Время винограда - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
Время винограда - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
Эхо громов неостывших
«Я радуюсь, что выжил на войне…»
Я радуюсь, что выжил на войне.Но вот врачи повадятся ко мне.Останутся намеки от волос.И сердце заскулит, как старый пес.Я наконец устану верить в лестьи вдруг пойму, что смерть на свете есть.И, ясно понимая — жизнь пройдет,припомню я закрытый другом дот.Растаял дальних лет кровавый дым.А друг остался в бронзе молодым.У ног пчела, качнув бутон цветка,перелетает из веков в века.
«Когда ты лгал в бою под Сталинградом…»
Когда ты лгал в бою под Сталинградомбессмертному сержанту своему,что не задет взорвавшимся снарядом,и стон скрывал улыбкою в дыму,когда ты знал: припасов больше нету,твердил, что сыт, и, сделавши привал,как целый мир, последнюю галетутоварищу больному отдавал;когда в глазах у женщины заветнойты замечал вдруг жалость, а не пыл,и лихо врал в печали безответной,что встретил и другую полюбил,—тогда, сойдя на землю с пьедестала,швырнув, как тряпку, мантию судьи,перед тобою правда преклонялаколени неистертые свои!
22 июня
Покинув бомболюки,летела смерть к земле,и вечные разлукитаились в полумгле.И где-то на опушке,бесстыдно сняв чехлы,уже вздымали пушкиотверстые стволы.Но чувствуя едва ли,что будет через миг,хлеба стеной стоялина пажитях родных.Спала, обняв игрушки,девчонка, как всегда.И квакали лягушкиспросонья у пруда.И, начиная дело,бодра и весела,над сладкой кашкой пеларабочая пчела.Так пусть тебя тревожитодна простая суть:никто уже не сможетте бомбы в люк вернуть…
Посреди неистовой войны
Гром ползет на дымные пригорки.Там березы горестно черны.Там стоит девчонка в гимнастеркепосреди неистовой войны.Воют мины, лают самоходки.А девчонка замерла, светла.Возле набекрененной пилоткивьется оглушенная пчела.Дыбится земля в снарядном гуле,и шуршит осколков чехарда.И откуда догадаться пуле,что лететь ей надо не туда?Свистнет пуля над травою белой,рухнет с неба солнца желтый плод,и под сердцем вишней переспелойягода молчанья расцветет.И застынут дымные пригорки,где березы горестно черны,где лежит девчонка в гимнастеркепосреди неистовой войны.Продолжая трудное сраженье,не услышат пушки и войска,как жужжит пчела недоуменьяу пушисто-нежного виска…И тогда поднимется пехота —и с пехотой я, ее солдат,чтоб пройти сквозь два победных годачерез сотни тягостных утрат.…Посвист пуль, атаки и раненья —все ушло с полей сражений в сны.Лишь порой пчела недоуменьязалетает в комнату с войны.
Притча о канарейке
Жил рыжий немец в третьем рейхе.И, птичку в клетке содержа,души не чаял в канарейке,сентиментальная душа.Он клетку чистил хитрой пеной,менял водичку, тер настил.И вдохновенно пленный кенарему рулады выводил.Он спал, как праведник, без храпа,не сожалея ни о чем,хотя в те дни служил в гестапообыкновенным палачом.Вернувшись к птичке из разлуки,шел к умывальнику в носкахи долго, тщательно мыл руки —большие, в рыжих волосках.И только после омовеньяон сыпал птичке коноплю,шепча сквозь слезы умиленья:— Клюй, птичка, я тебя люблю!И снился немцу сон нередкий:стоит он перед клеткой той —и вся Германия по клеткепорхает птичкой золотой.Но час пришел скончаться рейху.И, чуя ненависть и страх,убил хозяин канарейкурукою в рыжих волосках.И, памятуя о гестапо,смахнул слезу с мясистых щеки вышел из дому на запад,но озираясь на восток.…А мы форсировали берегреки, последней в той войне,чтоб всюду можно было веритьслезам с улыбкой наравне.
Полный профиль
Был с солдатом схож я мало,был я тощим, словно тень.И владел из арсеналалишь пилоткой набекрень.И в рождении солдатаоказалась виноватане винтовка со штыком,не граната,а лопатас узловатым черенком.В сорок памятном под Курском,давним братом соловья,довелось мне тем искусствомовладеть от «а» до «я».Тощий, словно Мефистофель,—ротный часто повторял:— Рыть окопы в полный профиль!Ночью будет генерал…Мы плевали на ладони,материли ту войнуи в намеченном районеподнимали целину.Мы вгрызались в бок планеты,так стремились в глубь Земли,что лопаты, как ракеты,раскаляясь, руки жгли.Но по мненью генерала,что являлся в час ночной,было мелко, было мало…День кончался — и сначаламы долбилишар земной.На руках росли мозолитолще танковой брони.Утром падали мы в зори,погибающим сродни.Обретали пальцы черность,обретали вес слова.И росла ожесточенностьв каждой клетке существа.И еще не знали танки —те, с крестами на боках,—что они уже останкисмертоносных черепах.Что трястись им на ухабах —только смерть искать свою,что свернет стволы им набокчье-то мужество в бою.А пока еще солдатытяжко охали во сне.И железные лопатыостывали в стороне.
«Закон снабженческий свиреп…»
Закон снабженческий свиреп,старшины действовали зорко.По норме были соль и хлеб,портянки, сахар и махорка.И только жаль в конце концов,что все, что было, хлеб и мыло,на трусов и на храбрецовуставность поровну делила.Катился орудийный вал,сметая толстых, тощих, лысых.И по утрам не совпадалпод вечер выверенный список.И выстрел, метивший в бойца,был словно точка лаконичен.Что говорить — паек свинцабыл на войне неограничен…
Кукла
Вещи могут становиться вещими,могут превращаться в пустячки.Подарили куклу взрослой женщине,и у куклы дрогнули зрачки.И глаза у куклы стали круглыми,двум большим горошинам под стать:— Разве взрослым позволяют с куклами,словно малым девочкам, играть?!Погоди — а ежели не мелочно,отрешась от будничных забот,стать на миг счастливой, словно девочка,что в душе у женщины живет?..У девчонки в детстве куклы не было,кроме дара взорванных годов —маленького чудища нелепого,жгутика из рыженьких бинтов.Детство шло недетскою дорогою —то война, то просто недород.Кукла, вы не будьте слишком строгоюс женщиной, что в руки вас берет.
«Мой вещмешок… Что было в нем?..»
Мой вещмешок… Что было в нем?Портянки, концентрат с пшеном,на случай — лишняя граната,да лист с такою колдовскойразмытой маминой строкой,благословляющей солдата.Кто знает, правда или нет,что этот лист спасал от бед,был верной грамотой охранной.Но я пришел домой с войны.И миром дни мои полныи лихорадкой чемоданной.Материки и города,крутая пенная вода,и поезда, и самолеты…Сегодня в спутники мне данне вещмешок, а чемоданотличной фирменной работы.Он свежей кожею пропах,он полон галстуков, рубах,костюмов модного покроя.Но нет письма в нем с колдовскойразмытой маминой строкой —и беззащитен я порою.
Одесский оперный
Я не забуду, как сказанье,пустую сцену, где в пылисаперы с красными глазамибезмолвно щупами вели.Как первые экскурсоводы,они входили в этот зал,освобождая наши годыот мин, что враг тут набросал.Они так много недоспализа громовые дни войны,что засыпали в гулком залесреди спасенной тишины.Они не слышали оваций!Иным мальчишкам тех годовеще судилось подорватьсяна минах взятых городов.Они ушли. Но, словно клятва,остался их негромкий следна сером цоколе театра:«Проверено. Мин больше нет».Как прежде, зданье знаменито.И негде яблоку упасть,когда вершит «Кармен-сюита»свою пленительную власть.Спешат, как в храм, под эти сводылюдские толпы даже днем…Ах, девушки-экскурсоводы!Прошу вас только об одном:Среди имен певцов, танцоров,не нарушая суть ничуть,лишенных голоса саперовхотя бы словом помянуть!
Деликатес
Кровавый бой. Бомбежка.Привал. Разбитый лес.Печеная картошка,сухой деликатес.Ее на зорьке раннейпекли под шелест минв золе воспоминаний,пожарищ и руин.Пекли с горячей болью,хоть каждый был ей рад,и посыпали сольюбесчисленных утрат.Печальное окошкоу взорванных плетней.Печеная картошка,горячий дух над ней.Она, чтоб каждый ахалот наслажденья вдруг,была бела, как сахар,рассыпчата, как пух.Утихла канонада,и вырос новый лес.но слаще шоколадасухой деликатес.Замаюсь понемножкуиль что-то захандрю,«А ну, спеки картошку!» —себе я говорю.И вот на зорьке раннейпод высвист соловьяв золе воспоминанийпеку картошку я.В золе воспоминаний,обугленных слегка,и строгих, словно знамяродимого полка.
Связист артиллерийского полка
О Курская дуга!Дымящий зной.Поля в хлебах.Горящая опушка.Я связь тяну.Рокочет за спинойтяжелая, как шар земной, катушка.Глаза мне заливает едкий пот.А воздух рвется в грохоте и звоне.Фашист в меня из минометов бьет.Он — на холме.А я — как на ладони.Но связь дана. И я бегу назад,бегу среди желтеющей равнины.Над потною пилоткою скользятшуршащие, воркующие мины.Бегу, за провод пальцами держась.Вдруг чувствую — ослабло напряженье.А это значит — прекратилась связь,качнулись чаши на полях сраженья.Я возвращаюсь. Нахожу порыв.Концы зачистить — рву из ножен финку.Взрыв раздается, горизонт закрыв,—и небеса становятся с овчинку!Я падаю меж дрогнувших хлебов.Земля вокруг завешена дымами.Но провод, словно память про любовь,я зажимаю намертво зубами.Хоть мир вокруг разрывами взметен,шершавый шнур держу в бульдожьей хватке.— Алло, алло, «Фиалка»!, Я — «Бутон»!Вы слышите?— Я слышу! Все в порядке!Я холодею посреди огня.Не плачь, зерно! Тебя еще посеем.Послушай лучше, как через менятекут команды к нашим батареям!…Катаю в пальцах ежик колоска.Штормят хлеба над Курскою дугою.Связист артиллерийского полка,я снова провода готовлю к бою.Опять враги прицельно бьют в меня.Но, будучи на Кубе иль на БАМе,я связь тяну из нынешнего дняв грядущее, закрытое дымами.И снится мне солдатский старый сон:соединяю провод в мертвой хватке.— Алло, алло, «Фиалка»!, Я — «Бутон»!Вы слышите?— Я слышу! Все в порядке!
«В день окончания войны…»
Еще стояла тьма немая.В тумане плакала трава.Девятый день большого Маяуже вступил в свои права.Армейский зуммер пискнул слабои улетел солдатский сон.Связист из полкового штабавскочил и бросил телефон.И все!Не звали сигналистов,никто не подавал команд.Был грохот радости неистов.Дробил чечетку лейтенант.Стреляли танки и пехота.И, раздирая криком рот,впервые за четыре годапалил из «вальтера» начпрод.Над мутной торопливой Тиссой —и стрекот выстрелов, и гул.К жаре привыкший повар лысыйзачем-то ворот расстегнул.Не рокотали стайки ЯКовнад запылавшею зарей.И кто-то пел.И кто-то плакал.И кто-то спал в земле сырой.Вдруг тишь нахлынула сквозная.И в полновластной тишинеспел соловей,еще не зная,что он поет не на войне.
Послевоенный колосок
Мне не забыть тот стебель колкий,что вышел в свет из глубины,раздвинув ржавые осколкиедва умолкнувшей войны.Случайный гость на поле боя,качался он на ветерке.И был великий миг покояв том одиноком колоске.Его беспомощность исчезла,и стать пшеничпая быласильнее маршальского жезлаи орудийного ствола.
Артиллерийскии переулок
Названья улиц нового района…Они плоды не прихоти слепой:в них щелкают ппчуги упоенно,цветут сады и слышится прпбой.Но посреди Цветочных и Тенистых,роскошных скверов, тротуарных плит,внезапно строго, как сигнал горниста,военное пазванье прозвучит.Озон весны живителен и гулок.Хоть я не назову координат,привет, Артиллерийский переулок!Ты — отзвук отгремевших канонад.Теперь вокруг, на обновленной суше,надсадно минометы не ревут,красивые гражданские Катюшивоенных тезок вспоминают тут.Приходит ночь, кончается прогулка,весь город отдыхает от трудов.Бессонное названье переулкастоит на страже улиц и цветов.
Старый патефон
Ах, старый, старый, старый патефон,трофей войны из вражеского стана!Нерусскую пластинку крутит он,гусынею шипит его мембрана.Мембрана с дребезжаньем выдаетохрипшее, простуженное танго.А в памяти встает разбитый дот,и стены сотрясает рокот танка.И госпиталь. И стон. И вечера,поспешно забинтованные вьюгой.И патефон заводит медсестра —лицо мадонны с ямочкой упругой.Рукой усталой щеку подперев,сидит за полночь, словно ей не спитсячужой певицы слушает напев —и что-то набегает на ресницы.Промчалась ночь.Вой «юнкерсов» с утра.И бомба оглушающая рядом.И крутится пластинка.А сестраглядит на мир остекленевшим взглядом.Но дни бегут, как блики по волнам,бегут и не хотят остановиться.Немало лет военным орденам.Уже сдают пластинка и певица.Хозяин сед. Но снова ставит онмотивчик острой незажившей боли.Ах, старый, старый, старый патефон,в конце концов уже сломайся, что ли!..
«Не мог я знать, что в том горниле…»
Не мог я знать, что в том горниле,где обмякаешь, словно куль,мне точной пулн не отлилисреди десятков тысяч пуль.Не знал, что жить мне, видно, долго,что я друзей переживу,что буду падать от восторгав послевоенную траву.Что подниматься буду с неюнавстречу солнцу и дождям,и понемногу поседеюп что-то памяти отдам.Не мог я знать, что, карауляурочный час среди забот,однажды в сердце, словно пуля,чужая женщина войдет.Что, вопреки былым победам,под самым мирным гулом дняуже хирургам и начмедамне вынуть пули из меня.Что, победив и ложь, и сплетни,как там по датам ни суди,я буду жить, двадцатилетний,с прекрасной пулею в груди!
Возле тира
О, как далек он, первый День Победы!Салют сирени так неумолим…А мы, тех дней живущие полпреды,на оживленной улице стоим.Опять в листве пичуги загостили.И соловей сзывает соловьих.Давай посмотрим, как мальчишки в тирев мишени бьют из ружей духовых.Вот начинает мельница вертеться,со стуком на бок падает дракон.И почему-то вздрагивает сердце,как будто воздух взрывом опален.Зачем через потери и лишеньялюдская память вновь проводит нас?Мальчишки в тире целятся в мишени,прижав приклад и щуря левый глаз.Хлопки стрельбы доносятся из тира.Вертись, ветряк! Драконы не страшны.Что ж, мальчики! Пока дороги мирапроложены поверх дорог войны.
О настоящих мужчинах
Когда нам негде вырыть минун дот нельзя закрыть в бою,я настоящего мужчинусовсем иначе узнаю.Я суд над ним вершу легко мойне по тому, как он побрит,а что о женщине знакомойдругим мужчинам говорит.И коль о падшей или падкой,коль о святой и не святойон не позволит фразы гадкой —я с ним пойду, пожалуй, в бой.Чернить начнет — его же образничем не высветлю опять.У трусов есть такая доблесть —заочно женщин оскорблять.Всегда на жизненных ухабах,как ни суди да ни ряди,прощают сильные.От слабыхвеликодушия не жди!
В час Победы
Нет, мертвым не подняться из могил!Но, подчиняясь майскому салюту,они встают, у них хватает силк нам за столы явиться на минуту.Над нами рассыпается салюттюльпанами свечения и дыма.Налиты рюмки.Мертвые не пьют,а смотрят нам в глаза неотвратимо.Они приходят сквозь военный чадсо ржавыми от ливней орденами.Не слышно слов —ведь мертвые молчат.Но их молчанье властвует над нами.Они не хмурят выжженных бровейи нам не выражают порицанья —отцы, что не видали сыновей,и юноши, не ставшие отцами.Сыны и дочки подвигов и гроз,бессмертные в прошедшем и грядущем,они приходят, как немой вопросживых людейк самим себе — живущим.Смолкает гром. Кончается салют.Уносит ветерок остатки дыма.Налиты рюмки.Мертвые не пьют.Но смотрят нам в глаза неотвратимо.
«Стоят пионеры на страже…»
Стоят пионеры на страже,здесь тишь голубую не тронь.Струится из бронзовой чашиторжественный Вечный огонь.Огонь из времен быстротечныхлетит, как пылающий бриг,чтоб отблески подвигов вечныхложились на лица живых.Чтоб ширилась майская завязь,а все, что прилипло'ко мне —тщета, себялюбие, зависть,—сгорало на Вечном огне!
Зерна
Весна, весна…Рождений новых дата —разрывы почек, половодье трав!А мы весною падали когда-то,земли и неба теплоту вобрав.Весна, весна-Бомбежки, и атаки,и горький привкус взорванной земли,и краснолепестковые, как маки,на наших касках звездочки цвели.Я знаю:не поднимет голос горнамоих друзей, погибших в ту страду.Но мы на землю падали, как зерна,что по весне бросают'в борозду.
Быть!
Быть колосом,в кулак зажавшим зерна,Быть облаком,как пригоршней дождя,быть голубою свежестьюозона,ребристой шляпкойстойкого гвоздя.Быть первым снегом.Первыми грибами.Неопытными, робкими губами.Зарею, что дает начало дню…Но в час грозы,оставив мир на память,быть пулей,пробивающей броню!