На этом средиземноморском курорте редко какой весенний день был по-настоящему прохладным, но сегодня даже утро на греческом Патмосе выдалось особенно жарким. Лозелло было не привыкать к высоким температурам, но сейчас с него градом лил пот. Рубашку, расцвеченную пальмами, можно было выжимать, а слипшиеся волосы под панамой сбились в колтуны.
Панама была, кстати, страшно неудобная. Не по размеру большая, она лезла на глаза, от солнца спасала плохо. Зато в нужны цветах — леопардовых. Если шеф не увидит на теле корпоративных элементов, можно сразу заканчивать свою карьеру. А она у Лозелло, считай, только по-настоящему началась. И планы его простирались очень далеко…
На самом деле он потел не только от жары, но и от трепета перед шефом. Трепета, перемешанного с восторгом и ужасом. Эта жгучая смесь эмоций перехлестывала через край, и Лозелло одергивал себя, чтобы не перейти на бег. До встречи еще полчаса, а до места — рукой подать.
Чем закончится предстоящий разговор, Лозелло предсказать бы сейчас не взялся. Норов у шефа был суровым и непредсказуемым. Но Лозелло подготовился и знал, что его доклад понравится боссу.
За его спиной остался песчано-галичный пляж Камбос, уже с утра набитый туристами. Через пятьсот метров Лозелло подошел к популярной среди туристов таверне “Панагос”: на открытой террасе было занято лишь несколько столиков. Престарелые немцы и англичане пили кофе. Молодая парочка — по виду славяне — с интересом рассматривали богатую коллекцию старых фотографий, украшавшую стены. Лозелло мог бы много интересного рассказать о героях этих снимков — многие из них прожили довольно интересную жизнь. Но сегодня его ждал шеф, и опаздывать на встречу не стоило.
Он обогнул таверну и прошел еще метров двести, свернул направо и уткнулся в неприметную покосившуюся дверь скромного одноэтажного домика. Постояв несколько секунд в нерешительности, он выровнял дыхание и осторожно толкнул дверь вперед. Незаперто. Он перешагнул порог и вошел внутрь. Без всяких прихожих Лозелло оказался в небольшой зале. Вокруг было пусто, лишь одинокое красное кресло словно бы приглашало Лозелло сесть. Окон не было, свет давали свечи, расставленные вдоль стен. Потолок и стены были грубо отштукатурены, причем давно. Они облупились и посерели.
И лишь одна стена, в сторону которой смотрело кресло, выбивалась из этой картины бедности и запустения. Ее украшала современная мозаика с библейским сюжетом. Она изображала Господа в сияющей мандорле — особом нимбе овальной формы. Христианский Бог сидел на троне, голову его увенчивала корона, очи пылали. В левой руке он держал Библию, правой, вытянутой в сторону, сжимал в кулаке пятиконечные звезды. Множество других сияющих звезд роились вокруг руки. Лозелло отметил, что звезды были перевернутыми — несмотря на общий хаос кружения, острые пики неизменно смотрели вниз.
Перед Господом автор мозаики поставил семь подсвечников. Высота свечей в них была разной, и все они были потушены. Причем, по замыслу мастера, буквально только что — еще угадывался еле заметный дымный след. На миг Лозелло даже показалось, что он уловил запах парафина. Кем бы ни был безымянный мозаист, уровню его мастерства можно было только позавидовать.
Но в целом, как и любой другой человек на его месте, Лозелло чувствовал себя очень неуютно в этой зале. Понимая, что топтаться на пороге смысла никакого нет, он сел в кресло. Оставалось лишь ждать.
Мозаика по-прежнему приковывала его взгляд, гипнотизировала, обволакивала, втягивала в дрему. Лозелло на своем веку видел множество гравюр, картин, фресок, поэтому понимал, что конкретно с этой мозаикой все не так. Свечи, звезды, руки — все не по канону. И что-то еще такое, лежащее на самой поверхности, но оттого и незаметное…
Как всегда неожиданно властный, но мягкий, Голос раздался одновременно отовсюду.
— Скажи мне, мой верный оруженосец, ты готов?
Лозелло вздрогнул, сбрасывая оцепенение.
— Да, мессир.
— Как ты считаешь, все ли мы учли?
— Проведенный анализ показал, что ошибки быть не может. Сотни лет наш орден проверял возможные толкования и вероятности Видения. Все они ведут к нашему поражению, мессир. Все — кроме одного.
Лозелло склонил голову в ожидании.
Казалось, Голос забыл о нем. Прошло несколько минут, прежде чем беседа продолжилась. На правах хозяина Голос прервал тишину:
— Как ты думаешь, мой верный оруженосец, мы сможем претворить в жизнь эту оставшуюся вероятность?
— Мне кажется, наш план безупречен, мессир, — ответил Лозелло.
Голос устало вздохнул:
— Твои бы слова да Богу в уши, как говорят в той стране.
— Обойдемся без него, сир. Предлагаю рассчитывать только на себя. Разрешите, я поясню все детали.
…Лишь через три часа Лозелло снова выбрался на улицу. Близился полдень — время, когда исчезают тени. Лозелло напялил на голову неудобную панаму, нацепил темные очки и, все равно щурясь, посмотрел на солнце.
Встреча прошла хорошо. Шеф внес лишь небольшие коррективы в план — и те по делу. Они приняли решение приступить к реализации через месяц. К этому моменту все подготовительные действия будут уже завершены. Нельзя позволить себе ошибиться даже в мелочах.
Размышляя, Лозелло подошел к таверне.
— Может пива взять? — спросил он сам себя, — заслужил все-таки. Хотя нет, для пива слишком рано, лучше бокал вина. Он окинул взглядом стеллаж с бутылками, с правой стороны кучковались красные сухие. И внезапно он понял, что не так было с мозаикой. Автор таким образом изобразил пылающие очи Господа, что они больше напоминали выколотые глаза, истекающие кровью. Несмотря на сжигающую жару, Лозелло пробрал озноб.
— Пожалуй, сегодня обойдемся без вина, — пробормотал он и пошел прочь.