Это было в час полночный.
Бился я над древней строчкой -
был язык мудреным очень
в пыльной книге вековой…
И задолго до восхода
я услышал стук у входа -
Кто-то в эту непогоду
встретил дом печальный мой.
"Гость, – подумалось лениво -
гость в приют печальный мой.
Только гость – ко мне домой".
Помню ясно я и четко -
стыл декабрь морозом кротким,
Сквозь каминную решетку
темный жар в золе мерцал…
В книгах я искал забвенья,
но не помогало чтенье
Растворить во тьме виденье
девы, чистой как кристалл,
Той Линор, чей бледный призрак
в сонме ангелов витал…
Книги тщетно я листал.
Зашуршавший шелк портьерный -
мрачный, пурпурный, неверный -
Угнетал как запах серный -
ужас в шорохе его.
Чтобы сердце успокоить,
я сказал себе: "Не стоит!
Подойду – и дверь открою.
Ждут ответа моего.
У моих дверей уж долго
ждут ответа моего.
Ждут – и больше ничего".
Овладев собой немного,
я промолвил: "Ради Бога,
Сэр иль леди, вам дорога
здесь легла не для того,
Чтоб хозяева молчали.
Очень тихо вы стучали -
Я в своей ночной печали
не услышал ничего".
Сам словам своим не веря,
наконец, открыл я двери.
У порога моего -
тьма, и нету никого.
Звукам тишины внимая,
я стоял, не понимая,
ЧтО там шепчет ночь немая,
кроме слова одного.
То, что с губ моих слетало,
тьма мне эхом прошептала.
Словно вздох пустого зала
услыхал я от него.
Слышал я: "Линор!…" -
то эхо повторяло мне его.
Эхо – больше ничего.
Дверь прикрыв, вернулся в дом я.
Что услышал в стуке том я?
Но едва захлопнул том я,
громкий стук раздался вновь -
но теперь он громче вдвое!
Я подумал: "Ветер воет…
Ветер окна не откроет".
Кровь в виски – во весь опор…
Вдруг – не ветер? Вдруг за ставней -
моя нежная Линор!?
Ветер – или же… Линор!!?
Прочь засов – и из провала
черного – так ночь зияла -
в дом мой Ворона прислало
древней тайны волшебство.
С благородством паладина
Ворон сел на бюст Афины,
Что над входом в зал каминный
мной поставлен был давно.
Уравняв с собой античность,
Ворон сел ей на чело.
Сел – и больше ничего.
Возмущен его бесстыдством,
я спросил не без ехидства
У иссиня-черной птицы,
начиная долгий спор:
"Сэр, коль вас ко мне примчало
без щита и без забрала
Из плутоновых подвалов,
из подземных мрачных нор,
Не изволите ль припомнить,
как вас звали до сих пор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Неожиданно, державно,
пусть бессмысленно, но явно
Говорил он! Но не грянул
громом этот разговор.
Хоть никто, клянусь вам, ночью
не рассматривал воочью
Это мрака средоточье -
перья черны, клюв остер -
Не встречал, пожалуй, гостя,
с бюста зрящего в упор -
Гостя с кличкой "Nevermore"
Собеседник мой суровый
как живой венец терновый
На челе Богини Слова
отдыхал, потупя взор.
Я сказал тогда: "Похоже,
он исчезнет утром тоже,
Как надежда не тревожит
по утрам меня с тех пор,
Как друзей своих не вижу
я с тех самых давних пор",
И услышал: "Nevermore!"
В этот раз ответ логичен.
Но, как видно, был привычен.
Это просто выкрик птичий,
затвержденный с давних пор.
Чьей-то грустной жизни знаком
Ворон прилетел из мрака,
Где рефреном был, однако,
этот крик – живой укор
Злой судьбе, что над надеждой
заносила свой топор,
Заявляя: "Nevermore!"
Как ни странно, в то мгновенье
ощутил я облегченье
От тягот ночного бденья,
даже – верьте мне – задор!
К бюсту пододвинув кресло,
так, чтоб не было в нем тесно,
Я откинулся, воскреснув,
к вещей птице мысль простер.
Что сказать хотел оракул?
Что мне шлет ночной простор
В хриплом крике "Nevermore!"
В полусне я ждал ответа.
Ворон же меня при этом
Освещал нездешним светом,
вперив огненный свой взор,
Отразившийся на ткани,
что, увы! – уже не манит
Голову твою в тумане
и волос твоих узор
На лиловый бархат спинки…
Чистый свет высоких гор,
Где же ты, моя Линор!
В грезах, в снах, в дымАх мечтаний
Нежно-ладанных литАний
я услышал отзвук дальний,
Серафимов стройный хор…
Крикнул я: "О Боже правый!
Брось жестокие забавы,
дай мне сладостной отравы,
Дай забыть мою Линор!"
Но незваный гость мой – птица -
Вновь вступила в разговор,
Жутко каркнув: "Nevermore!"
Задрожав, как лист осенний,
я взмолился: "Тварь иль гений!
Ты, воспитанный в Геенне,
рода птичьего позор,
Подскажи, о идол древних,
где бальзам от мук душевных?
В странах ночи иль в полдневных
я найду ли тот шатер,
Где бальзам запретный выпью,
чтоб покой найти с тех пор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
О пророк мой черно-бронный,
птица или демон сонный,
Зеркало души бездонной,
Искусителя костер!
Пусть он сам тебя направил
в дом мой – так держись же правил,
Так поведай – где он травит
зельем Галахадских гор
Тех несчастных, что забвенье
обретают как позор?
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
О пророк мой черно-бронный,
птица или демон сонный,
Не гордись – пред Вечным троном
ты и я – лишь пепел, сор!
Мне поведай – в горних сферах,
там, где страх не пахнет серой,
Я дождусь ли светлой эры,
обниму ль свою Линор?
Обниму ли Деву света -
там ее зовут Линор?
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Я вскричал: "Довольно, хватит!
Убирайся, чертов дятел!
Я и так с тобой потратил
ночь на глупый разговор.
Не теряй здесь даром перья,
сгинь, оставь же бюст над дверью,
И из сердца клюв неверья
вынь, о лживый подлый вор!
Ты украсть хотел надежду -
сгинь, плешивый гнусный вор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
И проклятый дух не сдался.
Он остался. Он остался!
Словно жить со мной собрался
он несчетные года.
С видом дремлющего беса
с бюста дочери Зевеса
Не слетает никуда.
На ковер бросает тени,
И душа под этой сенью
от постылого труда
Не воспрянет. Никогда.
Перевод 1988-2001