После этого мы выходим из душного фургона на улицу, продолжая разговаривать. Люк рассказывает мне о том, как росла моя мама, а я о том, как она воспитывала меня. Мы сравниваем одни и те же истории с разных сторон, от чего постоянно улыбаемся.
Он изображает маму такой, какой я никогда ее не видела, но всегда догадывалась. В его историях она была веселой, беззаботной и озорной. Она была мастером розыгрышей, о которых потом ходили легенды. И только Люк знал, что их устраивала моя мама.
Мне сложно представить маму такой молодой и беззаботной, и то, как она изменилась из-за меня. Ей было всего девятнадцать, когда я родилась.
— Это не ты, Меда. — Люк будто читает мои мысли. — Не ты сделала ее такой. — Если и винить кого-то, так твоего отца и демонов, которые затащили ее в... — Он запинается и говорит не то, что собирался: — Забрали. Но даже если бы этого не случилось, Меда, она бы не осталась той девчонкой. Жизнь всех меняет. Мы взрослеем. — На его лице мелькает улыбка. — Но я не знаю ни одного сорокалетнего человека, который бы разыгрывал своих друзей, и не важно, насколько легкой была его жизнь.
Я выдыхаю и меняю тему.
— Иногда... — Мне не хочется говорить об этом, но только Люк может понять меня. — Иногда я забываю, как она выглядит. Не могу описать ее. Воспоминания исчезают, стираются. А я просто хочу сохранить их, как историю в книге, которую можно перечитывать и перечитывать. Я до сих пор люблю ее, но иногда даже не могу представить ее улыбки.
К моему удивлению, он не выглядит напуганным — скорее задумчивым.
— Это естественно. Воспоминания уходят, чтобы другие заняли их место. Твоя мама не хотела бы, чтобы ты жила прошлом. — На его губах мелькает улыбка. — Я пытаюсь помнить все. Я помню то, что важно мне. Наше первое «Я люблю тебя» и наш первый поцелуй. — Его глаза сияют. Он улыбается. — Особенно наш первый поцелуй.
Затем он глубоко вдыхает, глядя в землю, пока мы прогуливаемся по улице.
— Но я также помню и то, что совсем не нужно мне. Не помню, когда это было. Мы лежали на траве, обсыхая после того, как наплавались. Мы делали это сотни раз. Это был самый обычный день, но я до сих пор могу закрыть глаза и представить тени от травы на ее коже.
Он снова смотрит на меня.
— И все равно я хочу, чтобы ты была осторожна, Меда. Не проснись однажды старой дурой, у которой нет ничего кроме дырявой памяти и мертвой девушки, всюду сопровождающей ее. Твоя мама не хотела бы такой жизни для тебя. Помни людей, которых ты потеряла, но отпусти их. Пусть воспоминания исчезнут.
Не похоже, чтобы он отпустил ее.
— А хотела бы она, чтобы ты отпустил ее?
Люк улыбается. Той самой улыбкой, появляющейся у людей, которые делают не то, что должны.
— Да, но мое сердце с ней поспорит.
— Но я должна сделать это?
— Ты ее дочь, — говорит Люк.
Я замираю, переваривая услышанное.
— Получается, ты собираешься отпустить ее когда-нибудь?
Он смотрит в небо и, словно обращаясь к нему, отвечает:
— Нет.
— А ведь ты только что сказал, что мама бы хотела, чтобы ты двигался вперед.
Он ухмыляется.
— Наверно, постоянный спор с ней это мой стиль жизни. — Затем его улыбка исчезает. — Но что касается тебя, Меда... Я не хочу, чтобы ты так жила. И тем более не хотела бы она. Помни хорошие моменты, почитай ее память, но отпусти ее.
Я так долго живу под тяжестью вины, что это кажется невозможным. Но я попробую.
Наконец Люк вспоминает, что ему нужно идти, и мы договариваемся о следующей встрече.
Я еще долго гуляю после его ухода. Он не приставил ко мне охрану — случайно или нет, я не знаю. Я просто наслаждаюсь свободой. Обхожу периметр лагеря, думая о маме. Люке. О разногласиях и жертве. Об ошибках. О хорошем и плохом.
Я погружена в мысли и не замечаю спорящую пару, пока не оказываюсь практически вплотную к ним. Что удивительно. Потому что Джо сложно не услышать, впрочем, как обычно. Я пытаюсь уйти, но они стоят слишком близко. Я не хочу подслушивать или прерывать их.
— Не понимаю, о чем ты, — натянуто говорит Джо, пятясь назад. — Хай бесстрашно берет ее за руки. А я вам говорила, что он смельчак.
— Понимаешь. Ты любишь меня, Джо.
— Нет. — Джо не смотрит на него.
— Лгунья, — мягко говорит он.
Она наконец вырывается и прячет лицо в ладонях, скрывая слезы.
— Это не сработает. Я застряну в школе.
— Тогда называй меня профессором Дапайнесом.
Обалдеть!
— Будь серьезнее! — говорит Джо, а Хай снова обнимает ее.
— Мне плевать, Джо. Мы можем сделать это и потом, когда повзрослеем. — Она рыдает. — Но не думаю, что все идет к этому. Мои ноги плюс твои мозги. Да мы идеальная пара.
— Хай, я тебя прибью!
— Это потому что Меда не убила нас из-за тебя? — Хай ухмыляется и шепчет ей на ухо: — Сколько раз тебе нужно спасти мне жизнь, чтобы разрешить быть с тобой?
— Я... — начинает было Джо, но Хай нежно берет ее за подбородок.
— Лично мне кажется, трех раз вполне хватило.
Четыре раза. Но некоторые секреты лучше не раскрывать своим лучшим друзьям.
А затем Хай наконец слушается меня и целует Джо.
Я не могу уйти, поэтому приходится устроиться поудобнее и наблюдать мыльную оперу с моими друзьями в главных ролях. В память об Ури я принимаюсь жевать воображаемый попкорн. Надеюсь, у них все будет в рамках приличий.
Внезапно передо мной появляется Ури. Его сияющий призрак садится на соседней скамейке, улыбаясь от уха до уха. Он зачерпывает полную горсть попкорна из своего исполинского ведра и хомячит его.
Именно такое воспоминание и стоит сохранить надолго.
Больше книг на сайте - Knigoed.net