(СТИХИиА, кн.3. М., Ладомир, 2001)
Перевод Игоря Голубева
Било полночь. Был я болен, духом пуст и обездолен,
Заблудился в старой Книге, в неразгаданных словах.
Пробужденьем от кошмара прозвучали три удара,
Как когда-то – три удара старой битой на дверях.
Я подумал: там прохожий зябко ёжится в дверях,
Заблудившийся в полях.
Только я привстал со стула, лампа, помню я, мигнула,
Пламя словно бы от ветра закачалось на свечах.
И внизу качнулись тени – сумма смуты и смятений,
Не вопросы, просто тени, молча лёгшие во прах…
Ах, Ленор, моя утрата, ночи, лёгшие во прах…
Ты ушла – и мир зачах.
Зашуршало что-то в шторах, из угла донёсся шорох,
Будто ночи одиночеств отражаются в вещах,
Довершают мне потерю приглашеньем к суеверью,
Тут же кто-то ждёт за дверью с чёрной ночью на плечах…
Я нарочно медлю, что ли? Поневоле смутный страх,
Если полночь на часах.
Впрочем, хватит! Может, хуже там – кому-то – в зимней стуже.
Я откинул крюк тяжёлый и за дверью нараспах
Огляделся: "Гость иль гостья, здесь темно как на погосте,
Где же вы? Не прячьтесь, бросьте!…" – Пустота и снежный прах.
Леденеющий от злости, ветер гонит снежный прах,
Стонет в кленах и в кустах.
Но озноб бежит по коже не от ветра, не похоже,
Вроде б что-то или кто-то, заблудившийся в мирах,
Из глубин декабрьской ночи сообщить мне что-то хочет,
Передать мне что-то хочет знаком или на словах.
Вдруг "Ленор" шепнуло эхо… Может – я позвал впотьмах,
Может, просто шум в ушах.
У меня замёрзло сердце, я вернулся в дом согреться,
Сел к камину и услышал тот же стук, вернувший страх.
Но сказал себе: "Так часто клёны полночью стучатся,
Нам мерещатся несчастья, людям, жмущимся в домах, -
Будто призраки стучатся к людям, жмущимся в домах,
А всего-то – ветки взмах".
Но едва окно раскрыл я, вижу клюв, глаза и крылья -
Мне шагнул навстречу Ворон, и крыла тяжёлый взмах
Чадо Вечности и Ада перенёс на бюст Паллады…
Мне за слёзы так и надо – слишком горем я пропах.
Хоть какой, да собеседник: если горем я пропах,
Скажет "Крра!" в ответ на "Ах!…"
Как он важен, как вальяжен, хоть и чёрен, да не страшен,
И едва ль его жилище – на Летейских берегах.
Если был бы он и вправду Вестник Рая, Ворон Ада,
Мне узнать бы было надо, как зовётся в тех мирах.
Ну, давай! Ответствуй, Ворон, как ты звался в тех мирах!
Ворон горько каркнул: "Крах!"
Я отпрянул: ну и диво! Птица дьявольски учтива,
Хоть запуталась, бедняга, в разных птичьих именах.
Вышло чётко; но, однако, имя – нечто вроде знака,
Можно звать и так и всяко, но своих домашних птах,
Даже пусть больших и чёрных, но никто домашних птах
Не терзает кличкой "Крах".
Как он прочно сел над дверью! – видно, чувствует доверье.
В этом чудится мне что-то, встарь мелькавшее в мечтах.
Где мечты?… Где шатья братья?… Не могу друзей собрать я,
Словно некое проклятье на моих лежит друзьях.
Что же нужно, чтоб остался хоть бы ты – в моих друзьях?
Ворон горько каркнул: "Крах!"
Вздрогнул я. За чёрным словом – жалким жизненным уловом -
Чей-то чёрный крест увидел на надеждах и делах.
Был хозяин птицы – нытик, духом полный паралитик,
Вы таких не окрылите, – он почти с восторгом чах.
Ворон слушал это слово, а хозяин чах да чах -
Сам себе накаркал крах.
Вещий Ворон, тощий Ворон, чей-то горестный позор он
Поневоле выдал миру: что ему в людских речах!…
Я придвинулся: наверно, понимает он неверно,
Но – сиянье или скверну слышит он в таких словах?
Что он, Ворон, смутно видит в человеческих словах -
Для примера, в слове "крах"?
Не "любовь" ли?… Вдруг воскресло, как она садится в кресло,
И опять сидим мы рядом и мечтаем при свечах…
Может, ей, такой прекрасной, к высшим таинствам причастной,
На земле – такой несчастной, место – там, на Небесах?
Для неё, кого с рожденья ждали там, на Небесах,
Смерть – Призванье, а не крах?…
И в ответ мне – полузримо в клубах ладанного дыма
Появились серафимы с горним светом на челах.
"Вот мне знак! Теперь я знаю: горем я Ленор терзаю!…
Жечь, как я сейчас дерзаю, душу на ночных кострах -
Пусть оставлю! – и тогда мне вместо жизни на кострах
Будет…" Каркнул Ворон: "Крах!"
"Ты! Подделка под пророка! Не казни меня до срока!
Будь ты птица, будь ты демон, ты – знаток в таких вещах.
Не в пустыне злого Рока, так на папертях Востока,
Не в твоей стране порока, так в иных каких краях -
Подскажи – какое средство стать беспамятным как прах?!"
Ворон горько каркнул: "Крах!"
"Ты! Подделка под пророка! Ты – не морок, ты – морока.
Хоть бы видимость надежды отыскать в твоих словах!…
Подтверди мне не переча, что блаженной будет встреча,
Что Ленор, затеплив свечи, ждёт меня на Небесах.
Что же – ну, ответствуй, демон! – ждёт меня на Небесах?"
Ворон горько каркнул: "Крах!"
"Вот и знак, пернатый дьявол: ты мой враг, ты вновь слукавил,
Ты пронзил мне клювом сердце, – изыди, вселенский страх!
Не переча, не пророча – прочь, порочный отпрыск Ночи,
В дверь, в окно – решай, как проще, каркай там, в пустых полях.
Что тебе в моих мученьях, что тебе в моих мечтах?…"
Ворон горько каркнул: "Крах!"
Так сидит и до сих пор он, и следит за мною Ворон,
Белый бюст и чёрный Ворон сторожат меня в дверях.
Взгляд – как огненная спица, и хотя недвижна птица,
Тень под нею шевелится, как крыла протяжный взмах,
Мне из глуби этой тени всё виднее каждый взмах,
Всё роднее слово "крах".