Можно было стелить постель и пользоваться, что я и сделал. Жить на половине мертвеца, мне, почему-то не хотелось. Там даже постель осталась разобранной и со смятыми следами на простынях от тела. Может он там и окочурился?
Я сам себе постелил постель и почувствовав, что устал, прилёг на перину. Через пять минут к окутавшей меня перине присоединился такой же мягкий сон.
Разбудило меня щекочущее нос перо. Я некоторое время морщился, но спеша шевелиться и прерывать сон, потом пару раз попытался убрать перо от носа, но не нашёл его, чихнул, открыл глаза и увидел улыбающееся лицо царевича.
— Аха-ха! — захохотал он, сгибаясь и хлопая себя по коленям, обтянутым в тонкие «лосины» и торчащие из пузырящихся «шортов», привезённых русскими послами из Англии.
Царю дарить одежду было не принято, а царским детям — да, сколько угодно.
— Ты во что вырядился? Что за жабьи пузыри?
Царевич «надулся», улыбка превратилась в поджатые губы, касающиеся сморщенного носика.
— Ну тебя! Не дражнись! Мамка не отпускала к тебе на улицу, если я не одену.
— А отцу понравилось?
— Тятя не видел, он с англицким послом разговоры разговаривает.
— О! А который теперь час?
— Вечерню отстояли.
— О, мля! — выругался я. — Надо же! Заспал! Перина эта!
Царевич снова засмеялся.
— А говорил, спать не будешь.
— Находился тут по комнатам. Видел, какие хоромы?
— Видел. Пока тебя нашёл, чуть не заблудился. В перине-то тебя не видно.
Я с трудом выбрался из высокой постели. Ну, да, царевич со своего мелкого роста, мог меня и не разглядеть.
— Слушай, — воскликнул он. — Там книги какие-то чудные! Вроде на латыни писаны, но о чём написано не разумею. Пойдём посмотрим?
— Пошли, только отолью сначала, — сказал я.
В туалете царевич пронаблюдал, как я сделал нужное малое дело, как слил «это дело» ковшом воды, как набрал в ковш и налил воду в медный таз, как сполоснул в тазу ладони.
— Ты прямо, как мой батюшка. Тот тоже руки раз за разом моет. Даже после посольских грамот. Только таз у него стоит серебряный, и целовальник кувшином сливает на руки, а другой целовальник рушник подаёт, для вытирания.
— У меня целовальника нет. Да и не нужен он мне. Сделаю тут самолейку. Сама вода будет литься, когда захочу. Поможешь?
У царевича «вспыхнули» любопытством глаза.
— Помогу. А сейчас пошли к книгам, а?
Пройдя в зал, мы, став в центре, погукали в нём, прислушиваясь к эху, а я ни с того ни с сего вдруг вытянул чистым детским голосом:
— А-а-а-а-а-а-ве-е мари-и-и-и-ия! Гра-а-а-а-а-ация пле-е-ена!
— Ни хрена себе! — изумлённо выругался царевич. — Ты пуще нашего кремлёвского певчего тянешь. Спой ещё раз.
Я, удивляясь сам себе, ибо не пел от слова «ни разу», и слова-то только сейчас «вспомнил». Понимая, что внутренний «демон» подшутил надо мной, выставив перед царевичем, я поморщился, но решил, что хуже уже не будет. Да и самому стало интересно, что получится. Откашлявшись, я запел «Аве Мария» сначала и пропел.
Во мне звучал голос итальянского певца Лучано Повороти и я понимал, что это голос из будущего, и этот голос мне нравился. Подражая ему, я тянул и пытался добавить в голос вибрацию. Получилось у меня плохо, ноты «плавали», но царевич снова сказал, не раз слышанное от меня слово:
— Охренеть! Надо матушке показать! Споёшь для неё?
— Может не надо? — спросил я голосом безнадёги.
— Надо, Федя! Надо! — усмехнулся царевич, снова используя мою фразу из какого-то будущего «кино». Что такое «кино», я тогда не понимал.
Вспоминая сейчас те первые дни моего осознания себя человеком из другого времени, я понимаю, что вёл себя абсолютно неправильно. Надо было сидеть у отца «за пазухой» и тихо «расти над собой», набирая статус среди сверстников и сбивать свою команду. Но ведь это было так скучно, с моими, вдруг свалившимися на меня, знаниями и умениями.
Да и «демон» во мне вёл себя излишне «скромно». Ему не хотелось подавлять волю ребёнка, пугать меня и вмешиваться в исторический ход событий. А жаль. Может быть и не произошло того, что произошло довольно скоро. Однако, честно говоря, я не знал, как бы отреагировал мой ум, если бы я понял и «увидел», что ожидает дальше страну. Скорее всего моя психика не выдержала бы. Я стал бы просить царя Ивана Васильевича, никого не убивать и скорее всего бесследно сгинул бы в кремлёвских или Слободских казематах.
Тогда же я, готовый исполнить песню и царице, и царю, лишь пожал плечами, подумав, что нужно поучиться пению. Однако гармоническое и многоголосое пение, называемое «латинянским», было здешними попами запрещено и искать учителей нужно было у фрязинов, то есть — итальянцев, а лучше у венецианцев. Сделав себе зарубку на память: «попросить об этом деда, чтобы привёз венецианца из Кафы», я дёрнул царевича за рубаху.
— Пошли книги смотреть!
Книги и впрямь оказались странными. То что я принял за латынь, которую я знал не очень хорошо, но достаточно, чтобы читать в оригинале древние тексты, оказалось зашифрованной латинскими буквами писаниной. Шифр, скорее всего, был основан на замене одних букв другими, и книги можно было бы и прочитать, напрягши ум, но я благоразумно предложил Ивану отнести книги царю. Тот согласился, стал листать третью книгу и наткнулся на листок тончайшей бумаги с очень знакомым мне шрифтом, тоже напоминавшим латынь. Это был языком Шекспира.
Текст начинался странным словосочетанием: «Thou thinkest», то есть — «ты думаешь». Потом я вспомнил, что это грубая форма местоимения — «ты». Не «вы», а именно — «ты». Далее по тексту: «Ты думаешь, что спрятался от нас в крепости русского царя и мы не найдём тебя? Ты ошибся. Отдай нам свои записи, за которые мы заплатили тебе деньги, и живи спокойно. Иначе ты умрёшь».
Третья книга была исписана едва ли на половину. Я называю их книгами, потому, что рукописные листы были упакованы в переплёт из плотного картона обтянутого кожей. Конечно же, это были не книги, а скорее тетради или блокноты, для личных записей, но все такие вещи называли «книгами».
— Ты прочитал? — удивился царевич. — Я видел, что ты прочитал! О чём тут? Что это за язык?
— Это английский, — нехотя сказал я. — Они угрожали ему.
— Кому? — глаза царевича округлились.
— Фрязину, что тут обитал.
— Кто угрожал?
Я пожал плечами.
— Надо скорее сообщить о твоей находке царю. Но не надо показывать это другим. У убийц могут быть подручники среди наших. Можешь тихо и спокойно, не бежа, дойти до дворца и позвать сюда царя?
— Так он с английским послом… Я же говорил тебе.
— Да плюнь на него! — махнул я рукой.
— На кого? — удивился Иван.
— На посла. Прорвись к царю и на ухо скажи ему, что я зову. Может это пригодиться ему при переговорах.
— Тятя заругает, — покачал головой царевич.
— Вали всё на меня, — скривился я и вздохнул.
Знал бы я, сколько за тем свалится на меня бед. Не надо было торопиться, но меня вдруг что-то толкало на поступки. Теперь я понимаю, что «что-то» это был сидящий во мне «демон», но тогда мне казалось, что это я сам принимал решения.
Иван сначала вышел, а потом всё-таки побежал во дворец, забыв про мои наставления. Увидев его «сверкающие» подошвы и бегущих за ним охранников с бердышами, я едва не плюнул на пол, но, под взглядами стоящих на крыльце других охранников, сдержался.
Как рассказывал потом Иван, впускать его в царскую посольскую палату не хотели. На входе дьяки и бояре просто встали стеной, через которую малолетний царевич не смог протиснуться физически. Тогда Иван разорался так, что царь был вынужден обратить на этот шум внимание и царевича впустили.
— Чего тебе неймётся? — спросил грубо отец
Тот подбежал к царю ближе, забрался на возвышение на котором стоял трон и заставил царя склонить к нему ухо. Выслушав сына, царь подозвал дьяка и сказал прекратить «аудиенцию». Английского посла выставили. Только переоблачившись в обиходные одежды, а это долгая история, царь выдвинулся ко мне.
— Что случилось, Фёдор? — спросил Иван Васильевич. — Что ты нашёл? Что за книги?
Я покосился на царевича и показал ему кулак.
— Не я нашёл, государь, а царевич. Вот в этой книге лежит интересный листок, где написано следующее…
Я прочитал написанное, царь нахмурился. Взял книгу пролистнул.
— Чудная латыница. Тайнопись?
— Похоже, об этих записях и пишут в записке.
— Английские буквицы, — задумчиво проговорил царь. — Ты и на английском читаешь?
— А я не говорил разве?
— Да, вроде, говорил. И почерк какой-то знакомый. Надо поднять их записки и сравнить. Если сойдётся, беда-а-а. Ричард Ченслер писал, потом этот, как его… А, бес с ним! А! Энтони Дженкинсон! Посол то новый! Рубить головы сейчас, Федюня, совсем не с руки. Вот ты задал мне, Фёдор, задачку! Посложнее, чем про стрелецкие деньги. И что тебя в эти книги потянуло заглянуть?
— А в чём дело, государь? Можешь объяснить, почему им головы нельзя рубить?
Царь усмехнулся.
— Сие есть тайна великая. Ну, да ладно! Заманили мы англичан в Архангельск картой ложной, по которой вроде, как путь в Индию можно найти. Ещё при отце моём царе Василии, послы показывали сию карту в Ватикане. В семь тысяч тридцать первом году посол Дмитрий Герасимов, продемонстрировал карту прохода в Индию и Китай по северному морскому пути и далее речными дорогами через Обь и Иртыш. Потом сию обманку он показывал немецким купцам в Аугсбурге. Там он встретился с известным исследователем морских дорог Себастьяном Каботом. Тогда не случилось заманить к нам германских торговцев, да и не надеялся отец на это. Заманивали англичан. У тех везде свои шпигуны, даже в Ватикане, вот они и клюнули на нашу карту.
В семь тысяч пятьдесят седьмом году Каботу получилось соблазнить в Лондоне купцов. Он основал вместе с ними Торговую компанию, а в 59 году в Архангельск приплыл Ченслер. Путь в Индию он, конечно не нашёл, зато нашёл кому продавать свои товары. Вот с тех пор и торгуем. Они, конечно, шпионят, с нашими врагами сговариваются, но, главное, что они нам медь, железо, свинец возят, сабли, сбрую.
— Тебя травят, — вставил я.
Царь нахмурился. Торговля с Англией — дорогого стоит, Федюня. — Даже ежели я помру от их яда, торговать с Англией не перестану.
— Так и не надо. Зачем рвать торговые отношения. Просто, думается мне, что и им такие условия, какие предоставил им ты, никто не даст.
— А какие я им дал условия? — спросил царь и хитро посмотрел на меня.
— Свободные. Без пошлинные. Так ведь?
— Так, да не так. Без пошлины только ежели оптом торговать, через казну и в долг. А ежели на торжище, то с пошлиной.
— Вы, кстати, им в долг не давайте. Англия далеко… Товар уедет, не найдёте правды.
Царь прищурил один глаз.
— Речи твои зело разумны, Фёдор. А то, что я рассказал, понятно ли? Не утомил?
— Нет, государь. Очень интересно и полезно.
— И что же ты понял? — хмыкнул Иван Васильевич.
— Что понял? Понял, что царь Василий с помощью послов своих заманил в Архангельск английских купцов, которые хотели найти сторонний путь в Индию и Китай, чтобы возить оттуда шёлк и пряности.
— Про пряности и шёлк я ничего не говорил, — улыбнулся царь.
— А мне и не надо, — улыбнулся и я. — Сам догадаюсь.
— Эх ты, догада.
Царь снова растрепал мою шевелюру.
— Спасибо, что книги нашли и записку. Проведём дознание. А губному судье голову откручу, что обыск здесь не учинили.
— Только сейчас, не присылай их сюда, государь. Я сам тут всё перерою. Но ежели клад найду, а он тут точно есть, клад останется мой, ладно?
— Ладно-ладно. Ищи сам. Но все записки и книги, ежели найдёшь, то моё, договорились?
— Договорились, государь.
— А он ещё и поёт лучше нашего певчего, — вставил, уставший нас слушать, царевич.
— Вот паразит малолетний, — подумал я.
Однако царь махнул на слова сына рукой.
— Не понесу книги. Пусть тут полежат. Когда стемнеет, пришлю твоего дядьку Василия.
— Ты знаешь, государь, в таком деле не доверял бы я никому.
Царь хмыкнул.
— А как тогда?
— Я всё одно за своими вещами во дворец пойду. Вот в мешки книги и положу.
— Гляди, смеркается уже. Заспал сегодня вечернюю службу? — усмехнулся царь.
— Заспал, — вздохнул я.
— Не суди, судим не будешь, — нравоучительным тоном произнёс Иван Васильевич и перекрестился. Пошли Ванятка, мамка нас заругает.
Я почесал затылок и решился.
— Может ты погодил бы? Ещё разговор есть.
Иван Васильевич вскинул брови и толкнул зевающего царевича к выходу.
— Беги в мамкины палаты, сынок.
— До завтра, Иван Иванович, — сказал я.
— До завтра Федюня, — попрощался царевич и выбежал из моих хором.
— Потом поучу его, по отчеству ко тебе обращаться, — сморщился царь.
— Надо ли? — дёрнул плечами я. — От лукавого это. На людях — да, а между собой…
Царь почесал в бороде.
— Может в баню пойдём? — спросил он. — Что-то употел в одеждах парчёвых…
— Книги сначала надо перенести к тебе. Завтра давай?
Теперь пожал плечами царь.
— Давай завтра…
Он ждал, когда я сам начну и это меня порадовало. Царь начинал мне доверять.
— С этим Ченслером случилась у меня следующая оказия. Бежал я от тебя порты переодевать. Испужал ты меня, было дело, и натолкнулся на поезд посольский. А на против ворот дедовых остановился возок и кто-то выкинул из него записку и сказал «отнеси деду». Я схватил её отнёс домой переодел порты и вернулся в разрядный приказ.
— А записка? — хищно осклабившись спросил царь.
— На постель свою бросил, когда переодевался, и забыл, там и оставил.
— Это когда ты дьяка за руку поймал, с мытьём имён?
— Ага. И деду про ту записку рассказал. Он как вскинется, да как побежит в усадьбу. Мне чуть руку не оторвал. Прибежали он схватил пакет, за кинжал и на меня. Едва не зарезал. Да упал я без сознания и об пол головой бахнулся.
— Вот же ж стервец. Неподкупная блядь! — выругался царь.
— Извини, государь. Запугал он меня тогда. И взял с меня слово такие записки и впредь носить и назвал имя Ченслера. Тогда-то я Ченслера не знал. Я затребовал аж четыре рубля в год и встречу с англичанином. Думал, разведаю, и тебе расскажу. А потом уехал сюда и встретил Ченслера тут. Он хотел со мной поговорить, но я, увидев его, стражникам поручил никого до меня не допускать. Потом он уехал. Вот так. Извини, что сразу не сказал.
Царь снова потрепал мне волосы.
— Что ж они ему так нравятся? — подумал я. — До лысины так и сотрёт.
— Ништо-ништо, Фёдюня. Знаю я, что Ченслер крутит с моими ворогами, но чтобы дед твой…
— Ты убьёшь его? — спросил я сдавленным голосом.
— Не сейчас, не сейчас, — задумчиво произнёс царь. — Он мне пока ещё нужен. Приглядим за ним. Спасибо тебе, Фёдор.
Царь ушёл, а я ещё долго сидел на стуле в трапезной убитого фрязина и думал, куда меня несёт по течению реки под названием «жизнь».
Только когда солнце на половину спряталось за стену кремля, я подхватил мешки, в которых лежали перины, сложил в них книги и вышел из своих хором. Оставив одного охранника у запертой на замок двери, я в сопровождении другого, отправился во дворец. Там, передав книги Ивану Васильевичу, я забрал свой тюфяк и подушку, сложив их в мешок, личные вещи и шагая уже по темноте, вернулся в свой новый «дом».
Радуйся, Мария,Благодати полная.Мария, благодати полная,Мария, благодати полная,Радуйся, радуйся, ГосподьГосподь с Тобою,Благословенна Ты между женами,И благословен,И благословен плод чрева,Чрева Твоего, Иисус.Радуйся, Мария!