— Между ними нет ненависти, просто они сделали друг другу больно. — Не то, что я ожидала от тринадцатилетки. Я поднимаю брови. — Что? — защищается он. — Нельзя ненавидеть того, за кого готов умереть.
— Поведай же мне, Сенсей, как ты стал таким мудрым?
Он заливается румянцем.
— Мне объяснила это мама, когда я, эх... — Он опускает взгляд, и ему на лицо падают волосы. — Когда я на неё злился.
Ага, поняла. Хотя, ему не следовало бы так смущаться. Я вообще считаю, что ты вряд ли можешь считать себя подростком, не крикнув хоть раз своим родителям: «Я тебя ненавижу». Или как минимум что-то неприличное. Я сменяю тему.
— Итак, расскажи мне о маяках.
— Что ты имеешь в виду?
— Допустим, они святые?
Он поднимает голову и смотрит на меня.
— А ты святая?
— Ты думаешь, я — маяк?
Он тут же кивает.
— Да.
— Почему?
Он обдумывает ответ, его большие карие щенячьи глаза внимательно меня изучают.
— Ты — особенная.
— Откуда ты знаешь, может, я особенно плохая?
Замолчи, Меда.
— Я молился. Господь сказал, что ты хорошая.
— Прямо так и сказал?
— Ага.
Похоже, штаны горят не только у меня, но и у самого Бога.[9]
— Чтож, тогда могу с уверенностью сказать, что маяки не святые, — заключаю я, и Ури смеётся. Он начинает раскачиваться, но качели начинают так зловеще скрипеть, что он останавливается.
— Хотя, может, святые как раз являются маяками, — предполагает Ури. — А вот маяки могут быть кем угодно. Например, врач, лечащий рак, или приёмный родитель, растящий много проблемных детей. Иногда мы наблюдаем за человеком всю его жизнь, а так и не узнаём о его предназначении.
— А может, они просто так и не выполняют своё предназначение.
— Возможно, — соглашается Ури. — Они — всего лишь люди, а все мы не совершенны. Думаю. Большинство маяков — хорошие люди, но никто из них не идеален. Возьмём Энштейна. Он был маяком, однако, придумал атомную бомбу.
— А твои родители следят за каким-нибудь маяком?
— Да.
— Скучаешь по ним? — Со своей мамой я провела всего тринадцать лет, но всё это время она была рядом. Может, мне даже больше повезло, чем я думала.
Ури смотрит на свои ботинки, ковыряющие грязь, его волосы упали вперёд, поэтому мне не видно его лица.
— Да. Но где-то до прошлого года всё было не так уж и плохо. Я видел их три месяца в году, одну неделю из шести.
— И тебе это не надоедает?
Он поднимает взгляд.
— Иногда. Но этого того стоит, чем-то приходится жертвовать. Кроме того, я проведу с ними целую вечность, как только закончится обучение.
А мы с мамой больше не встретимся. А если бы это и произошло, она, вероятно, не захотела бы меня видеть. Время сменить тему.
— Кого защищают твои родители?
— Учёного из одной фармацевтической компании.
— Над какой болезнью он работает?
— Над раком груди, но это не значит, что он обязательно найдёт лекарство. Возможно, он просто совершит открытие, которое приведёт к чему-то ещё. А может, его предназначение вообще с этим не связано, и он спасёт ребёнка из горящего здания.
— Значит, вы даже не знаете, что защищаете?
Он пожимает плечами.
— Разве не достаточно того, что они просто хорошие люди? В конце концов, мы не знаем, какое у тебя предназначение, — напоминает он. У меня в животе появляется неприятное ощущение. Должно быть, съела что-то жирное.
Краем глаза я замечаю движение. Я напрягаюсь, и Ури поступает так же, улавливая перемены в моём поведении. Но это не демон, это — приведение.
Прекрасно.
— Что это? — спрашивает он, засовывая руки в карманы.
— Ничего. Мне просто показалось, что я увидела какое-то движение. Вот и испугалась. Почему бы нам не вернуться внутрь? — тихо предлагаю я, отчасти, чтобы напугать его, и мы поступили по-моему, и отчасти, чтобы приведение нас не заметило.
В серебряной дымке проглядывается девочка семи лет, по крайней мере, когда-то ей было именно столько. Её волосы заплетены во множество крошечных косичек, и на ней надета длинная ночная рубашка, изгибающаяся вокруг колен словно кошка. Она движется расслабленно и отчуждённо, словно дитя, потерявшееся в собственном мире. Девочка несёт пасхальную корзинку в форме зайчика со свисающими ушами. Мы с Ури спрыгиваем с качели, и к несчастью, старое дерево издаёт громкий скрип. Я вздрагиваю, когда она оборачивается с тревогой и любопытством. Я мгновенно отворачиваюсь, притворяясь, что не вижу её. Но это бессмысленно. Они и так всегда знают. Я тихо ругаюсь.
— Ну же, Ури, идём. — Мы снова обходим мотель. Девочка догоняет нас и начинает скакать вокруг на носочках. Я отказываюсь на неё смотреть. Она пытается прикоснуться к моим рукам, но я их одергиваю, пугая тем самым Ури. Он знает, что-то не так. Мы идём быстрее.
Мы проскальзываем в наш номер, и я захлопываю за нами дверь, закрывая её на замок. Не от девочки, конечно же, ведь это было бы бессмысленно. Она может проходить прямо через стены. Им не под силу только живые объекты, а так, их больше ничего не может остановить. Я сажусь на кровать, кладя руки в карманы. Она садится прямо рядом со мной и смотрит на мои оттопыренные карманы, словно кошка в ожидании мышки.