Я едва не рассмеялся, а царь был серьёзен.
— У тебя, государь, слишком напряжены мускулы и стянуты жилы.
— Что такое жилы знаю, а мускулы?
— Мясо на костях, что жилы держат, так зовутся мускулы по-латыни. Был у меня другой грек-репетитор, тот хорошо строение тела человеческого знал. Анатомия, называлась наука. Вскрытие, — обозначает. Меня обучил.
— Вскрытие? — удивился царь перекрестившись. — И кого же вы вскрывали?
— Лягушек, государь.
— Хрена себе! Петрович! Что у тебя в семействе твориться? Дитя лягушек ножом вскрывает.
Головин скривился.
— А ты, государь, лягух ни разу не надувал в зад через соломину и под сани не подкладывал?
— Кхе-кхе! — закашлялся государь. — Да-а-а… Зело громко они лопаются.
— Во-во… А отрок в познавательных целях, лягух разбирал. Зато сейчас про мускулы знает и тебе мясо мнёт умело. Мне со стороны видно.
— Неужто лягушачьи мускулы похожи на человеческие? — удивился царь.
— Человечьи не видел. Грек говорил, что почти, что один в один, — сказал я.
— Чудны дела твои, Господи! — проговорил Иван Васильевич и снова осенил себя крестом. — Сморил ты меня, Федюня. Даже умываться не буду, так лягу. Гоните всех мойщиков, только постельничий пусть войдёт.
Мы вышли из царской опочивальни. Дед передал царские распоряжения стоящим за дверьми слугам, и мы, который уже раз, двинулись ставшими мне известными Кремлёвскими ходами, выходами и дорожками.
— Зело умно ты, Федюня, вёл беседу, — сказал Головин, когда рядом никого не было. — И как это у тебя получается? Ни разу не стал поперёк государю. Как уж вывернулся из его цепких… э-э-э… пальцев.
— Ты вот скажи, деда, царь умный? — тихо спросил я.
Головин хватанул ртом воздух, поперхнулся слюной и закашлялся.
— Ну, ты и спросил, Федюня, — наконец выдавил из себя дед, продолжая кашлять. — Да разве ж про царя так можно? Он же царь! Помазанник Божий! Над ним Бог стоит, а царь над нами, и на том Русь держится. Странный ты какой-то, Фёдор, стал. Ещё вчера… Да, какой вчера? Сегодня ещё совсем по другому смотрел.
— Головой ударился и что-то у меня там щёлкнуло. Словно старше стал. Поговорим ещё на эту тему потом. Так, что у нас с царём?
— Странные слова стал молвить. Вроде те, а вроде не те. И ранее я тебя с трудом понимал, а сейчас и подавно.
— Не дури, деда. Что тут не понятного? Простой вопрос. Умный у нас царь или дурак?
Дед снова закашлялся и остановился, а я махнул на него рукой и зашагал домой один.
Придя домой и слопав крынку варенца с большим куском хлеба, я, с мыслью о том, что надо заняться развитием своего тела, заснул сразу, едва прикоснулся оным к постели, а потому проснулся задолго до утреннего церковного перезвона. Решив не будить дворового пса, я попрыгал через кожаную скакалку у себя в спальне, помахал руками и ногами в разные стороны, имитируя удары и растяжку, поотжимался на кулаках и пальцах и оценил своё тело на пять балов. Даже не в полном своём сознании я управлял своими поступками почти «по взрослому». Услышав звон колоколов и бил, мне пришлось ускориться в выполнения пятого «хиана», быстро ополоснуться в медном тазу, наполненном водой с вечера, одеться и поспешить в церковь.
Замер песочными часами времени выполнения упражнений, позволит завтра и в последующем распределить их так, чтобы оставалось на полноценную помывку под душем, изготовлением которого я собирался заняться сегодня после сиесты, и на завтрак, который сегодня мне пришлось оставить на полдник.
Отстояв службу и от души помолившись на благо дня, я поспешил в Кремль и застал царя завтракающим. Иван Васильевич, хмуро глянул на меня и спросил:
— Трапезничал?
— Не успел.
— Что делал? Проспал? Грешно отроку много спати.
— Занимался ратной справой. Пока не жарко.
— В одного? — удивился государь, не пригласив меня к столу и продолжая жевать. — это не ратная справа, а пляски.
— Я придумал такие пляски, что заменяют бой с несколькими ворогами.
— Покажи, — попросил он, отпивая из кубка и громко отрыгивая. — Вчера так и уснул не поевший. Укатал ты меня хорошо. Спал, как… Э-э-э… Хорошо спал. Спасибо, Федюня.
— Да и слава Богу! Что показать? Бой со многими ворогами?
Государь кивнул.
Я прикинул, что можно и нужно показать и остановился на втором «хиане», переделанном под работу с двумя ножами.
— Ух ты! — воскликнул царь, когда я ударил правой ногой в сторону и сделал несколько «кокуцу» с «шуто». — Нука-нука…
По завершении мной комплекса, Иван Васильевич привстал и отерев о полотенце руки и губы, вылез из-за стола.
— Сделай ка первое движение, — попросил он.
Я сделал.
— Понятно. Это от удара клинком сбоку и атака на врага. Занятно.
— Научить?
— А зачем? Я не собираюсь воевать пешим!
— Всяко бывает, — пожал плечами я. — Могут ведь и на пешего напасть. По Москве, шайки бродят. Ты на богомолье часто ездишь? Разве не надо уметь отмахаться?
Царь пожал плечами.
— Наверное надо. Я с охраной всё время. Им надо уметь «отмахаться», как ты говоришь, ежели на меня кто злое умыслит.
— Может и охрана недоброе умыслить.
Царь снова вздохнул и грустно улыбнулся.
— Ежели они умыслят, так никакое умение «отмахаться» не спасёт. Не на сбрую и меч надеюсь я, а на Господа Бога нашего. Помазанник ведь я на царство Божье на земле. Дух Господа Бога на мне. А Москва — третий Рим. Слыхал про то?
— Слыхал в церкви как-то.
— Ну вот. Зачем мне самому учиться «отмахиваться», когда Божья благодать на мне. Понял теперь?
— Понял, государь, — сказал я.
— А ты учись учись царя своего защищать. Научишься встанешь в моё белое воинство. Слышал, что башкиры меня Царём Белым кличут?
Я покрутил головой.
— Как это?
— Теперь русский царь, объединив все части Белой Руси, являясь наследником царей Константинополя и Рима, захватив Казань и Астрахань, став наследником самого царя Чингиса, имеет полное право вести суд Божий на земле. Понимаешь, о чём я?
Я понимал о чём он говорит и ужасался.
— Понимаю, государь.
— Грядёт то, что о чём писали апостолы и пророки. А-по-ка-лип-сис. Мы перешагнули седьмое тысячелетие и наступил конец света. Сатана пирует, а всё Белое братство и воины света должны восстать против него.
Я слушал этот бред и холодел душой и телом.
— Веришь в это? — сказал он и глянул на меня сурово.
Я кивнул, ибо горло моё пересохло, губы слиплись и из глотки донёсся только кряхтящий сип. Он глядел на меня, а я думал, как бы снова не уссаться, а то и хуже.
— А я не верю,- вдруг сказал он и глубоко вздохнул. — Хотя церковники убеждают меня, что это правда.
От такого оборота я едва не потерял сознание.
— Да что же, млять, за театр такой, млять? Одного актёра, млять, — пронеслось у меня в голове.
Напряжение в теле резко исчезло, ноги дрогнули и я едва не упал.
— Я не шутил, когда всё это говорил. Ты умный отрок и многое понимаешь лучше других. Почему-то я верю тебе. Не знаю, даже, почему. Может потому, что ты не юлишь? И хоть боишься мне говорить правду, но говоришь. Про Адашева вот сказал вчера. Послал я за ним гонцов, кстати. Догонят. Вернут. Нечего ему с Мстиславскими лаятся. Не его это. Прав ты. Хочет с Гиреем воевать — пусть себе воюет. Мы как раз Темрюку решили помочь. Отправили мы на Кавказ наместника Азовского, вот пусть вместе и повоюют с адыгами. Глядишь, новое войско наше там образуется. Что молчишь?
— Слушаю тебя, государь.
— Что думаешь о том, что я сказал?
— Про что? — продрал я горло.
— Про помазание…
— Сложный вопрос, государь. Мне ли, отроку…
— Брось, Фёдор. Не простой ты отрок. И не перечь! — повысил он голос увидев мою попытку возразить.
— Не перечь, — сказал он уже мягче. — Очень не простой ты отрок. Не бывает таких отроков. Я сам был восьмилетним. Хотя Шуйские меня не очень-то учили, но и я слыл пытливым и много читал. Однако латынь осилил только к четырнадцати годам. В греческом до сих пор путаюсь. С цифирей, так вообще… А ты не только с русской разобрался, но и с греческой, и арабской, и индийской.
— Арабский счёт не знаю, — успел вставить я.
Царь махнул на меня рукой.
— Не перебивай царя!
Он помолчал, словно вспоминая, о чём говорил, потом продолжил.
— Ах, да… Ты не мессия, это точно, ибо не блажишь, а значит ты не можешь быть антихристом. Несёшь ты только знания и советы даёшь дельные, а значит ты Господом Богом послан мне в помощь. Не знаю, кто ты? Человек ли вообще? Может ангел?
Он вопросительно посмотрел на меня. Моя голова отрицательно подвигалась из стороны в сторону.
— Я не могу никого воскресить, а значит я не ангел и не демон. Я простой человек.
Увидев его недоверчивую улыбку, я продолжил:
— Ну, не совсем простой. Есть во мне какой-то дар, но… Я не разобрался пока в нём.
— Понимаешь, Фёдор, нет во мне веры никому, кроме Бога. Это моя беда. И тебе полной веры тоже нет. Сейчас, возможно ты никого, кроме меня в товарищах не видишь. Но потом… Ты подрастёшь и, если ты человек, станешь думать о своих интересах, у тебя возникнут обиды, и ты уйдёшь к другим, предав меня.
— Почему обиды? — «включил я отрока», хотя понял его прекрасно.
— Я могу вольно или невольно обидеть… Не тебя, а кого-то близкого тебе, ну хотя бы твоего деда или отца, а ты обидишься на меня.
— Ты знаешь, государь, я такой странный, что не чувствую никакой любви ни к кому: ни к деду, ни к отцу, но ты абсолютно прав, государь, человек, существо обидчивое, ибо живое и борется за лучшее место под солнцем и за оценку его труда, который он склонен переоценивать.
По расширившимся глазам Ивана Васильевича я понял, что слегка удивил его не современными оборотами речи и мысленно обругал себя.
— Ты с просил, верю ли я в то, что ты помазанник Бога? Верю, и это правда. Похоже, что наша Православная вера в опасности. С запада идут с крестовыми войнами еретики христианские, с юга — магометяне, с востока — буддисты. Куда бедному крестьянину податься? На север к волхвам и чародеям? Некуда бежать, да и нужно ли? А потому и стоять здесь нам приходится насмерть, и ты, государь — наш Охранитель. Кому, как не тебе служить?
Царь смотрел на меня, покачивая головой
— И как же ты хочешь мне служить? Ты же отрок!
— Как и служу, государь, — пожал я плечами. — Готов тело твоё разминать после трудов тяжких, сына твоего обучить грамоте, что сам разумею, стать ему опорой и защитником.
— Правильно! Вот Ивана и обучишь ухваткам твоим. Ловко ты тогда из моей руки выскользнул. Покажи ещё.
Он схватил за запястье протянутую ему, как для пожатия, правую руку и тут же, ойкнув, едва не упал передо мной на колени, но я вовремя остановил нажим на кистевой сустав.
— Ах!
Государь потёр запястье.
— Едва руку не сломал. Ты как с помазанником обращаешься?
Он попытался схватить меня той же рукой, но не нашёл меня на том месте, где только что находилась моя «тушка» и шагнул правой ногой вперёд. Нога, чуть подбитая мной, не нашла опору и тело стало заваливаться на пол. Подскочив, я подхватил его под руки и не дал свершиться непопровимому.
— Ах ты, шельмец! — вскрикнул он, оборачиваясь ко мне, склонившему перед ним голову.
— Прости, государь. Только так мог показать свои умения в сцеплялке[14].
— Да ты любого взрослого положишь! — изумился государь.
Я вздохнул и покрутил головой, показывая несогласие.
— Слаб я. Не хватает силёнки. Ловкостью беру и умением.
Царь смотрел подозрительно.
— Откель умение твоё в таком необычном деле? Кто учил?
Я снова вздохнул.
— Получается, что, никто. Сам подглядывал, да присматривался, как мужики, да бояре на кулачках рубятся. А то, что анатомию знаю, помогло представить, как тело двигать, чтобы моё стояло, а драчуна упало. На сверстниках испытывал. Вот тут, сустав, который в эту сторону двигается плохо, на него и надавил, задержав твою ладонь другой рукой. А не задержал бы, просто выскользнул из захвата. А второй раз просто ногу подсёк.
— Ничего себе, просто подсёк. А если бы я упал да головой об пол стукнулся?
— Я бы под тебя лёг, государь, если бы не удержал, а в бою, так врагу и надо.
— Так и надо, — проворчал Иван Васильевич, всё ещё потирая запястье. — Чтобы силы набрать, надо с отцом в походы ходить, а ты мал ещё!
— Не возьмёт он меня. Деда обещал мне ратника найти, что меня обучать станет, но мне этого мало.
— Мало? Что же ты хочешь?
— Мне сейчас очень не хватает обычных человеческих силёнок, но если я буду учиться, как все, я буду развивать тело несколько лет. А я знаю, как стать сильным и ловким в течении года. Если правильно питаться и учиться. Грек-репетитор рассказал мне, какую еду надо есть и какие упражнения делать. Сказывал, что так в Спарте воинов выращивали. Зело борзо, — вставил я свою любимую «старинную» фразу.
— Не пойму я, Фёдор, к чему ты клонишь? — нахмурился царь. — Что попросить жаждешь? Проси, если чего надо!
— Мне бы двор какой, со слугами, чтобы с забором высоким, чтобы никто не видел и не сглазил. На время, не на всегда. Мы бы там с сыном твоим, государь занимались и науками, и ратной справой.
— С сыном? С Иваном? С Настасьей Иван сейчас в Александровской слободе.
Царь нахмурился.
— Умирает царица моя, — сказал он, беззвучно заплакал, но, смахнув большим пальцем правой руки слезинки, вдруг испытующе посмотрел на меня.
— Так и езжай туда. В слободу! Я сам хотел ехать. Лекари английские прибыли. Туда вчера их отправил, а сам сегодня вечером хотел. Вот вместе давай и поедем.
— А может, я сегодня поеду? Посмотрю, чем лекари английские царицу лечат? Грек-репетитор сказывал мне, что лекари злоупотребляют жидким серебром, которое называется по-латыни «ртуть», и которое зело снимает боль и огневицу, но разрушает тело.
— Злоупотребляют⁈ — посуровел царь. — Против кого?
— Это значит, что употребляют слишком часто и получается от этого зло. Как от много выпитого вина хлебного.
— А-а-а… Понятно. Значит, вред, говоришь, от жидкого серебра?
— Вред, государь. Смертельный.
— Так лекари и меня ртутью потчуют. И я умру, что ли?
Иван Грозный воззрился на меня широко раскрытыми глазами. Я хотел сказать, что «мы все умрём», но от «чёрного юмор» воздержался и промолчал.
— И они знают об этом? — снова посуровел Иван Васильевич.
— Скорее всего, знают
— Так почему дают эту… ртуть⁈
— Видимое излечение от простуды и нагноений, которое ты требуешь вылечить, перевешивает их страх, что пациент умрёт. Страх не угодить тебе сильнее. Когда ЭТО случится, — я выделил слово голосом, — никто не знает. Одного ртуть убивает быстро, другого медленно. Вот видишь, царица уже слегла, а ты ещё здравствуешь.
Глаза государя вспыхнули, вызверились, брови сошлись на переносице, грудь задышала глубоко из горла вырвались хрипы.
— Убью! На кол! Порежу на ремни! В масле сварю! — зарычал он.
— Ты, государь, лучше пошли кого-нибудь, чтобы остановить врачевание, пока я лекарства не посмотрю.
— Уверен что полегчает⁈ — царь посмотрел на меня сурово.
Я отрицательно покрутил головой.
— Я слышал про пророчество северных волхвов. Дед сказал. Что ты теряешь? Сроки определены свыше.
Царь зарычал и закричал.
— Не хочу! Не хочу, чтобы она умирала! Если этих лекарей нельзя пускать к Насте, тогда кого?
— Почему, нельзя? Может они и не ртутью её лечить будут? Может и царица не от ртути занемогла? Я же не знаю!
— Так что же ты⁈ — Воскликнул царь и замахнулся на меня рукой.
Вероятно по моим глазам он понял, что ударить по мне он не сможет.
— Грозен ты, государь, но всегда ли справедлив? — подумал я, но сказал: — Скажи, государь, я виновник болезни царицы?
Сцеплялка-свалка — разновидность кулачного боя на Руси.