Когда был создан Ра, величайший из богов, отец дал ему тайное имя, столь ужасное, что ни один человек не решался разузнать его, и столь преисполненное могущества, что все другие боги жаждали узнать его и завладеть им.
— Он приходит в себя.
— У них с глазами всегда так.
Мир был в тумане. На правый глаз что-то давило. Он сказал: «Мм».
— Черт!
— Дай сюда…
— Поздно, забудь об этом. Вынимай.
— Еще не поздно. Держи его.
В поле его зрения появился силуэт. Он учуял запах алкоголя и застоявшейся мочи.
— Уил? Слышишь меня?
Он потянулся к своему лицу, чтобы смахнуть то, что давило.
— Убери… — На его запястье сомкнулись чьи-то пальцы. — Уил, тебе нельзя прикасаться к своему лицу.
— Почему он в сознании?
— Не знаю.
— Ты что-то напортачил.
— Ничего я не напортачил. Дай мне вот то…
Шуршание. Он сказал: «Мм-м».
— Перестань дергаться. — Он ухом ощутил чье-то дыхание, горячее и нежное. — У тебя в глазном яблоке игла. Не двигайся.
Он не двигался. Что-то завибрировало, что-то электронное.
— Ах, черт, черт…
— Что?
— Они здесь.
— Уже?
— Двое из них, как видно. Надо уходить.
— Я уже вошел.
— Нельзя ничего делать, пока он в сознании. Ты поджаришь ему мозг.
— Надеюсь, не поджарю.
Он сказал: «П-пжаааалста, не убиваайте меня».
Щелканье зажимов.
— Я в процессе.
— Нельзя, пока он в сознании, и у нас мало времени, и мы, кажется, ошиблись с парнем.
— Если не хочешь помогать, так хотя бы не мешайся под ногами.
Уил сказал:
— Мне… нужно… чихнуть.
— Чих только повредит тебе, Уил. — Он ощутил, как на грудь опустилась тяжесть. В глазах потемнело. Его глазное яблоко слегка дернулось. — Может быть чуть-чуть больно.
Звук надрезаемой плоти. Тихий электронный вой. Ему в мозг воткнулся железнодорожный костыль. Он закричал.
— Ты жаришь его.
— Ты в порядке, Уил. С тобой все в порядке.
— Он… ох, у него кровь идет из глаза.
— Уил, мне нужно, чтобы ты ответил на несколько вопросов. Важно, чтобы ты отвечал честно. Ты понял?
«Нет, нет, нет…»
— Первый вопрос. К кому ты себя относишь: к тем, кто любит собак, или к тем, кто любит кошек?
«Какого…»
— Давай, Уил. Собак или кошек?
— Данные невозможно прочитать. Именно мы ничего не делаем, когда объекты в сознании.
— Отвечай на вопрос. Боль прекратится, когда ты ответишь.
«Собак! — завопил он. — Собак, умоляю вас, собак!»
— Это была собака?
— Ага. Он пытался сказать «собак».
— Отлично. Очень хорошо. Один есть. Какой твой любимый цвет?
Что-то зазвенело.
— Проклятье! Черт побери!
— Что?
— Вульф здесь!
— Это какая-то ошибка.
— Эта штука показывает, что она здесь, черт побери!
— Покажи.
«Синий!» — кричал он в тишину.
— Он ответил. Видел?
— Да, видел! Ну, и что из этого? Нам надо уходить. Нам надо уходить.
— Уил, я хочу, чтобы ты задумал число между единицей и сто.
— О, боже.
— Любое число, какое хочешь. Давай.
«Я не знаю…»
— Сконцентрируйся, Уил.
— Сюда идет Вульф, а ты тыкаешь зондом не в того парня. О чем ты только думаешь?
«Четыре, я выбрал четыре…»
— Четыре.
— Я видел.
— Молодец, Уил. Еще два вопроса. Ты любишь свою семью?
«Да, нет, что за…»
— Она уже рядом.
«У меня нет… наверное, да, то есть все любят…»
— Подожди, подожди. Ладно. Я вижу. Господи, ничего не понять…
— Еще один вопрос. Зачем ты это сделал?
«Что… я не…»
— Простой вопрос, Уил. Зачем ты это сделал?
«Что я сделал сделал сделал…»
— Очень спорно, я бы сказал. Все указывает на восемь разных сегментов.
«Я не понимаю о чем вы я ничего не делал клянусь я никогда никому ничего не делал только только однажды я был знаком с девушкой…»
— Вот.
— Да. Да, верно.
На его рот легла ладонь. Давление на глазное яблоко усилилось, как будто его высасывали. Они вытаскивают его глазное яблоко. Нет, это игла, ее вынимают. Он пронзительно вскрикнул, возможно. А потом боль ушла. Чьи-то руки подняли его. Он ничего не видел. Он плакал по своему несчастному, измученному глазу. Но тот был на месте. На месте.
В тумане замелькали неясные тени.
— Что, — сказал Уил.
— Коарг медисити найтен коменс, — сказала тень повыше. — Вставай на ноги.
Уил зажмурился, озадаченный.
— Ш-ш, — сказала тень пониже. — Может, это все же он.
Они наполнили раковину и ткнули его лицом в воду. Он вынырнул, судорожно хватая ртом воздух.
— Не намочи его одежду, — сказал высокий.
Он был в туалете. В аэропорту. Он прилетел в три ноль пять вечера из Чикаго. В самолете место у прохода занимал крупный мужик в гавайской рубахе, и Уил никак не мог его разбудить. В аэропорту туалет был закрыт на уборку, но уборщик снял табличку, и Уил со всех ног припустил к заветной двери. Он подскочил к писсуару, расстегнул брюки и испытал непередаваемое облегчение.
Дверь открылась. Вошел высокий мужчина в бежевом пальто и с красивыми глазами. В туалете было по меньшей мере с полдюжины свободных писсуаров, но мужчина встал рядом с Уилом. Летели секунды, а незнакомец все не писал. Уил, на высокой скорости опорожнявший мочевой пузырь, ощутил в душе сострадание к бедняге. У него такое случалось.
Дверь снова открылась. Вошел еще один мужчина и запер дверь.
Уил заправил свое хозяйство в брюки. Он посмотрел на мужчину рядом с собой и подумал — как забавно это выглядит в ретроспективе, — что, что бы тут ни случилось, какую бы опасность ни нес с собой тот тип, что сейчас вошел в общественный туалет и запер дверь, он, Уил, и высокий мужчина в пальто по крайней мере заодно. Что их по крайней мере двое против одного. А потом он заметил, что взгляд у Мочевого Пузыря спокойный и серьезный, вернее, что взгляд у него спокойный, как у человека, которого не удивляет происходящее. В следующее мгновение Мочевой Пузырь схватил его за голову и толкнул так, что Уил шарахнулся об стену.
Потом была боль и вопросы.
— Надо смыть кровь с волос, — сказал коротышка и принялся ожесточенно вытирать Уилу лицо бумажными полотенцами. — Его глаз выглядит ужасно.
— Если они подберутся достаточно близко, чтобы увидеть его глаз, у нас будут большие проблемы. — Высокий вытирал ему руки маленькой белой тряпочкой, уделяя внимание каждому пальцу. Он был худым, со смуглой кожей, и сейчас его глаза уже не казались Уилу красивыми. Они были холодными и излучали полное бездушие. Как у человека, который способен наблюдать за чем-то ужасным и не отводить взгляд. — Итак, Уил, ты с нами? Можешь идти и разговаривать?
— Пошел, — сказал Уил, — к чррррту. — Прозвучало не так, как он хотел. Его голова поникла.
— Отлично, — сказал высокий. — Договорились. Нам нужно как можно быстрее с наименьшим шумом выбраться из аэропорта. Я хочу, чтобы ты сотрудничал с нами. Если я этого не получу, то сделаю все, чтобы твоя жизнь превратилась в ад. Не потому, что у меня на тебя есть зуб. Просто я хочу, чтобы у тебя была правильная мотивировка. Ты понял?
— Я… — Уил поискал слово. «Небогат»? «Непохищаем»? — Никто. Я плотник. Я строю террасы. Балконы. Бельведеры.
— Да, вот поэтому ты и здесь, из-за своих неповторимых бельведеров. Можешь забыть об этом. Мы знаем, кто ты такой. И они знают, кто ты такой, и они здесь, так что давай уберемся отсюда, черт побери, пока нам не помешали.
Уил замер на мгновение, чтобы подобрать слова, потому что у него возникло ощущение, что другой возможности у него не будет.
— Меня зовут Уил Парк. Я плотник. У меня есть девушка, и она ждет меня на стоянке. Я не знаю, за кого вы меня принимаете и зачем вы воткнули ту… ту штуку мне в глаз, но я никто. Честное слово, я никто.
Коротышка упаковывал инструменты в коричневый ранец, забросил его на плечо и уставился на Уила. У него были жидкие волосы и беспокойные брови. Уил принял бы его за бухгалтера в обычной ситуации.
— Вот что я вам скажу, — сказал он. — Я зайду в кабинку и закрою дверь. Двадцать минут. Я выжду двадцать минут. Как будто мы с вами никогда не встречались.
Коротышка бросил взгляд на высокого.
— Я не тот, — сказал Уил. — Я не тот, кто вам нужен.
— Проблема с твоим, Уил, планом в том, — сказал высокий, — что если ты останешься здесь, то через двадцать минут будешь мертв. Если ты пойдешь к своей девчонке, которой, как ни грустно мне об этом говорить, больше нельзя доверять, то тоже будешь мертв. И если ты вообще что-то сделаешь, а не пойдешь с нами, причем быстро и дружно, исход будет тот же. Мы единственные, кто может спасти тебя от смерти, хотя тебе так не кажется. — Он пристально вглядывался в Уила. — Но я вижу, что мои слова не убедили тебя, так что позволь мне переключиться на прямые методы. — Он распахнул пальто. На боку, в длинной кобуре, дулом вниз, висел обрез. Демонстрация оружия не имела смысла, потому что они были в аэропорту. — Пошли, иначе я прострелю твою чертову почку.
— Да, — сказал Уил. — Это веский довод. Я буду сотрудничать.
Главное было выбраться из туалета. В аэропорту полно людей из службы безопасности. Достаточно выйти отсюда, толкнуть одного, другого и ринуться вперед. Вот так он и сбежит.
— Нет, — сказал коротышка.
— Нет, — согласился высокий. — Я вижу. Вырубай его.
Дверь открылась. По ту ее сторону лежал мир блеклых красок и приглушенных звуков, как будто у Уила были чем-то заткнуты уши, и глаза, и, возможно, мозг. Он потряс головой, чтобы избавиться от этого ощущения, но мир стал еще мрачнее и враждебнее и отказался сохранять вертикальное положение. Миру не понравилось, что его трясут. Теперь Уил это понял. И больше не будет его трясти. Он почувствовал, как из-под него, будто на роликовых коньках, выезжают ноги, и оперся о стену, чтобы не упасть. Стена чертыхнулась и вцепилась пальцами ему в руку — вероятно, это была не стена. Вероятно, это был человек.
— Ты слишком много вкатил ему, — сказал этот тип.
— Береженого бог бережет, — ответил другой человек.
Это плохие люди, вспомнил Уил. Они похитили его. Он вдруг разозлился, хотя исключительно формально, так же, как когда говорят: «Стоять на своих принципах», — ведь в этом случае никто никуда не встает. Он предпринял попытку попятиться на обутых в роликовые коньки ногах.
— Боже мой, — пробормотал человек, тот, высокий и со спокойными глазами. Уилу не нравился этот человек. Он забыл почему. Нет. Из-за похищения. — Иди вперед.
Уил пошел, продолжая возмущаться. В его сознании имелись важные факты, но он не мог отыскать их. Вокруг было сплошное движение. Их подхватил людской поток. Все куда-то шли. И ведь Уил тоже куда-то шел, тогда, раньше. Должен был с кем-то встретиться. Слева от него зачирикала птичка. Или телефон. Коротышка посмотрел на экран.
— Райн.
— Где?
— В зале внутренних рейсов. Прямо по курсу. — Последняя фраза показалась Уилу забавной: говорит, будто про корабль, а терминал — это безбрежный океан. — Мы знакомы с кем-то по имени Райн?
— Ага. Девчонка. Новенькая.
— Черт, — сказал коротышка. — Терпеть не могу стрелять в девиц.
— Привыкнешь, — сказал высокий.
Мимо, держась за руки, прошла пара. Влюбленные. Это понятие показалось знакомым.
— Сюда, — сказал высокий, резко поворачивая Уила к книжному магазину. Тот едва не ударился лицом о стойку с надписью «Новые поступления». Его ноги продолжали катиться; он вытянул руку, чтобы поймать себя, и ощутил острую боль.
— Проблемы?
— Возможно, нет, — пробормотал высокий, — а возможно, Райн уже позади нас, в голубом платье.
В глянцевой обложке промелькнуло отражение. Уил пытался вычислить, что укололо его. Торчащая проволока на вывеске «Новые поступления». Забавно, этот укол помог ему прогнать туман из головы.
— Самое оживленное место в любом магазине — там, где новинки, — сказал высокий. — Они притягивают людей. Не лучшее, а новое. Уил, как ты думаешь, почему?
Уил надавил рукой на торчащую проволоку. Он действовал слишком осторожно, поэтому ничего не почувствовал. Тогда он попробовал снова, сильнее. На этот раз его сознание рассекло лезвие боли. Он сразу вспомнил иголки и вопросы. Его девушка, Сесилия, ждет его на стоянке в белом джипе. Она должна была заехать в ту зону, где можно останавливаться всего на две минуты, — они заранее точно рассчитали время. А он опоздал из-за этих типов.
— Кажется, пронесло, — сказал коротышка.
— Проверь. — Коротышка отошел. — Итак, Уил, — сказал высокий, — через несколько мгновений нам предстоит пересечь зал и спуститься по лестнице. Затем мы окажемся на поле среди снующих туда-сюда пассажирских самолетов и поднимемся на борт очаровательного, уютного самолетика на двенадцать посадочных мест. Там можно будет перекусить. И попить, если тебя мучает жажда. — Высокий внимательно посмотрел на него. — Ты здесь?
Уил вцепился мужчине в лицо. У него не было плана, он не знал, что будет делать дальше, поэтому просто толкал его в лицо, пока тот, пятясь, не споткнулся о картонный стенд. Оба повалились на пол, на них посыпались книги. «Беги», — подумал Уил. Да, это была здоровая идея. Он вскочил на ноги и побежал к выходу. В стекле двери увидел человека с диким взглядом и понял, что это он сам. Услышал крики и тревожные возгласы — это, наверное, высокий поднимался с пола. У него обрез, вспомнил Уил, а обрез — это не та вещь, о которой можно забыть.
Он влетел в океан испуганных лиц и открытых ртов. Никак не получалось вспомнить, что он делает. Ноги предательски подгибались, но вот движение подействовало на него хорошо, помогло прояснить сознание. Уил увидел эскалаторы и устремился к ним. Его спина напряглась в ожидании выстрела из обреза. Люди ловко уворачивались от него, буквально бросались врассыпную, и за это он был им благодарен. Уил добрался до эскалаторов, но ноги в роликовых коньках выехали из-под него, и он упал навзничь. На него стал медленно надвигаться выложенный плитами потолок. Эти плиты были грязными. Они были отвратительными.
Он сел, вспомнив Сесилию. И еще обрез. И, вспомнив обрез, задумался: а как же служба безопасности? Где она? Ведь это же аэропорт. Это же аэропорт, а не что-то еще. Уил ухватился за поручень, намереваясь встать и поискать взглядом людей в форме, но его колени подогнулись, и он опять упал. Из отдаленных частей тела к нему посыпались телеграммы с жалобами. Наконец он встал. Пот заливал глаза. Туман в голове все не рассеивался; зрение было нечетким. Однако он видел свет, который означал «выход», который означал «Сесилия», и Уил побежал. Кто-то закричал. Свет стал ярче. Холодный воздух охватил его со всех сторон, как если бы он нырнул в горное озеро, и Уил втянул его, впуская в легкие. Снег, разглядел он. Шел снег. Снежинки напоминали крохотные звездочки.
— Помогите, там человек с оружием, — сказал он мужчине, который походил на копа. Потом сообразил, что это, вероятно, распорядитель при стоянке такси. Оранжевые автобусы. Зоны для остановок. Те, где можно стоять две минуты, — чуть дальше.
Уил едва не налетел на семейство, катившее перед собой тяжело нагруженную тележку, и мужик даже попытался схватить его за куртку, но он продолжал бежать вперед, и его действие, его бег, стало обретать смысл. Уил начал вспоминать. Как управлять своим телом. Он оглянулся. И тут на него налетел столб.
Во рту появился привкус крови. Кто-то спросил, как он, какой-то подросток стянул с головы наушники. Уил тупо уставился перед собой. Он не понял вопрос. Он налетел на столб, и все мысли высыпались. Он порылся в них и нашел Сесилию. Поднял свое тело, как обломки корабля — из глубин, оттолкнул парня и устремился вперед на гребне его возмущенных возгласов. Наконец он увидел ее, машину Сесилии, белую крепость на колесах с надписью «Вирджиния — для влюбленных» на заднем стекле. Его повела за собой радость. Уил распахнул дверцу и ввалился внутрь. Он никогда не был так горд собой.
— Получилось, — выдохнул он. И закрыл глаза.
— Уил?
Он посмотрел на Сесилию:
— Что?
У нее было странное лицо, и он почувствовал неуверенность. А потом к нему пришла мысль: она выплеснулась с фонтаном ужаса, который начинался где-то внутри и заканчивался в яйцах. Зря он добрался сюда. Зря он привел вооруженных людей к своей девушке. Это было полнейшей глупостью. Уил разозлился на самого себя и впал в смятение, потому что на то, чтобы добраться сюда, у него ушли все силы, а сейчас снова придется бежать.
— Уил, в чем дело? — Сесилия кончиками пальцев коснулась его. — У тебя из носа течет кровь. — Она слегка хмурилась. Он отлично знал это выражение, и ему было грустно, что придется с ним расстаться.
— Я налетел на столб. — Уил потянулся к ручке. Чем дольше он сидел в машине, тем плотнее вокруг него смыкался туман.
— Подожди! Куда ты?
— Ухожу. Я должен…
— Сядь!
— Я должен уйти.
— Тогда я отвезу тебя туда! Сиди на месте!
А это мысль. Отвезти его.
— Да.
— Ты будешь сидеть на месте, пока я веду машину?
— Да.
Сесилия потянулась к ключу зажигания:
— Ладно. Просто… сиди. Я отвезу тебя в больницу или еще куда-нибудь. Договорились?
— Да.
На душе стало легче. Тело вдруг отяжелело. Интересно, спросил себя Уил, будет ли это нормальным, если он впадет в бессознательное состояние. Теперь от него ничего не зависит. Сесилия отвезет его в безопасное место. Этот автомобиль — самый настоящий танк. Раньше он смеялся: машина такая огромная, а Сесилия такая крохотная, но обе в одинаковой степени агрессивны. Сейчас же она спасет его. Поэтому он может хоть на секунду закрыть глаза.
Когда он их открыл, Сесилия смотрела на него. Уил поморгал. У него возникло ощущение, что он заснул.
— Что?.. — Он сел прямо.
— Ш-ш.
— Мы едем? — Они никуда не ехали. — Почему мы не едем?
— Посиди спокойно, пока они добираются сюда, — сказала Сесилия. — Это очень важно.
Уил повернулся к окну. Стекло запотело. Он не видел, что там, снаружи.
— Сесилия. Поехали. Быстрее.
Она заправила прядь волос за ухо — она делала так, когда старалась что-то вспомнить. Уил буквально увидел, как она в какой-то комнате разговаривает с каким-то человеком, и теперь понял, что она пытается вытащить из памяти именно этот разговор.
— Помнишь тот день, когда ты знакомился с моими родителями? Ты дергался, что мы опоздаем. Но мы не опоздали. Мы не опоздали, Уил.
Он стер со стекла конденсат. Из белой мглы к нему бежали мужчины в коричневых костюмах.
— Поехали! Сил! Поехали!
— Сейчас, как тогда, — сказала она. — Все будет хорошо.
Он перегнулся через нее, потянулся к зажиганию:
— Где ключ?
— У меня его нет.
— Что?
— У меня больше нет ключа. — Она положила руку ему на бедро. — Просто посиди со мною минутку. До чего же красив снег, правда?
— Сил, — сказал он. — Сил.
За окном мелькнуло что-то темное, и дверца распахнулась. В него вцепились чьи-то руки. Уил боролся с этими руками, но они были сильными и вытащили его на холод. Он бил кулаками во все стороны, пока что-то тяжелое не обрушилось ему на затылок. Его взвалили на чье-то широкое плечо. Вероятно, прошло какое-то время, потому что вокруг стало темнее. В голове волнами пульсировала боль. Уил увидел асфальт и развевающиеся полы пальто.
— Черт, — сказал кто-то, причем раздраженно. — Забудь о самолете. Они больше не могут нас ждать.
— Забыть о самолете? А тогда что?
— За этими зданиями есть пожарный въезд. Вези нас на шоссе.
— На машине? Ты шутишь? Да они перекроют пожарный въезд.
— Не успеют, если мы поторопимся.
— Не успеют, если мы?.. — сказал коротышка. — Проклятье! Все к черту, потому что ты отказался уходить, когда я говорил!
— Ш-ш, — сказал высокий. Они остановились. Дул сильный ветер. Кто-то пробежал, и Уил услышал двигатель. Остановилась машина.
— Вылезай, — сказал высокий, и Уила запихнули в крохотный автомобильчик. Коротышка сел рядом. С зеркала заднего вида свисал дискошар. С приборной панели ему улыбались плюшевые зверюшки с огромными глазами. Голубой кролик держал флаг — Уил так и не понял, какой страны. Он подумал, что можно было бы древком этого флага ткнуть кого-нибудь в глаз. Потянулся к нему, но коротышка опередил его.
— Нет, — сказал он, конфискуя кролика.
Двигатель взревел.
— Ну что, Уил, не вышло с девчонкой? — спросил высокий. Он развернулся вокруг столба с обозначением Д3, и Уил понял, что они на парковке. — Теперь ты готов признать, что мы знаем, что делаем?
— Это ошибка, — сказал коротышка. — Безопаснее было бы пешком.
— Машина — это здорово.
— Не здорово. Ничего не здорово. — У него на коленях лежал сердитого вида пистолет-пулемет; раньше Уил этого почему-то не заметил. — Вульф преследует нас с самого начала. Они знали.
— Не знали.
— Бронте…
— Заткнись.
— Бронте обдурила нас! — рявкнул коротышка. — Она обдурила нас, а ты этого не видишь!
Высокий направил машину к приземистым ангарам и похожим на склады зданиям. Когда они подъехали ближе, на них набросился ветер, бесновавшийся в узких проходах между стенами, и стал плеваться в них льдом. Машину закачало. Уил, зажатый между мужчинами, валился то на одного, то на другого.
— Чертова машина, — сказал коротышка.
Из мрака впереди появилась маленькая фигурка. Девушка в голубом. Она стояла неподвижно, а ветер трепал ее волосы.
Коротышка подался вперед:
— Это Райн?
— Наверное.
— Сбей ее.
Двигатель взвыл. Девушка стремительно приближалась к лобовому стеклу. Уил даже разглядел цветочки на ее платье. Желтые.
— Сбей ее!
— А, черт, — сказал высокий, слишком тихо, чтобы его расслышать, и машина начала кричать. Мир сдвинулся с места. Уила мотало из стороны в сторону. За лобовым стеклом все двигалось. На них набросилось какое-то существо — бегемот с горящими глазами и серебряными зубами. Машина накренилась, ее развернуло. Зубы — это радиаторная решетка, сообразил Уил, а глаза — фары, потому что существо — это грузовик. Тот смял перёд джипа, заревел, закачался и влетел в кирпичную стену. Уил закрыл голову руками, потому что вокруг все рушилось.
Он услышал стоны. Шарканье. Щелканье в остывающем двигателе. Поднял голову. Ботинки высокого исчезали в зазубренной дырке на месте лобового стекла. Коротышка возился с дверной ручкой, но то, как он двигался, навело Уила на мысль, что ему трудно подчинить себе свои руки. Изнутри салон приобрел странные формы. Уил попытался спихнуть что-то со своего плеча, но это оказалось крышей.
Коротышкина дверца взвизгнула и замерла. Снаружи появился высокий и открыл ее. Коротышка выбрался и оглянулся на Уила:
— Вылезай.
Тот покачал головой.
Коротышка чертыхнулся, отошел, и в проеме появилось лицо высокого.
— Эй, Уил. Уил. Посмотри направо. Наклонись немного вперед. Вот так. Видишь?
Боковое стекло было затянуто паутиной трещин, но через него Уил все же смог разглядеть машину, которая атаковала их. Это был белый джип. Его перёд был смят о стену. Из-под вывернутых передних колес поднимался пар. На заднем стекле была наклейка: «Вирджиния — для влюбленных».
— Твоя девчонка, Уил, только что пыталась убить нас. Она направила свою тачку прямо на нас. Не знаю, видно тебе оттуда или нет, но она даже не удосужилась пристегнуть ремень — так спешила. Сейчас она мертва.
— Нет, — сказал он.
— Да, и тебе надо вылезать из машины, потому что за нею придут другие. Места павших всегда занимают новые.
Уил вылез из машины. Он собирался врезать этому типу, сбить его с ног и, возможно, придушить, посмотреть, как мутнеет его взгляд, но что-то обхватило его запястья. Когда он сообразил, что коротышка надел на него наручники из белой пластмассы, было поздно. Высокий подтолкнул его.
— Вперед.
— Нет! Нет! Сесилия!
— Быстрее, — сказал высокий.
— Я убью тебя, — сказал Уил.
Коротышка, придерживая свой автомат, потрусил впереди них. Его голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Он, вероятно, высматривал девушку, ту, которую они называли то ли Райн, то ли Рейн. Девушку, которая стояла, будто приклеенная к асфальту, которая словно могла взглядом остановить машину.
— Там, в ангаре, фургон, — сказал он. — Может, даже с ключами.
Приблизились какие-то люди в касках и комбинезонах. Коротышка заорал, чтобы те легли на пол и не двигались. Высокий распахнул дверцу белого фургона и затолкал Уила внутрь. Тот быстро развернулся, чтобы, когда высокий полезет в салон вслед за ним, врезать ему по горлу, но его внимание отвлекло нечто голубое в боковом зеркале. Он пригляделся. Это голубое было возле искореженного джипа. Голубое платье.
Боковая дверца фургона отъехала в сторону, и в машину забрался коротышка. Он посмотрел на Уила:
— Что?
Уил ничего не сказал. Высокий завел двигатель. Уил и не заметил, как оказался в машине.
— Подожди, — сказал коротышка. — Он что-то увидел.
Высокий повернулся к нему:
— Это так?
— Нет, — ответил Уил.
— Черт, — сказал коротышка и выскочил из машины. Уил услышал его шаги.
Он не хотел смотреть в боковое зеркало, потому что высокий наблюдал за ним. Однако все же бросил в него быстрый взгляд и ничего не увидел. Прошло несколько мгновений. Девушка в голубом платье пронеслась мимо окна Уила. Ее светлые волосы развевались на ветру. Раздался грохот выстрела. Девушка мешком повалилась на бетон.
— Не двигаться, — сказал высокий Уилу.
Из-за фургона появился коротышка и посмотрел на них. Из дула его автомата поднимался дымок. Он перевел взгляд на девушку и издал короткий, лающий смешок.
— Попалась!
Уил видел ее глаза. Она лежала ничком, волосы закрывали ее лицо, но он все равно смог разглядеть, что у нее глаза такого же цвета, как голубое платье. По бетону растекалась темная кровь.
— Попалась, чтоб ей пусто было! — сказал коротышка. — Срань господня!
Высокий поддал газу:
— Поехали.
Коротышка взмахнул рукой: «Подожди». Он взял девушку на мушку, как будто она могла встать, и приблизился к ней. Она не двигалась. Коротышка оглянулся на фургон и просиял:
— Да у нас тут поэт!
Веки девушки дрогнули. Ее губы приоткрылись.
— Контрекс хело сиг раттрак, — сказала она, или что-то в этом роде. — Убей себя.
Коротышка приставил дуло автомата к своему подбородку и нажал на спусковой крючок. Его голова откинулась назад. Высокий резко распахнул дверь фургона и поднял к плечу обрез. И разрядил его в девушку. Ее тело дернулось. Высокий прошел вперед, поменял магазин с пустого на полный и снова стал стрелять. По ангару разнесся грохот.
К тому моменту, когда высокий вернулся к фургону, Уил уже почти вылез из машины.
— Назад, — сказал высокий.
В его глазах плескалась смерть, и Уил ясно увидел, что отныне они оперируют абсолютными понятиями. Они обменялись осознанием этого. Уил забрался в машину. Сцепленные руки вдавились ему в спину. Высокий сдал назад, объехал тела и на большой скорости устремился в ночь. Он ничего не говорил и не смотрел в сторону Уила. Тот без всякой надежды наблюдал, как за окном мелькают здания. Возможно, у него и были шансы сбежать, но теперь они исчерпаны.
Портленд, шт. Орегон. Как вчера рассказали друзья и родственники техника, который застрелил двух человек и потом покончил собой и из-за которого Международный аэропорт Портленда на восемь часов прекратил работу, он страдал от депрессии, вызванной разрывом с женой.
Амелио Гонзалес, 37 лет, признался своему другу, что ему не для чего стало жить после того, как три месяца назад суд присудил опеку над двумя его детьми, 11 и 7 лет, бывшей жене, Мелинде Гонзалес.
Известно, что мистер Гонзалес обращался за медицинской помощью, и ему было назначено лечение антидепрессантами.
Коллеги мистера Гонзалеса до сих пор не могут поверить в случившееся и отзываются о нем как о дружелюбном, великодушном человеке, который всегда старался помочь другим.
«Амелио был чертовски хорошим парнем, — сказал Джероним Уэббер, который два последних года вместе с мистером Гонзалесом работал в подразделении технического обслуживания и эксплуатации воздушных судов. — Немного молчаливым, хотя у любого на его месте снесло бы крышу [подобными обстоятельствами]. Но уж такого я от него меньше всего ожидал».
Руководство аэропорта защищает свою кадровую политику, утверждая, что все сотрудники регулярно проходят обследование у психологов. Что касается мистера Гонзалеса, то с ним психолог беседовал всего четыре недели назад.
«Мы делаем все возможное, чтобы выяснить обстоятельства случившегося, — говорит Джордж Афтеркок, начальник службы безопасности Международного аэропорта Портленда. — Мы хотим понять, по каким причинам образцовый работник вдруг сорвался».
В субботу Амелио Гонзалес застрелил двух человек. Третья жертва, женщина, разбилась в автомобильной аварии, когда пыталась спастись. Их имена пока не названы.
Изначально считалось, что к стрельбе, устроенной Гонзалесом, имеет отношение и случившееся чуть ранее происшествие, когда взбудораженный чем-то мужчина бежал через зал прибытия, однако потом было установлено, что эти события никак не связаны.
В ответ на: http://nationstates.org/pages/topic — 8724511-post-16.html
Итак: в моем городе мы потратили $1,6 миллиарда на новую систему билетного контроля для электричек. Мы заменили бумажные билеты на смарт-карты, и сейчас через них они могут определить, где люди садятся и где сходят. Поэтому вопрос: стоило ли тратить на это $1,6 миллиарда?
Люди говорят: все дело в том, что власти некомпетентны. Ладно. Но такое происходит повсюду. Все транзитные сети принимают смарткарты, в бакалейных лавках записывают имена, в аэропортах устанавливают камеры с распознаванием лиц. Правда, эти камеры не срабатывают, когда люди пытаются уклониться от них. Например, их можно обдурить, надев очки. Мы ЗНАЕМ, что они неэффективны как средство борьбы с террористами, но все равно продолжаем устанавливать.
Все это — смарт-карты, системы обнаружения вторжения, технологии спутникового мониторинга автотранспорта для объезда пробок — весь этот кошмар не делает то, для чего он официально предназначен, потому что любой сможет уклониться от этих систем, если на самом деле того захочет. Они полезны только для того, чтобы отслеживать остальных из нас, 99,9 % тех, кто пользуется смарт-картами или чем-то подобным и позволяет отслеживать себя исключительно потому, что так проще.
Я один из таких — я не свернут на частной жизни и прочем в таком роде, и мне плевать, что эти организации хотят знать, куда я хожу и что покупаю. Меня волнует другое: на что все они ГОТОВЫ ради получения этих данных, сколько денег тратят и почему отказываются признать, что именно эти данные им и нужны. То есть получается, что информация по каким-то причинам стала очень ценной штукой, и мне интересно, для кого и почему.
— Гм, — произнес парень в бейсболке с длинным козырьком, так любимой дальнобойщиками. — Думаю… нет… секундочку…
— Не торопитесь, сэр, — сказала Эмили. — Дама никуда не денется. Ей, с ее юбками, вполне комфортно там. Она будет ждать вас весь день. — Она улыбнулась мужчине, стоявшему позади дальнобойщика. Мужчина улыбнулся ей в ответ, вспомнил о своей жене и нахмурился. Значит, этот парень отпадает.
— Слева, — сказала женщина в свитере с надписью «Я♥САН-ФРАНЦИСКО». Ее взгляд переметнулся на Эмили. — Я думаю.
— Вы думаете? — спросил дальнобойщик.
— Я абсолютно уверена.
Эмили подмигнула женщине. «Все правильно». Женщина едва заметно улыбнулась, явно довольная.
— Ну, не знаю, — сказал дальнобойщик. — Думаю, посередине.
— Дама очень шустрая, сэр. Нет ничего постыдного в том, что вы не поспеваете за нею. Ну, еще одна попытка.
— Посередине, — сказал дальнобойщик, потому что «Еще одна попытка» означало: «Хватит, Бенни».
Бенни, естественно, не был дальнобойщиком. Он нашел эту бейсболку в переулке. Но в ней, сильно надвинутой на глаза, и с всклокоченной бородой песчаного цвета он действительно походил на дальнобойщика.
— Ну, а теперь вы уверены? Вы же получили подсказку от этой госпожи.
— Теперь точно посередине.
— Как скажете, сэр. — Эмили перевернула среднюю карту. Толпа загудела. — Сожалею, сэр. Она сбежала от вас. — От нее потребовалась определенная ловкость, чтобы передвинуть даму слева направо, сделать Мексиканский переворот, но у нее все получилось. — А дама — слева, как и говорила та госпожа. Надо было прислушаться. А вы глазастая, сударыня… Очень глазастая. — Она перемешала карты, сгребла их и принялась перебрасывать из руки в руку, быстро, но не слишком. Толпа начала редеть. Эмили заправила за ухо прядь светлых волос. На ней была шляпа с цветастыми вставками и обвисшими полями, которые ей все время приходилось поднимать вверх, чтобы они не падали на глаза. — Хотите попробовать, сударыня? Всего два доллара. Для вас нет ничего проще, если вы такая глазастая.
Женщина колебалась. Всего одна игра. Иногда Эмили позволяла выигрывать в первой игре, чтобы разжечь желание играть, играть и играть. Но этот прием срабатывал только с определенным типом людей. И все же — два доллара… Два доллара — это хорошо.
— Играю.
Это сказал молодой человек с длинными волосами в дешевом, почти черном костюме и бледно-желтом галстуке. С нагрудного кармана рубашки свисала бирка с именем. Их было четверо — еще два парня и девушка, — все одинакового вида, похожие на студентов на каникулах или на летних работах. Видимо, продавцы, торгуют какими-нибудь дешевыми подделками. Не копы. Копов бы она вычислила. Здесь, на пирсе, копы — это постоянная угроза. Она усмехнулась. Женщина в свитере ушла, ну и пусть. Парень в дешевом костюме лучше. Значительно лучше.
— Отлично, сэр. Подойдите поближе. Вы сделали мне большое одолжение. Та госпожа могла бы обчистить меня до нитки.
— Возможно, я тоже обчищу тебя, — сказал парень.
— Ха-ха. Ну, вы и краснобай. Но это замечательно, сэр. Говорите сколько вам захочется. За разговоры денег не берем. А вот за игру — два доллара.
Он бросил две купюры на карточный столик Эмили. Она обнаружила, что он раздражает ее, хотя не понимала почему, ведь молодые парни, вроде этого, заносчивые, красующиеся перед публикой, — это золотая жила. Они всегда будут проигрывать и удваивать ставки. Достаточно изредка давать им выигрывать, чтобы они не сорвались и не обвинили тебя в мошенничестве. Если умно к ним подойти, они будут играть весь день. И только потому, что гордость не позволит им выйти из игры, когда они окажутся в полном проигрыше. Однажды, месяца два назад, Эмили «обула» вот такого же типа на сто восемьдесят долларов, причем большую часть денег выиграла в последней игре. У него на шее вздулись вены, глаза налились кровью — Эмили отлично видела, как сильно ему хочется врезать ей, но вокруг была толпа… В тот вечер она поела.
Эмили бросила на стол даму и два туза.
— Поймайте ее, если сможете. — Она принялась мешать карты. — Даме нравится физическая нагрузка. Всегда совершает утренний моцион. Только вот вопрос: где она гуляет? — Парень даже не смотрел на карты. — Трудно выиграть, если вы не смотрите, сэр. Очень сложно. — На его бирке было написано: «Привет! Я Ли!». А ниже: «Агент по авторизированному анкетированию». — Ли, правильно? А вы молодец, Ли, если можете отследить даму не глядя. Мастер.
— Мастер, — ответил он, улыбаясь и не спуская с нее глаз.
Эмили была полна решимости забрать у Ли два доллара. Если он сделает новую ставку, она заберет и ее. Потом предложит ему удвоить ставку и заберет его деньги. Она будет безжалостна, она не даст ему выиграть ни одной игры, потому что Ли — козел.
Толпа загудела. Эмили мешала карты слишком быстро. Она остановилась. Убрала руки. Толпа засмеялась, кто-то захлопал в ладоши. Эмили учащенно дышала.
— Ну, — сказала она. — Посмотрим, какой вы мастер, Ли.
Он так ни разу не взглянул на карты. Парень позади и справа от него — специализация маркетинговые исследования — лучезарно улыбнулся ей, как будто только что заметил ее. Другой парень тихо сказал девушке: «Хорошего в этом то, что я именно там, где и хочу быть, на лучшем из всех возможных мест», — а девушка кивнула и сказала: «Это точно, ты прав».
— Справа, — сказал Ли.
«Неправильно».
— Вы уверены? Хотите подумать? — Но ее руки уже двигались, готовые предъявить доказательства ее победы. — Последний шанс…
— Дама справа, — сказал он, и когда Эмили прикоснулась к картам, она почувствовала, как ее пальцы движутся вправо. Ее левая рука метнулась вперед в жесте, который был нацелен только на то, чтобы отвлечь внимание, а правая подсунула одну карту под другую.
Раздались редкие аплодисменты. Эмили изумленно уставилась на стол. Червовая дама была справа. Она поменяла их местами. В последний момент она поменяла их местами. Но зачем?
— Отлично, сэр. — Эмили заметила, что Бенни встал и огляделся в поисках копов; он, без сомнения, пытался понять, что она, черт побери, делает. — Мои поздравления. — Она сунула руку в свой мешочек с деньгами. Два бакса. А разница между проигрышем и выигрышем — четыре. Это целый обед. Или ужин. Полный расчет за ночь с «химической радостью». Она вытащила купюры и, когда Ли взял их, ощутила боль. Он спрятал их в бумажник. Девушка посмотрела на часы, из пластмассы и блестящие. Один из парней зевнул. — Еще одна игра? Может, удвоите ставку? Такие, как вы, любят играть на серьезные деньги. Я права? — Она машинально произносила эти слова, ее голос звучал напряженно, потому что она знала, что проиграет ему.
— Нет, спасибо. — Вид у него был скучающий. — Мне здесь ничего не нужно.
— Что за черт? — спросил Бенни.
Эмили шла вперед, ссутулившись, на спине болтался рюкзак с Пикачу[1], поля шляпы качались в такт шагам. Солнце уже садилось, но от нагретого тротуара волнами поднимался жар.
— Не хочу говорить об этом.
— Ты никогда не позволяла типам вроде этого выигрывать первую игру. — Бенни нес стол. — Ведь на этом все кончается. Таким плевать на деньги. Главное для них — обыграть тебя. Ты дала ему то, что он хотел.
— Я перепутала карты, ясно? Я перепутала карты.
— Тот парень собирался играть. — Бенни наподдал пластмассовую бутылку. Та пролетела через тротуар и покатилась по проезжей части, где ее с хрустом переехала машина. — Его запросто можно было сделать на двадцатку. Может, даже на пятьдесят.
— Ну, да.
Бенни остановился. Эмили тоже остановилась. Хороший он, этот Бенни. До поры до времени, пока не становится нехорошим.
— Ты серьезно?
— Серьезно, Бенни. — Она потянула его за руку.
— Пятьдесят баксов.
— Ага. Пятьдесят баксов. — Эмили знала: это взбесит Бенни, но ничего не могла с собой поделать. Иногда на нее накатывало, и она начинала упорствовать в своей неправоте.
— Что?
— Пошли. — Она потянула его за руку. Он стоял как вкопанный. — Найдем что-нибудь поесть. Я приготовлю что-нибудь.
— Да пошла ты.
— Бенни…
— Пошла ты! — Он вырвал руку, бросил стол на тротуар и сжал кулаки. Проходивший мимо мужчина в рубашке и галстуке посмотрел на нее, потом на Бенни и отвел взгляд. «Спасибо, приятель». — Пошла прочь!
— Бенни, не надо.
Он шагнул к ней. Эмили попятилась. Когда он бьет, то бьет со всей силы.
— Не смей идти за мной.
— Замечательно, — сказала она. — Боже, до чего же замечательно. — Выждала, когда его злость истощится, и протянула руку. — Отдай мне хотя бы мои деньги. Я сегодня заработала сто двадцать, отдай мне половину.
А потом она побежала, потому что по глазам Бенни поняла, что снова довела его. Рюкзак с Пикачу бил ее по спине, шляпа слетела, но Эмили не стала поднимать ее, оставила валяться на тротуаре. Когда она добежала до угла, Бенни был в полуквартале от нее. Он еще какое-то время преследовал ее, но недалеко. Она радовалась, что ей удалось сохранить свой рюкзак. В нем была куртка.
Эмили спала в Глисонс-парке, под живой изгородью, которую люди не замечали и в которой имелись проходы с двух сторон. Она проснулась в полночь от сладострастных воплей. Парочка была ей незнакома, да и сношалась слишком далеко, чтобы представлять угрозу. Эмили закрыла глаза и заснула под «сука», «дрянь» и «моя». А потом наступил рассвет, и какой-то алкаш писал ей на ногу.
Она вскочила.
— Ублюдок. Ублюдок.
Мужик попятился.
— Извиняюсь, — запинаясь, произнес он.
Она осмотрела себя. Брызги на брюках, ботинках.
— Вот козел.
— Я… не… видел.
— Черт, — бросила Эмили, вытащила из изгороди свой рюкзак и отправилась в туалет.
Общественный туалет располагался в углу парка. Если бы можно было, она бы туда не пошла, но солнце уже начинало пригревать, и ее брюки все сильнее пованивали мочой. Держа ботинки в руке, Эмили обошла заведение и дождалась, когда оно опустеет, а потом остановилась в дверях и задумалась. Только один выход — это беда всех общественных туалетов. Один выход, и кричать можно до посинения — никто не придет на помощь. И все же она вошла. Проверила запор, починили ли его с тех пор, как она была здесь в последний раз. Нет. Эмили сняла брюки и вместе с носками сунула их под воду. От мертвого, бетонного воздуха кожа покрылась мурашками. Она то и дело косилась на дверь, потому что у нее было не очень хорошее положение на тот случай, если кто-то войдет. Но никто не вошел, и Эмили, преисполнившись уверенности, подняла ногу и сунула ее под кран. Диспенсер для бумажных полотенец был пуст, и ей пришлось вытираться тончайшими, почти прозрачными квадратиками туалетной бумаги.
Эмили открыла свой рюкзак. А вдруг в нем, пока она спала, материализовалась новая одежда? Нет. Она закрыла рюкзак и изо всех сил выжала джинсы. Вот было бы здорово, если бы она могла разложить их на траве в парке, с голыми ногами лечь рядышком, закрыть глаза и понежиться на солнышке, пока они сушатся… Они бы впитывали в себя его тепло. Она и ее джинсы. Может, в другой раз. И в другой вселенной… Эмили принялась натягивать на себя мокрые штаны.
Она шла по Флит, и от голода у нее скручивало желудок. Для благотворительных столовых час был слишком ранний. Эмили прикинула, к кому бы из знакомых нагрянуть. Может, и Бенни уже остыл… Она покусала губу. Она чувствовала себя макмаффином.
И тут она увидела его, Ли, длинноволосого и в дешевом костюме, Ли, который забрал ее два доллара. Он стоял на углу с бюваром в руке и, фальшиво улыбаясь, обращался к прохожим. Он занимается маркетинговыми исследованиями, вспомнила она, — кажется, это было написано на его бирке. Эмили стала наблюдать за ним. Почему-то она считала, что он в долгу перед ней.
Когда она подошла, его взгляд на мгновение оторвался от мужчины, которому он задавал вопросы, и метнулся на нее.
— Ты задолжал мне завтрак, — сказала Эмили.
— Большое спасибо, — поблагодарил Ли мужчину. — Ценю, что согласились уделить мне время. — Он записал что-то в бюваре и перевернул страницу. Закончив, улыбнулся Эмили. — Темная личность.
— Я дала тебе выиграть, — сказала она. — Я пожалела тебя. Купи мне макмаффин с яйцом.
— Разве это ты дала мне выиграть?
— Ладно, не придуривайся. Я профессионал. У меня никто не выиграет, пока я сама не разрешу. — Эмили улыбнулась. Она никак не могла понять, как он реагирует на ее слова. — Давай по-честному. Я есть хочу.
— А мне казалось, что профессионал в состоянии купить себе макмаффин с яйцом.
— Это верно, — сказала она, — но я разрешаю тебе заплатить за меня, потому что мне нравится твоя физиономия.
Ее слова, кажется, позабавили Ли. Это было первое доброжелательное выражение, что она увидела на его лице.
— Ладно. — Он зацепил ручку за край бювара. — Вот что я тебе скажу: я куплю тебе макмаффин с яйцом.
— Два, — сказала Эмили.
Она откусила от сэндвича. Как ей и представлялось, это была вкуснятина. Напротив нее за столом сидел Ли, раскидав руки по спинке дивана. Снаружи на покрашенной в неоновые цвета детской площадке визжали и гонялись друг за другом детишки. У кого хватает мозгов кормить детей завтраком в «Макдоналдсе»? Хотя кто дал ей право судить… Она отпила кофе.
— Ты действительно голодна, — сказал Ли.
— Трудные времена. — Эмили тщательно прожевала кусок. — Экономическая ситуация.
Ли не ел.
— Сколько тебе?
— Восемнадцать.
— Я серьезно.
— Восемнадцать. — Ей было шестнадцать.
— По виду не скажешь, что ты уже в том возрасте, когда разрешается жить самостоятельно.
Эмили пожала плечами, разворачивая следующий сэндвич. Ли купил ей три плюс кофе и картофельные оладьи.
— Да я в порядке. Справляюсь. А тебе сколько?
Он наблюдал, как она жадно поедает сэндвич.
— А почему ты захотела макмаффин?
— Я почти целый день ничего не ела.
— Нет, почему именно макмаффин?
— Он мне нравится.
— Почему?
Эмили внимательно посмотрела на него. Глупый вопрос.
— Просто нравится.
— Ясно. — Впервые за все время он отвел от нее взгляд.
Ей не хотелось говорить о себе.
— Ты откуда? Ты же не отсюда.
— А как ты определила?
— Дар у меня такой.
— Ну, — сказал он, — ты права. Я путешествую. Из города в город.
— И просишь людей заполнять анкеты?
— Верно.
— Ты, наверное, спец по этому делу, — сказала Эмили. — Настоящий мастер по уговариванию людей заполнять анкеты. — Его лицо не дрогнуло. Она не понимала, почему ей так хочется уколоть его. Он же купил ей еды. И все-таки он ей не нравился. А чтобы понравился, макмаффинов было мало. — Что привело тебя в Сан-Франциско?
— Ты.
— Да? — Эмили надеялась, что это не та ситуация, когда надо срываться и бежать. Она уже набегалась. Только разделавшись с последним макмаффином, она принялась за картофельные оладьи — ведь главное было сначала разделаться с сэндвичами.
— Не ты конкретно. А те, что типа тебя. Я ищу людей, которые умеют убеждать и которых нельзя скомпрометировать.
— Что ж, в «яблочко», — сказала она, хотя не знала, что значит «скомпрометировать».
— К сожалению, ты не оправдала ожиданий.
— Я не оправдала?
— Ты позволила мне забрать твои деньги.
— Ха, так то был выигрыш для заманухи. Я сразу сказала. Хочешь попробовать еще раз? — Он улыбнулся. — Я серьезно. Второй раз ты уже не выиграешь. — Эмили была настроена решительно.
— Гм, — произнес Ли. — Ладно, дам тебе еще один шанс.
Ее карты остались у Бенни. Но она найдет другие, потом вынудит этого парня поставить сотню, предложит отследить масть, и когда банкнота коснется стола, она схватит ее и убежит. А потом отправится к Бенни и подразнит его. «Говоришь, парня можно было раскрутить на двадцатку?» Ей нравилось, с каким выражением лица он встречал ее, когда она приносила ему деньги. «А может, на полсотни?»
— Давай я допью кофе, схожу в магазин на той стороне улицы…
— Не в карты. У нас будет другой тест.
— О, — с сомнением протянула она. — И какой же?
— Например, попробуй не отсосать.
Возможно, она ослышалась, или это был оборот речи. Возможно, Ли имел в виду: «Попробуй не послать меня». Вокруг было много народу, так что пока опасаться было нечего. Но все равно надо было найти способ отделаться от него.
— Вообще-то моя работа состоит не в том, чтобы проводить опросы. Моя работа — тестировать людей. Проводить собеседования, как при приеме на работу, но так, чтобы человек ни о чем не догадывался.
Эмили проглотила последний кусок оладьи.
— Ну, спасибо, что подумал обо мне, но я, видишь ли, вполне счастлива тем, что у меня есть. И все равно спасибо. — Она допила кофе. — Спасибо за завтрак. — Она потянулась к рюкзаку.
— За это платят.
Она заколебалась:
— Сколько?
— А сколько ты хочешь?
— Сейчас я зарабатываю пятьсот в день, — ответила Эмили, что было вопиющей ложью, естественно. Она зарабатывала от нуля до двухсот долларов в день и делилась ими с Бенни.
— Там было бы больше.
— На сколько?.. — Эмили осадила себя. О чем она только думает? У него на руке пластмассовые часы. Он предложит ей зайти в какую-нибудь грязную квартиру, а потом запрет дверь… Не будет там никакой работы. — Послушай, дело в том, что мне пора идти.
Ли достал из кармана бумажник и открыл его. Эмили еще вчера заметила, что там у него не больше двадцати долларов. Он расстегнул молнию на еще одном отделении и швырнул на стол купюры. Она изумленно уставилась на них. Их было множество.
— Мы одеваемся в дешевое, потому выглядели бы странно, если бы стояли на углу улицы в костюмах за десять тысяч баксов.
— Ясно, — сказала Эмили, практически не слушая его.
— Оставь в покое рюкзак.
Она посмотрела на него. Очевидно, Ли по ее лицу понял, что она подумывает о том, чтобы схватить деньги и со всех ног броситься прочь. Она разжала руку, державшую рюкзак.
— Ты получаешь авиабилет первого класса до головного офиса в округе Колумбия. Проводишь там одну неделю, решая всякие тесты. Если ты пройдешь, тебя возьмут на работу с начальной зарплатой в тысячу двести долларов. Если нет, мы самолетом отправляем тебя домой с пятью тысячами в конверте за хлопоты. Как тебе это?
— Жульничество.
Ли рассмеялся:
— Знаю. Действительно, выглядит как жульничество. Я тоже так подумал, когда они мне все это предложили.
Эмили продолжала смотреть на деньги на столе. Она не хотела на них смотреть, но ничего не могла с собой поделать.
— Ты ходила в школу, — сказал Ли. — И в какой-то момент обнаружила, что тебя там все не устраивает. Что тебя учат тому, на что тебе наплевать. Заставляют заучивать даты, решать уравнения, рассказывают всякую ерунду про умерших президентов… Но не учат убеждению. Твоя способность убеждать людей — это единственный и самый важный детерминант качества твоей жизни, а они даже не затрагивают эту тему. А мы учим этому. И ищем студентов с природными способностями.
— Ладно, — сказала Эмили. — Мне интересно. Я беру билет.
Ли улыбнулся. Она вспомнила его слова насчет отсосать. Она, должно быть, и в самом деле неправильно поняла его. Сейчас он наверняка захочет, чтобы она сделала ему минет в обмен на авиабилет. Если так, тогда все ясно. Интересно, а там действительно есть работа? Он из тех, кому хочется верить.
— Покажи мне что-нибудь, — сказала Эмили. — Какой-нибудь документ.
Парень выложил перед ней визитную карточку. Его полное имя было Ли Боб Блэк. Она сунула карточку в рюкзак. У нее полегчало на душе. С карточкой она сможет позвонить начальнику Ли и рассказать, о чем тот просил ее в обмен на устройство на работу. Будем надеяться, что компания крупная и захочет избежать публичного скандала. Будем надеяться и на то, что там действительно есть работа.
— Ну вот, ты знаешь, кто я, — сказал Ли. — А кто ты?
— Эмили.
— Кого ты предпочитаешь, кошек или собак?
— Что?
— Кошек или собак? Кого ты предпочитаешь?
— А тебе какое дело?
Он пожал плечами:
— Я просто так спросил, чтобы поддержать беседу.
— Терпеть не могу кошек. Уж больно они подлые.
— Ха, — произнес он. — А какой твой любимый цвет?
— Это у тебя такая манера поддерживать беседу?
— Просто ответь на вопрос.
— Знаешь, я, как спец по всяким беседам, заявляю, что у тебя это здорово получается, — сказала она. — Черный.
— Закрой глаза и выбери число от единицы до ста.
— Это из твоих анкет?
— Да.
— Ты изучаешь меня? Это тест?
— Отчасти.
— Я не буду закрывать глаза. Тридцать три.
— Ты любишь свою семью?
Эмили ошеломленно замерла.
— Ты серьезно? Думаешь, я оказалась бы здесь, если бы имела хорошую семью? — Она почти встала, но осталась сидеть. — Нет.
— Ладно, — сказал Ли. — Последний вопрос. Зачем ты это сделала?
Она изумленно уставилась на него.
— Не придумывай ответ, — сказал Ли. — Я смогу это определить, и результаты теста придется аннулировать.
— Это ведь не вопрос, а фуфло, да?
— В каком смысле?
— Ты не знаешь, о чем спрашиваешь. И хочешь, чтобы я думала, будто знаешь.
Он пожал плечами.
— Все это выглядит совсем не как изучение.
— Это тест на определение личности.
— Это сайентология?
— Нет.
— «Амвэй»[2]?
— Честно говорю, это не «Амвэй». Это то, о чем ты никогда не слышала. Эмили, мы почти закончили. Какой твой ответ?
— На твой фуфловый вопрос?
— Ты не обязана мне верить. Тебе нужно просто дать честный ответ.
— Замечательно, — сказала она. — Я сделала это, потому что мне захотелось.
Ли кивнул.
— В этой работе есть один неутешительный момент. Люди всегда оказываются менее интересными, чем ты надеешься.
Прежде чем Эмили успела решить, оскорбил он ее или нет, парень произнес набор слов. Они проплыли мимо нее и растворились. На нее будто что-то накатило.
— Иди в туалет, — сказал он. — Жди меня там.
Эмили пошла к стойке. Она не взяла с собой рюкзак, но в этом не было ничего страшного. Ли приглядит за ним. Она попросила у парня за стойкой ключ от туалета. Тот внимательно оглядел ее, но ключ дал. Кабинка была всего одна. Она опустила крышку сиденья и села на нее.
Через минуту дверь открылась и вошел Ли, на ходу говоря по телефону. Ее сердце гулко забилось. А он ничего, красив. И нравится ей все больше. Ей даже нравятся его волосы. Она почти влюбилась в него.
— Да, — сказал Ли своему телефону. — Эй, а вот и мы. Еще одно задание. — Он встал перед нею. Эмили наблюдала, как он возится со своей «молнией». Она находилась в очень интересном месте, там, где она как бы присутствовала и при этом была далеко. Все вокруг вызывало любопытство и веселое удивление. Ли прижал телефон щекой к плечу, запустил руки в брюки и достал свой пенис. Тот оказался длиннее, чем она ожидала. Он закачался перед ней, загибаясь вверх. — Я сейчас с ней, — сказал Ли. — На какое-то мгновение мне показалось, что там что-то есть. — Он прикрыл телефон ладонью. — Бери его в рот.
Эмили обхватила его пенис и открыла рот. И подумала: «Подожди! С какой стати?»
— Знаю, — сказал Ли. — Всегда пожалуйста. — Он рассмеялся. Пенис запрыгал у нее в руке.
Эмили ударила его по яйцам. Ли взвыл. Она попыталась пнуть его, но он уже пятился, и она лишь скользнула ногой по его колену. Затем подскочила к двери и распахнула ее. В ее сторону повернулись головы.
— Извращенец! — закричала Эмили обращенным к ней лицам. — Там маньяк! — Она схватила свой рюкзак. Ни один человек не шевельнулся. — Маньяк! — еще громче заорала она и побежала.
В переулке мальчишки в бейсболках продавали и покупали наркотики, или пели что-то в духе «фристайл», или занимались тем, чем всегда занимались, и один из них шагнул к ней навстречу и расставил руки. Эмили пронеслась мимо него. Рюкзак мотался в руке. Она пробежала три квартала, прежде чем почувствовала себя в относительной безопасности и остановилась, чтобы проверить, преследует ее Ли или нет. Бросив рюкзак на землю, она наклонилась и уперлась руками в коленки, чтобы отдышаться. Мимо шли люди. Что это было? Эмили помнила детали, но вместе они не складывались в четкую картину, были какими-то бессмысленными. Она не знала, о чем думала в те мгновения.
Затем подняла голову. Ли, с перекошенным лицом, ковылял к ней, прижимая руку к паху. Она быстро выпрямилась. На той стороне улицы девушка с длинными каштановыми волосами и в дешевом костюме ступила на проезжую часть, отшатнулась от проезжавшей мимо машины и побежала к ней через дорогу. Она двигалась под таким углом, что не смогла бы преградить путь Эмили, зато вынудила бы ее сдвинуться восточнее. При виде всего этого у Эмили в голове забили тревожные колокола: у тех, кто так делает, есть соратники. Она вытянула шею и разглядела еще двух парней с бюварами и в костюмах; оба типа шли прямо на нее.
— Помогите! — проговорила Эмили, ни к кому конкретно не обращаясь, и, естественно, ей никто не помог.
Она увидела еще один переулок и устремилась к нему. Рюкзак соскользнул с плеча. Она запаниковала, но позволила ему упасть, что было самой настоящей катастрофой, потому что без рюкзака у нее не было ничего. Теперь ей придется полагаться на людей. Она бежала мимо бизнес-центра, и когда из вращающихся стеклянных дверей вышла очень красивая деловая пара, она подумала, а не забежать ли туда, в этот чистый, безопасный, пронизанный духом товарищества мир, из которого вышла пара. Но все равно ничего не получится: охранник, поставленный охранять этот мир от таких, как она, вытолкает ее наружу через ту же дверь. Поэтому она побежала дальше. Переулок повернул и превратился в подъездную аллею. Плохо, плохо. Аллея закончилась у запертых сдвижных ворот с надписью «Проезд не загораживать. Зона погрузки». Эмили повернулась, собираясь бежать обратно, но они уже были тут. Один из парней держал ее рюкзак с Пикачу. Она сунула руку в карман джинсов.
— У меня газовый баллончик. — Эмили пятилась, пока не уперлась спиной в ворота. Вокруг много офисных окон — наверняка кто-то смотрит. Вот если она закричит… Вот если объявятся ангелы…
— Остановись, — сказала девушка. — Отдышись. — Стоявший рядом с ней Ли наклонился и сплюнул.
— Не подходите ко мне.
— Извини, что пришлось гоняться за тобой. Просто, честное слово, мы не хотели, чтобы ты сбежала.
— Пошли вы все, гады! Чтоб вам провалиться! — сказала Эмили.
— Все в порядке. — Девушка усмехнулась. — Все в порядке, Эмили. Ты прошла тест.
Кому: Всему персоналу
От кого: Камерон Уинтерс
Привет, ребята! Спешу сообщить: нам все же ДАЛИ добро на выездной корпоратив на 29-е число, а это двойная ставка для всех поденных сотрудников! Крут наш головной офис!
Я уезжаю на долгие выходные, так что Мелани будет главной по работе с клиентами. И на свое 18-летие тоже (в субботу)!! Извини, Мелани, просто вылетело из головы!!!
И еще сто раз пожалуйста!! смотрите, кому даете ключи от туалета. У нас туда забрела наркоманка, и один парень, бедняга, нарвался на нее; она выскочила как ошпаренная, напугала клиентов, не очень-то приятное зрелище!!!
Всем пока
Колеса фургона съехали на разделительный газончик, и в салон хлынул свет от приближающейся фуры.
— Черт! — сказал высокий.
Взвыл клаксон. Уил почувствовал, как машина завихляла, сдаваясь на милость сил природы, потом колеса вцепились в асфальт и вывели их в свой ряд. Фура продолжала гудеть.
Интересно, подумал он, сильно он поранился бы, если б ногой выбил дверь и вывалился из машины на такой скорости. Наверное, сильно. Руки-то связаны.
— Черт, — сказал высокий. Секунду помолчал. — Черт.
Уил ничего не сказал.
— Как тебя зовут?
— Уил Парк.
— Да не сейчас! Раньше.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Когда ты жил в Брокен-Хилл, в Австралии. Как тебя тогда звали?
— Я никогда не жил в…
— Да я же слышу твой акцент!
— Я вырос в Австралии. В Мельбурне. Но никогда не бывал в Брокен-Хилл.
Высокий крутанул руль. Фургон пересек три ряда и замер на аварийной полосе. Высокий дернул ручник, взял обрез и стал вытаскивать Уила из машины. Тот сопротивлялся, и высокий дважды врезал ему прикладом. Уил повалился в снег. Когда он поднял голову, то обнаружил наставленное на него дуло.
— Думаешь, если ты не тот, кто мне нужен, я тебя отпущу? — сказал высокий. — А будет по-другому: если ты не неподдающийся, я пристрелю тебя и брошу твой труп в снег.
— Я неподдающийся.
— Полтора года назад где ты жил?
— В Брокен-Хилл.
— Где в Брокен-Хилл?
Мимо пронеслась машина.
— На Мейн-стрит.
— Ох, черт бы тебя драл, — сказал высокий.
— Объясните, что вам нужно. Я не знаю, чего вы хотите.
Высокий сел на корточки.
— Ты ездишь на «таурусе». Ты приехал в Штаты полтора года назад. А за год до этого ты жил в Брокен-Хилл. У тебя была собака.
Уил поежился.
Проехал грузовик и разметал ледяную крошку, которой была усыпана дорога.
— Не неподдающийся, — сказал высокий. И покачал головой. — Вот проклятье.
— Я очень сожалею.
— Забудь, — сказал он, вставая. — Поднимайся. Повернись.
— Что?
— Ты глухой?
Уил осторожно поднялся.
— Повернись.
Он повернулся.
— Иди.
— Куда?
— Неважно. Прочь от шоссе.
— Ладно, давай еще подумаем.
— Не пойдешь — я тебя пристрелю.
— Да не пойду я в лес, ты там меня пристрелишь!
— Замечательно, — сказал высокий, послышалось шуршание, и Уил пошел вперед. Он тут же провалился в снег. Снег был неглубоким, всего по щиколотку, но он сделал вид, будто там очень глубоко. — Быстрее.
— Я пытаюсь.
— А я пытаюсь не выстрелить в тебя, — сказал высокий. — Но мне все тяжелее себя сдерживать.
Он пробирался через снег, слой которого становился толще и толще. Его сознание напоминало огромный белый простор. Снежную равнину, лишенную каких-нибудь планов, кроме тех, которые заканчивались его смертью.
— Иди правее. А то ты все время пытаешься вернуться к шоссе.
Уил пошел. Впереди были деревья, жидкий лесок. Его убьют в этом леске. Его тело засыплет снег. Весной его сожрут лисы. Потом его обнаружат скауты и будут тыкать в его останки палками.
— Стоп. Хватит.
— Не стреляйте мне в спину! — Уил повернулся, проваливаясь в снег. Высокий был в десяти футах от него, не достижимый в высоких сугробах. — Оставьте меня здесь. Я все равно никуда быстро не доберусь. А вы спокойно уедете.
Высокий вскинул обрез и приставил приклад к плечу.
— Ну хотя бы… ради всего святого… подождите! Объясните мне, почему? Вы не можете просто так пристрелить меня! Это из-за того, что я не стал плясать под вашу дудку, да?
— Нет.
— Не стреляйте мне в лицо!
Высокий раздраженно фыркнул.
— Хорошо. Повернись.
— Ладно! Ладно! Только дайте мне… — Уил вытащил одну ногу из снега, опустил ее. У него текло из носа. — Ублюдок!
— Пять секунд — и я стреляю, — сказал высокий. — А ты пока встань так, как тебе нравится.
Уил повалился на землю, потому что теперь уже ничего не имело значения.
— Прости, Сесилия, мне жаль, что ты умерла. Я никогда не говорил тебе о любви, а должен был бы. Но «люблю» — это просто слово. Элементарное слово, которое я не смог произнести, а должен был бы. — Он скоро умрет. Этот мужик выстрелит и оставит его бездыханное тело в снегу. Так, наверное, лучше.
Время шло. Уил поднял голову. Высокий все еще был на месте.
— Что ты сказал?
— Что… я… так и не сказал Сесилии, что люблю ее. Я должен был сказать ей об этом.
— Ты сказал «элементарное слово».
Молчание затянулось. Он не выдержал.
— Так ты будешь стрелять в меня?
— Я над этим думаю.
У него скрутило кишки.
Высокий опустил обрез.
— Она заставила тебя забыть, — сказал он. — Ты действительно не знаешь, кто ты такой.
Уил сел, у него стучали зубы.
— Новый план, — сказал высокий. — Возвращайся к машине.
Мимо проносился мир, состоящий из съездов, эстакад, освещенных желтым светом заправок и деревьев в снежном уборе. Глухо стучали «дворники». У Уила дергался глаз. Водительское окно было приоткрыто, и в щель врывался разъяренный воздух.
Высокий покосился на него.
— Как ты? В порядке? Что-то вид изможденный. — Он неопределенно взмахнул рукой. — Лицо бледное.
Теоретически снег, сваленный на обочину шоссе, должен быть фута два глубиной. Велика вероятность, что он смягчит удар. Но потом придется бежать по снегу. Фургон с визгом затормозит. Распахнется дверца. Ничего хорошего из этого не получится.
Высокий подвигал рычажок.
— Печка не работает. А окно нужно держать открытым, чтобы не запотевало лобовое стекло.
В сущности, маловероятно, что ему удастся открыть дверцу ногами. В сущности, он не собирается ничего предпринимать, пока этот тип не съедет на обочину.
— Ты выглядишь так, будто у тебя гипогликемия, — сказал высокий.
А ведь можно ударить. Можно попытаться устроить аварию. Проблема в том, что этот тип пристегнут ремнем, а он — нет. Поэтому в аварии Уил пострадает гораздо сильнее, чем похититель. Так что этот план — только на крайний случай.
— Прекрати, — сказал высокий. — Ты никуда не побежишь, и хватит об этом думать.
Он посмотрел в боковое окно и сказал:
— На следующей заправке я остановлюсь. Куплю тебе конфеток.
Они свернули на ярко освещенную заправку и остановились у самой дальней от магазина колонки.
— Итак, — сказал высокий, — прежде чем мы двинемся дальше, усвой несколько основных правил. — Он щелкнул пальцами, потому что Уил не отрывал взгляда от магазина. — Запрещается сбегать. Звать на помощь. Тайком оставлять записки кассиру, заглядывать в камеры наблюдения, проситься в туалет, а потом запираться там, и так далее и тому подобное. Если ты учудишь что-нибудь из перечисленного, мне придется, — он похлопал по обрезу, который стоял у него между ног, дулом в пол, — применить вот это. Ясно?
— Да.
— Не к тебе. Ты мне нужен. Я там насчитал троих. Хочешь, чтобы я пристрелил этих людей?
— Нет.
— Я тоже не хочу. Так что не вынуждай меня стрелять в них. — Высокий крутанул пальцем. — Поворачивайся.
— Зачем?
— Чтобы я мог разрезать веревку.
Путы ослабли. Несмотря на яростное сопротивление затекших плечевых мышц, Уил выставил руки перед собой и принялся растирать запястья. Со свободными руками, его взгляд на жизнь стал более оптимистичным.
— Вопросы есть? — спросил высокий.
— Ты кто?
— Том.
— Что?
— Я Том, — сказал он. — Ты спросил, кто я. Я Том.
Уил промолчал.
— Что ж, пошли за покупками, — сказал Том и открыл дверцу.
У соседних колонок стояли три машины: два седана и потрепанный пикап с техасскими номерами и задним стеклом, затянутым флагом Конфедерации. На бампере была наклейка: «НЕ МОЖЕТЕ НАЙТИ РАБОТУ? СКАЖИТЕ СПАСИБО НЕЛЕГАЛАМ». Уил думал, что Том решит заправиться, но тот сразу пошел к магазину. Стеклянные двери разъехались, и они шагнули внутрь. Звучала музыка. В воздухе пахло чем-то сладким. Том потопал.
— Ну и ну, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Холодно сегодня.
Уил увидел журналы и шоколадные батончики. Рекламный плакат призывал купить хот-дог и слаш[3] всего за два доллара. Ну разве его могут похитить рядом с таким заманчивым предложением? Нет, это невозможно. Ему нечего бояться за свою жизнь, пока он стоит в магазине и смотрит на хот-дог. Но Уил посмотрел на Тома; тот все еще был рядом, с обрезом, плохо скрытым пальто. Уила затошнило, и он снова перевел взгляд на хот-дог. Этот тип едва не пристрелил его. Еще несколько секунд — и его ошметки разметало бы по снегу. Сесилия мертва. «Кричи, — подумал он. — Разве может быть хуже?» Уил знал ответ. Но искушение было велико, пока он смотрел на хот-дог.
— Давай, — сказал Том, — бери что хочешь. — Он жестом обвел магазин.
Уил направился к огромной пирамиде из острых «Принглс». Оглянувшись, увидел, что Том подошел к журнальной стойке, рядом с которой стоял мужчина в красной клетчатой вязаной шапке с «ушами» и с подозрением поглядывал на дамочек под полиэтиленовой упаковкой.
— Здравствуйте, — сказал Том. — Пикап ваш?
Уил снова обратил взгляд на «Принглс». Обхватил пальцами один тубус. Тот был твердым и хорошо лег в руку. Уил не ждал от него неожиданностей и был благодарен за это. Он оглянулся на Тома. Тот, кажется, не обращал на него внимания. Поэтому Уил пошел дальше, завернул за стеллаж и оказался вне поля его зрения. На него навалилось желание присесть. Прикрыться батончиками и пакетиками. Выстроить из банок маленький форт. Уил продолжал идти. Взял упаковку шоколадных яиц. Впереди, над пакетиками из красной и зеленой фольги, мелькнул женский «хвост».
Он закрыл глаза. Том отвезет его в какой-нибудь стоящий на отшибе фермерский дом и убьет. Это же очевидно. Его найдут через восемь лет, похороненным под розами, — еще один скелет среди множества в ВАШИНГТОНСКОМ ДОМЕ КОШМАРОВ. Потому что Том — психопат. Вернее, нет: Том — это член некоей политически ангажированной группировки, вполне профессиональной и террористической. Но главное — Том убивает людей. Он уже убил девушку в голубом платье, перезарядил обрез и снова выстрелил в нее, а потом умерла Сесилия, и хотя Том не был причастен к этому напрямую, суть остается прежней: люди вокруг Тома умирают. Уил либо сбежит, либо тоже умрет. Он вдруг ощутил странное спокойствие. Ему понравилось устанавливать факты. Это позволяет принимать решения. Он поговорит с той женщиной. Как ему ни жаль, но он втянет ее во все это. Он пошепчет ей на ухо, и если ситуация обострится, то защитит ее. Это лучшее, что он может предложить.
Уил открыл глаза. Он был уверен, что Тому каким-то образом удается следить за ним, а потом и убедился в этом, когда, оглядевшись, увидел в углу под потолком зеркало и Тома в нем. Том кивал мужчине в шапке, а тот зачем-то показывал ему сотовый телефон. Уил сделал вид, будто изучает картофельные чипсы.
Женский «хвост» направлялся к концу прохода, туда, где картонный лев предлагал бесплатную «Коку» при покупке свыше четырех долларов. Этот лев прикроет его, если он поторопится и перехватит женщину, и тогда у него будет целая секунда, чтобы незаметно поговорить с нею. Он тронулся с места. На полпути женщина остановилась, и Уилу тоже пришлось остановиться. Чтобы потянуть время, он принялся разглядывать батарейки, потом посмотрел в зеркало. Том все еще разговаривал. О чем можно столько времени говорить с незнакомым мужиком, Уил не представлял. «Хвост» пошел дальше. Уил двинулся за ним. Он заметил еще одно обзорное зеркало и предположил, что, возможно, лев полностью и не скроет его. Но у него уйдет всего секунда, чтобы произнести: «Меня похитили, помогите, вооружен, звоните 911», и все. Уил уже решил для себя, что не хочет быть похороненным под розами. Он повернул за угол.
Там стояла девочка лет пяти-шести. Она смотрела на картонного льва. Уил остановился. Появилась женщина.
— Кейтлин, иди сюда.
Девочка подбежала к матери. Уил не двигался. Они прошли мимо него и повернули в следующий проход.
Девочка спросила:
— Мам, а почему дядя такой грустный?
— Ш-ш, — сказала женщина.
Уил шел к фургону. Очевидно, он так и не помешает этому ублюдку увезти его куда-нибудь и там прикончить. У него ничего не получилось. Он злился на что-то.
— Не к фургону, — сказал Том. — Мы меняем машину. — Он кивнул в сторону пикапа.
— О, — сказал Уил.
Том забряцал ключами.
— Ты спас им жизни. — Он отпер дверцу пикапа и открыл ее. — Ты принял правильное решение.
Внутри пахло куревом. На приборной панели стояла кукла с качающейся головой — кого она изображала, Уил не понял. Какого-то политика. Том захлопнул дверцу, и клацанье замка вызвало у Уила ассоциацию с запечатыванием гробницы.
Заработал двигатель. Из вентиляционных отверстий подул воздух.
— Ого! — сказал Том. — У нас есть печка.
— Ты купил машину у того парня, — сказал Уил.
— Мы поменялись. — Том прибавил оборотов. Судя по всему, работа двигателя не вызвала у него нареканий, и он медленно поехал с заправки, оставляя позади фургон аэропортовских служб.
— Поменялись, — сказал Уил. — Он просто так согласился поменяться машинами.
— Точно. — Том посмотрел влево, проверяя, нет ли машин, нажал на газ и покатил по скользкой дороге. Затем сунул руку в карман пальто. — А еще он добавил вот этот сотовый.
Уил посмотрел на телефон.
— Вот как.
— Ага, — сказал Том. — До кучи, в качестве бонуса.
Они выехали на шоссе. На следующей неделе день рождения Сесилии. А Уил все тянет с походом по магазинам.
«Просто дай мне денег», — сказала она, и он не исключал, что именно так и сделает, потому что ей очень трудно купить подарок. Но ему все равно хочется что-нибудь придумать. Ведь до дня рождения еще целая неделя. А вдруг ему удастся найти то, о чем она мечтает.
Уил вспомнил, как Райн-Рейн стояла посреди дороги. И как она окровавленными губами произнесла странные слова. Как коротышка приставил дуло к собственному подбородку. Уил так тогда ничего и не понял. Может, Том — серийный убийца, или террорист, или правительственный агент под прикрытием, или кто-то еще, но кем бы он ни был, он должен что-то хотеть. Уил обязан добраться до магазина.
— Куда мы едем?
Том не ответил.
— Кто была та девушка?
Двигатель гудел. Из-под шин поднимался веер брызг.
— Почему твой приятель выстрелил в себя?
— Заткнись, — сказал Том. — Я с тобой не разговариваю.
— Вы пришли и схватили меня. Зачем-то я вам нужен.
— Не для разговоров.
— Тогда для чего?
Том молчал.
— Почему он назвал ее поэтом? Твой приятель сказал: «У нас есть поэт».
Том снова вытащил сотовый из кармана, набрал номер и поднес телефон к уху.
— Это я. Ты где? — Уил смотрел, как кукла на приборной панели качает головой. — Это хорошо. Я цел. У Брехта ничего не получилось. — Молчание. — Из-за Вульф. Потому что эта проклятая Вульф объявилась через пять секунд после того, как мы наладили контакт. — Уил услышал, как человек в телефоне заговорил громко и возмущенно. Голос был мужской, но незнакомый. — Черт подери! А чья же это вина? Просто скажи, где встретимся. Я хочу убраться с шоссе. — Он облегченно выдохнул. — Отлично. Мы будем там. — Он бросил телефон в карман.
— Кто такая Вульф? — спросил Уил.
— Плохой человек, — сказал Том. — Очень-очень плохой.
— Как Райн?
— Да.
— А Вульф тоже поэт?
— Угу, — сказал Том, идя на обгон.
— Когда ты говоришь «поэт», — сказал Уил, так как Том, кажется, решил отвечать на вопросы, — это название их организации или ты имеешь в виду…
— Я имею в виду, что она умеет обращаться со словами, — сказал Том. — А теперь заткнись.
— Я просто хочу понять.
— Тебе не надо ничего понимать. Тебе надо сидеть тут и не делать глупостей, а я позабочусь о тебе. Вот что тебе надо. Послушай, я понимаю, что у тебя была тяжелая ночь, а теперь тебя прошибло на всякое «как такое возможно?» и «зачем он так поступил?». Но я не собираюсь отвечать на эти вопросы, Уил, потому что у тебя не хватает знаний, чтобы понять ответы. Ты как ребенок, который спрашивает, почему я его вижу, если он закрыл глаза. Просто смирись с тем, что это происходит.
— А ты можешь дать мне знания?
— Нет, — сказал Том. — Заткнись.
Уил помолчал.
— Зачем ты застрелил ту девушку?
— Пришлось.
— Она же просто лежала, — сказал Уил. — Она и так была при смерти.
— Лежа там, при смерти, она все равно была опасна.
Уил ничего не сказал.
— Ладно, — произнес Том. — Ты слышал о пожаре в ночном клубе в Риме два месяца назад? Что там куча людей погибла? Так вот, то была Райн. И она сделала это, потому что считала, что один из тех людей — ты.
— Рейн хотела убить меня?
— Да.
— Почему?
— Потому что полтора года назад кое-что должно было убить тебя, но не убило.
— В Брокен-Хилл?
— Да.
— Я не помню такого.
— Да.
— А что это было?
— Что?
— То, что должно было убить меня.
— Нечто плохое, — сказал Том. — То, что нельзя было выпускать наружу.
— То есть химикаты? Полтора года назад в Брокен-Хилл люди погибли из-за разлива химикатов.
— Точно, — сказал Том. — Химикаты.
— А сейчас тебе до этого какое дело?
— Они опять разлились.
— И я могу их остановить?
— Да.
— Бессмыслица какая-то.
— Потому что это не совсем химикаты, — сказал Том. — Но ты все равно ничего не поймешь, так что не спрашивай.
— Это слово?
Том посмотрел на него.
— Там, на снегу, тебя заинтересовало кое-что, что я сказал о слове. Об одном конкретном слове. А еще ты сказал, что Вульф и Рейн — поэты, потому что умеют обращаться со словами.
Том молчал. Затем произнес:
— Ладно, это слово.
— Которое должно было убить меня?
— Да.
— Не понимаю, как слово может убить.
— Это потому, что ты плохо понимаешь, что такое слова.
— Слова — это звуки.
— Нет, не звуки. Мы с тобой не просто сотрясаем воздух. Мы передаем друг другу смысл. И благодаря моим словам в твоем мозгу именно в этот момент происходят нейрохимические изменения.
Уил помолчал.
— Я же говорил, — сказал Том, — нет знаний.
Уила охватило чувство потерянности.
— Теперь в Брокен-Хилл никто не живет. После разлива там никого не осталось.
— Да.
— Почему Сесилия хотела убить меня?
— Это сложно.
— Она была поэтом?
— Нет.
— Тогда… почему?
— Райн.
— Из-за Рейн?
— Не Рейн, а Райн. Кэтлин Райн, через «а». Писала стихи о природе. Жила в Англии, с тысяча девятьсот восьмого по две тысячи третий.
— И… она… вернулась?
Том покосился на него.
— Ты серьезно?
— Что?
— Они пользуются именами. Именами знаменитых поэтов.
— О, — произнес Уил.
— Они не зомби.
— Ладно. Я думал…
Они ехали в молчании.
— Вульф…
— Вирджиния Вульф, — сказал Том.
— Вирджиния Вульф хочет убить меня?
— Не она одна. Но опасаться нужно именно ее.
— Почему твой приятель застрелился? Из-за слов?
— Хватит болтать, — сказал Том категорическим тоном.
Уил захлопнул рот. Из темноты перед ними стелилась дорога, и они катили по ней.
Рим: Предполагается, что причиной смерти 24 человек в популярном итальянском ночном клубе стала переполненность помещений.
Утверждают, что причиной пожара в клубе «Парадизо», начавшегося примерно в 22.00, когда залы были переполнены, послужило возгорание в результате повреждения электропроводки.
По сообщениям итальянских СМИ, в одном из танцзалов у выхода началась давка, поэтому многие посетители не смогли выбраться наружу и задохнулись. По некоторым данным, погибло более двух десятков человек.
Восемнадцатилетняя Марьястелла Галльони, которой посчастливилось спастись из соседнего с горящим зала «Музика», так описывает увиденное у дверей: «Там были два мужика [которые пытались выбраться], но они застряли в дверях. Они заблокировали выход. Никто не смог пройти».
Недавно в «Парадизо» закончился ремонт, и официальными органами было признано, что заведение соответствует нормам пожарной безопасности. Однако все хорошо знают, что коррупция насквозь пропитала государственные надзорные органы Италии.
В полиции заявили, что будет проведено полномасштабное расследование.
Эмили ждала, что кто-нибудь оттащит ее в сторону, грозно осведомится, что она тут делает, и заявит, что ей не место среди пассажиров первого класса. Но когда она подошла к стойке и протянула свой посадочный талон, представитель авиакомпании улыбнулся.
— Приятного полета, мисс Рафф.
— Спасибо.
Смутившись, она поправила лямки рюкзака. Другие пассажиры первого класса были в элегантных костюмах и дорогих блузках, Эмили же была одета в те самые джинсы, на которые пописал тип в парке. Она и не предполагала, что все здесь будут такими чистыми и лоснящимися.
— Мисс Рафф! — приветствовал ее бортпроводник с таким видом, будто с нетерпением ждал встречи с ней. — По имеющейся у меня информации, вы впервые отдали свое предпочтение нашей авиакомпании. Но мне трудно в это поверить, это не может быть правдой. — Он повел ее мимо рядов кожаных тронов. — Я собираюсь проявить о вас особую заботу. — Он наклонился к ней и театральным шепотом добавил: — Нам нужны красивые молодые клиентки.
Эмили решила, что он шутит. Но он не шутил. Странный он, этот первый класс…
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал бортпроводник, — а я пока раздобуду для вас очень шоколадное печенье — вы такой вкуснотищи в жизни не пробовали.
— Ладно, — сказала она и собралась положить свой рюкзак на полку, но бортпроводник делано ужаснулся и забрал у нее рюкзак.
Эмили села в кресло. Она спала и в худших условиях, чем здесь. Справа от нее женщина в огромных солнцезащитных очках держала в одной руке высокий бокал, а в другой — журнал. Она улыбнулась Эмили, и та улыбнулась ей в ответ. Женщина снова углубилась в журнал. Все хорошо, подумала Эмили. Все хорошо.
Она услышала звяканье и потянулась за своим рюкзаком. Бортпроводник прошептал:
— Прошу простить меня. — Он поставил на подлокотник стакан с водой. Звяканье шло от кубиков льда. — Я не хотел вас разбудить.
Эмили уставилась на стакан. Когда она услышала этот звук, то решила, что кто-то писает.
Эмили высаживалась. Они так и называли это: высадкой. Она никогда раньше не слышала, чтобы кто-то произносил это слово. Эмили расстегнула ремень, и ей стало грустно. Не хотелось покидать свое крохотное первоклассное королевство.
Перед отъездом она оставила записку для подруги, чтобы та передала ее Бенни. Интересно, он ее уже прочитал? И что? Расстроился? Скучает по ней? Все эти вопросы волновали ее гораздо меньше, чем она думала. Эмили поняла это, когда смотрела в иллюминатор на спрятанный от всех мир солнечного света над облаками. Бенни остался позади. И это хорошо. Она чувствовала себя почти так же, как два года назад, когда, прихватив свой рюкзак с Пикачу, ушла из разваливающегося дома — от материнских угроз и брошенных ей вслед предсказаний быстрого и плохого конца, — и чем дальше она уходила, тем лучше ей становилось. Бенни не хороший. Совсем нет. Она начала понимать это сейчас, когда посторонние люди забирали у нее рюкзак и приносили ей воду, пока она спит. Эмили начала понимать, что без Бенни сможет достичь большего.
Возле выхода бортпроводник тронул ее за руку:
— Огромное вам спасибо.
— Это вам огромное спасибо, — сказала она.
В зале прилета стоял водитель в фуражке и униформе и держал табличку с надписью: «ЭМИЛИ РАФФ».
— Я Эмили, — сказала она.
Он потянулся к ее рюкзаку. Она заколебалась, но все же позволила ему взять его — надо привыкать к этому.
— Счастлив познакомиться с вами, мисс. Машина стоит перед входом. Надеюсь, перелет не сильно утомил вас?
— Да. — Эмили подладилась под его шаг.
Она вдруг застеснялась своего рюкзака с покемоном. Он выглядел нелепо на тележке, которую толкал перед собой водитель. Но тот, кажется, относился к этому спокойно. Люди оглядывались на них — на грязную девочку, которую сопровождал водитель в униформе, — и она изо всех сил старалась не улыбаться.
Он придержал для нее дверь. Снаружи было солнечно и холодно. У бордюра стоял длинный глубокого черного цвета лимузин. Водитель открыл заднюю дверцу, и Эмили забралась внутрь с таким видом, будто в этом не было ничего необычного.
Желает ли она выпить что-нибудь освежающего? Посмотреть телевизор? Она может делать что пожелает. В салоне было достаточно места, чтобы лечь. Она могла бы жить здесь.
Водитель сел на свое место. Центральный замок щелкнул.
— Дождь не предвидится. Вы прибыли к нам в погожий день.
— Я так думала, что день будет хорошим, — сказала Эмили. — Я чувствовала это.
Они ехали около сорока минут и остановились перед высокими металлическими воротами. Сквозь затемненное стекло лимузина она разглядела траву и гигантские деревья. Водитель переговорил с кем-то в караульном помещении, и створки ворот разомкнулись. Они стали подниматься на холм, и впереди появилось здание.
— Это старый женский монастырь, — сказал водитель. — Сто лет здесь жили монашки. — Хрустя гравием, машина подъехала к главному входу. С крыльца к ним спустился мужчина. Носильщик. Такова была его должность. — Красиво, правда?
— Да.
— Вас проводят. — Он на сиденье повернулся лицом к ней. Ей это очень нравилось — то, как люди поворачиваются, чтобы обратиться к ней. — Желаю удачи на экзаменах, мисс.
Носильщик привел ее в комнату с высоким потолком, деревянными стенами и десятью тысячами книг. Общая комната, догадалась она. Во-первых, потому что слышала о таких помещениях, а во-вторых, потому что не могла представить, для каких еще целей может понадобиться такая комната. Возможно, ни для каких. Возможно, после определенного размера в здании появляется больше помещений, чем имеется для них применений. Эмили поставила рюкзак на пол между ног и попыталась успокоиться. Где-то в отдалении закрылась дверь — клац, — послышались голоса, потом по коридору разнесся смех. Ей захотелось писать.
Снаружи застучали женские каблуки. Дверь со щелчком открылась. В первую секунду Эмили решила, что это монашка, но оказалось, что женщина просто одета в темно-синий костюм. Неужели на нее так подействовал рассказ о монашках? Женщина была стройной, лет примерно тридцати пяти, с темными волосами и в изящных очках. Она направилась к Эмили, протягивая на ходу руку пальцами вниз, для дамского рукопожатия. Та встала с кресла, чтобы пожать ей руку.
— Здравствуй, Эмили. Большое спасибо, что решила приехать к нам. Меня зовут Шарлотта.
— Здравствуйте, — сказала Эмили.
Шарлотта села в другое кресло. Эмили села в свое. Казалось, их разделяет огромное расстояние. Лежавший между ними ковер напоминал карту еще не открытого мира.
— Скоро я провожу тебя в твою комнату, — сказала Шарлотта. — Но сначала ты задашь свои вопросы. Они наверняка у тебя есть.
Еще бы. Например, «что за люди были с тем парнем, Ли», и «почему я», и «что за экзамены». Но она не задала их. А все потому, что если бы на эти вопросы были даны плохие ответы, она бы очень сильно расстроилась.
— На этой неделе у нас шестеро таких, как ты, — сказала Шарлотта, решив ответить на вопросы, которые Эмили не задала. — То есть шесть абитуриентов. У каждого из вас своя комната, естественно. Твоя выходит на Восточный лес. Думаю, тебе там понравится. В главной столовой вам будут подавать еду, в конце коридора ты найдешь комнату отдыха, а рядом с ней — читальный зал. Между экзаменами можешь сколько угодно изучать территорию, не стесняйся. Это замечательное место. Когда-то здесь располагался женский монастырь.
— Я слышала.
— Вне Нового крыла ты можешь встретить наших нынешних студентов. Им строжайше запрещено разговаривать с вами, так что, пожалуйста, не воспринимай их поведение как грубость. — Шарлотта улыбнулась.
— Хорошо, — сказала Эмили.
— Я должна попросить тебя соблюдать два правила в течение всего периода, пока будут длиться экзамены. Не покидать территорию и не пользоваться телефоном. Эти правила очень важны. Ты согласна?
— Да.
— Отлично! — Шарлотта похлопала себя по колену, как будто подзывала к себе кошку. — Итак, до завтра у тебя есть время на то, чтобы устроиться. Познакомиться с другими абитуриентами, провести время с пользой для тела и ума. Экзамены начнутся утром.
— У меня есть вопрос, — сказала Эмили. — В чем подвох?
Брови Шарлотты взлетели вверх. У нее были очень красивые брови. Изогнутые, как плеть.
— Прошу прощения?
— Ну… — Она рукой обвела комнату. — Здесь так здорово, что просто не верится. То есть я, конечно, ценю все это, но если будете просить меня брить голову, или раздеваться, или еще о чем-то в этом роде, я хотела бы знать заранее.
Шарлотта подавила улыбку.
— У нас тут не секта, даю слово. У нас школа. Мы собираем здесь лучших и самых способных и помогаем им раскрыть свой потенциал.
— Ясно, — сказала Эмили.
— Я, кажется, не убедила тебя.
— Уж больно все это не похоже на школу.
— Между прочим, очень похоже. У тебя сложилось другое впечатление, потому что твой опыт ограничен государственными учебными учреждениями. — Шарлотта наклонилась вперед и заговорщицки прошептала: — И мне кажется, что как раз они не похожи на школы. — Эмили не знала, как на это реагировать. Шарлотта встала. — Итак, позволь мне проводить тебя в твою комнату.
Эмили подхватила свой рюкзак:
— И все же мне кажется, здесь есть какой-то подвох.
Шарлотта поджала губы:
— Мы принимаем только тех, кто сдал экзамены. А сдать их очень трудно.
— Я сдам.
Шарлотта улыбнулась.
— Что ж, — сказала она, — здесь нет никакого подвоха.
Эмили шла вслед за Шарлоттой по отделанным деревянными панелями коридорам и залам с терявшимися где-то в выси потолками. Она никогда в жизни не видела столько арок. Шарлотта ногтем постучала по одной из дверей.
— Мой кабинет. — На медной табличке было выгравировано: «Ш. Бронте». — Обращайся ко мне с любыми вопросами или проблемами, в любое время дня и ночи.
Дальше опять потянулись коридоры. Через высокие, узкие окна Эмили увидела детей в темно-синих форменных пиджаках и шляпах. Может, это и в самом деле похоже на школу.
Шарлотта остановилась перед тяжелой деревянной дверью.
— Твоя комната.
Здесь была узкая кровать. Высокое арочное окно. Старый письменный стол и стул с высокой спинкой. Стены сложены из камней, неровные грани которых уже давно сгладили ладони неугомонных монашек.
— Некоторые из новеньких живут по соседству, — сказала Шарлотта. — Но я предоставлю тебе самой знакомиться с ними. — Она улыбнулась, взялась за ручку двери. — Ужин в шесть.
Дверь закрылась.
Эмили выпустила из руки лямку, и рюкзак упал на пол. Она подошла к двустворчатому окну и изучала его механизм, пока не разобралась, как его открыть. Ветер взъерошил ей волосы. Вид на Восточный лес был отличным. Деревья напоминали колонны. В лесу можно было заблудиться. И отыскать пряничный домик. И встретить колдунью.
Ей нужно было сходить в туалет. Потом отправиться на поиски других учеников, выяснить, что у нее за конкуренты. Но Эмили все стояла у окна и смотрела на лес, потому что в этот момент ей было хорошо, хотя ее и не покидала мысль, что в конечном итоге вся эта история может оказаться мошенничеством.
Она пописала, вымыла руки и оглядела себя в зеркале. Волосы напоминали солому. На ней была одежда, которая казалась тем хуже, чем красивее становилась окружающая обстановка. Зато от нее не воняло. Однако в общем Эмили не выглядела совсем уж не ко двору. Можно было даже поверить, что она из тех, кто регулярно писает в туалете с высокими шестиметровыми потолками. А потом катается верхом.
— Расслабься, — сказала Эмили отражению, потому что взгляд у нее был напряженным.
Она пошла на звук телевизора и оказалась в маленькой комнатке с диванами, подушками и развалившимся на них мальчишкой. Он сел прямо, когда она вошла. Его вьющиеся волосы скручивались в тугие колечки. Одежда на нем была новой и яркой, ворот поднят. Если между ними и было нечто общее, Эмили этого не увидела.
Его взгляд скользнул по ней. Очевидно, он думал о том же самом.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Ты кто?
— Парень. На диване. — Он улыбнулся. Эмили уже его ненавидела. — Ты на экзамены?
— Ага.
— Только что приехала?
— Ага.
— Откуда?
— Из Сан-Франциско.
— Ясно, — сказал он. — А… гм… откуда из Сан-Франциско? — Он опять улыбнулся. Поднятый воротник — что это значит?
— С улицы. — Он захлопал глазами. — С улицы, — сказала Эмили. — Понимаешь? С улицы.
Он помотал головой:
— Не понимаю.
— Я вижу.
— Прости, я не хотел тебя обидеть. Я имел в виду, чем ты занимаешься? — Он покрутил пальцем, подразумевая под этим жестом комнату. — Ведь сюда просто так не попадают.
— Я фокусник. Развлекаю людей.
— Вот как, — сказал он. — Что-то ты мало похожа на тех, кто из сферы развлечений.
— Ты тоже мало похож на тех, кто хоть в чем-то разбирается, — сказала Эмили, потому что ее уже начали пугать его формулировки. — Ты как здесь оказался?
Он усмехнулся. У него были потрясающие зубы.
— Ассоциация дискуссионных клубов школ Новой Англии. Выпускные экзамены. — Он подождал реакции. — Я сдал на «хорошо».
— Вот как, — сказала она.
Эмили приняла душ и переоделась. Там, откуда она приехала, было круто изо дня в день носить одну и ту же одежду; это означало, что ты слишком занят ловлей жизненных шансов, чтобы успевать менять свой наряд. Но здесь такая манера одеваться стала бы проблемой. Она натянула свою куртку, меховую и с маленькими байкерскими заклепками, над которыми она смеялась, когда кто-нибудь замечал их, но которые втайне считала прикольными. Она расчесывала волосы до тех пор, пока не расчесала все колтуны, забрала их заколкой так, чтобы они не падали на лицо. Вспомнила, что в косметичке есть тушь для ресниц, и с помощью подручных средств сделала себе «дымчатый макияж». А вот дезодорант она где-то посеяла. Зато в душе хорошо промыла подмышки. По сути, сейчас от нее пахло лучше, чем раньше.
Где-то зазвенел колокол — самый настоящий колокол: звук был кристально чистым, как у музыкального инструмента. Эмили выглянула в коридор и обнаружила, что из-за других дверей тоже выглядывают. Все лица были юными, в большинстве своем женские.
— Время есть! — сказала чернокожая девочка из комнаты напротив, и раздались смешки.
Длинный стол в столовой был накрыт на семь персон. Средняя его часть была застлана огромной, как простыня, скатертью, а по краям оставалось еще много сверкающего полированного дерева. Вошел тот самый кудрявый мальчишка; он оживленно болтал с девочкой, которую Эмили еще не видела. Он сел напротив. Она ожидала, что он посмотрит на нее, но парень не посмотрел. Она попыталась разобраться в столовых приборах. Рядом с ней на стул забралась девочка не старше десяти лет. Эмили поздоровалась с ней; девочка ответила, правда, смущенно. С другой стороны от нее села очень красивая девочка в плиссированной юбке и с блестящими светлыми волосами. Кудрявый мальчик посмотрел на блондинку, отвел взгляд и посмотрел снова, и Эмили подумала: «Ага, ясно».
Та самая Шарлотта, которую Эмили сначала приняла за монашку, обошла стол и обменялась парой фраз с каждым из них. Подали хлеб. Суп. Десятилетняя девочка с отчаянием и беспомощностью таращилась на ложки, и Эмили попыталась помочь ей, основываясь на догадке, что есть надо тем, чем едят все.
— Мне нравится твоя куртка, — сказала блондинка — у нее было ангельское личико. — Она такая аутентичная…
— О, — ответила Эмили. — Мне нравятся твои уши.
— Уши?
Эмили восприняла ее слова как оскорбление, но вовремя сообразила, что блондинка говорит абсолютно серьезно. Что на самом деле она хотела сделать ей комплимент.
— Да. Они как у эльфа. — Она пихнула локтем свою десятилетнюю соседку. — Правда, как у эльфа?
— Да.
— О, — сказала блондинка. — Ну, спасибо.
На серебряных блюдах были разложены крохотные, на один укус, конструкции из мяса, хлеба, какой-то пасты и чего-то еще. Эмили взяла одну только потому, что жевание исключало ее из разговора. Штука оказалась вполне съедобной. Странной на вкус, но странной не в плохом смысле. За весь день она практически ничего не ела, если не считать сухого печенья.
Шарлотта встала и произнесла короткую речь о том, как счастлива видеть их здесь и как она надеется, что они обеими руками ухватятся за выпавший им шанс, потому что каждый из них обладает огромным потенциалом, а задача Академии — раскрыть его. Потом сказала, что они должны хорошо выспаться, потому что первый экзамен начнется рано, и кудрявый мальчишка спросил, из чего будет состоять экзамен. Шарлотта улыбнулась и сказала, что все ответы будут получены к утру. Это были ее слова: «Ответы будут получены к утру». Если бы кто-нибудь заговорил так в мире Эмили, он тут же схлопотал бы затрещину, но ей эта манера вроде бы пока нравилась. На пирсе, прикрываясь полями своей шляпы, она использовала слова, чтобы заставлять людей улыбаться, подходить поближе, отдавать свои два доллара и не переживать из-за проигрыша. От правильных слов зависело, будет у Эмили еда или нет. А еще она обнаружила, что лучше всего работают не факты и аргументы, а слова, которые по какой-то причине щекочут людям мозг, которые просто вызывают у них веселое удивление. Каламбуры, преувеличения, нечто, являющееся правдой и одновременно неправдой. «Ответы будут получены к утру». Такие, например, фразы.
Потом они разошлись по своим комнатам, и Эмили чистила зубы, стоя рядом с девочкой из Коннектикута. Все, кроме нее, были в пижамах. Когда она шла к своей комнате, по коридору разнесся голос:
— Спокойной ночи, девочка в дверях.
— И тебе, мальчик на диване, — сказала Эмили и закрыла свою дверь.
Ей не верилось, что она сказала такое. Ну и напасть этот мальчишка! Хотя не то чтобы очень уж страшная напасть…
Утром они все сидели в зале, и им раздавали экзаменационные листы. Первые вопросы Эмили узнала сразу: кого она предпочитает — кошек или собак; какой ее любимый цвет; любит ли она свою семью. Был там и тот, странный: «Почему вы это сделали?» Эти вопросы были в самом начале страницы, а дальше шло бесконечное множество новых.
— Пожалуйста, отвечайте абсолютно честно, — сказала Шарлотта. Она шла между партами, и стук ее каблуков эхом отдавался под потолком.
Ее спрашивали о любимых фильмах. Песнях. Книгах. В последний раз Эмили читала книгу, когда ей было восемь. Она огляделась. Десятилетняя девочка сидела через три парты позади нее; ее ноги даже не доставали до пола. Эмили покрутила ручку и написала: «Принцесса Лили спасает мир». Это было единственное, что она вспомнила.
Наконец Шарлотта собрала листы и на некоторое время исчезла. Народ принялся сверять ответы. Эмили заметила в коридоре какого-то мужчину, высокого, с коричневой кожей и с глазами, как кубики льда. Он наблюдал за ними через стекло. Она почему-то ощутила смятение и отвела взгляд, а когда снова посмотрела в ту сторону, мужчины уже не было.
Шарлотта вернулась с телевизором на тележке.
— Вам покажут серию быстро сменяющихся картинок. На одной из них будет изображен вид еды. Вам предстоит записать название этой еды. У кого-нибудь есть вопросы? — Она оглядела зал. — Очень хорошо. Удачи.
Эмили взяла карандаш. Шарлотта нажала кнопку на видеомагнитофоне. На экране появился текст — «СЕРИЯ 1–1» — и исчез. Секунду экран был черным. Потом стали появляться и исчезать изображения. Эмили заморгала. На экране появилось: «КОНЕЦ СЕРИИ 1–1». Головы склонились над партами. Эмили уставилась на свой листок. Все это было гораздо быстрее, чем она ожидала. Что она увидела? Смеющееся лицо. Семью за столом. Целующихся людей. Траву. Корову. Стакан молока? Эмили сомневалась. И это было странно, потому что она отличалась наблюдательностью. У нее было острое зрение. Тогда почему она сомневается насчет молока? Эмили огляделась. Все, кроме нее, писали. Она пожевала губу и написала: «МОЛОКО».
— Пожалуйста, отложите ручки.
Эмили огляделась. Справа от нее кудрявый мальчишка написал: «СУШИ». Она похолодела. Разве там были суши? Может быть. Она посмотрела влево. У девочки с ангельским личиком тоже «СУШИ».
Шарлотта стала переходить от парты к парке.
— Да, — сказала она, проходя мимо мальчика впереди. — Да. Да. — Она остановилась возле Эмили. — Нет. — Эмили сокрушенно выдохнула. — Да. Да. Нет.
Она оглянулась, чтобы выяснить, кто еще облажался. Оказалось, что десятилетняя девочка, которая, судя по виду, страшно расстроилась. Прежде чем она спрятала свой листок, Эмили увидела: «МОЛОКО».
— Серия вторая, — сказала Шарлотта.
Очевидно, ее ошибка заключалась в том, что она позволила другим картинкам сбить себя с толку. Завтрак, корова, и там точно был стакан, но пустой. Просто ее мозг наполнил его. У нее слишком богатое воображение. Суши она не разглядела потому, что просто не знает, как эта чертова штуковина выглядит. А сейчас вроде бы вспомнила. Только эта еда ей не знакома. Другие же ребята, наверное, едят суши дважды в неделю, с икрой и перепелками, и с чем-то типа того, что вчера было намазано на бутербродиках. Паштет. Вот. В следующей серии она все разглядит.
Замелькали картинки. Экран потемнел. Эмили охватил ужас. Там был банан. Точно банан. Но еще и солнце, очень похожее на банан, а в начале проскочило нечто, что могло оказаться рыбой. Хотя не исключено, что банан был остаточной картинкой после солнца. И почему там были пальмы? Случайно или для того, чтобы заставить ее подумать о рыбе? Она сжала ручку и написала: «РЫБА».
— Ответы, пожалуйста.
Эмили огляделась. У кудрявого мальчишки «БАНАН». У блондинки «БАНАН». У десятилетней девочки «РЫБА».
— Да. Да. Да. — Шарлотта дошла до нее. — Нет.
Она сама себя перехитрила. Надо было доверять своим инстинктам. Ей не хотелось встречаться взглядом с тем мальчишкой, однако она не удержалась. Его глаза были закрыты, как будто он настраивался, очищал свое сознание. «Козел», — подумала она. Хотя, может, ей тоже стоит подготовиться.
— Серия третья.
Экран принялся изрыгать картинки. На этот раз он заговорил, что застало ее врасплох. Мужчина сказал: «Красный», и старушка рассмеялась. Это была клубника? Нет, кровавое пятно. Серия закончилась. Эмили точно видела мороженое в рожке. Она так и написала, чтобы не дать себе передумать. Затем ладонями закрыла свой листок и вперила взгляд в спину девочки впереди.
Кудрявый мальчишка отложил ручку. Она не видела, что у него написано, поэтому одними губами спросила: «Мороженое?» Его брови поползли вверх. Эмили не поняла, что это означает. Ее охватило дикое желание схватить ручку и написать что-то другое. Но она не видела ничего, кроме мороженого.
— Ответы, пожалуйста.
Мальчишка убрал руки. «КЛУБНИКА».
— Вот гадство, — произнесла Эмили.
Она не стала смотреть на других. Шарлотта дошла до нее и подтвердила, что она ошиблась, снова. Кроме ее было еще два «нет»: вместе с нею и десятилетней девочкой задание провалил еще и тощий мальчик в черном. Это обрадовало Эмили, но все же она злилась. Если бы всем, кто есть в комнате, раздали по десять долларов и подождали два часа, то все деньги были бы у Эмили. Если бы их всех выкинули на улицу и оставили без ночлега, через сутки она была бы единственной, кто не наложил бы в штаны. А из-за этих чертовых тестов она чувствует себя полной идиоткой…
— Серия четвертая.
«Чтоб вас», — подумала Эмили. Она смотрела на экран, но никакого энтузиазма не ощутила. Этот видеоряд был самым длинным. Когда он закончился, она поглядела в свой листок и подумала: «Даже не представляю».
Девочка впереди нее громко и неожиданно чихнула. Примерно то же самое делал Бенни, когда ей нужно было на секунду отвлечь кого-то, и, не задумываясь, Эмили скосила глаза вправо. Под рукой кудрявого мальчишки она разглядела: «АБР». Остальное было закрыто.
— Будь здорова, — сказала девочка с ангельским личиком. Кто-то хихикнул.
— Тишина, — сказала Шарлотта.
Эмили не могла сообразить, какая еда начинается на «АБР». Ее мысли крутились вокруг «ЯБЛОКА». Может, он написал «ЯБЛ»? Если она за пять секунд не сообразит, что за еда начинается на «АБР», то напишет «ЯБЛОКО». Шарлотта открыла рот. Эмили быстро написала: «АБРИКОС».
— Ответы, пожалуйста.
Она посмотрела вправо. Да! Шарлотта двинулась между партами.
— Да. Да. Да. — Когда она дошла ко Эмили, Эмили обнаружила проблему. У мальчишки было «АБРИКОСЫ». В ее слове не хватало Ы. Шарлотта остановилась. Эмили ничего не сказала. «Да ладно, — думала она. — Абрикос, абрикосы, какая разница?»
— Да, — сказала Шарлотта.
Эмили просияла. Именно так и надо было поступать с самого начала. Именно так она и вершила свои дела всю жизнь: нарушала правила. Жаль, что она не сразу вспомнила об этом.
— Да. Да. Нет. — Шарлотта прошла вперед и выключила телевизор. — Спасибо. На этом первый экзамен окончен. На сегодня вы свободны. — Народ заговорил, стал вставать из-за парт. — Герти, задержись, пожалуйста.
Эмили посмотрела на десятилетнюю девочку. Та выглядела несчастной, поэтому Эмили наклонилась к ней.
— Глупый тест. — Она ошиблась насчет ее возраста — Герти еще не было и десяти. — Не переживай.
— Эмили Рафф, — сказала Шарлотта. — Ты можешь идти.
— Ты еще слишком маленькая, — сказала Эмили. — Я была здесь два года назад и тоже все завалила. На следующий год у тебя все получится.
Герти посмотрела на нее с надеждой.
— Спасибо, Эмили, — с нажимом произнесла Шарлотта.
Идя к выходу, Эмили подмигнула Герти. Такие подмигивания очень действовали на людей на пирсе.
— Я думал, ты уже история, — сказал кудрявый мальчишка. Эмили собиралась пройти мимо его комнаты, но теперь остановилась. Он валялся на кровати. В его комнате была и блондинка, она стояла прислонившись к каменной стене.
— Это просто разминка. — Эмили хотела пойти дальше, но девочка отклеилась от стены.
— Послушай. Я хочу знать твое мнение. Почему у всех учителей фальшивые имена?
Эмили озадаченно посмотрела на нее.
— Шарлотта Бронте. Есть учитель по имени Роберт Лоуэлл, а еще Пол Остер. Ты видела список педсовета внизу, в вестибюле? Там сказано, что до Бронте директором была Маргарет Этвуд. — Она многозначительно изогнула брови.
— И? — сказала Эмили.
— Все это знаменитые поэты, — сказал мальчишка. — В большинстве своем умершие знаменитые поэты. — Он посмотрел на девочку, вид у него был удивленный. — А она-то не знает…
— Как будто мне больше делать нечего, как заучивать наизусть стихи всяких поэтов, — сказала Эмили. — Вот поэтому-то я и разгромлю вас на экзаменах, потому что ваши головы набиты бесполезными знаниями.
Мальчишка усмехнулся. Девочка сказала «все в порядке» таким тоном, что Эмили захотелось врезать ей.
— И у школы нет названия. Они называют ее просто Академией. Странно, правда?
— Это ты странный, — сказала Эмили.
Герти не вернулась.
— Экзамены построены по принципу отсева, — с набитым ртом сказал кудрявый мальчишка, продолжая жевать ржаной хлеб. Было время обеда. Он занял место Герти. — Провалил один — и всё. Пакуй чемоданы.
Эмили намазывала масло на булочку, но, услышав его слова, на мгновение замерла.
— Кто тебе это сказал?
— Никто. Сам догадался. Это же очевидно, разве ты не видишь? — Он все жевал и жевал.
Во время обеда вошла Шарлотта и посмотрела на Эмили, но так, что той этот взгляд не понравился. Затем она ушла. Эмили продолжила есть, но теперь она словно ощущала в желудке тугой мяч. После обеда Шарлотта с другими учителями поджидала ее в коридоре. Это напомнило Эмили Сан-Франциско, когда подходишь к двери своего сквота, а там стоят две тощие сволочные тетки с костлявыми бедрами, со ртами, похожими на кошачье анальное отверстие, и обеих трясет от злости из-за какого-то твоего долга или поступка… Шарлотта поманила ее.
— Эмили, будь любезна, пройди за мной. — Ее каблуки застучали по полу.
В кабинете Шарлотта указала ей на стул. Кабинет оказался просторнее, чем думала Эмили. В нем было несколько дверей, и одна наверняка вела в комнату, где та спала, — ведь она же сказала, что к ней можно приходить в любое время дня и ночи. Единственное окно выходило на двор, на захламленном письменном столе стояла ваза с живыми цветами.
— Я разочарована.
— Вот как, — сказала Эмили.
— Мы предоставили тебе огромный шанс. Ты никогда не осознаешь, насколько значительный.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— В экзаменационных классах ведется наблюдение. Очень тщательное.
— Ясно, — сказала Эмили. Повисло молчание. — Значит, вы утверждаете, что я что-то неправильно сделала.
— Сжульничала? Да. Это и было неправильно.
— Ну, вам следовало бы предупредить. Вам следовало бы сказать: «Имей в виду, у нас есть три правила, и третье состоит в том, что жульничать запрещается».
— Ты считаешь, об этом надо упоминать особо?
— Тот парень в Сан-Франциско, который прислал меня сюда, Ли, он знал, что я обманываю людей. Именно этим я и занималась. Я — кидала. Вы привезли меня сюда, и вдруг оказалось, что я не имею права жульничать? Вы никогда об этом не говорили.
— Я сказала, что важно дать честный ответ.
— Это было до того. До видеотеста.
— Это не тема для дискуссий, — сказала Шарлотта. — Мы уже вызвали водителя. Пожалуйста, собери свои вещи.
— Черт, — сказала Эмили.
— Возможно, тебе было сказано, что ты получишь компенсацию за пребывание здесь. К сожалению, на данный случай компенсация не распространяется, из-за жульничества.
— Ну ты и жопа.
Лицо Шарлотты не дрогнуло. Эмили ожидала от нее, такой скромной и молчаливой, хоть какой-то реакции. Она предполагала, что та тихо бесится, так же, как другие люди, когда кто-то нарушает установленные ими правила. Но оказалось, что Шарлотте просто наплевать.
— Можешь идти.
— Не нужен мне водитель. Мне вообще от вас ничего не нужно. — Эмили встала.
— До аэропорта двадцать миль. Водитель…
— Да пусть он катится куда подальше, ваш водитель, — сказала она.
Эмили прошла в свою комнату и принялась запихивать вещи в рюкзак с Пикачу. До этого момента она не испытывала ничего, кроме гнева, но неожиданно ее охватила глубокая тоска, а на глаза навернулись слезы. Она закинула рюкзак на плечо и вылетела в коридор.
— Эй! — Это был кудрявый мальчишка. — Что случилось? Куда ты? — Она не ответила, а он не стал ее догонять.
Никакого водителя на улице не оказалось, и Эмили зашагала по подъездной аллее. Ей в спину смотрела тысяча окон, и она представила, что за каждым из них — глаза. Но это же глупость; по сути, всем плевать. Через пять минут после ее ухода они забудут о ней, потому что без нее в этой школе будет больше здравого смысла.
Она преодолела уже половину аллеи, когда сзади к ней с хрустом подъехала машина.
— Эмили Рафф?
— Мне не нужен водитель.
— Я не… — Она услышала, как машину поставили на ручник и открылась дверца. — Я не водитель. — Это был тот самый высокий мужчина, которого она видела за дверью экзаменационного класса. — Меня зовут Элиот. Пожалуйста, вернись в школу.
— Меня исключили.
— Подожди секунду. Остановись.
Эмили остановилась. Мужчина внимательно оглядел ее. Весь его облик был какой-то спокойно-неподвижный, она не смогла ничего понять по его лицу.
— Ты сжульничала. Твоя линия защиты — в том, что тебя не предупредили, что жульничать нельзя. Я согласен. Возвращайся в школу.
— Я не хочу возвращаться в эту школу.
— Почему?
— Потому что я не хочу там учиться, ясно? Тут же все, кроме меня, такие умные и образованные, знают, к примеру, имена поэтов, так что… спасибо за предоставленный шанс. — Она пошла вперед.
Мужчина догнал ее и пошел с ней рядом.
— Есть два типа экзаменов. На первом проверяется твоя способность сопротивляться убеждению. На втором проверяется твоя способность убеждать. Этот важнее. И, судя по тому, что я видел, у тебя хорошо получается и то, и другое.
— Шарлотта сказала…
— Решать не Шарлотте.
Эмили оглянулась на школу. Искушение было велико.
— Было бы преступлением не выяснить, на что ты способна. — Элиот пожал плечами. — Это мое мнение.
— Эх… ну, ладно, — сказала она.
Эмили вернулась в комнату и разгрузила свой рюкзак. Она предполагала, что долго ждать ей не придется, — и оказалась права. Вскоре заявился кудрявый мальчишка.
— Я думал, ты уехала, — сказал он, сердито глядя на нее.
— Я передумала.
— Или тебя заставили передумать? — Он сложил руки на груди. — Возьмут только одного из нас.
В дверном проеме возникла девочка с ангельским личиком. Эмили сказала:
— Они возьмут одного из нас?
— Я о таком не слышала, — сказала девочка.
— В последний день, если останется больше одного кандидата, тебе придется убедить остальных в том, чтобы они уехали. Вот так это работает.
— Ни разу не слышала об этом, — сказала девочка, — а тебе, Эмили, я говорю: добро пожаловать обратно.
— Ты идиотка, — сказал мальчишка.
— А ты козел, — сказала девочка.
Мальчишка повернулся к ней.
— Можешь уезжать уже сейчас. Спорим, ты чертовски хорошо умеешь убеждать, особенно тех, кто знаком с твоими родителями. В школьном совете ты королева. Но здесь ты только потому, что считаешься лучшей, а такими и должны быть хорошие маленькие девочки. Они стараются изо всех сил.
У девочки запылали щеки.
— Ты говоришь это для того, чтобы вынудить меня уехать?
— Я и так знаю, как заставить тебя уехать. Сделаю так, чтобы твой папочка позвонил и сказал, как сильно он соскучился по тебе.
Девочка развернулась и вышла. Эмили слышала, как ее шаги удаляются по коридору. Она перевела взгляд на мальчишку.
— Это моя школа, — сказал тот.
На следующее утро Шарлотта повезла Эмили в город. Наставница почти не разговаривала, а Эмили все еще чувствовала себя обиженной, поэтому путешествие получилось спокойным. Они въехали на парковку, и Шарлотта заглушила двигатель. Эмили отстегнула ремень, но Шарлотта не двинулась с места.
— Элиот считает, что с тобой стоит поработать, — сказала она в зеркало заднего вида. — Мне это кажется бессмысленным. Но иногда бывает, что он видит дальше.
Эмили держала рот на замке.
— Обычно этот экзамен проводит младший преподавательский состав. — Шарлотта открыла перчаточный ящик и надела большие солнцезащитные очки. Они придали ей элегантности и сексуальности, она перестала походить на скучную монашку. — Но раз из тебя, как утверждают, так и хлещет потенциал, я решила посмотреть своими глазами.
Она подвела Эмили к самому обычному уличному перекрестку, где был бакалейный магазин, стойка с газетами и собака, привязанная к столбу с табличкой: «СТОЯТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ». Одно из этого очень важно, догадалась Эмили. Шарлотта бросила взгляд на часы. Было рано, но солнце уже выглядывало из-за домов и, кажется, радовалось этому. Если они еще немного поболтаются здесь, ей придется снять куртку.
— Сегодня наша цель — проверить твой лексикон, — сказала Шарлотта. — Под этим я подразумеваю твой набор полезных слов. — Для Эмили это ничего не прояснило. — Ты готова?
— Естественно, — сказала девушка.
Стоя на углу, Шарлотта повернулась к одной из улиц. На тротуаре никого не было. Они ждали.
— Курва — это тот, кто «идет по кривой дороге». Между прочим, слово произошло от того же корня, что и «курица». Ты знала об этом?
— Нет.
— Сегодня это слово используется для обозначения человека, которого можно убедить. Главным образом с помощью денег и на секс. Таких еще называют проститутками. Но есть и более общий смысл. Это человек, который продает себя, выполняя любое неблаговидное действие в обмен на награду.
Эмили переступила с ноги на ногу.
— То же самое обозначает и термин «прозелит». Обычно он употребляется в религиозном значении для обозначения человека, перешедшего из одной религии в другую. Как и проститутку, прозелита убедили совершить действие. Разница в том, что проститутка знает, что делает плохо, но поступает так за вознаграждение, а прозелит поступает так, потому что его убедили, будто это правильно. — Шарлотта посмотрела на Эмили. — Ты будешь стоять там, где стоишь сейчас, и тебе нельзя заходить за пределы круга радиусом в три фута. Если ты выйдешь за него, считай, что экзамен ты провалила. Твоя задача — убедить людей, находящихся на той стороне улицы, перейти на эту. Тебе запрещается применять один и тот же метод убеждения больше одного раза на одного человека или группу. Каждый человек или группа, которых тебе не удастся убедить, это минус, засчитанный тебе. После трех минусов экзамен заканчивается. Можешь начинать.
Эмили изумленно уставилась на нее.
Шарлотта головой указала на противоположную сторону улицы. Там бежала трусцой девушка в черном костюме. Эмили на мгновение застыла. Потом закричала:
— Прошу прощения! — Она замахала руками. Бегунья вытащила наушники из ушей. — Вы могли бы подойти сюда? Пожалуйста! Это очень важно!
На лице девушки отразилось раздражение. Однако она остановилась, проверила, нет ли машин, и перебежала через проезжую часть.
— Неспецифическое анонимное вербальное требование, — сказала Шарлотта, отходя в тень навеса у магазина одежды. — Один.
Бегунья, светловолосая и потная, добежала до нее.
— В чем дело?
— Простите, — сказала Эмили. — Я обозналась, я приняла вас за другого человека.
Девушка злобно зыркнула на нее и вставила в уши затычки. Эмили почувствовала, как спина у нее покрылась холодным потом.
— Скольких я должна убедить?
— Боюсь, я не имею права разглашать эту информацию. Но если тебе интересно, рекорд составил тридцать шесть.
— Господи…
— Между прочим, у Элиота. Внимание! Вот еще один прохожий.
Эмили стащила с себя куртку и бросила ее на тротуар.
— Джон! — закричала она. — Джон! Эй, Джон!
На противоположной стороне мужчина средних лет остановился. Когда он понял, что она обращается к нему, он очень удивился и покачал головой.
— Что? — Она приложила руку к уху, как бы прислушиваясь. — Я не слышу тебя, Джон!
— Я не Джон!
— Что?
— Я не… — Он сдался и пошел к ней через улицу.
— Вербальное требование с использованием имени, — сказала Шарлотта. — Два.
Переговариваясь и смеясь, из машины выбрались три женщины.
— Внимание всем! Бесплатная одежда! — сказала Эмили. — Первым трем покупателям! — К ней повернулись три головы. Эмили указала на магазин одежды. — Стоимостью до двухсот долларов для каждого покупателя!
— Вербальное обещание материального вознаграждения через представителя. Три.
Мужчина, ласково улыбаясь, наконец-то дошел до нее.
— Я думаю, вы меня с кем-то перепутали.
— Ой, точно. — Она краем глаза увидела, как молодая мамаша с маленьким мальчиком, держащимся за ее руку, идет к бакалее.
— Прошу прощения, мэм! Мэм! Мне нужно поговорить с вами о вашем сыне! — Женщина посмотрела на нее, потом отвела взгляд. — Мэм, с вашим сыном не все в порядке.
— Вы сказали, бесплатная одежда? — спросила одна из трио. У нее был пирсинг в носу и слишком густо накрашенные ресницы.
— Мэм! — закричала Эмили мамаше. — У вашего сына действительно серьезные проблемы! Я не шучу!
Мамаша зашла в бакалею. По ее спине Эмили догадалась, как сильно она напряжена. Она все слышала, но предпочла проигнорировать ее.
Она посмотрела на Шарлотту.
— Ведь минус только один, правильно, потому что они были вдвоем.
— Верно. Один минус.
— Что-то я не вижу никакой рекламы, — сказала женщина с намазанными ресницами. — Ну что, зайдем или?..
— Да. Давай зайдем.
Мужчина пошел прочь, вид у него был разочарованный. Эмили догадалась, что ему очень хотелось оказаться Джоном.
По той стороне улицы к перекрестку приближалась стайка мальчишек-старшеклассников в мешковатых штанах и майках без рукавов. Она уже открыла рот, чтобы применить тот же метод, но потом упала на одно колено.
— Ой! Черт! Ой! — Мальчишки повернулись. Эмили сделала вид, будто пытается встать. — Черт! Помогите!
В половине девятого она сняла свою футболку, под которой был самый обычный бюстгальтер. Поколебавшись, расстегнула его. И вся покрылась «гусиной кожей». Помахала группе мальчишек, глазевших на нее с той стороны улицы. Они переглянулись, захохотали и пошли через дорогу, но в двух футах от противоположной стороны их едва не снес проезжавший мимо седан. Эмили повернулась к Шарлотте.
— Так ведь можно, да?
— Невербальное сексуальное приглашение. Девятнадцать.
Ей показалось, что она услышала недовольство.
— Вы разочарованы?
— Между прочим, — сказала Шарлотта, — я удивлена, что ты так долго ждала.
— Ну, что тут? — хихикнул один из мальчишек. Они сбились в кучку в девяти футах от нее, на краю тротуара, как будто боялись подойти ближе.
— Послушайте, — сказала Эмили, — сделайте мне одолжение. Встаньте на том углу и не давайте никому пройти. Пусть все идут сюда.
— Зачем? — спросил один. А другой сказал: — Я хочу стоять тут и смотреть на твои титьки. — Все заржали, и это отвлекло их на какое-то время. Уж больно юными они были.
— Вы не пожалеете. — По той стороне шел мужчина: крупный, с бритой головой и в черной майке. — Я каждого отблагодарю! Лично! — Эмили сама не знала, что несет.
Мальчишки затрусили к противоположной стороне улицы. Она надела футболку, чтобы не нарушать правило, запрещающее использовать повторяющиеся методы. Шарлотта сказала:
— Надеюсь, ты понимаешь, что твои доверенные лица направят сюда множество групп, и это будет считаться как повторение метода убеждения, и, следовательно, минусом.
— Ох. Черт… — Мальчишки о чем-то оживленно разговаривали с тем мужиком, у которого была бритая голова, и указывали на нее. Сзади к ним приближалась небольшая группа пожилых старушек. — Черт.
— Двадцать, — сказала Шарлотта, когда мужик с бритой головой перешел через улицу. — Убеждение через доверенное лицо.
— Хватит! — закричала Эмили мальчикам. — А теперь уходите! — Но все их внимание было сосредоточено на старушках. — Вот… недоумки!
Мужик с бритой головой дошел до нее. Вид у него был настороженный: Эмили не знала, что мальчишки наговорили ему. Тут она заметила свой бюстгальтер, он лежал на тротуаре. А она совсем забыла о нем.
— Ты в порядке?
— Они напали на меня. — Эмили подняла бюстгальтер и прижала его к груди. — Те мальчишки.
Пока мужик с бритой головой бил мальчишек, она успела надеть бюстгальтер, вытащила волосы из ворота майки. Старушки отошли на дальний угол перекрестка и ждали, когда загорится зеленый свет для пешеходов. В общем, тротуар был пуст. У Эмили оставалась минута. Шарлотта сказала:
— Перенаправление с помощью физической угрозы. Двадцать один.
— О, боже! — завопила Эмили, потому что увидела двух женщин средних лет. — Это же Деми Мур! — Женщины остановились. Она указала на Шарлотту. — Можно взять у вас автограф?
Губы Шарлотты дернулись.
— Но ведь она похожа, — сказала Эмили.
— Приманка в виде… фальшивой знаменитости, я полагаю. Двадцать два.
— И все-таки, а сколько надо, чтобы сдать?
На нее уставились солнцезащитные очки.
— Пять.
— Пять, — эхом повторила Эмили.
Из-за угла вышла девочка-подросток с наушниками. Эмили не представляла, что скажет этой маленькой шлюшке, но знала, что что-то скажет. Она открыла рот.
Вопрос 6/10: Каких животных ты предпочитаешь — кошек или собак?
□ Кошек!
□ Собак!
Следующий вопрос →
Отправь эту анкету своим друзьям!
Узнай результаты своих друзей!
ЛАЙК Узнай своих друзей®
Они свернули с шоссе и проехали через несколько засыпанных снегом городков. Уил спал, хотя и не собирался этого делать, и проснулся от выстрелов и мертвых девушек. Его подбородок был мокрым от вытекшей слюны. Дорога ослепляла своим блеском в свете фар и исчезала в ночи, темной, как одеяло.
— Где мы?
— Там, где безопасно. — Том всматривался в дорогу. — Почти. — Он сбросил скорость. Свет фар выхватил грунтовую дорогу. Уил увидел сетчатый забор, деревянные столбы и указатель «МАККОРМАК И СЫНОВЬЯ. ПРОДАЖА ПОРОДИСТОГО СКОТА». Машина остановилась и издала булькающий звук.
— Гм, — сказал Том.
— Что?
— Ты мне доверяешь?
— Доверяю ли я тебе?
— Я неправильно выразился, — сказал Том. — Я имел в виду другое: если я скажу тебе, что от того, насколько точно и без колебаний ты будешь выполнять мои указания, зависит твоя жизнь, могу ли я быть уверен, что ты точно и без колебаний их выполнишь?
— Конечно, — сказал Уил, но потом, понимая, что его ответ звучит не вполне правдоподобно, добавил: — Возможно.
— Это не очень хорошо. «Возможно» предполагает, что ты останешься в живых только возможно.
— Я думал, мы едем к твоим друзьям.
— Так и есть.
— Тогда в чем проблема?
Том перевел взгляд на указатель.
— Ни в чем. Нет проблемы.
Он включил передачу. Пикап свернул на грунтовку. В жидкой грязи четко выделялись колеи. Том проехал две сотни ярдов и остановился на развилке. Слева дорога исчезала в темноте. Справа вдали стоял столб, на котором висела лампочка. В круге отбрасываемого ею света не было ничего, кроме грязи. Том повернул направо. Колеса пробуксовали, но все же зацепились за грунт.
— Что это за место?
Сбоку на некоторое время появилось металлическое ограждение, потом оно исчезло. Они оказались перед бескрайним месивом грязи. Земля казалась пережеванной. Они добрались до столба и остановились. Двигатель работал на холостом ходу. Том нажал кнопку, и в дверях щелкнуло. Он поднял с коврика обрез и положил его к себе на колени.
— Что дальше?
— Тихо.
Тишину нарушал только звук двигателя.
— Может, мне тоже вооружиться?
Том покосился на него.
— Если нам будет угрожать опасность, я буду делать так, как ты скажешь. И все же, как насчет того, чтобы выдать мне оружие?
— Это только увеличит опасность, — сказал Том. — Для меня. — Он снова устремил взгляд во мрак.
Уил увидел в темноте какое-то движение. К ним бежал мужчина и размахивал руками. Полы его куртки развевались. Длинные волосы были всклокочены. Он добежал до машины, оперся на капот и усмехнулся. Стекло Уила поползло вниз.
— Эй! Черт бы тебя побрал! — сказал длинноволосый. — Это он? Это точно он?
— Где остальные? — сказал Том.
— Внутри. — Длинноволосый внимательно оглядел Уила. — Проклятье, мне не верится, что ты его нашел.
— Не вижу никакого внутри.
— Там дом. — Не отрывая взгляда от Уила, длинноволосый махнул во мрак. — Вылезайте. Я отведу вас.
— Где мне оставить машину?
— Не переживай за нее. Оставь здесь. Мы уедем через десять минут. — Длинноволосый дернул ручку двери Уила. — Пошли.
— Почему ты так бежал?
— Я очень взволнован, Элиот! Я просто на седьмом небе от счастья! — Мужчина еще раз попытался открыть дверцу. — Ведь ради этого мы столько работали! Это, черт побери, дает нам шанс! — Он улыбнулся.
Том повернул голову и принялся изучать темноту. Уил не знал, что он там высматривает.
— У нас есть самолет. Уже заправлен, стоит на полосе за домом. У нас есть препараты, у нас есть зонд; двадцать минут — и мы будем в воздухе и вскроем череп этому парню. — Он перевел взгляд на Уила. — Ничего личного. Но то, что у тебя там, нам нужнее, чем тебе. — Он попытался легонько постучать Уилу по голове. — Дружище! Дай я тебя расцелую!
Том сказал:
— Ты понимаешь, какое количество эмоций сейчас выставляешь напоказ?
Длинноволосый посмотрел на него. Затем метнулся к Уилу, схватил его за голову и попытался протиснуться в машину через окно. Его ботинки скребли о дверцу. Том нажал на газ, машина рванула вперед. Длинноволосый взвизгнул, повалился, и на секунду Уил испугался, что он так и будет волочиться за машиной. Однако его хватка ослабла, пальцы выпустили его голову и шею, и он исчез.
— Сдохнуть можно! — сказал Уил. — Что происходит?
— Ничего хорошего, — сказал Том.
— Это твой друг?
— Нет. Был им когда-то.
Впереди блеснул металл. Это была ограда, такая же, как та, вдоль которой они приехали сюда. Уил решил, что Том собирается пробить ее, но тот повернул. Ограда тоже повернула, она казалась бесконечной.
— А, ясно, — сказал Том. — Мы в загоне.
— В загоне?
— Выгульная площадка для скота. — Он еще раз повернул, и они оказались носом к столбу с лампочкой. Длинноволосый уже спешил от круга света к ним. Том переключил передачу. Колеса пикапа закрутились в грязи.
— Ой, — сказал Уил, — ой, подожди, нет.
Перед капотом возник длинноволосый. В последний момент Том крутанул руль влево и ударил длинноволосого крылом. В красном свете хвостовых огней Уил увидел, как тот поднялся из грязи и заковылял за ними.
— Ты сбил своего друга, — сказал он.
Том нажал на тормоз. Уила по инерции наклонило вперед. Он посмотрел на водителя.
— Что ты делаешь? — Том не ответил. — Твой друг приближается.
— Прекрати называть его моим другом.
— Ну, тогда к нам приближается тот чертов парень. Он в двадцати футах.
Взгляд Тома метнулся к зеркалу заднего вида.
— Честное слово, пора ехать.
Длинноволосый шлепнул ладонями по заднему стеклу, затем подбежал к дверце Уила и попытался открыть ее одной рукой. Другая висела под странным углом. Он завопил от негодования. Его пальцы скребли по стеклу; взгляд, напряженный и голодный, не отрывался от Уила.
— На грунтовку нельзя. На ней мы будем как в бутылочном горлышке, — сказал Том.
— Тогда давай… — Длинноволосый принялся с хрустом биться головой о стекло. — Давай что-нибудь придумаем, а? — Том никак не отреагировал. Длинноволосый все бился о стекло. — Пожалуйста, Том. Не заставляй меня смотреть, как этот парень убивает себя.
Впереди замелькал свет. Уил приставил руку ко лбу, загораживаясь от него. Что-то кашляло и чихало.
— Ага, — сказал Том.
— Что это?
— Грузовик. — Он включил заднюю передачу, повернулся и перекинул локоть через спинку своего сиденья. — Большой грузовик.
Свет впереди задрожал, рычание переросло в горловой рев. Длинноволосый упал в грязь и поднялся. Они задом проехали полукруг, и Том переключил коробку на переднюю передачу. Пока они, подпрыгивая на кочках и раскачиваясь, удалялись от грунтовки, Уил увидел, как темнота стала приобретать очертания. Это был скотовоз, огромный, как дом, его радиаторная решетка напоминала злобную ухмылку. Из двух выхлопных труб над кабиной валил дым. Когда он въезжал в загон, свет от лампочки упал на ярко-красные наклонные буквы: «Верная Бетани».
— Надо выбираться отсюда. — Свет их фар скользил по металлической ограде. — Мы можем проломить загородку?
— Нет. — Том повернул руль.
— Откуда ты знаешь? Может, нам удастся сломать…
— Если бы это было возможно, они выбрали бы другое место. — Скотовоз заполнял весь обзор. Том прибавил скорости и понесся на него.
— Что ты… что ты… Боже! — Он выбросил вперед руки. Том резко повернул руль. Пикап подпрыгнул. Скотовоз зацепил их, и все накренилось и завертелось. Но тут покрышки вгрызлись в землю. Они летели к грунтовке и к свободе радостные десять секунд. И вдруг Том опять затормозил.
Уил, который сидел пригнувшись, ударился о приборную панель и откинулся на спинку. Пикап стоял на границе загона и грунтовки. Впереди были какие-то выпуклости. Большие выпуклости. Люди, увидел Уил. Три человека, все сидели.
— Кто они? — Он посмотрел на Тома. — Поэты?
— Нет.
— Зачем они там сидят?
Черные волосы женщины были коротко подстрижены. Рядом с ней сидел мальчик-подросток. А дальше — пожилой мужчина с седыми волосами. Они не двигались и смотрели на пикап, их лица были выбелены светом его фар.
В салоне вдруг стало светлеть. Уил обернулся. Скотовоз закончил медленный разворот и несся на них.
— Ах ты, сука, — сказал Том, указывая вперед. — Кровожадная сука, чтоб тебе провалиться.
— Том. Грузовик. — Том нажал на педаль газа, но скорость не переключил. — Грузовик, Том.
Тот повернул и повел машину вдоль ограды, обратно в загон. Они набрали скорость и проскочили мимо вращающихся колес грузовика. Откуда-то возник длинноволосый. Том дернул рулем, но они ехали слишком быстро. Длинноволосого подбросило, и он перелетел через крышу. Впереди появилась ограда. На первый взгляд могло показаться, что Том все же решил пробить ее, но Уил знал, что ничего этого он делать не будет, потому что, как он сказал, это невозможно. А потом понял, что тот затеял, и зажмурился.
Мир поднялся. Он стал предметом. Вещью, которая не может управлять своим движением. Земля вздыбилась и неожиданно врезала им. И все стихло.
Уил сглотнул. Заморгал. Ага, значит, он может хоть что-то делать… Попытался поднять голову, но ему помешала сила гравитации, как-то неправильно она работала. Она тянула его в стороны. Уил хотел протереть глаза, но промахнулся. Уж больно много неправильного было в ситуации, и он не понимал, откуда начинать исправление.
— Сол, — сказал Том. Он лежал на руле. Должно быть, у него тоже были проблемы с гравитацией, потому что он был у Уила над головой. Наверное, поэтому и держался за руль.
По приборной панели промелькнул пучок света. Недоброго света, вспомнил Уил. Он ощупал ремень безопасности, нашел замок и упал на свою дверь. Окно было окрашено в белый. Ему потребовалась секунда, чтобы идентифицировать эту краску как снег. Снег на земле. Пикап лежит на боку. Он подергал ручку, так, на всякий случай, но земля никуда не делась.
— Мы должны выбираться. — Как он понял, Том не держался за руль; баранку выбило из приборной панели, и теперь она прижимала Тома. — Ты в порядке? Что мне делать?
— Сол.
Уил уперся в приборную панель и через Тома потянулся к водительской двери; при этом его плечо задело Тома по лицу, а колено уперлось ему в ребра. Том застонал. Однако ему все же удалось высунуть руки в окно и вытащить свое тело на морозный воздух. Скотовоз заканчивал разворот, световые пучки от его фар мели по земле.
— Эй, Том, я вытащу тебя.
Тот помотал головой.
— Прекрати. Тебе надо выбираться отсюда. — Уила окатило светом. Он поднял голову. Перед грузовиком маячил какой-то странный силуэт. Человек. Он подволакивал одну ногу. Доковыляв до искореженной секции ограды, стал неуклюже пролезать в образовавшуюся дыру, которую они проделали своим пикапом. — Тот тип идет сюда.
— Сол. — Том дернул головой, указывая в сторону педалей. Уил увидел приклад обреза. Не «сол», догадался он. Ствол.
— Я не буду стрелять в людей. Дай мне вытащить тебя.
— Ствол.
Длинноволосый перелез через порушенную ограду и стал пробираться по глубокому снегу. Скоро идти ему станет легче, сообразил Уил, потому что в десяти футах от длинноволосого начиналась ровная, гладкая полоса, проделанная пикапом после того, как он приземлился. Снег был красным от задних фонарей машины.
— Бери. Его, — сказал Том.
— Нет! — Длинноволосый дошел до пикапа и начал взбираться на него. Уил услышал, как его ботинки заскребли по выхлопной трубе. — Я не буду убивать его!
Ладони зашлепали по дверце багажника. Над кузовом появилась голова длинноволосого.
— Черт, — сказал Уил, вытащил через окно обрез и приставил его приклад к плечу. — Стоять, мерзавец!
— Пристр го, — сказал Том.
Длинноволосый лег торсом на бок пикапа. Затем он закинул ногу, и Уил увидел, что его джинсы потемнели от крови, а штанина прорвана в нескольких местах. Подонок истекал кровью. Его нога соскользнула с кузова, и он принялся закидывать ее снова.
— Не лезь сюда!
— Предох…тель, — сказал Том. — Кнопка. Сбоку.
— Я австралиец, я знаю, как обращаться с оружием! — Уил убрал одну руку с обреза и несколько раз сжал ее в кулак и разжал, чтобы разогнать кровь. — Стой, недоносок!
Длинноволосый выпрямился на одной ноге и неуклюже забалансировал. Его лицо было испачкано грязью и кровью. Вид у него был целеустремленный и сосредоточенный. Полностью игнорируя наставленный на него обрез, он начал продвигаться вперед по кузову.
— Черт, — сказал Уил и нажал на спусковой крючок. Обрез выстрелил. Длинноволосый свалился с пикапа. Уил опустил обрез. — Черт бы все побрал!
— Молодец, — сказал Том.
Взвыл двигатель грузовика, из выхлопных труб с шипением вырвались газы, завращались колеса.
— А теперь, — сказал Том, — пожалуйста, помоги мне.
Уил наклонился и схватил Тома за руку. К тому моменту, когда он вытащил раненого, грузовик был уже близко. Они спрыгнули в глубокий, серый в темноте снег. Уил стал продвигаться вперед. Когда он вышел из тени, отбрасываемой пикапом, перед ним растянулась его собственная тень, длинная, тощая, с четкими границами, ужасно уязвимая. Земля дрогнула. Заскрежетал металл, и Уил подумал: «Грузовик проломил ограду, он в тридцати футах». Надобности оглядываться и проверять это не было, однако он все равно оглянулся. Грузовик отшвырнул пикап в сторону. Мысль побежать неожиданно показалась Уилу чрезвычайно глупой, потому что скотовоз был огромным, как гора. И он собирался его переехать, что бы Уил ни сделал.
Том схватил его за ухо. Грузовик уже ехал по глубокому снегу и сгребал его перед собой в огромный вал. Уил не учел снег: он их сильно замедлит. Понял: он сможет выжить, или смог бы выжить, если бы подумал об этом десять секунд назад. Скотовоз плыл на него, разбрасывая в стороны фонтаны снега. Потом он сбавил скорость и остановился. Его колеса вертелись. Уил вытянул руку и дотронулся до его «кенгурятника».
Том забрался на решетку и поднял обрез. Уил увидел, что за рулем женщина. Чуть за сорок. Очки, типа профессорских. Меньше всего он ожидал увидеть женщину за рулем жаждущего убить его грузовика. Она посмотрела на Тома с выражением мягкой решимости и потянулась за пистолетом, который лежал на приборной панели.
Том выстрелил в лобовое стекло. Уил отвернулся. В свете фар снег напоминал россыпь бриллиантов. Миллиарды крохотных камешков.
Том спрыгнул на землю.
— Пошли.
Он двинулся вперед, проваливаясь в снег. Они не разговаривали. За пределами пучков света снег стал глубже, по пояс. У Уила изо рта валил пар. Спустя какое-то время он сказал:
— Я больше не могу.
Том посмотрел на него. В его лице было нечто жуткое. Он перевел взгляд на загон для скота. Потом вдруг сел. И принялся вытаскивать из карманов пальто патроны и заряжать ими обрез.
Уил, тяжело дыша, сел рядом с ним. Грузовик был примерно в пятистах ярдах от них, фары у него еще горели. Он смог разглядеть дыру в лобовом стекле.
— Это Вульф?
Том повернулся к нему:
— Что?
— Та женщина.
— Нет, — сказал Том.
— А.
— Если б это была Вульф, я бы рыдал горячими слезами от радости.
— А.
— То, что случилось с твоим родным городом, с Брокен-Хилл… Это сделала Вульф. А не разлив химикатов. Я бы сплясал джигу, если б это была Вульф.
— Ясно, — сказал Уил.
— Не Вульф, — сказал Том. — Не Вульф.
Они сидели в тишине. Вокруг все застыло, двигался только ветер.
— Ты знаешь эту женщину в грузовике?
— Да.
— Почему она хотела убить нас?
Том не ответил.
Уил поежился:
— Я замерз.
Том отшвырнул обрез и бросился на него. Уил завопил и упал на спину, а Том сгреб в кулак ворот его майки, приподнял его и пихнул в снег, приподнял еще раз и пихнул.
— Какого… — выдохнул Уил.
Том зачерпнул горсть снега и стал запихивать его Уилу в рот.
— Замерз? — спросил он. — Замерз?
Затем оторвался от Уила. Когда тот сел, Том уже успел повернуться лицом к грузовику. Уил стер снег с лица.
— Прости.
— Ты должен быть лучше, — сказал Том. — Ты должен быть достоин.
Уил сунул руки под мышки и посмотрел в небо.
— А если поглядеть, ты не стоишь и того дерьма, что у тебя внутри.
— Эй, послушай, я не просил, чтобы меня похищали.
— «Спасали» — это другой взгляд на ситуацию.
— Я не просил, чтобы меня спасали.
— Тогда уходи.
— Я не сказал, что хочу уйти.
— Оставайся. Посмотрим, сколько ты продержишься.
— Я и этого не говорил.
— Ты — бесполезная куча дерьма, — сказал Том.
— Я убил человека. Не для того, чтобы подтвердить свое сотрудничество. Я просто, черт побери, убил человека.
Том раздраженно хмыкнул.
— И я вытащил тебя из пикапа. — Уил цепенел от холода, глубоко проникавшего в тело. Он открыл рот только для того, чтобы дать хоть какую-то работу своим челюстным мышцам. — Ты же не поехал на тех людей.
Том внимательно посмотрел на него.
— Мы же могли выбраться. Но для этого тебе пришлось бы переехать их.
— Да, — сказал Том.
— Почему ты этого не сделал? — Тот не ответил. — Ты убил ту женщину.
— Бронте.
— Что?
— Ее звали Бронте.
— Как… Шарлотту Бронте? Поэтессу? Я правильно подумал, что они поэты?
Том промолчал.
— Ладно, — сказал Уил. — Я все понял. Тот тип назвал тебя Элиотом. Ты Том Элиот. Верно? Т. С. Элиот. Ты поэт.
Том вздохнул:
— Был.
— Ты был поэтом раньше? А кто ты сейчас?
— Не знаю, — сказал Том. — Бывший поэт, наверное.
— Почему твои друзья стали плохими?
— Их скомпрометировали.
— В каком смысле?
— До них добралась Вульф.
— В каком…
— Это значит, что она очень хорошо умеет убеждать.
— Убеждать? Она умеет убеждать?
— Я говорил тебе, что поэты ловко обращаются со словами. — Том встал. С его пальто посыпался снег. — Пора идти.
— Ты утверждаешь, что Вульф удалось убедить их убить нас? Она вот так вот взяла и сказала: «Эй, ребята, как насчет того, чтобы устроить ловушку для вашего приятеля Тома Элиота, заманить его в загон для скота и переехать грузовиком?», а они так просто все это выполнили? Только потому, что она умеет убеждать?
— Я сказал: очень хорошо умеет убеждать. Вставай.
Во всех направлениях был только снег.
— Куда мы идем?
— У меня есть одна мысль, — сказал Том. — Может, самолет и вправду здесь.
Они пробирались через снег и темноту до тех пор, пока Уил не перестал что-либо чувствовать. Его нервные окончания убрались куда-то внутрь, где было еще тепло. Нос превратился в сплошное воспоминание. Он не только никогда так не замерзал — он вообще не представлял, что температура может опускаться до таких значений. Уил уже начал надеяться, что поэты найдут их, потому что тогда, что бы ни случилось потом, они окажутся в тепле.
Он споткнулся.
— Ага! — сказал Том. — Взлетная полоса. — Уил не видел его. — Давай-ка… сюда.
Через несколько минут звезды начали исчезать. Послышался шум. Том взял Уила за руку, и он нашел ступеньки. Наверху воздух оказался другим. И там было теплее, Господь всемогущий, теплее!..
— Сядь, — сказал Том. — И ничего не делай.
Он опустился на пол, обхватил согнутые ноги руками и уткнулся лицом в колени. Том возился где-то впереди, щелкая тумблерами. Через некоторое время Уил начал оживать. Поднял голову. Желтый свет лился из — как он предположил — кабины пилота. Уил помассировал ступни. Можно ли их отморозить за такое короткое время? Ощущение такое, что они действительно отморожены. Он решил пройтись, спасти свои ступни.
Кабина была напичкана приборами, единственное кресло окружали темные панели. В кресле сидел Том, пристегнутый ремнем.
— Ты умеешь летать на этом? — сказал Уил.
— Это проще, чем делать операцию на головном мозге.
— Ты же не видишь, куда взлетать. Вокруг сплошная темень.
— Я основываюсь на том, что мы повернуты в нужном направлении, — сказал Том. — И поеду прямо.
— Ох, — сказал Уил.
Том провел большим пальцем по одному из циферблатов и остановился на потертой черной кнопке.
— Думаю, мы готовы к взлету.
— Ты думаешь?
— Прошло немало времени с тех пор, как я летал в последний раз.
— Ты же сказал, что это не операция на головном мозге.
— Так и есть. Но плата за ошибку высока.
— Может, стоит еще подумать?
Том ждал. Уил решил, что он размышляет. Но потом понял, что Том куда-то очень внимательно смотрит. Уил проследил за его взглядом и не увидел ничего, кроме ночного неба. Одна звезда двигалась.
— Что это? — сказал он и догадался. — Вертолет.
— Да. Иди, сядь. — Том отжал кнопку, где-то раздалось «щелк». — Гм.
— Так и должно быть? — Том не ответил, но явно не должно было. — Они, что, повредили самолет? Ты думаешь, они…
— Ты заткнешься или нет, черт побери?!
Том забормотал себе под нос, склонившись над приборами. Звездочка впереди увеличивалась. Земля под ней сверкала. По снегу скользил прожектор.
— Он приближается.
— Убирайся!
— Я просто сообщаю тебе…
— Прочь из кабины!
Уил в темноте добрался до сидений, рухнул в одно из кресел и пристегнулся. Какое-то время ничего не происходило. Он оглянулся. Мрак был неполным, поэтому Уил разглядел, что на задних сиденьях что-то есть. Ему не сиделось, поэтому он встал и прошел туда. На одном сиденье обнаружил слабо мерцающий металлическими боками чемоданчик. Провел руками и нашел замки.
Он ничего не видел, поэтому исследовал свою находку на ощупь. Что-то звякнуло. Уил почувствовал под пальцами ткань. Потом отыскал нечто трубчатое и попытался вытащить его, но оно не поддавалось. Он поднял чемоданчик с сиденья и понес его в переднюю часть самолета. Когда света стало побольше, Уил заглянул внутрь. Кое-что из увиденного было ему незнакомо. А кое-что он узнал. Шприцы. Сверла для дрели. В центре лежал скальпель, его лезвие защищал пластмассовый чехол.
Когда он вошел в кабину, Том лежал на спине под приборной панелью и, засунув в нее руки по локти, копался в ней. Уил достал скальпель.
— Что это?
— Не сейчас, Уил.
— Взгляни на это.
Из-под панели появилась голова Тома. Выражение на его лице не изменилось. Он опять исчез под панелью.
— Что вы собирались со мной сделать? — Уилу пришлось повысить голос, чтобы перекричать нарастающий стрекот вертолета. — Тот тип сказал, что вы вскроете мне череп. Именно так он и сказал. Вскроете мне череп. И у меня, Том, крепнет подозрение, что то было вовсе не фигурой речи.
— Отвянь, а?
— Так вы намеревались убить меня?
— Я точно убью тебя, если ты не уберешься отсюда.
Уил сделал шаг вперед, держа в руке скальпель. Он не собирался ударять им Тома — просто хотел, чтобы его воспринимали всерьез. Однако вынырнувшая из-под панели рука Тома схватила его за запястье и вывернула ее так, что ему пришлось разжать пальцы. Том отпихнул скальпель в салон, снисходительно посмотрел на Уила и забрался в кресло пилота.
Уил сказал:
— Ты задолжал мне ответ.
— Мы намеревались делать все, что могло понадобиться. — Том щелкнул несколькими переключателями. — Если бы нам не пришлось взламывать тебе череп для того, чтобы вытащить из тебя слово, которое разрушило Брокен-Хилл, это было бы здорово. Мы пошли бы этим путем. Если бы понадобилось — другим. Это всяко лучше, чем то, чего хочет от тебя другая сторона.
— Совсем это, черт побери, не лучше.
— Я знаю Вульф, — сказал Том. — Я знаю ее давно, с тех пор, как ей было шестнадцать. Поверь мне, лучше… Да сядь же ты, наконец! Чтоб тебе пусто было!
В кабину через лобовое стекло ворвался свет. Уил загородился рукой. Прожектор нашел самолет. Под его светящимся взглядом взлетно-посадочная полоса напоминала черное стекло. Стрекот над головой перерос в грохот.
— Ну вот, теперь мне все видно. — Том большим пальцем нажал на черную кнопку. Двигатель заработал. Обороты стали с воем нарастать. Где-то над головой Уила раздалось «чпок, чпок, чпок». Самолет тронулся с места.
— Они стреляют в нас. Они ведь стреляют в нас?
— Да.
Они ехали вперед, набирая скорость.
— Ты знаешь, что вертолет над нами?
— Знаю.
— Но как мы выберемся из-под него, когда оторвемся от земли? — Инерция поволокла Уила назад. Он ухватился за спинку кресла Тома. Скоро он пожалеет о том, что не сел. Но Уил не был настроен покидать кабину. — Как мы выберемся из-под вертолета, Том?
— Самолеты быстрее вертолетов.
Том потянул на себя штурвал, и они взлетели.
Монтана. Во вторник на отдаленном ранчо недалеко от Миссулы полиция обнаружила тела шестерых человек. Все они стали жертвами группового самоубийства по сговору.
Среди погибших оказался владелец ранчо, хорошо известный местный скотовод Колм Маккормак, 46 лет, и его жена, Морин Маккормак, 44 лет. В ноябре прошлого года Колм Маккормак баллотировался на пост главы местных органов самоуправления, но проиграл выборы.
Другие подробности не сообщаются.
Прошел слух, что Керри победил на выборах в Нью-Гемпшире. Теперь он станет кандидатом на пост президента от демократов.
— Ну вот, — сказала Сашона. Она поигрывала кончиком украшенного бусинами дреда. — Еще четыре года с Бушем.
Эмили сидела на заднем ряду и не участвовала в обсуждении. Она была своего рода одиночкой.
— Почему ты думаешь, что снова выберут Буша? — возразил какой-то мальчик. — За Керри все СМИ, для нас он лучше.
«Потому что Буш из противоположного лагеря», — подумала Эмили.
— Потому что Буш из противоположного лагеря, — сказала Сашона.
У нее было шестнадцать уроков в неделю. Предполагалось, что после занятий она будет заниматься самоподготовкой и практиковаться. Но не на других учениках. Таково было правило. В первый день она, одетая в форму, от которой все еще пахло пластиковой упаковкой, стояла в кабинете Шарлотты и слушала лекцию. Правил было много, и Шарлотта терпеливо и в подробностях разъясняла их ей, как будто Эмили была слабоумной. Сначала она решила, что так Шарлотта проявляет свою обиду на нее, но потом, когда лекция закончилась, поняла, что нет. Шарлотта просто считала ее глупой.
— Это правило действует в школе и обсуждению в школе не подлежит, — сказала Шарлотта. — Вернее, во всей Организации как таковой. Если ты нарушишь его, для тебя не будет никаких оправданий. И второго шанса у тебя тоже не будет. Я ясно выразилась?
— Вы ясно выразились, — сказала Эмили.
В тот момент она не знала, что значит «практиковаться». Потребовалось несколько месяцев, чтобы выяснить это. Эмили думала, ее будут обучать, как нужно убеждать, но вместо этого она получила философию, психологию, социологию и историю языка. Тогда, в Сан-Франциско, Ли произнес маленькую речь о том, насколько эта школа не похожа на другие, потому что там учат интересным, полезным вещам. По мнению Эмили, все это было шуткой. В грамматике не содержалось ничего интересного. И не было никакой пользы от знания, откуда произошли слова. И никто ничего не объяснял. Не давалось общее представление о предмете. Не было четкого плана. В каждом классе было от восьми до двенадцати учеников абсолютно всех возрастов, и все они на голову опережали Эмили и не задавали очевидные вопросы. Она ночами сидела над учебниками и пыталась понять, почему все эти дисциплины так важны.
Эмили выучила иерархию потребностей Маслоу, которая описывала, в каком порядке люди удовлетворяют различные типы желаний (пища — безопасность — любовь — статус — просвещенность). Она узнала, что рычаг управления желанием людей получить признание называется «информационное социальное влияние», а рычаг управления желанием людей нравиться другим является «нормативным социальным влиянием». Она также узнала, что любого человека можно отнести к одной из двухсот двадцати восьми психографических категорий с помощью небольшого количества правильно сформулированных вопросов и результатов наблюдения и что все это называется «сегментацией».
— Я думала, будет круче, — пожаловалась она Элиоту. Он был лектором на полставки и преподавал в нескольких продвинутых классах, но не в том, в который зачислили ее. Каждый раз, когда Эмили видела его машину, припаркованную перед главным входом, она шла в его кабинет, потому что он был единственным, с кем она могла поговорить. — Я думала, это будет как волшебство.
Элиот работал с документами. Но она считала, что он обязан общаться с ней, потому что, по сути, это он был виноват в том, что она оказалась здесь.
— Сожалею, — сказал он. — На том уровне, что ты сейчас, тебя ждут только учебники.
— А когда будет как волшебство?
— Когда ты покончишь с учебниками, — сказал Элиот.
К концу года Эмили уже разглядела, куда все движется. Она не училась убеждать, изучала Платона, нейролингвистику и политические корни русской революции, однако начала чувствовать связь между этими областями знаний. Однажды ей пришлось препарировать человеческий мозг, и когда она через очки смотрела на лобную долю, на то, как скальпель разрезает мякоть мозга, отделяя принятие решений от моторных функций, память от центра удовольствия, она мысленно сказала: «Привет». Потому что знала, что эта мякоть делает.
Эмили играла в футбол[4]. Надо было заниматься каким-то спортом — футболом, или баскетболом, или водным поло, — а она была маленькой и ненавидела купальники, поэтому остался футбол. По средам во вторую половину дня она вместе с остальными девочками выстраивалась в шеренгу. Со щитками, заправленными в фиолетовые гольфы, с собранными в «хвост» волосами, в развевающейся на ветру желтой майке она гоняла мяч по полю. Все девочки были разного возраста, поэтому игра сводилась главным образом к тому, чтобы отпасовывать мяч старшим и выкрикивать что-нибудь ободряющее. Исключение составляла Сашона, сверстница Эмили, сильная, но грациозная, с прямыми и мощными плечами. Футбол считался бесконтактным видом спорта, но Сашона обязательно своими плечами расшвыривала всех. После гола она потрясала кулаком; правда, это не было проявлением радости, все выглядело так, будто успех не удивил, а просто удовлетворил ее. Хотя Эмили не очень-то нравился футбол, то, как играла Сашона, производило на нее глубокое впечатление. Ей хотелось в какой-нибудь области быть такой же успешной, как Сашона — в футболе.
По вечерам она сидела за письменным столом у окна своей комнаты-кельи. Учебники были стопками сложены на столе. Для занятий Эмили подкалывала волосы, снимала школьный галстук и вешала его в сторону. Она не любила читать, но ей нравилось, как учебники превращаются в ключи к разгадке. Каждый был кусочком мозаики. И даже если эти кусочки не сочетались друг с другом, они все равно помогали лучше увидеть ту картину, которую ей предстояло сложить.
Однажды, изучая коридор, который, как она всегда считала, никуда не ведет, Эмили обнаружила секретную библиотеку. Она не знала, на самом ли деле эта библиотека секретная. Но на двери не было таблички, и Эмили не видела, чтобы кто-нибудь заходил туда. Книги, хранившиеся там, были старыми. Когда она взяла первый попавшийся том, страницы буквально рассыпались у нее в руках. Со следующей книгой Эмили проявила большую осторожность. Она допускала, что, возможно, ей запрещено заходить сюда, но подобное правило не было включено во всеобъемлющий список Шарлотты, и старые книги настолько заинтересовали ее, что она осталась.
Одна полка была посвящена историям о бедствиях. Возможно, они были подобраны по какой-то определенной схеме, но Эмили так и не выяснила, по какой именно. Однако во всех рассказывалось о гибели большого количества людей. Прочитав несколько книг, она поняла, что в них излагается одна и та же история. Действие происходило в различных местах — в Шумерском государстве, и в Мексике, и в странах, о которых она даже не слышала, и подробности различались, однако основная нить повествования была той же. Группа людей — иногда их называли колдунами, иногда демонами, иногда они были обычными людьми — правила в одном королевстве, или в одной стране, или где-то еще. В четырех книгах они начали строить нечто величественное — например, хрустальный дворец или самую большую в мире пирамиду. Потом случалось что-то плохое, люди погибали, и все начинали говорить на разных языках. Эта история показалась Эмили смутно знакомой, но она не узнала ее, пока не наткнулась на книгу, в которой величественным строением была башня, называемая Вавилонской.
Ей послышался какой-то шум, и она замерла. Но шум был далеко. Эмили вдруг увидела себя со стороны: одетая в пиджачок и плиссированную юбку, с темно-синими лентами в волосах, сидит на полу в библиотеке и читает старые книги. До прихода сюда Эмили видела таких девочек — с синими лентами и любящих читать — и считала, что они из другого мира. Она тогда думала, что их разделяет непреодолимая пропасть. А тут сама оказалась на той стороне и даже не понимала, как это случилось. Эмили совсем не чувствовала себя другим человеком. Она просто находилась в другом месте.
В столовой для младших готовили изумительный шоколадно-молочный коктейль. У Эмили стало привычкой бегать туда после урока макроэкономики, а потом с коктейлем в руке выходить на залитый солнышком кусочек лужайки за зданием, чтобы спокойно почитать. Бумажный стакан был до смешного огромен. Эмили всегда испытывала легкий приступ тошноты, когда допивала его. Но продолжала пить коктейль.
Однажды она проходила мимо мальчика с лэптопом. Он сидел за одним из уличных столов. Эмили уже видела этого мальчика в коридорах, но они учились в разных классах, так как он был старше. А еще он был более продвинутым. Она бросила на него быстрый взгляд, потом еще один, потому что он был очень симпатичным.
На следующий день Эмили увидела его на том же месте, и на этот раз он поднял голову, когда она проходила мимо. Его взгляд выхватил ее огромный стакан с коктейлем. Она прошла дальше, устроилась на своем солнечном клочке, но сосредоточиться на книжке не смогла.
На следующий день после этого он, едва увидев ее, потянулся и убрал волосы с лица.
— Что, жажда замучила?
Эмили улыбнулась, потому что сама хотела сказать нечто вроде этого, и это нечто было: «Боже, как же меня жажда замучила!»
— Ага, — сказала она. — Ужасно. — И пошла дальше.
В среду Эмили купила еще одну порцию и поставила ее к нему на стол. В его глазах, серых и нежных, как подушка, отразилось удивление.
— Я подумала, что и тебя жажда замучила. — И она пошла дальше, довольная собой.
В четверг коктейль для него Эмили не купила. Хотя изначально подумывала об этом. Она просто прошла мимо. В один ужасный момент испугалась, что он ничего не скажет, — а вдруг он слишком погружен в свой компьютер и не замечает ничего вокруг. Может, походить вокруг него, только не унизит ли она себя тем самым?
— Эй, подожди, — сказал парень.
Эмили остановилась.
— Спасибо за вчерашний коктейль.
— Пожалуйста.
Она улыбалась, всей душой надеясь, что на этом он не закончит.
— Я никогда не был молочной душой, но коктейль оказался хорош.
— Он не просто хороший, он отличный, — сказала Эмили. — Я подсела на него. — Она потянула напиток через соломинку.
Он откинулся на спинку.
— Присядешь?
— Мне нужно еще много прочитать. Но все равно спасибо. Может, в другой раз.
Она пошла прочь. Мальчик не пытался остановить ее, что стало небольшим разочарованием, да и потом он не искал встречи с ней. Но Эмили не переживала. Она играла в долгую игру. Игра была сомнительной. Потому что, по сути, она практиковалась. Пыталась убедить другого ученика. Так, чуть-чуть, ничего такого, из-за чего могут быть неприятности. Ведь если оглядеться по сторонам, сразу видно, что люди то и дело пытаются убедить друг друга в чем-то. Они только этим и занимаются.
На следующий день Эмили направилась к своему солнечному клочку без коктейля. Ее сердце бешено стучало, потому что если он увидит это и никак не отреагирует, она будет выглядеть жалко. Однако, когда Эмили завернула за угол, то обнаружила, что его компьютер закрыт, а на столе стоят два коктейля. Мальчик улыбнулся, жестом предложил ей сесть, и она села.
Его звали Джереми Латтерн. Раньше он хотел иметь собственный зоопарк. Его семья жила в крохотном собственном домике в Бруклине, и его мама спасала животных: кроликов, и мышей, и уток, и собак, и двух кур. Одна из куриц была психически ненормальной. Она бегала кругами и орала так, словно ее топили. Родители хотели избавиться от нее, но Джереми горячо возражал и уговорил их смилостивиться над бедняжкой. Он думал, что сможет вылечить ее. Он представлял, как курица становится его другом, и люди говорят: «Джереми — единственный, кого подпускает к себе эта курица». Но этого так и не случилось. Однажды курица набросилась на него, исклевала лицо, и отец свернул ей шею. Вот каким образом Джереми получил этот маленький шрам у левого глаза и решил отказаться от зоологии.
Эмили поведала ему, что ее родители были канадцами и что она выросла рядом с хоккеем. Она рассказала, что когда ей было шесть, отец повел ее на один матч, и она ужасно испугалась, потому что толпа просто сходила с ума от ярости. Там был один инцидент, игроки устроили драку, и она повернулась к отцу, ища у него защиту, но у того было зверское лицо. По дороге домой он спросил, понравилось ли ей, и она ответила «да», но с тех пор, когда по телевизору показывают хоккей, ей становится плохо.
Все это, естественно, было ложью. О себе ученикам нельзя было рассказывать правду. Вообще-то это не было четким правилом, просто подразумевалось само собой. Эмили училась в школе уже второй год и знала, что людей можно классифицировать по двумстам двадцати восьми психографическим группам в зависимости от того, как у них работают мозги. Сегмент сто седьмой, например, включал интровертную личность, мотивированную интуицией и страхом. Эти люди принимали решения, основываясь на стремлении избежать худшего исхода, считали основные цвета успокаивающими и, когда их просили выбрать какое-нибудь число, выбирали маленькие величины, потому что с таким выбором чувствовали себя менее уязвимыми. Если знать, что некто относится к сегменту сто семь, сразу становится ясно, как убедить его или, как минимум, какая из техник убеждения быстрее сработает. Это не сильно отличалось от того, чем всегда занималась Эмили, не особо задумываясь над тем, что она делает; достаточно было научиться чувствовать, какую оценку ученики желают или боятся получить, и использовать эти знания, чтобы принуждать их к чему-то. Сейчас было то же самое, только основывалось на теории. Вот поэтому и не следовало рассказывать о себе, вот поэтому старшие ученики и были такими замкнутыми и недоступными: чтобы их не идентифицировали. Чтобы уберечься от убеждения, нужно было прятать свою сущность. Однако Эмили подозревала, что у нее это не очень хорошо получается. Она догадывалась, что существует множество ключей, которые она, стоило ей раскрыть рот, или сделать стрижку, или выбрать свитер, по неосторожности подкидывает другим ученикам, например, Джереми Латтерну. Она поняла: если в школе существует правило не практиковаться, значит, кто-то точно практикуется.
— Расскажи, чему тебя учат, — сказала она. — Чтобы у меня было хоть какое-то представление.
Теперь Эмили и Джереми пили слаши. Они пошли дальше молочных коктейлей. Преимущество слашей заключалось в том, что для их потребления нужно было покидать территорию школы. По вторникам и пятницам, если стояла ясная погода, они ходили в ближайший магазин «Севен-Илевен», расположенный в трех четвертях мили. Эмили нравилось идти рядом с Джереми Латтерном, потому что водители проезжавших мимо машин приветствовали их гудками, принимая ее, вероятно, за его девушку.
— Ты очень прямолинейна, — сказал он. — Ты не просишь. Ты требуешь. Это полезный инстинкт.
— Так объясни мне, зачем я учу латынь.
— Не могу.
— Ты всегда соблюдаешь правила?
— Да.
— Фи, — сказала Эмили, так ничего и не добившись от него.
— Правила важны. То, чему нас учат, опасно.
— То, чему учат тебя, опасно. А то, чему учат меня, — это латынь. Я же не выпытываю у тебя государственные секреты. Открой мне хоть что-то. Хоть одну вещь.
Джереми сквозь крестообразный надрез в крышке вставил в стакан соломинку.
— Фи, — снова сказала Эмили. Они прошли к кассам и заняли очередь за мальчишкой, который платил за бензин. За прилавком стоял мужчина лет пятидесяти, пакистанец или что-то в этом роде. Она пихнула Джереми локтем. — Как ты думаешь, он из какого сегмента? — Парень не ответил. — Я думаю, из восемнадцатого. Я права? Ну, давай, я произвожу сегментацию, ты же можешь ответить на вопрос.
— Возможно, из сто семидесятого.
Эмили не взяла в расчет этот сегмент, но сразу поняла, что его предположение вполне обосновано.
— Неплохо. А теперь что? Что мы будем делать, если знаем, что он из сто семидесятого?
— Заплатим за наши слаши, — сказал Джереми.
Иногда Эмили навещала Джереми в его комнате. Однажды она, уходя, залепила жвачкой личинку замка, а потом вернулась, зная, что сейчас он на уроке. Подошла к его книжной полке и вытащила три книги, на которые уже давно поглядывала. Эмили сидела на его кровати, глубоко погрузившись в «Социографические методы», когда дверь открылась и на пороге возник Джереми. Она никогда не видела его в таком бешенстве.
— Отдай.
— Нет. — Она подсунула книгу под себя.
— Тебе известно, что с тобой сделают… — Джереми попытался вытащить книгу, но Эмили сопротивлялась, и он повалился на нее, чему она в некоторой степени поспособствовала. Его дыхание коснулось ее лица. Она незаметно сделала так, чтобы книга с грохотом упала на пол. Джереми поднял руку, на мгновение задержал ее на весу, а потом опустил ей на грудь. Эмили судорожно втянула в себя воздух. Он убрал руку.
— Продолжай, — сказала она.
— Не могу.
— Можешь.
Он скатился с нее.
— Это запрещено.
— Давай, — сказала Эмили.
— Нам запрещается быть вместе. — Таково было правило. Фратернизация[5]. — Это небезопасно.
— Для кого?
— Для всех нас.
Она пристально посмотрела на него.
— Прости, — сказал Джереми.
Эмили придвинулась к нему и дотронулась до его белой рубашки. Она уже довольно давно представляла, как будет снимать эту самую рубашку.
— Я никому не скажу.
Она погладила его по груди. Он накрыл ее руку своею и повторил:
— Прости.
— Зачем это правило фратернизации? — спросила Эмили у Элиота.
Она бродила по его кабинету, водя пальцем по книгам и изображая небрежность. Элиот оторвался от бумаг и поднял голову. Изначально она собиралась спросить: «Почему мы не можем заниматься сексом?» И только ради того, чтобы хоть раз увидеть Элиота удивленным или оскорбленным. Или еще каким-нибудь. Чтобы получить доказательство, что он человек. Однако у нее не хватило духу.
— Ученикам не разрешено вступать в отношения друг с другом.
— Я знаю, в чем оно состоит. Я спрашиваю, зачем оно.
— Ты знаешь зачем.
Эмили вздохнула.
— Заметь, что если позволить кому-то хорошо узнать тебя, он сможет тебя убедить. Но это же невероятно холодно, Элиот. — Она подошла к окну и стала следить, как ласточка порхает над покатой крышей. — Так жить нельзя. — Он не ответил. — Вы хотите сказать, что до конца моей жизни я не смогу иметь близкие отношения с человеком из Организации?
— Да.
— Вы хоть представляете, как все это безрадостно? — Элиот никак не отреагировал. — А как насчет… ну, вы понимаете, чисто физической близости?
— Нет никакой разницы.
— Есть, и огромная. С отношениями я все поняла. Но не с примитивным сексом.
— Не существует «примитивного секса». Это называется близостью по субъективным основаниям.
— Существует, — запротестовала Эмили. — И называется он «случайная встреча».
— «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина»[6]. Обрати внимание на слово «познал» в этом контексте.
— Это было три тысячи лет назад. Вы говорите о Библии.
— Именно так. Концепция не нова.
Эмили раздраженно помотала головой.
— Вы когда-нибудь это делали?
— Делал что?
— Нарушали правило, — сказала она. — Фратернизации.
— Нет.
— Не верю. — Эмили верила, просто не хотела отступать. — Вы наверняка думали об этом. А как насчет Шарлотты? Между вами точно что-то есть. Вы так и норовите ее поддеть. А она становится такой тихой, когда вы рядом… Как будто вы плохо ведете себя в классе, а она старается не накричать на вас. Она становится очень тихой, когда пытается проконтролировать свои эмоции.
— Ты не возражаешь, если я немного поработаю? — Голос Элиота звучал абсолютно бесстрастно.
— Я думаю, Шарлотта хочет завести с вами тесные отношения, — сказала Эмили. — Очень хочет.
— Вон.
— Иду, — сказала она. И вышла. Еще никогда она не была так разочарована.
Ей сегодня восемнадцать. Эмили некоторое время лежала в кровати, размышляя о том, что это значит. И значит ли что-то вообще. Она встала, пошла на уроки. Никто, естественно, ничего не знал. В обед Эмили вместе с Джереми шла в «Севен-Илевен» и прикидывала, рассказать ему или нет. Наконец, когда ей наливали слаш, она сказала:
— А мне сегодня восемнадцать.
Он очень удивился. Считалось, что такой информацией не делятся.
— У меня нет для тебя ничего.
— Знаю. Мне просто захотелось рассказать.
Джереми молчал. Они подошли к кассе. Эмили улыбнулась продавцу за прилавком.
— Сегодня у меня день рождения.
— Надо же.
— Наконец-то свободна. — Она наклонилась вперед и усмехнулась. — Свободна, чтобы дарить долгую и счастливую жизнь.
— Вот что я тебе скажу, — сказал продавец. — Ты получаешь этот слаш бесплатно.
— О, нет, — сказала Эмили.
— С днем рождения. — Он подвинул к ней стакан. — Ты хорошая девочка.
Когда они вышли из магазина, Джереми схватил ее за руку.
— Дарить счастливую жизнь? Наконец-то свободна?
Эмили улыбнулась, но парень остался серьезным. Он потянул ее к скамейке недалеко от магазина, и она села, а он остался стоять и сердито смотрел на нее. Эмили ощутила трепет в желудке, одновременно отвратительный и восхитительный.
— Ты не имеешь права так делать.
— Я получила слаш. Один бесплатный слаш.
— Это серьезное нарушение правил.
— Да ладно тебе. Как будто словесное внушение — это настоящая техника. Спорим, это ничто по сравнению с тем, что умеешь ты.
— Разговор не об этом.
— Все из-за того, что он сделал мне подарок, а ты нет?
— Ты думаешь, правила тебя не касаются? Касаются. Ты не имеешь права практиковаться. Ни за пределами школы. Ни на этом дядьке. Ни на мне.
— На тебе? А когда это я практиковалась на тебе? — Эмили ткнула его мыском ботинка. — Как будто мне под силу повлиять на тебя. Ты выпускаешься на следующий год, а я ничего не знаю… Хватит тебе. Садись. Пей слаш. Это мой день рождения.
— Дай слово, что больше никогда так не сделаешь.
— Ладно. Ладно, Джереми. Я просто пошутила.
Он сел, но не сразу, через несколько мгновений. Эмили положила голову ему на плечо. И ощутила удивительную близость с ним.
— Обещаю, что я не превращу тебя в раба моих мыслей, — сказала она и почувствовала, что Джереми улыбнулся. Но она уже не раз подумывала об этом.
В следующий вторник Эмили слонялась возле школьных ворот, но Джереми на их традиционный поход за слашем так и не явился. Она побрела к зданию школы. Наверное, что-то ему помешало. Какие-нибудь занятия. С недавних пор у Джереми все меньше и меньше свободного времени. Однако он обнаружился на лужайке перед фасадом: она увидела его там в обществе друзей. Джереми сидел на траве, закатав брюки и подставив ноги солнцу. Они разговаривали именно так, как разговаривают старшеклассники, никто не смеялся и почти не двигался, каждое предложение буквально сочилось иронией и многозначительностью. Во всяком случае, так показалось Эмили. Она остановилась. Головы повернулись. Джереми посмотрел на нее, потом отвел взгляд. Она пошла дальше.
Эмили понимала: нельзя, чтобы их часто видели вместе. Нельзя, чтобы их воспринимали как пару. Она все это знала. Эмили дошла до своей комнаты, села за стол и открыла учебник. Если повернуть голову, то будет видна лужайка, и она увидит Джереми и его самодовольных приятелей. Но она не повернула. Изредка откидывалась на спинку и потягивалась или теребила волосы, потому что знала, что и он может ее увидеть.
Время от времени ей встречались ученики, у которых запястье было повязано ленточкой. Ленточки были красными или белыми, и если ленточка была красной, это означало, что старшеклассник сдает выпускной экзамен. Правило запрещало разговаривать с ними и даже пристально смотреть на них, хотя Эмили, естественно, смотрела, потому что однажды и ей предстояло повязать красную ленточку, и ей хотелось знать, каково это. Один раз она видела, как мальчик с красной ленточкой строит карточный домик в переднем холле. Он работал два дня, его дом становился выше и выше, а он все худел и худел, и вид у него был загнанный. Все даже стали обходить холл, чтобы не устраивать сквозняк. А потом однажды утром карты исчезли, исчез и мальчик. Эмили так и не выяснила, что тогда случилось, сдал он экзамен или провалился. В другой раз она проснулась ночью от странного звона колокольчика, подошла к окну и увидела девочку, которая вела по подъездной аллее корову. Самую настоящую живую корову. Эмили так и не придумала, какая от коровы может быть польза для экзамена.
В конце второго года обучения она нашла под своей дверью листок бумаги, извещавший ее о том, что урок по языкам программирования высокого уровня будет проходить в другом классе. Однако, когда Эмили пришла на урок, то оказалась там единственной ученицей. Учитель, невысокий, лысеющий мужчина по имени Брехт, протянул ей белую ленточку.
— Мои поздравления. Ты подготовлена к тому, чтобы сдать предпоследний экзамен.
Взволнованная, Эмили повязала ленточку на левое запястье.
Брехт дал ей задание, чтобы компьютер вывел на экран слово «ПРИВЕТ». Она прикинула, что сможет выполнить такое задание минуты за две, дав компьютеру команду «PRINT» или «ECHO». Но Брехт сказал, что ей нельзя покидать класс, пока задание не будет выполнено. Эмили села на картонную коробку — это был не класс в обычном понимании, а скорее склеп для трупов доисторических компьютеров — и открыла лэптоп.
Как оказалось, «фишка» состояла в том, что компьютер не работал. Она исползала всю комнату, проверяя источники питания и вентиляторы. Нашла монитор, который нормально включался, но имел «убитый» вход VGA. Вскоре Эмили обнаружила, что в этом помещении все оборудование было таким: с «битыми» ключевыми элементами.
Из внутренностей различных устройств она все же собрала компьютер, этакого Франкенштейна от электроники. Он имел и жесткий диск, и монитор, и электропитание, но отказывался что-либо делать. Мигающий курсор на экране никак не реагировал на клавиатуру. Операционная система тоже была «побита».
Мочевой пузырь Эмили едва не лопался. По дороге к классу она выпила полбутылки воды, и это оказалось катастрофой. Перед нею встала задача сдать экзамен прежде, чем придется писать в пакет. Эмили обнаружила проблему в BIOS и ошибку в загрузчике. К тому моменту, когда добралась до операционной системы и увидела приглашение к набору команды, она уже знала, что сейчас обнаружит. Ни одна из полезных команд не работала. Эмили принялась искать баги. Их было по одному на каждом уровне. По одной намеренно сделанной ошибке на каждом уровне программного обеспечения, отделявшего компьютер от команды «ECHO». А уровней было много. Просто потрясающе, какой огромный объем кода стоит за командой «ECHO». Раньше она не задумывалась об этом, поэтому не могла оценить по достоинству. Там были скрипты, и библиотеки, и модули, и компиляторы, и компонующий автокод, и все это было надстроено одно над другим. Технически ни один из этих элементов не был существенным, можно было бы выполнить ту же задачу, вручную конструируя цепи, перебрасывая провода и манипулируя пикселями один за другим. Но уровни преобразовывали электрический ток в команды. С их помощью можно было заставить электроны перемещаться, логику микросхем — работать, фосфор — светиться, а металл — намагничиваться. И все это — через печать слов на клавиатуре.
Эмили закончила со своим кремниевым монстром и отправилась за Брехтом. Тот посмотрел на «ПРИВЕТ», отображавшееся на экране, один раз кивнул и принялся разбирать ее агрегат. Ей стало немножко грустно. День ото дня в ней крепла уверенность, что люди — тоже просто машины, только работают они по-другому.
Всю следующую неделю Эмили была вынуждена соблюдать осторожность при встрече с другими учениками — а вдруг они носят белые ленточки. Некоторые ученики исчезали на несколько дней, а некоторые вообще не возвращались, и это, как догадалась Эмили, означало, что они провалились на экзамене. Так как учеников распределяли не по возрастам, раньше она не замечала, что младших классов больше, чем старших. Значительно больше.
После экзаменов предоставлялись двухнедельные каникулы, и многие ученики на это время разъехались по домам. В результате Эмили получила школу практически в полное свое распоряжение. Ей было скучно и тревожно, и она принялась разрабатывать планы, как проникнуть в чужие комнаты, чтобы что-нибудь узнать о хозяевах. Она бродила по зданию вместе с еще одним учеником, оставшимся в школе на каникулы, девочкой с оленьими глазами, длинной челкой и постоянным презрительным выражением на лице. Раньше Эмили испытывала к ней ярую неприязнь, потому что та была старше и много времени проводила в обществе Джереми. Сейчас же она оказалась единственным человеком, который мог бы ее чему-нибудь научить. Эмили сделала себе такую же стрижку и переняла походку этой девочки, плавную и скользящую, как будто она перемещалась по коридорам на страницах с миллионом печальных поэм. Все это не принесло того результата, на который надеялась Эмили, так как девочка ни капельки не раскрылась, поэтому получилось, что Эмили зря сделала дурацкую стрижку. Однако она все же выяснила, что девочка каждый день плавает по часу, и однажды залезла в ее шкафчик и стащила ключ от комнаты.
Комната у девочки с оленьими глазами была такой же, как у нее: узкая кровать, деревянный письменный стол, стул и окно, выходящее на внутреннюю территорию школы. А вот учебники у нее оказались совершенно другими. Среди них имелось «Убеждение в Средней Европе и современная психографика», а также маленькая желтая книжица — Эмили видела ее у старших учеников, и она вызывала у нее дикое любопытство — под названием «Гуттуралы». К ее разочарованию, оказалось, что книжка состоит только из фрагментов слов без каких-либо пояснений или контекста. Гораздо соблазнительнее выглядела другая книга: «Лингвистика волшебства». В ней рассказывалось о том, как люди когда-то верили в настоящее волшебство, в чародеев, ведьм и заклинания. Они отказывались называть незнакомцу свое имя из страха, что тот может оказаться колдуном, потому что считалось, что если колдун узнает имя человека, он сможет подчинить его себе. Требовалось тщательно хранить подобную информацию. А если кто-то встречал на своем пути человека, похожего на колдуна, он должен был отвести глаза и закрыть уши как можно быстрее, пока его не подчинили. Из тех времен вышли различные слова, например, «заколдованный», и «зачарованный», и «завороженный», и «пораженный», и «плененный», и «прельщенный».
Все это было необычным и удивительным, но когда в книге речь зашла о наших днях, оказалось, что ничего не изменилось. Люди, как и раньше, подпадают под влияние техник убеждения, особенно когда выдают о себе ту информацию — главным образом, настоящее имя, — которая позволяет определить их личностный тип. Вектор атаки для этих техник в первую очередь является аудиальным и визуальным, однако никто не воспринимает это как волшебство. Все это просто правильный выбор линии поведения, или умение отвлечь, или умный маркетинг. Даже слова остались теми же. Людей и сейчас можно околдовать, очаровать или поразить, они пленяются и прельщаются. Просто они не видят в этом никакого волшебства.
Когда занятия возобновились, ее начали обучать словам. Никто не объяснил зачем. Шарлотта просто раздала конверты.
— Учите это, когда остаетесь одни, — сказала она. — Этой информацией нельзя ни с кем делиться. Повторяйте их про себя перед зеркалом, каждое слово пять раз, каждый вечер.
— До каких пор? — спросила Сашона, но Шарлотта лишь удостоила ее фальшивой улыбки, как будто вопрос был забавным.
Эмили взяла конверт, на котором было написано «ЭМИЛИ РАФФ», и отнесла к себе в комнату. В конверте были три бумажные карточки. ДЖАСТИТРАКТ. МЕГРАНС. ВАРТИКС. Эти слова прочитывались с большим трудом, мозг все время соскальзывал в другом направлении. Наверное, они слишком сильно походили на настоящие слова. Эмили учила их. Она встала перед зеркалом и принялась наблюдать за собой.
— Варррррртттт, — сказала она, подразумевая под этим Вартикс, но почему-то этому слову потребовалось много времени, чтобы прозвучать, время растянулось и стало зернистым, причем не только время, но и все остальное: стены, и зеркало, и воздух — все претерпело медленное измельчение, и она буквально смогла увидеть и почувствовать каждую молекулу. Ее охватил страх, потому что ей не хотелось видеть то, что было скрыто под миром. Звук ее голоса распался на куски, а тишина между ними замерзала. К ней вернулось сознание. Эмили поняла это уже потом, оглядываясь назад. В пальцах рук и ног появилось покалывание. Она закрыла рот. Подбородок был мокрым от слюны. Такое ощущение, будто мозг ее избит. Эмили прошла к кровати и села. Затем сложила слова обратно в конверт, потому что будь она проклята, если еще раз займется этим.
Однако спустя некоторое время Эмили вернулась к зеркалу. Ее сознание взбунтовалось; оно не хотело, чтобы его опять избивали. Но девушка послала его куда подальше.
— Варррррттт, — сказала она.
— Мы получили слова, — сообщила она Джереми, когда они сидели на траве. Эмили не соблюдала осторожность в общении с ним, потому что он скоро оканчивал школу. А потом, кто ей мог запретить? — Мы должны проговаривать их самим себе.
— И как оно идет?
— Плохо.
Джереми улыбнулся:
— Слова внимания — самые плохие.
Эмили ухватилась за это.
— Слова внимания? А есть разные типы? — Она догадалась, что он не ответит. — А какие другие? Для чего нужны слова внимания?
— Скоро ты все узнаешь.
— Я хочу знать сейчас.
Но она уже знала правду, только что вычислила ее. Слова внимания. Одного слова недостаточно. Даже для определенного сегмента. У мозга есть защита, выработанные за миллионы лет фильтры оберегают его от манипуляций. Первый — это перцепция, процесс сортировки океана сенсорных входных сигналов и формирование из них нескольких пакетов ключевых данных, достойных того, чтобы их изучением занялась кора головного мозга. После того как данные собраны фильтром перцепции, их встречает внимание. Теперь Эмили поняла, как все это работает. Наверняка есть слова, чтобы атаковать каждый фильтр. Слова внимания, а потом, возможно, слова желания, и слова логики, и слова крайней необходимости, и слова приказа. Именно этому ее и учат. Как дергать за веревочку из слов, чтобы по очереди вывести из строя фильтры, переключать все ментальные тумблеры до тех пор, пока не распахнется последняя дверь.
В тот вечер Эмили отправилась чистить зубы и встретила в ванной Сашону, одетую в голубую атласную пижаму.
— Ты все еще этим занимаешься?
— Чем?
— Словами. Ну, ты знаешь.
— А. Да.
Сашона преувеличенно тяжело вздохнула.
— Это мерзко, правда?
— По большей части, — сказала Эмили.
— Хорошо бы, чтобы от этого была какая-то польза, — сказала Сашона, откидывая волосы. — Иначе я взбешусь.
Эмили кивнула. Ей казалось совершенно очевидным, что главная задача этого упражнения — выстроить оборону. В этом семестре она изучала драму, «накручивала» себя и орала на людей голосом, который поднимался откуда-то из кишок. Этот процесс учитель называл «убедительным воплощением». Объяснялось это тем, что люди — животные, скорее аналоговые, чем бинарные, и что все в природе происходит постепенно, а не сразу. Людей можно убедить частично. Их можно шокировать, чтобы они потеряли бдительность. Практиковаться в произнесении тех слов нужно было для того, чтобы иметь хоть какой-то шанс в том случае, если кто-то скажет их тебе.
— Я свои все никак не запомню, — сказала Сашона. — Они постоянно вываливаются из мозгов.
Она ушла. Эмили расчесала волосы. На пути к своей комнате услышала бормотание телевизора и увидела Сашону в комнате отдыха. Эмили колебалась, размышляя над тем, что сказала ее соседка. Насчет того, что она никак не может запомнить свои слова. Эмили подошла к комнате Сашоны, нажала на ручку двери, и та повернулась.
В комнате Сашоны царил идеальный порядок. Эмили подошла к книжной полке и, приподнявшись на цыпочках, взглянула на книги. «Сократические дебаты» выступали из ряда на дюйм, однако они еще не проходили эту тему. Эмили вытащила книгу, поставила ее на корешок и дала переплету упасть. Книга раскрылась. Эмили увидела три карточки. Три слова.
Она закрыла книгу и вернула ее на место. Ее трясло. Когда Эмили вышла в коридор, она почти не сомневалась, что кто-нибудь обязательно встретится ей по пути и спросит, а чем это она занимается. Что она на это скажет? Эмили не знала. Не имела ни малейшего представления. Ею двигало простое любопытство.
Но в коридоре никого не оказалось. Она закрыла дверь в комнату Сашоны и поспешила в свою комнату. А затем, забравшись в кровать, лежала и думала о словах Сашоны.
Со временем ей удалось найти еще пять комплектов слов. Эмили намеренно не искала их, но если кто-то оставлял свою комнату незапертой, когда уходил в ванную, она обязательно обращала на это внимание. А потом заходила в комнату этого человека и прикидывала, куда он мог бы спрятать слова. Она не собиралась использовать их. Однако они обладали силой, и они были в комнатах, поэтому Эмили искала их. Она была авантюристкой.
Странным было то, что многие оставляли слова в очевидных местах. Эмили понимала, что их нельзя уничтожить, так как они, сидя в сознании, отличались увертливостью; если она пыталась вспомнить одно из своих, ее мозг тут же предлагал более легкие варианты, например, «файрмикс», которое ничего не значило. Поэтому нужно было иметь их в написанном виде. Однако Эмили порвала свои карточки, пронумеровала кусочки на обратной стороне и спрятала код, по которому можно было собрать их в учебниках. Все остальные, судя по всему, просто рассовали карточки по книгам и ящикам, или сунули под матрасы, или, в случае с мальчиками, в карман брюк. Эмили не могла понять, как человек может столь небрежно относиться к тому, что может причинить ему вред.
— Я все знаю, — сказала она Джереми. — Я все вычислила. Итак, хорошая новость: мне больше не надо донимать тебя вопросами.
Джереми оглянулся на нее. Он играл в баскетбол. Или практиковался в баскетболе. В спортзале никого, кроме них, не было. Джереми бомбардировал корзины от штрафной линии, делая один бросок за другим. Эмили смотрела на его блестящие шорты.
— Жили-были чародеи, — сказала она. — Которые были обычными ребятами, но при этом чуть-чуть разбирались в технике убеждения. У некоторых из них дела шли хорошо: они правили королевствами, основывали религии и так далее, но изредка их сжигали на глазах у разгневанной толпы, или обезглавливали, или топили, проверяя на принадлежность к колдунам. Поэтому за последние века — наверное, за последние пятьдесят веков или что-то вроде этого — они решили создать свою Организацию. Чтобы решить проблему с казнями и прочим сжиганием. И… — Эмили взмахнула рукой. — Результат. Больше никаких отрубаний головы.
Джереми бросил мяч. Тот с шелестом влетел в корзину.
— За это время и слова здорово улучшились, — сказала она. — Я думаю, пятьсот лет назад ключевыми словами были такие, как «благословить». Племенные идентификаторы. Играли на нашем доверии к тем людям, кто думает, как мы. Это только начало, но явно не то, что делаешь ты. И не то, что делают Элиот или Бронте. В общем, Организации наверняка пришлось придумывать ключевые слова. Строить их, одно над другим. Как это делается в компьютерном коде. Сначала ты добиваешься доверия от сегмента со слабыми ключевыми словами. Доверия не много, но достаточно, чтобы научить их верить в более сильные ключевые слова. В общем, и так далее, «смыть и повторить», как в инструкции к шампуню. — Эмили откинулась назад и оперлась на локти. — Все просто. Я, честно говоря, не понимаю, почему ты решил, что мне нельзя рассказывать.
— Ты узнала об этом из лекции? — сказал Джереми. — Или это твои догадки?
— Ха, — сказала она. — Ты только что подтвердил их. Вот здесь.
— Ба, — сказал Джереми, бросая мяч.
— А кое-чему из этого меня научили.
Он вернулся, стуча мячом об пол:
— Что такое слово?
— То есть?
— Ты считаешь себя умной — ответь мне, что такое слово.
— Единица значения.
— А что такое значение?
— Гм… значение — это абстракция характеристик, общих для класса предметов, к которым она относится. Значения слова «мяч» — это набор характеристик, общих для мячей, то есть круглый, упругий и часто используется мальчиками в шортах.
Джереми ничего не сказал и вернулся к штрафной линии. Эмили решила, что дала неправильное определение или что в определении не все было правильно.
— Ты имеешь в виду, с точки зрения неврологии? Ладно. Слово — это рецепт. Рецепт для конкретной нейрохимической реакции. Когда я говорю «мяч», твой мозг преобразует слово в значение, и это физическое действие. Можно увидеть, как это происходит, на ЭЭГ[7]. То, что мы делаем, вернее, я бы сказала, то, что ты делаешь, — ведь никто так и не научил меня хорошим словам — это раздача человеческим мозгам рецептов, направленных на то, чтобы вызвать нейрохимическую реакцию, которая «вышибет» фильтры. Связать их на достаточно долгий срок, чтобы инструкция проскочила внутрь. И ты делаешь это путем прознесения слов-веревочек, созданных для психографического сегмента личности. Вероятно, слов, которые были созданы много-много лет тому назад и которые здорово усилились с тех пор. И это действительно слова-веревочки, потому что у мозга есть уровни защиты, а инструкции, чтобы проникнуть внутрь, нужно одновременно блокировать их все.
— Откуда ты это узнала? — спросил Джереми.
— Думаешь, я умная?
— Я думаю, ты ужасная, — сказал он.
Пока Джереми принимал душ, Эмили ждала его, сидя на деревянной скамейке. Отсюда ей было видно не только футбольное поле, но и парковку, ту ее часть, что была зарезервирована за учителями. Она увидела, как на эту асфальтированную площадку один за другим въехали четыре черных седана. Из них вылезли люди в черных костюмах. Эмили вскочила и пошла к парковке, потому что ей стало любопытно, но один из мужчин повернулся и так посмотрел на нее, что ей стало холодно, и она остановилась.
Люди прошли в школу. Эмили вернулась на скамейку. Появился пахнущий мылом Джереми.
— Ты в порядке?
Она помотала головой.
— Я видела каких-то людей. Думаю, поэтов.
Он перевел взгляд на машины.
— Один из них пожилой дядька. С седыми волосами. И с загорелой кожей.
— А, — сказал Джереми, — ясно. Это Йитс.
— Учителя, они где-то там. Понимаешь? Они — каменные стены, и ты не можешь сказать, есть что-то за этой стеной или нет. У этого типа глаза акулы. В них ничего нет. Просто… глаза. — Эмили покачала головой. — Такие глаза у наркоманов, когда у них ломка. Меня немного шибануло.
— Иди в мою комнату, — сказал Джереми. — Расслабься.
— Ладно. — Она еще была не готова куда-то идти.
— Я серьезно, не дергайся из-за Йитса. Потому что ты никогда не заговоришь с ним.
— Почему?
— Он на миллионы миль выше нас, — сказал Джереми. — Он — глава Организации.
Близились выпускные Джереми. Эмили знала, что этот день неизбежно наступит. Но когда он перешел в последний класс, она уже не могла делать вид, будто этот день где-то далеко, в необозримом будущем. Он стал отлынивать от походов за слашем. Больше не сидел на трибунах, когда она играла в футбол. Когда бы Эмили, предварительно постучавшись, ни заглядывала к нему в комнату, он всегда сидел над учебниками, вид у него был усталый, и она чувствовала себя глупой, что потревожила его.
— Просто провали, — сказала Эмили. — Останься еще на один год. И тогда мы были бы примерно на одном уровне. И, возможно, могли бы учиться в одном классе.
— Эмили, я не имею права не сдать.
Она встала с кровати. Его ответ вызвал у нее раздражение, хотя она всего лишь пошутила. А может, и нет, но все равно. Эмили принялась рыться в его ящиках в поисках чего-нибудь интересного. Но там, естественно, ничего не было, потому что у Джереми Латтерна не имелось личного имущества. И, конечно, у него не имелось спрятанных слов. Пару раз она это проверяла. Так, ради интереса. Правда, так было не всегда. Эмили помнила маленького игрушечного робота с красными руками. Джереми избавился от него вскоре после их знакомства. Так поступали все, кто жил здесь. Они все сильнее съеживались, пока не оставалось ничего интересного.
Эмили подошла к нему и положила руки на плечи. Он напрягся.
— Успокойся. Это массаж. Терапевтический. — Она разминала ему мышцы, пока те не расслабились. Когда девушка принялась за спинные мышцы, Джереми опять напрягся. — Прекрати трястись от страха! Я хочу тебе помочь.
Парень успокоился. Эмили запустила пальцы ему в волосы и принялась массировать шею большими пальцами. Через некоторое время Джереми отложил ручку. Прошло немало времени, прежде чем он перелистнул страницу. Она легонько пробежалась пальцами по его спине.
— Сними рубашку, чтобы я могла помассировать спину.
Он никак не отреагировал. Эмили закусила губу. Все же так очевидно.
— Когда ты напряжен, тебе трудно сконцентрироваться. Не делай вид, будто ты скроен не так, как другие люди. — Она вдавила большие пальцы ему в плечи. — Если у тебя есть базовая потребность, удовлетвори ее. Это Маслоу. Ты не можешь перейти на более высокий уровень потребностей, если у тебя не удовлетворены базовые.
Джереми поднял голову и посмотрел на нее.
Эмили сказала:
— Я бы с удовольствием занялась с тобой сексом, если хочешь.
По его глазам она ничего не смогла прочитать.
— Ладно.
Эмили улыбнулась, но Джереми — нет, и она посерьезнела. Парень встал. Он выглядел так, будто решает задачу. Эмили расстегнула его рубашку. Ее пальцы дрожали, и он, наверное, заметил это. Она ощутила его руки на своей талии и раздвинула полы рубашки. Его безволосая грудь была гладкой и пахла им, и этот запах действовал на нее оглушающе. Эмили поцеловала его в грудь. Откинула голову, намереваясь дотянуться до его губ, но он отвернулся. Ага, значит, без поцелуев. Джереми снял пиджак. Она навзничь упала на кровать, и он повалился на нее. Его лицо не выдавало никаких чувств. Он просто дышал чуть чаще, чем обычно, вот и все. Эмили пыталась быть такой же, как он, не реагировать, когда его руки заскользили по ее животу, но из горла у нее непроизвольно вырывался звук. Его взгляд метнулся к ней.
— Все нормально. — Эмили притянула его к себе.
Она ощутила его эрекцию, и на мгновение ее охватила паника. Эмили не была девственницей, но прошло уже много времени, и сейчас все было по-другому. Ее тело наполнилось крохотными звездочками, и она вспомнила, как все бывает. Через брюки сжала его выпуклость, и Джереми хрюкнул. Ей понравился результат. Она сжала еще раз.
Его же рука искала вход ей под юбку. Эмили слегка приподнялась, расстегнула молнию и одним движением стянула вниз всю мешавшую ему одежду. Его пальцы проникли ей между ног, и она тихо вскрикнула. Джереми заколебался. Ей захотелось отодвинуть его руку и вогнать его в себя. Она высвободила его из брюк. Он зарылся лицом ей в плечо. Его пальцы нашли ее. Поза была неудобной, у нее получалось только сжимать и разжимать руку. Но то, что она чувствовала в руке, вызывало приятное удивление. По ее ногам прокатилась вибрация. Застучали зубы. Эмили почти смеялась, но знала, что смеяться нельзя, это к добру не приведет. Джереми застонал. Она проигнорировала это предупреждение, и он кончил ей в руку. Кончил молча. Эмили возликовала. Движение его пальцев убыстрилось, и она почувствовала, как ее поднимает волна торжества. Ее ноги дернулись только один раз.
Эмили лежала неподвижно. Джереми тяжело дышал ей в ухо. Она ощущала запах их пота. Через минуту он поднял голову. Эмили разглядела эндорфины в его зрачках. Он скатился с нее, лег на бок. Она вытерлась углом простыни и опять замерла рядом с ним. Он молчал. Она рассматривала потолок примерно двадцать минут или полчаса, пока его дыхание не стало ровным и мерным, как у спящего, и, после того как это стало безопасно, обняла его.
На следующий день Эмили пришла в класс, и никто ни о чем не догадался. Это было ее тайным сокровищем. Она села на задний ряд и подумала: «Я переспала с Джереми Латтерном».
Сейчас шли «Субвизуальные методы», предмет, который ей очень нравился, но Эмили витала в облаках. Иногда ей казалось, что она ощущает его запах. Возможно, часть его все еще оставалась на ней. Ей нравилась эта мысль.
Неожиданно Эмили подумала: «Он тринадцатый». Она захлопала глазами. Девушка не знала, откуда пришла эта мысль. Раньше она размышляла над тем, к какому сегменту принадлежит Джереми, и решила, что к девяносто четвертому. По поведению он соответствовал почти полностью, она внимательно за ним наблюдала. Но сейчас Эмили чувствовала, что все совсем не так. Девяносто четвертый был прикрытием. А Джереми принадлежал к тринадцатому.
После уроков Эмили решила принести ему слаш. Она знала: всю вторую половину дня Джереми будет корпеть над учебниками, и у него не останется времени для нее. Она не будет мешать ему и требовать от него внимания. А вот слаш она ему принесет.
По дороге к выходу Эмили заметила, что дверь кабинета Элиота открыта. Девушка заколебалась. Она не виделась с ним уже несколько месяцев и с нетерпением ожидала его очередного визита, но конкретно сейчас у нее не было желания общаться с ним. Потому что, вполне вероятно, Элиот может что-то почувствовать. Но тут он вышел из своего кабинета, и Эмили поняла, что отступать поздно.
— Ау! — сказала она. — Вы заняты? У вас деловой вид.
— Да. Уезжаю. Но можешь проводить меня.
— Ладно. — Эмили догнала его. Они шли в молчании. Она вдруг перестала дергаться, что Элиот обо всем догадается, и даже немного расстроилась, что он сразу не догадался. — Как жизнь?
— Как жизнь?
— Да.
— Жизнь прекрасна.
— Это прекрасно. — Впереди группой стояли мальчишки и о чем-то болтали; они намеренно делали вид, что не замечают Элиота, но когда тот подошел поближе, они выпрямились и подобрались. Элиота в школе уважали. Считалось, что он так редко ведет занятия, потому что его присутствие требуется в других местах, где творятся таинственные и крутые дела. — Я тут думала над своим именем. То есть над тем поэтическим именем, которое возьму себе, когда закончу школу. Я решила, что мне хочется быть Эмили Дикинсон.
— Ты не сможешь стать Дикинсон.
— Я могла бы сохранить свое имя. У нее потрясающие маленькие поэмы о смерти. Она в буквальном смысле единственный поэт, которого я не ненавижу.
— У нас уже есть Эмили Дикинсон.
— А…
— А еще выпускникам не присваиваются имена знаменитых поэтов, — сказал Элиот. — Ты будешь тем, о ком никогда не слышала.
— А есть список, из которого можно выбрать?
— Нет.
— С вами, ребята, так трудно. — Они вышли на крыльцо и спустились по ступенькам. — Ладно, до встречи.
Он остановился.
— Ты более радостная.
— Что?
— Ты выглядишь счастливой.
Эмили пожала плечами.
— Сегодня замечательный день, Элиот, что еще вы хотите от меня услышать? — Он промолчал. — Вы должны бы быть более догадливы, — сказала она и пошла прочь.
Он собирался окликнуть ее, Эмили это чувствовала. И тогда сразу обо всем догадался бы. Но он не окликнул, и напряжение отпустило ее. Подходя к воротам, Эмили уже мурлыкала себе под нос какую-то песенку.
Она купила два слаша и на обратном пути едва не попала под машину, когда переходила дорогу. Одной рукой прижав стаканы к груди, другой постучалась в дверь Джереми. Он выглянул в щелочку, но она бедром распахнула дверь настежь.
— Пора освежиться!
Он посмотрел на слаши. Его радость была не так велика, как она рассчитывала.
— Спасибо, Эмили, — сказала она.
— Спасибо.
Девушка поставила стаканы на стол и спиной привалилась к стене. Она собиралась отдать ему напиток и уйти, но сейчас уходить ей расхотелось.
— Как продвигается учеба?
— Медленно.
Эмили кивнула.
— Оставляю тебя с нею наедине.
— Спасибо.
— Если только у тебя нет желания сделать перерыв. — Она изогнула бровь.
— Это не должно повториться.
— Что не должно?
— Ты сама знаешь. — Его голос упал почти до шепота. — Зря мы это сделали. Вернее, мне не следовало это делать.
— Ладно, я прощаю тебя. — Хотя Эмили и пыталась перевести все в шутку, ее сердце ухнуло куда-то в желудок. Ведь она знала, что это неизбежно, не так ли? Она практически сама спровоцировала это. Но сейчас ей стало противно.
— Если они узнают, меня исключат.
— Нас обоих.
— Да, но… — Джереми постучал пальцем по стопке книг. — Это мой последний экзамен. Я не имею права провалить его.
Она пристально смотрела на него.
— Ты же понимаешь, да? Я обязан сдать его. Прости.
— И ты меня прости, — сказала Эмили.
— Ты очень хороший человек…
Она вылила на него свой слаш. Красный сок с ледяной крошкой водопадом обрушился Джереми на голову, брызги попали на учебники и тетради. Он замер, обтекая. Выйдя, Эмили с грохотом захлопнула дверь.
Она играла в футбол, но настроения играть не было. Она стояла на площади ворот и не бегала за мячом. Сашона, игравшая в команде соперника, решила извлечь выгоду из ее апатии и сконцентрировала свои атаки на фланге Эмили. Один раз, пробежав мимо безучастной девушки и забив гол, она на обратном пути потрепала ту по голове.
В следующий раз Сашона запулила мяч прямо в нее, но промахнулась, и Эмили решила спустить соседку с заоблачных высот на землю. Она бросилась на перехват и по тому, как окаменело лицо Сашоны, поняла, что нужно ждать толчка плечом. У нее на языке вертелось одно слово, одно из слов внимания, которые она нашла в комнате Сашоны. Кассонин. Такое вот было слово. Его хватит на то, чтобы нанести Сашоне удар в мозг и затормозить ее на несколько мгновений, чтобы успеть сбить ее с ног, и она воспользуется им, потому что она не воспользовалась этим же словом с Джереми, хотя и могла бы, потому что он, как и Сашона, был тринадцатым. «Кассонин, сука. — Ее обуяла жажда крови. — Сейчас получишь».
Они сцепились. Когда Эмили поднялась с травы, Сашона уже бежала на свою половину поля, потрясая кулаками. Эмили бросилась вдогонку, но Сашона успела забить гол.
— Черт, — сказала Эмили, а Сашона расхохоталась.
Ей хотелось побыть одной, поэтому, вместо того чтобы идти в раздевалку, Эмили пошла к воротам. Уже подходя к ним, она услышала позади себя шаги. За ней бежал Джереми.
— Эм! Подожди! — Она не хотела ждать, но одна маленькая, глупенькая часть ее подумала: «А вдруг он передумал?» Джереми подбежал, тяжело дыша. Он успел помыться и надеть чистую рубашку. Его щеки были пунцовыми.
— Давай не будем заканчивать вот так…
— Как?
— Мы два года были друзьями. Я не…
— Ха, — сказала Эмили, как только услышала слово «друзьями», и пошла вперед.
Он затрусил рядом.
— Ты не должна никому рассказывать. — Она промолчала. — Тебя исключат. Они так уже делали. Они отправят тебя домой, черт побери.
— А ты попробуй меня заставить, — сказала Эмили. — Повлияй на меня своими словами.
Джереми остановился. Когда она дошла до ворот, он прокричал:
— Как ты посмела?
Эмили вздрогнула, потому что в его голосе звучала ярость, но продолжала идти дальше. Разве он не понимает, что она не собирается ни в чем обвинять его? Ей очень хотелось, чтобы он хоть что-нибудь почувствовал.
— Вернись! Вернись! — Движение было плотным, но ей удалось пробраться через машины на другую сторону улицы. Кто-то загудел. Она обернулась и увидела, что Джереми вышел из ворот на улицу. — Не смей никому говорить!
— А ты заставь меня.
Он ступил на проезжую часть. Эмили вдруг вспомнился Бенни в Сан-Франциско, какой он был забавный и добрый, пока она не перегнула палку.
— Стой, — сказала она. Джереми знает ее. Он знает, какой у нее сегмент. Он заканчивает школу, и ему под силу заставить ее делать то, что ему нужно. — Прости! Я не скажу.
Джереми уже преодолел половину проезжей части и остановился на разделительной, багровый от гнева. Дождавшись, когда проедет машина, он бросил взгляд вправо и побежал к ней. Эмили закричала:
— Кассонин!
Его голова дернулась. Джереми замер. На мгновение он стал ребенком. Потом пришел в себя. Эмили увидела в его глазах и шок, и ярость, и страх. Ее ошеломило его лицо. И тут его сбила машина. Она завопила, но не слышала свой голос за визгом покрышек.
Эмили хотела поехать в больницу, но ее не отпустили. Она была вынуждена сидеть в общей комнате, в той самой, где Шарлотта проводила с ней собеседование в день ее приезда в школу. И на том же самом стуле.
Наконец вошел Элиот, одетый в длинное пальто. Она открыла было рот, собираясь спросить о Джереми, но увидела ответ в его глазах. Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
— Расскажи мне, что случилось.
Эмили помотала головой, отказываясь смотреть на него. Элиот приблизился к ней, взял ее за подбородок и заставил поднять на него взгляд.
— Нет, — сказала она и зажала уши.
Он отвел ее руки и заговорил, и ее сознание уплыло прочь. Когда Эмили пришла в себя, он сидел на стуле напротив, и вид у него был мрачным. Она закрыла рот и сглотнула. В горле саднило.
— Твое пребывание в школе окончено, — сказал Элиот.
— Пожалуйста, не прогоняйте меня. Умоляю.
Он встал. Эмили снова расплакалась, однако в его взгляде не промелькнуло ни капли жалости. Элиот вышел.
Представители полиции утверждают, что ученик, которого в пятницу насмерть сбила машина на Монтбери-авеню, в час пик переходил проезжую часть в неположенном месте, там, где нет светофоров и пешеходных переходов.
Как сообщают инспекторы дорожного движения, водитель, 39-летняя женщина из округа Орандж, ехала с разрешенной скоростью.
В связи с тем, что недавняя трагедия — не первая на этом участке улицы, жители микрорайона наверняка вновь обратятся к властям с требованием установить на этом месте светофор или оборудовать пешеходный переход. В соответствии с Президентской программой по обеспечению безопасности населения Департамент транспорта включил работы по переустройству данного участка в свой план еще в прошлом году, однако местная оппозиция выразила несогласие с таким решением, и дело застопорилось.
Погибший мальчик был учеником выпускного класса в школе для особо одаренных детей Уильямсбурга.
Пикачу — существо из серии игр, манги и аниме «Покемон».
Amway (сокр. от англ. American Way of Life — «американский образ жизни») — американская компания, занимающаяся производством и продажей средств личной гигиены, бытовой химии, косметических средств, биологически активных добавок к пище и др. Для продвижения товаров используются технологии прямых продаж и сетевого маркетинга с многоуровневой системой компенсаций.
Слаш — прохладительный напиток, известный также как «фруктовый лед».
Автор имеет в виду европейский футбол, именуемый в США «соккер».
Фратернизация — чувство братской любви к кому-либо.
Быт. 4:1.
ЭЭГ — электроэнцефалография.