Ефремов-Чернышев вдруг резко повернулся спиною к зрительному залу и шагнул прямо на сцену.
Он сел на стул рядом с Таней, налил себе рюмку, выпил.
Началось четвертое действие
Чернышев (покачивается на стуле, поет).
Гаснет в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Таня. Не "гаснет", а "бьется".
Чернышев. Что?
Таня. Не "гаснет в тесной печурке огонь", а "бьется в тесной печурке огонь"!
Чернышев. Художественного значения не имеет! (Потянулся к бутылке.) Давай еще?
Таня. С ума сошел? Я уже и так совсем пьяная.
Чернышев. Праздник же.
Таня. Хватит! (Вскочила, убрала бутылку и рюмки.) Людмила приедет, увидит - убьет меня.
Чернышев. А если не приедет?
Таня. Ну, не знаю. Она была на вызове, но я просила передать, что звонили из дома... В котором часу салют?
Чернышев. В десять... Татьяна, ну давай еще по маленькой!
Таня. Нет. Ты, милый мой, становишься к старости пьяницей.
Чернышев. Так ведь праздник... День Победы!
Таня (нараспев). Праздник, праздник, праздник! Из-за этого праздника я сегодня с утра реву... Чай будешь пить?
Черныше в. Не хочется! (Презрительно сморщился.) Чай!..
Таня подходит к двери в соседнюю комнату, чуть приоткрывает ее.
Таня. Давид, хочешь чаю? (После паузы, не расслышав ответа.) Я спрашиваю - ты хочешь
чаю? Из соседней комнаты слышен голос. -Нет! Таня (закрыла дверь). Как угодно! Чернышев. Очередной разрыв дипломатических отношений?
Таня. Холодная война.
Чернышев (понизив голос). Слушай-ка, у него все еще продолжается эта переписка?
Таня. Кажется! (Прошлась по комнате, остановилась у открытого окна, вздохнула.) Ох, Ваня, если бы ты только знал, до чего мне все это надоело? День за днем - консультация, суд, арбитраж... И все дела какие-то унылые, кляузные... А тут еще теперь выяснения отношений?
Чернышев. Он тебя просто ревнует.
Таня (хмыкнула). Было бы к кому!.. Ну, ничего - скоро я, слава Богу, уеду. Мне с конца месяца дают отпуск.
Чернышев. Куда поедешь?
Таня. Куда-нибудь к морю. Буду весь день ходить - до изнеможения, чтобы ничего не снилось, чтобы ни о чем не вспоминать и не думать... Скажи, Ваня, у тебя бывает так - привяжется один какойнибудь сон и снится чуть не каждую ночь?
Чернышев. Я сны вижу редко.
Таня. А мне, вот уже который раз, снится все одно и то же... Как будто мы с Давидом едем куда-то в поезде... И так все, знаешь, ясно: мы в купе вдвоем, большой чемодан заброшен с вещами наверх, в багажник, маленький чемодан и сумка с продуктами - в сетке... Гудит поезд, стучат колеса, звенят и подпрыгивают ложечки в стаканах... А потом - и это как-то сразу- уже не поезд, а Большой зал Консерватории... И не
Давид, а я почему-то стою на эстраде и рассказываю про то, как все было...
Чернышев (хмуро). Что - было?
Таня (грустно улыбнулась). Ну, про то, как у нас, на Рыбаковой балке, во дворе, росла старая акация... И под этой акацией по вечерам сидели две девчонки - беленькая и черненькая - и слушали, как сердитый мальчишка с вечно расцарапанными коленками играет на скрипке мазурку Венявского...
Чернышев (внимательно поглядел на Таню). Почему ты нервничаешь?
Таня. Не знаю. Ты нервничаешь, и я стала нервничать... Ты только, пожалуйста, не делай такого невинного лица! Ты же не стал бы, просто так, за здорово живешь, просить, чтоб я звонила Людмиле, у которой дежурство... Что-то случилось?
Чернышев (пожал плечами). Праздник!
Таня. Тьфу, заладил!
В коридоре раздаются быстрые шаги. Стремительно, без стука, распахивается дверь и в комнату почти вбегает Людмила - в белом халате, с докторским чемоданчиком в руке.
Людмила (еще с порога). В чем дело? (Взглянула на Таню и Чернышева, задохнулась.) Ну, неужели вы не понимаете... Неужели вы не понимаете, что мне нельзя так звонить?! Что всякий раз, когда мне говорят - звонили из дома - У меня останавливается сердце...
Таня. Но я же просила передать, что все в порядке, что он живздоров, сидит у нас...
Людмила. Мало ли что ты просила передать (Плюхнулась на диван, с трудом перевела дыхание.) А я - пока ехала - представила себе, что он опять, как тогда, шел по улице и упал... И опять - уколы, кислород, бессонные ночи, страх... (Помолчала, тряхнула головой.) У меня дежурство, мне надо ехать - в чем дело?..
Чернышев (медленно). Дело, дорогие мои, в том, что...
Не договорив, Чернышев вытаскивает из бокового кармана партийный билет и, отряхнув предварительно крошки со скатерти, бережно кладет его перед собою на стол.
Людмила (тихо). Ваня!
Чернышев. Вот, как говорится, таким путем.