За дверью никого не было, если только этажом ниже. Однако и глянув в пролет, Виталий Борисович никого не увидел. Горелик высунул мордочку, испуганно вращая глазами.
— Никого!
— А кого, собственного говоря, вы хотели увидеть? — поинтересовался Алексей Митрофанович, все еще не решаясь выйти на лестничную площадку.
— Того, кто был в вашей квартире, — произнес товарищ Шумный и еще раз глянул в пролет. И тут едва не произошла трагедия — Виталий Борисович даже почувствовал поток воздуха, который его охватил со всех сторон. И себя он увидел — лежащего с разбитой головой лицом вниз!
— Осторожней!
Какие-то миллиметры отделяли оперативника от неминуемой гибели или всего лишь мысль — неуловимое и страшное мгновение. И Клавдию Степановну он увидел — как она вскрикнула и отравилась в полет, смешно дрыгая ногами.
— Ну что?
Виталий Борисович все еще находился там — в полете, только на сей раз он еще что-то чувствовал, а вот что именно — не понял, не смог разобраться.
— Говорите, лицом вниз?
— Кто лицом вниз?
— Мужчина в сером плаще.
— Да, я же вам рассказывал, — Горелик все же осмелел и вышел на лестничную площадку, после чего заглянул в пролет. — Полагаете, он тоже?
— Не знаю… пока не знаю. Скажите, как давно вы здесь живете?
— Всю сознательную жизнь.
— А кроме Клавдии Степановны других случаев не было?
Каких случаев? — Алексей Митрофанович понял тотчас.
— Не припоминаю, стариков-то в доме не осталось, может, они бы и сказали. А кто сейчас скажет? Всякое возможно… — и Горелик испытывающее посмотрел на Виталия Борисович.
Как он шлепал по мокрым тротуарам, как пришел в отдел, товарищ Шумный не помнил — в голове сидел один и тот же вопрос. Сережа что-то спрашивал, он что-то отвечал и продолжал думать. Покойник определенно был. Там в подъезде на первом этаже был покойник!
Озарение. Кто не слышал, а может, и не испытывал неподвластные разуму, подобно ослепительной вспышке открытия? Посещающие столь неожиданно и, главное, — необъяснимо. Словно кто-то невидимый на мгновение позволяет заглянуть за грань и тут же перед носом захлопывает дверь, опасаясь, что допустил чудовищную ошибку — позволил непозволительное!
Виталий Борисович вскрикнул, как будто это он падал в пролет, судорожно дергая ногами. И жизнь пронеслась перед глазами — миф, о котором так любят говорить, и вовсе не миф, а правда.
— Из библиотеки звонили, — сказал Сережа.
Зачем он это сказал? Кто его просил? Разве он не мог сообщить об этом минуту поздней? Что значит минута? А секунда?
Виталий Борисович уже никуда не падал, а сидел на стуле и ничего не понимал. То есть он понимал, что ему представился один-единственный шанс, один из миллионов, если не из миллиардов, и он не воспользовался! Ему не дали — сказали какую-то глупость!
— Какая библиотека? Кто звонил?
— Просят помочь.
— А почему я? — возмутился товарищ Шумный.
Сережа хихикнул и застучал клавишами — новый компьютер, все всяких сомнений, ему нравился.
— Борисыч, ты у нас единственный специалист по нечистой силе, тебе и карты в руки. Можешь не звонить, просьба-то неофициальная.
— Книги украли?
— Еще не украли, но могут. Сходи завтра для профилактики, поговори с умными людьми. Кстати, звонила женщина, — Сережа продолжал барабанить по клавишам, — вдруг это возможность? А что? Абонемент выдадут, на лекцию пригласят или вообще того…
— Чего того?
— Познакомишься, по голосу — симпатичная. Думаю, брюнетка. Я бы сходил, никаких проблем, только она в возрасте. Улавливаешь, Борисыч? Совместишь приятное с полезным. Ты когда последний раз был в библиотеке? Вот я об этом. Лампы у них по ночам моргают — кто-то безобразничает.
— По ночам?
— Так кто днем свет будет жечь?
Может, и не пошел бы товарищ Шумный, отмахнулся бы, как от назойливой мухи, еще от одной проблемы, однако путь домой лежал мимо той самой библиотеки — очага культуры, как было принято когда-то говорить. И памятник стоял — заляпанный дождем и голубями поэт, мрачно созерцающий происходящие в родном отечестве перемены.
У памятника Виталий Борисович и остановился. Голову поднял — поэт стоял на постаменте, скрестив на груди руки. Обошел с одной стороны, затем с другой и улыбнулся. «Народная тропа», о которой когда-то он говорил, все же заросла — выложенная в советские времена брусчатка потемнела, а кое-где скрылась за бурьяном сорной травы. Две скамьи, явно нуждающиеся в обновлении, сиротливо стояли рядом, и присесть на них не было ни желания, ни возможности.
Дверь долго не открывали, хотя и нажал Виталий Борисович на звонок достаточно требовательно — так жмут люди, преисполненные властными полномочиями. Старый дед, вероятно, пенсионер встретил негостеприимно — попросил показать удостоверение и долго рассматривал сначала корочку, а уж потом владельца. Молча бросил под ноги тряпку, предлагая вытереть башмаки, и так же молча повел по красивой и нарядной лестнице.
— Вот тут, значит, все и произошло, — доложил сторож.
— Что произошло? — уточнил Виталий Борисович.
— Как что? Лампочки моргали.
Минут пятнадцать Кирилл Гаврилович водил оперативника по библиотеке. Включал и выключал лампочку и шел дальше.
— А тут, стало быть, они книжки читали. Савушкина сказала — переворошил он ей все книги, а она на меня подумала.
— Вы его видели? — неожиданно спросил товарищ Шумный.
— Кто — я? Никого я не видел! И Савушкина не видела — она дома была, а у меня дежурство в ночь.
— Как сейчас? — подсказал Виталий Борисович.
— Именно. Двери я, естественно, проверил. И пульт у нас имеется, все, как полагается, на сигнализации. Я всегда проверяю, у меня инструкция, не первый год.
— Лампочки при вас загорались?
— И при мне, и без меня. Они у нас на столах стоят, чтобы читать удобно было. Где светильники, а где настольные лампы. Светильники он не трогал, а вот лампами баловался.
— А почему вы решили, что это был он?
— Как почему? — дед с непониманием уставился на Виталия Борисовича. — Я что, мужчину от женщины не отличу?
— Значит, видели, — утвердительно произнес оперативник и включил настольную лампу.
Дед понял, что ляпнул лишнее и отвел глаза в сторону.
— Я же сторож, — продолжил после некоторого молчания он, — спросит начальство, зачем меня здесь держат?
Виталий Борисович с пониманием кивнул.
— Какой он?
— Не могу сказать. Спиной ко мне сидел. Не дошел немного — кашлянул, а свет возьми и погасни, и он тут же пропал, как в воду канул.
Виталий Борисович настольную лампу выключил.
— Как в воду канул.
— Зрение у меня еще хорошее и слышу удовлетворительно, для своего возраста прекрасно, а тут растерялся.
— Где он сидел?
Старик кашлянул.
— Тут и сидел, за этим, получается, столом. А я с той стороны шел, если по лестнице, он меня сразу и заметил бы. А здесь не видно.
Виталий Борисович оглянулся и мысленно похвалил сторожа — все правильно сделал.
— Книги читал?
— Савушкина сказала, хотя и я слышал: шуршит страничками, вроде, как листает.
— То есть что-то искал?
— Не могу знать, — Кирилл Гаврилович вновь кашлянул, — не видел, спиной ко мне сидел.
— А что за книги?
— Да как скажешь, если он их всех как карты перетасовал. Савушкина-то и обратила внимание, мол, кто-то рылся, а у нее всегда порядок.
— Вы мне покажете?
Сторож моргнул пару раз, прежде чем до него дошел вопрос.
— Пойдемте, — и не спеша заковылял.
— Скажите мне вот что, — Виталий Борисович пустил небольшую паузу, — первый раз вы где свет заметили?
— У Савушкиной в отделе, только тогда его там не было. Подошел, лампу потушил и обратно, а у двери обернулся. Смотрю: опять, проклятая, горит! А видел я его уже в другой раз и на новом месте.
— И вновь читал?
— Страничками шелестел, — уточнил сторож, — вот тут Савушкина сидит, ее хозяйство. А книжки, говорит, с этих полок брали.
Виталий Борисович глянул.
— Посмотреть можно?
— А как же — милиции все можно, только каждую на свое законное место ставьте. Не любит она, в смысле Маргарита Петровна не любит, когда у нее беспорядок.
Почти все книги были исторические и посвящались либо городу с его достопримечательностями, либо людям, которые в нем когда-то жили. Хорошие книги, интересные и поучительные — даже Виталий Борисович на какое-то мгновение забыл, с какой целью он сюда пришел, однако вовремя спохватился.
— А как бы мне с Савушкиной поговорить?
— Маргарита Петровна сейчас дома, библиотека-то закрыта, а если срочно, можно и по телефону. У нас домашние номера сотрудников имеются, только мы обычно не звоним или только в крайнем случае. Мы же не знали, что вы так быстро отреагируете на наш сигнал.
— Говорите, Маргарита Петровна любит порядок?
Сторож кивнул.
— Тысячи книг! И за каждой закреплено свое место, иначе нельзя. Я и сам не люблю, когда мои вещи трогают, а тут фонд — с ума можно сойти! Есть издания крайне редкие, говорят, денег больших стоят. Ну, так как? Звоним?
— Виталий Борисович кивнул.
— Только аппарат у нас в другом отделе.
Сережа оказался прав — по телефону голос у Маргариты Петровны оказался на удивление приятным и совсем не старым. Приятный голосок, тем более, когда ты говоришь с совершенно незнакомым тебе человеком, хотя и представил Кирилл Гаврилович товарища Шумного как полагается.
— Вечер добрый, простите за беспокойство, — начал Виталий Борисович, — к сожалению, не смог поставить вас в известность и предупредить о своем визите, так уже получилось…
Кроме того, что Маргарита Петровна обладала приятным голосом, она выразила готовность, несмотря на поздний час, прибыть в библиотеку. Чтобы не терять времени, товарищ Шумный еще задал несколько вопросов и даже показал фото Сидорчука. Основательно исследовав снимок, Кирилл Гаврилович заглянув на всякий случай и на оборотную сторону.
— Вот кабы со спины на него глянуть, — заметил он, — у вас другой фотографии нет?
— К сожалению, нет, — ответил Виталий Борисович и вспомнил Алексея Митрофановича — тот также хотел посмотреть на Судорчука со спины. — Не принято людей фотографировать в таком ракурсе. Либо анфас, либо профиль, а вот со спины…
— Так видел я его со спины! — привел достаточно убедительные доводы сторож. — Как к нему иначе подобраться?
— Ничем помочь не могу.
— И я не могу, — расстроился Кирилл Гаврилович, — а он кто?
— Сложно сказать, — честно признался оперативник, — но нас интересует не меньше, чем ваш загадочный ночной посетитель.
— Снимок-то старый.
— Да, старый, и в этом еще большая загадка.
— Тяжело вам, — решил поддержать оперативника сторож, — времена нынче пошли слишком смутные. Вылезла нечисть неизвестно откуда. Думали, покончили с ней раз и навсегда. Видно, ошиблись — все эти годы часа своего ждала и дождалась. А как хорошо было! В подъезд не зайти — словно в тюрьму заходишь. На окнах решетки, двери металлические, люди как в камерах сидят. Преступники с порядочными гражданами местами поменялись. Они на воле, а мы все, получается, в камерах! Вот вы при исполнении, скажите, когда порядок наведут? Чтобы как прежде на лавочке посидеть и с незнакомым человеком по душам поговорить? Сейчас же все друг друга боятся — какой тут разговор на лавочке!
— Время нужно, дайте срок, наведем порядок, — без особого энтузиазма заверил Виталий Борисович.
Маргарита Петровна произвела на товарища Шумного еще большее впечатление своим появлением. Слегка взволнованная, с вечерней прохладой на лице и умными глазами она с полуслова поняла, о чем идет речь, и подробно доложила, как обстояло дело. И Кирилла Гавриловича упомянула, только совсем в ином свете, подсказав, что сторож — человек порядочный, ответственный и позволить подобного безобразия не может. На вопрос, какие именно книги брали с полки, после некоторого колебания выбрали три — все посвященные временам минувшим, стало быть, историческим, касающимся прошлого города, где наши герои и проживали.
Виталий Борисович изъявил желание указанные книги на некоторое время изъять — так сказать, в целях расследования, хотя, по правде говоря, не представлял, что с ними делать. Составили бумагу, где все трое поставили свои подписи, дату и, конечно, название книг, которые оперативник захватил с собой. Фотографию Сидурчука товарищ Шумный Маргарите Петровне не показал, посчитав данное знакомство излишним. На этом и простились.
Всех троих мучили сомнения, каждого свои. Кирилла Гавриловича — опасения, что его могут попросить с работы, Маргариту Петровну — куда подевалась карточка посетителя, о которой она умолчала. Что касается товарища Шумного — он просто запутался в своих мыслях, однако на отдых не рассчитывал — было предчувствие, что и ночью ему предстоит работа — либо просмотреть книги, либо ждать визита гражданки Мухиной.