Рот Ивана Васильевича удивлённо приоткрылся.
— Откуда это у ямчужного мастера такое богатство?
— Да, похоже, не его это клад, а того, кто в этих хоромах до него жил.
— Жили там много кто. После матушки, там твои сродственники Захарьины-Юрьевы обитали, пока не отстроили себе терема. Матушка старый дедов дворец сломала, начала строить этот, а жила в тех хоромах, пряталась, боялась, что отравят. Она, говорят, не любила высоких теремов и чужих людей во дворце. Да всё одно не убереглась.
Он покрутил монеты.
— Се наградные корабелы. Я по сию пору такими одариваю правых людей. Честь великая такой иметь, а ты, вона… Много в том кладе?
Я показал руками.
— Вот такой котелок.
— Много. Это, небось, тысяча штук. Даже у меня столько уже нет. Что будешь делать с богатством таким?
— В казну сдам, а ты дашь мне взамен серебра?
— Столько и серебра много. Пол Москвы купить можно. Зачем тебе столько серебра? Ограбят поди. Оставь в казне, и бери, когда потребуется.
Царь хитро смотрел на меня и улыбался. Я же посмотрел на царя серьёзно.
— Ты, государь, сначала дай серебро, чтобы я подержал его в руках, а потом я его верну в казну.
Царь хмыкнул и жестами обеих рук подозвав меня ближе, положил мне свои тяжёлые руки на плечи и посмотрел в глаза.
— Привыкаю я к тебе, Федюня. И привыкаю к чудесам, что вокруг тебя деються. Этот клад по праву мой, потому что найден в моих хоромах. Да и спрятан моей матушкой. Ты ладно сделал, что сказал о нём, ибо утаив, преступил бы закон. Ежели бы ты нашёл его в поле или бору, тогда, да. Он был бы твой. Нет такого закона клады не копать. Однако донесли бы на тебя и воеводы мои клад бы отобрали.
Царь рассмеялся.
— Зело радеют они о государевой казне.
Я «повесил нос».
— За честность твою награжу я тебя серебром. Не полным котелком, конечно же, трети тебе хватит. Тут… Рублей десять будет. Куда тебе больше? Жаль, мал ты, а то наградил бы и корабельником, что бы ты на груди носил.
Я несколько обиделся на то, что меня обделили в серебре, но услышав про «медаль на пузо», воспрянул духом.
— А ты грамоту напиши, что одариваешь меня и серебром и золотом. Я когда подрасту, в казне получу.
— Ладно, напишу грамоту. А теперь ступай с рындой и передай ему остальное золото. Семён! — крикнул царь.
Рында приоткрыл и заглянул в дверь.
— С ним пойдёшь, принесёшь, что он даст.
— Слушаю и повинуюсь, государь.
— Я с ним вернусь, — сказал я. — Мало ли…
Царь рассмеялся и потрепал меня по голове.
— Постричься, что ли на лысо? — подумал я. — А с другой стороны… Как тогда царь станет проявлять своё расположение? Похлопыванием меня по лысой голове? Не-не… Уж лучше так.
Мы с Семёном вернулись в подвал моего дома.
— Погоди немного, — попросил я, а сам прошёл вовнутрь.
Вытащив из печи медную проволоку, снятую с котелка, обдал её водой и снова завязал, закрепив крышку.
— Тяжёлый, — покачал головой Семён, взвешивая котелок в руке. — Что тут?
— Извини, Семён Яковлевич, не велено говорить.
— Ну, не ямчуга, же?
— Меньше знаешь, лучше спишь.
— Старый котелок, — задумчиво произнёс рында-сын боярский и вдруг, словно прозрел. — Неужто клад нашёл?
— Ага! Золото-бриллианты! — сказал я и хмыкнул. — Пошли уже, государь ждёт!
Государь от увиденного богатства не возбудился, а лишь ткнул в него пальцем и сказал:
— Считай!
И высыпал всё богатство на ковёр, с благостной улыбкой прислушиваясь к золотому перезвону, я принялся считать, выставляя монеты столбиками по десять. Всего в кладе оказалось три тысячи триста десять монет. Ещё раз пересчитав столбики, я хотел их ссыпать обратно, но Царь остановил меня.
— В том сундуке возьми бумагу вощёную и заверни так же, как и прочие лежат.
Я приоткрыл сундук и ахнул. Вот где настоящее золото и бриллианты! — подумал я.
В сундуке, разделённом на небольшие отделения, лежали «конфетные батончики», замотанные в вощёную бумагу. Рядом лежали обрамлённые в золото и серебро самоцветные каменья и «просто» золотые украшения.
— Ух, ты! — не выдержал я, и моя рука самопроизвольно потянулась к груде колец.
— Ха! — усмехнулся царь. — А я уж, грешным делом, подумал, что не интересуют тебя блага земные. Ан, нет, живой ты, Федюня, человече. Не юродивый.
— Извини, государь. По глазам больно ударило солнечное мерцание каменьев.
— Ха-ха! И какое сильнее всего?
— Вот это, государь, — показал я на маленький, как раз на мой указательный палец, перстенёк.
Царь покрутил из стороны в сторону головой и странно скривил лицо.
— Вот, ведь! Бывает же!
Он подумал, почесав бороду.
— Ладно, бери! Хотел сыну подарить, как подрастёт. Но, нет! Другой ему подарю! Может хоть у него судьба иная случиться! Бери!
Я не стал «ломаться», а цапнул золотой перстенёк с рубином и насадил его на палец. Бли-и-ин, как классно он засверкал в солнечных лучах!
— Ты про бумагу-то не забыл? — просил, усмехаясь государь. — Оберни корабельники-то. И сложи в сундук.
Я быстро освоил мастерство скрутки «батончиков» и переложил их в царские закрома.
— Котелок себе возьми, пригодиться.
— Можно я снова Семёна возьму? Хочу перенести свои вещи в «лабораторию».
— Как ты сказал? — удивился Иван Васильевич.
— Лаборатория. Ты ведь сам так называл. И ещё про какое-то стекло говорил…
— Вот ты слухач какой! И что ты про стекло слышал?
— Ничего, государь. Только, то, что привезли.
— Да-а-а, Федюня, — покрутил царь головой. — От тебя не спрятаться, не скрыться…
— Листья жёлтые, скажите, что вам сниться, — продолжил мысленно я и спросил. — Что за стекло? Там нет стекла.
— Стекла там нет. Оно у воеводы Данилы Романовича во дворе, в ящиках и соломе. Шары стекольные для бомб. Мастер, что тут был отравлен, придумал, а мы понаделали, привезли. Теперь вот в Москву надо везти к пороховщикам.
Я почесал голову.
— Мне бы серу, уголь и огнепроводный шнур… Я бы намешал порох и сделал бомбы.
— Да ну тебя, Федюня, — махнул на меня рукой царь. — Ты уже совсем себя возомнил!
Царь смотрел на меня скептически.
— Ты порох-то в глаза видел?
Я утвердительно кивнул головой.
— А делал?
Отрицательное вращение.
— Ну, вот! А собираешься! Знаешь сколько порохов разных? На пищали один, но пушки другой, на бомбы — третий. И на разные пушки — тоже разный.
Я пожал плечами.
— Как хочешь, государь. Но я знаю, как делать порох для бомб.
Царь долгое время разглядывал меня, как странную зверушку.
— Опять скажешь, грек показал?
— Не скажу. Ямчуг, сера, уголь.
— А пропорции?
— Воевода же знает, как мешать зелье для ружей и пушек?
— Ну, знает, — неохотно согласился царь.
— Ну, так вот. Пусть скажет. Просто в смесь для пушек надо добавить ямчуга.
Я пожал плечами.
— Найду пропорцию. Там подвал глубокий с каморами. В нём и буду пробовать взрывать. В кружках намешаю пороха и подожгу. Делов-то…
— Делов-то, — передразнил царь. — А как взорвёшься и завалит тебя?
— Одну камору укреплю…
— Нет. Не гоже так. Бомбы собирать — собирай, а испытывать будешь у реки за Слободой. Там обрыв. Вот с него и кидай бомбы. А то ещё взорвёшь нас всех. Тут храмы и терема возводят, а ты землю трясти начнёшь. Порушишь всё.
— Твоё слово, правое, государь. — склонил голову я. — Серу и уголь дашь?
Иван Васильевич развел руками.
— Бомб надо не десять и не сто… Хотя бы тысячу. Управишься ли?
— Помощников ежели дашь, тогда управлюсь!
Царь сокрушённо махнул рукой.
— Дам и серу, и помощников! Что с тобой сделаешь? У воеводы спросишь.
— Тогда я пошёл?
— Ступай уже!
И я ушёл. Взял в помощники рынду Семёна Яковлева и перенёс с его помощью мои пожитки, сыры и котлы с котелками. Три раза ходили. Бронзовый котелок вызвал у Семёна особое любопытство.
— Что ты в нём носишь туда-сюда?
— Сыр, — посмеялся я, открывая крышку.
— Ага, сыр! А сюда, что несли тяжёлое, словно свинец или золото.
— Ладно… Открою секрет, а то помрёшь ещё в муках. Серебро в нём было жидкое. Знаешь такое?
— Это которым золотят купола?
— И это тоже.
— Знаю, как не знать. И тута видел. Врата вон золотили по зиме…
— Ну, вот и весь секрет.
Пока управились с переносом вещей, позвали обедать. И все, кто не стоял на посту, направились в трапезную. Я там питался редко. Каждый, даже воевода, приходил со своей ложкой и миской.
Сначала выносили жареное: печень, мясо, рыбу, птицу и каши. Всего было много, а потому едоки не жадничали. После этого желающие могли похлебать щи, да мясные бульоны. Их приносили не сразу, чтобы оставались горячими. Я, если приходил питаться в общую столовую, то любил пробовать всего понемножку и так наедался, что еле доползал до постели. Но так было за прошедшую неделю всего два раза.
Когда я пришёл столоваться в первый раз, то предъявил выписку из разрядного приказа, за кем мне сидеть. Оказалось, что по ровней мне был только воевода Данила Романович. Я не понимаю, как это получилось, но знать, глянув на бумагу, даже ничего против не сказала, а просто передвинулись в сторону, освободив мне место возле воеводы. Сесть ниже ровни для меня было незазорно по малолетству, и я спорить не стал. О сем факте было вписано в дворовую столовую книгу: «… отрок боярин Фёдор Никитич…», и так далее.
Сегодня я не излишествовал, так как меня что-то сильно смущало. Какие-то мысли и видения, связанные с колодцем. Что именно, я вспомнить не мог, а потому мучался отсутствием аппетита.
Решив, что запланированное на сегодня я исполнил, я решил понежиться на перине. Уставшее и перенапрягшееся тело требовало к себе уважения. Поворочавшись и устроив тело с наибольшим комфортом, я быстро уснул, но отдохнуть не получилось. Меня замучили кошмары. Я ворочался в перине и потому взмок, как в парилке.
Проснувшись под вечерний благовест уставшим и раздражённым, я кое как оделся, доплёлся до храма и, встав рядом с воеводой, кое как выдержал службу. Храм был красив, но он меня уже не восхищал. Всматриваясь в отблески свечей на золотых окладах, мне вспомнились блики на золоте, и вдруг я «увидел» то за что на мгновение зацепился мой взгляд в колодце. Увидел, конечно же мысленно, но картинка была такой точной, что я вздрогнул и едва не вскрикнул.
Услышав последнее «Аминь!», я бросился вон из церкви, делая вид, что мне «приспичело», но уже на пол пути, я взял себя в руки и пошёл размереннее. В «лаборатории» я перво-наперво запер дверь на засов и закрыл все ставни, а их было довольно таки много. Кстати, тюфяк мы перенесли сюда и спать я в основном собирался здесь. В подвале по понятным пичинам было намного прохладнее, нежели на верху.
Несколько успокоив зуд нетерпения, я приблизился к колодцу и зажёг все свечи-лампады, которые имелись в «лаборатории». Раздевшись, я залез в колодец и спустился вниз, держась и опираясь на скобы. То, что я увидел, погрузившись по шею, заставило моё сердце затрепетать. В стене колодца на глубине около полутора метров, почти у самого дна, имелся горизонтальный лаз.
Колодезная муть уже улеглась и лаз в свете множества лапад был виден великолепно. Нырнув я пытался заглянуть в него, но уже в полуметре от проёма темнота поглощала всё.
Я представил, что где-то там в лазе должна быть воздушная полость и до неё можно было как-то доплыть. По другому быть не должно — подумал я. И я могу донырнуть, ведь я хорошо и плавал, и нырял. Мне нравилось нырять и в глубину, и на расстояние. Я убеждал себя, что мне надо нырнуть и что я смогу, но так и не убедил. Было жутко страшно, и я стал дрожать. Наверное о холода, убеждал я себя, но понимал, что дрожу я от страха. Выбравшись из колодца я долго растапливал печь, найдя не потухшие угольки, а потом долго сидел, засунув руки в топку вроде как греясь.
Спустившись ещё раз и нырнув подводу я ощупал руками проём. Он был узкий, чёрт побери. Вынырнув, я понял, что не смогу в нём грести руками, как это нужно при движении под водой. Тогда как? — задал я себе вопрос. — Как двигаться? Перебирая руками по скользким брёвнам туннеля? Это не серьёзно. Люди, сделавшие лаз, не могли быть дураками. Даже я бы не сделал так. А как? Как бы ты сделал?
Я вспомнил цепь и котелок, и подумал, что я бы сделал что-то похожее. Правильно! Верёвка! Там должна быть верёвка с узлами, а в конце туннеля воздушный мешок. Или не в конце? А вдруг не в конце, а посередине, а я проплыву этот мешок и… Тогда точно конец!
Правильно! Я бы сделал выход на верх на каком нибудь пятом узле, а дальше был бы тупик. Для слишком любопытных и нежданных гостей. Таких, как я! И что делать? Верёвка, скорее всего, идёт по дну, и как мне нащупать ещё один колодец. Точно! Там должен быть колодец! Колодец в какую-то комнату. Если бы там был туннель наружу, его бы уже давно бы нашли. Или нет?
Я прикинул направление подводного туннеля. Колодец находился почти в левом ближнем углу от входа. Вдоль дальней стены шла канализационная труба. Колодец шёл тоже в этом направлении, то есть в сторону канализации. Не может быть, чтобы он как-то соприкасался с ней или проходил ниже неё. А значит? Значит туннель не такой уж и длинный.
Наружная стена, я замерял шагами, двадцать девять метров. Значит туннель может быть длинной максимум двадцать пять метров. Тоже много, но не так уж. Я задерживая дыхание проплывал в озере метров тридцать. Но это, если плыть. С верёвкой должно было быть полегче.
Хорошо… Я прошёлся над предполагаемым туннелем. Тайная комната должна быть где-то здесь… Так-так-так… И что там в этой комнате? Ладно, что там мы узнаем потом, но как там дышать?
— Ха! — воскликнул я. — Вот оно для чего это неработающее поддувало на печке! А я думал, как прикрыть! Зачем оно?
Нагнувшись я крикнул в небольшое окошко:
— Ого!
Эхо имелось,
— Ну, слава Богу! Значит где-тот тут. Всего… Раз, два, три, четыре… Пятнадцать метров.
Я был горд собой. Я расправил плечи, и оглядел «лабораторию», но никто не был свидетелем триумфа моей логики. Вздохнув, я направился к колодцу, вытащил ведро с верёвкой отвязал его и растянул по линии туннеля. Продышавшись, я задержал дыхание и пошёл, перебирая узлы и представляя, что тяну своё тело под водой. Мне даже показалось, что я почувствовал сопротивление второй стихии. Двадцать секунд, надо считать…
Окрыленный, я спустился в колодец уже накачивая лёгкие кислородом. Не погружаясь глубоко, я подышал до того момента, что у меня от переизбытка кислорода закружилась голова. Тогда я оттолкнулся от скобы и, сделав «склёпку», ушёл в воду головой вниз.
Я сразу нащупал верёвку. Она начиналась примерно в полуметре от входа. Потянув её и почувствовав натяжение я потячнул своё тело вперёд и стал считат секунды: раз, два, три, четыре… Двадцать сказал сам себе я и пощупал скользкий потолок туннеля. Хрен! Колодца нет! Сердце заколотилось как сумасшедшее, поглощая живительную смесь воздуха.
Мля! — заорал я мысленно и схватился за верёвку, снова потянул себя вперёд, но уже одной рукой, левой постоянно ощупывая потолок, умоляя всех богов на свете, чтобы рука провалилась в пустоту. Хрен! Колодца не было! Я попытался развернуться и понял, что сделать этого не смогу. Лёгкие начали конвульсивно расширяться, требуя кислорода.
Я задёргался и снова продвинулся ещё немного вперёд. Отпустив верёвку я стукнулся головой о потолок туннеля и понял что это конец. Конец, мля, туннеля! Как я развернулся в противоположную сторону и как я выбрался в свой колодец я не понимал. Перед глазами плыли радужные круги, сквозь пелену и туман виднелись язычки масляных светильников. Держась за скобы я глотал воздух, а мне казалось, что я вишу над бесконечной бездной.
Из колодца я выбрался с трудом. Мышцы ныли, суставы ломило. Добравшись до тюфяка на карачках, я упал на него лицом вниз и «отключился».
Меня разбудили крики петухов. Поднявшись и приоткрыв ставни я увидел знакомое с детства созвездие Малой Медведицы, опустившей свою морду вниз. Выше неё горели звёзды Дракона и Большой Медведицы.
— Чуть за полночь, — понял я. — Вся ночь впереди! Надейся и жди!
Тело отдохнуло и было готово к подвигам. Мне было стыдно за своё бахвальство, едва не приведшее меня к гибели.
— Ихтиандр, мать его! — сказал я, крутя головой и изумляясь своей тупости.
Ну и ладно! Зато я сейчас знал возможности своего организма и мог под водой не особо торопиться. Даже если там нет колодца, я смогу вернуться назад. Надо, кстати, потренироваться, в разворотах. Всё равно с открытыми глазами плыть бессмысленно. Во-первых ни черта в темноте не видно, а во-вторых вода там такая взбаламученная, что и с лампами дневного света, вряд ли что в ней разглядишь. Хотя свет в начале тоннеля я, кажется, разглядел на обратном пути. Или это был не тот свет, а этот? Или наоборот? Тот?
— Тьфу на тебя, сказал я сам себе. Этот свет, тот свет… Что за разговорчики?
Я дышал и пытался успокоиться. В общем-то я ещё не проснулся, и сердце моё всё ещё билось в темпе сна. И я нырнул… Подтягивая себя одной рукой и щупая потолок туннеля я насчитал не двадцать, а пятнадцать секунд, когда моя левая рука провалилась в пустоту. Вслед за ней поплыл и я, вынырнув где-то в кромешной темноте.