В мерцанье звезд был тихий привет,
А в воздухе -- томная вялость.
Мне дома открыла двери мать,
Испуганно взглянула
И вдруг, от счастья просияв,
Руками громко всплеснула:
"Сыночек мой! Тринадцать лет
Я без тебя скучала.
Ты, верно, страшно хочешь есть?
Что тебе дать сначала?
Быть может, рыбу и гуся,
А после апельсины?"
"Давай и рыбу и гуся,
А после апельсины!"
Я стал уплетать с аппетитом, а мать
Суетилась с улыбкой счастливой,
Задавала один вопрос за другим,
Иной -- весьма щекотливый.
"Сыночек, кто же за тобой
Ходил все эти годы?
Твоя жена умеет шить,
Варить, вести расходы?"
"Прекрасная рыба, матушка, но
Расспросы -- после обеда;
Я костью, того и гляди, подавлюсь,
Какая ж тут, право, беседа!"
Едва прикончил я рыбу мою,
И гусь подоспел с подливой.
Мать снова расспрашивать стала, и вновь
Вопрос был весьма щекотливый:
"Сынок, в какой стране житье
Всех лучше? При сравненье
Какому народу -- французам иль нам -
Отдашь ты предпочтенье?"
"Вот видишь ли, мама, немецкий гусь
Хорош; рассуждая строго,
Французы нас только в начинке забьют,
И соус их лучше намного".
Откланялся вскоре и гусь, и тогда,
Свои предлагая услуги,
Явились ко мне апельсины. Я съел
Десяток без всякой натуги.
Тут снова с большим благодушьем меня
Расспрашивать стала старушка.
Иной вопрос был так хитер -
Ни дать ни взять ловушка.
"Ну, а политикой, сынок,
Ты занят с прежним рвеньем?
В какой ты партии теперь?