Что в них такого? Я поспешил на кухню. Схватил тетрадь. Прочёл — «Тихий город», далее — пролог. Застыл в ожидании видений. Ничего не произошло. Я принялся с жадностью заглатывать одну строчку за другой. Силы небесные! Впав в транс, я описал день гибели Аллы. И дальше… Моё бегство! Вокзал! Приезд в Калиновск! Всё вплоть до недавнего звонка в дверь. Дрожащими пальцами я зажал карандаш. Быстро занёс на бумагу последующие события.
Вот она — моя месть! Значит, я столкнул девушку с крыши? Добро! Я выясню, кто оказал-ся за моей спиной в тот вечер! С чего это вы так взволновались господа Крапов и Барыбин?! В лице переменились! За спокойствие страшитесь? Или что-то другое? И какие события вам больше испугали: те — давние, или теперешние? Или всё вместе взятое? Ах, как вам не хочется поднимать муть в родном болоте! Не надо было со мной ссориться! Теперь мосты сожжены! Меня не запугаешь!
«Запугать-то, может, и не запугают, — подсказал некто рациональный внутри, — а вот руки-ноги переломают за милую душу. Или, вообще пристукнут. Вот и вся месть. На рожон лезть не стоит».
Истинная правда. Нужно превратится в тень. А ещё лучше иметь помощника. Он станет моими глазами и ушами. Где же ты, Сид?! Сейчас ты нужен как никогда! Хотя, лучше не надо. Тебя уже ищут. Может Алла и её приятель? Надо подумать.
Я не заметил, что разговариваю сам с собой. От возбуждения мышцы напряглись. По телу то и дело пробегает волна дрожи. Ощущение гладиатора перед боем, или, скорее всего, притаившегося снайпера. Он знает, что за его голову обещана награда, что за ним охотятся подразделения разведчиков и вражеские снайпера, но продолжает дёргать смерть за усы, выходя каждый день на облюбованную точку, чтобы нанести на приклад хотя бы одну новую зарубку.
Усилием воли я успокоил нервы. Самое обидное — перегореть раньше времени. Врага не должно побеждать в мечтах. Заменять настоящую месть выдуманным суррогатом. Каждый день, каждый час я должен помнить об оскорблении и, самое главное, не забывать, что людей, нанёсших оное, ещё не настигло возмездие. Только в том случае месть осуществиться, а не станет откладываемым до лучших времён бесплодным замыслом.
За окном стемнело. Разразился редкий для осени ливень. Я зажёг одну из оставленных кем-то (призраком?) свеч. После вспышки обиды и гнева мной овладело полное безразличие, почти транс. Я потягивал пиво и слушал, как капли стучат по стеклу и жестяному подоконни-ку. Изредка, когда скрюченные пальцы голой ветки дотягивались до карниза (раньше я этого не замечал), царапающий звук заставлял меня вздрагивать. Потом я привык и к нему.
Из тёмного стекла на меня смотрел бледный человек. Он сидел в таком же полутёмном помещении. Время от времени поднимал руку и что-то подносил к губам. Мы действовали абсолютно синхронно. Казалось, он читал мои мысли. Я попытался обмануть его — подумал, что неплохо бы закурить, а сам неожиданно дёрнул себя за ухо. Он повторил всё точь-в-точь. Мы улыбнулись друг другу. Можно поспорить с самим собой, обмануть себя, но собственное отражение — никогда.
Пламя свечи колыхнулось. По кухне заметались тени. Отражение исказилось. Бледное лицо пошло волнами. Через секунду всё вернулось на свои места. Всё?! Нет, за спиной моего двойника смутно различалась женская фигура. Силуэт фигуры, сотканный из воздуха. Призрачная рука тянулась к его плечу. Я развернулся. Никого!
Вздох облегчения и назад, к двойнику. Он встретит меня сочувствующей улыбкой, пони-мающе кивнёт. Как бы не так! Принятый мной за отражение человек поднимался на встречу гостье. Презирая законы природы, он не желал повторять моих движений. Они улыбнулись друг другу, их пальцы сплелись. Я, тот зазеркальный, привлёк девушку к себе и поцеловал. Стекло запотело.
Что за чёрт?! Рукавом рубашки я попытался протереть окно, как вдруг, кто-то спрятавший-ся между рамами вывел на запотевшей поверхности:
«СПАСИБО!»
И ещё ниже:
«ЖДИ!!!»
Мне в лицо ударил порыв ледяного ветра. Пламя свечи затрепетало, но всё-таки не погас-ло. Когда оранжевый язычок снова осветил кухню, я увидел абсолютно чистое окно и собственную перепуганную физиономию в нём…