Ру кивает.
— Не стоит спрашивать, как я попал в Великомир. Это история не для первого знакомства. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
— Паршиво.
— Неудивительно. Тебе было бы намного лучше, не вылей ты сваренный мной отвар…
— Я вылила? — перебиваю его, возмутившись от неточности предложения стража. — Это ты завизжал, как свинья на убой, и уронил своё варево.
— Первой начала кричать ты, а я очень впечатлительный! — восклицает Ру в своё оправдание. — Кстати, об этом… Почему ты кричала?
Хочется ответить, что это обычный кошмар. Отчасти это действительно так, только вот обычные кошмары не преследуют на протяжении пяти лет. С того самого момента, когда всё и произошло. Этот кошмар нельзя назвать обычным ещё потому, что он был реален. Этот кошмар — это воспоминание. Давнее и болезненное.
— Не твоё дело, — тихо огрызаюсь я.
Ру наверняка хочет мягко донести, что это его дело, так как в первую очередь он заботится о моём состоянии, и мой крик может ему многое объяснить, но его отвлекает чей-то яростный спор, доносящийся с улицы.
Оба спорящих не стесняются переходить на повышенный тон, перекрикивая друг друга. Первого говорящего узнаю сразу же, стоит мне услышать его крикливый голос, который не перепутаешь ни с чем другим. Уж крик главнокомандующего Зыбина я знаю наизусть, мне часто доводилось его слышать. А второй голос принадлежит девушке:
— Успокойтесь! Она даже ещё не пришла в себя, ей нужен отдых!
— Это она их убила! Дай мне поговорить с этой девчонкой, и она во всём признается!
— Это слишком серьёзное обвинение, главнокомандующий! У нас нет оснований подозревать её в смерти кадетов!
— У меня есть! Как ещё объяснить то, что её единственную не тронули, когда остальным выпотрошили все внутренности?!
— Этого недостаточно, чтобы обвинять и без того раненную девушку в убийстве кадетов! Так что будьте добры, главнокомандующий Зыбин, заткнитесь и предоставьте и мне, и ей тишину и покой!
— Ты сама сказала, что у неё нет ни единой раны!
— Оговорилась!
Дверь со скрипом отворяется, а закрывается уже с хлопком, от которого хлипкая дверь смело могла развалиться на щепки.
— В приличном обществе люди здороваются, — кидает Ру, встречая вошедшую девушку, которая тоже оказывается стражем. Но если Ру производит впечатление доброжелательного и миролюбивого члена Ордена, то девушка — его полная противоположность. Шаги быстрые, но тяжёлые, взгляд мрачен, а брови угрожающе нахмурены.
— В жопу приветствия! — гневно выпаливает она, подходя ближе. — О, очнулась наконец! Чудесно, нам как раз не помешают объяснения всего этого дерьма!
Стражница опускается на соломенник рядом с Ру, закинув одну ногу на другую, и одаривает меня пронзительным взглядом. Я же тем временем подмечаю для себя её необычный вид, который только настораживает. Фигура стройная, высокий рост, короткие пепельные волосы, утончённое лицо, острые скулы, алые пухлые губы. Кажется, в ней не хватает… Человечности, что ли? А глаза уж тем более не выглядят естественно. Бирюзовые и блестящие, с суженными зрачками, как у зверя. И именно эта деталь в незнакомке не даёт мне покоя.
— Луиза, — Ру настороженно смотрит на напарницу, которая в свою очередь не спускает глаз с меня. — Тебе не кажется, что Ане не помешал бы отдых?
— Мне бы он тоже не помешал. А она и так три дня без сознания провалялась, наотдыхалась уже. Ну? — её глаза прищуриваются. — Может, объяснишь?
— Объясню — что? — приподнимаюсь, осторожно садясь, хотя Ру хочет меня остановить, наверняка считая, что я ещё слишком слаба. Свесив ноги, хватаюсь за голову, которая до сих пор раскалывается. Однако головная боль меня мало волнует, в отличие от надменного взгляда стражницы. Она точно дыру во мне пытается прожечь. Или как минимум почувствовать себя не в своей тарелке.
Во всяком случае Луиза уж точно способна поставить человека в неудобное положение одним лишь взглядом. Доверия она не внушает, в отличие от улыбчивого и открытого Ру, который заметно притих.
— Ну, например, как ты объяснишь, что среди двенадцати кадетов единственной, кто выжил, оказалась ты? Как ты объяснишь, что у всех умерших были перерезаны глотки и выпотрошены животы? Как ты объяснишь, что в это время ты лежала в луже крови, но без единой раны? Как ты объяснишь, что повсюду был пепел, точно на вас напала толпа тварей?
— Луиза, вопросов слишком много, — пытается облагоразумить напарницу Ру. — Не стоит на неё всё взваливать.
— Стоит.
Из слов Луизы я не понимаю ровным счётом ничего. О каких кадетах идёт речь? Неужели, из моего корпуса? Получается, знакомые мне юноши погибли. Целая дюжина, да ещё и таким ужасным и мучительным способом. Но как это произошло? По словам Луизы, я единственная, кто выжил, а значит, я была там. Вот только… Вот только я ничего не помню.
— Я… — голос предательски дрожит. — Я ничего не помню. Точнее… — тут же исправлюсь, заметив, что Луиза уже хочет надавить на меня, дабы вытрясти нужные воспоминания. — Точнее, я не помню, как погибли мои однокашники. Не помню, кто напал на них. Не помню, что и как произошло.
— А что ты помнишь? — как можно мягче интересуется Ру. — Нам полезна любая информация.
Три дня назад моё утро началось с того, что я ещё не ложилась. Всю ночь я провела в Нечистом лесу, выслеживая шишиг2, сворачивая им шеи и связывая их крючковатые ручонки между собой. Занятие далеко не из приятных и не из лёгких, но результат стоил того, а цель — уж тем более. Получился настоящий шедевр: что-то напоминающее верёвку, только состоящую из маленьких пузатых тварей с вытаращенными глазами. И сию красоту я повесила над дверью в мужскую казарму, прямо перед подъёмом, после чего поспешила вернуться к себе в кровать, но всё пошло наперекосяк.
Мой сюрприз кадеты обнаружили слишком рано и, конечно же, подняли такой крик, что вся нечисть тут же бы убралась из Великомира навеки. Визг юношей привлёк внимание главнокомандующего Зыбина, который слишком любит своих воспитанников, за исключением меня. А дальше…
— Помню, что нас отправили в лес: разобраться с дневной нечистью, — говорю я после минутного размышления. — Помню, как меня поставили в один из отрядов, как помощницу, потому что главнокомандующий забрал мой крест…
— Погоди, — прерывает меня Ру движением руки. — В каком смысле забрал крест? Он не имеет права так поступать.
Неловко жму плечами, натянуто улыбнувшись.
— Просто… Я сделала кое-что, за что и последовало наказание.
— И что же? — выгибает бровь Луиза. — Что такого страшного ты могла совершить, раз у тебя отобрали крест? Святые мученики, да тебя и быть здесь не должно, раз креста лишили!
Луиза абсолютно права. Лишение креста означает исключение из Ордена Святовита или, в моём случае, из кадетского корпуса. Но моя выходка не настолько серьёзная, хотя Зыбин пообещал добиться, чтобы я вернулась в родную деревню, а не стала полноправным членом Ордена. Знал бы он, что моей деревни уже как пять лет не существует.
Встаю с соломенника, слегка покачиваясь. Ру тоже поднимается, собираясь подхватить меня в любой момент, если вдруг ноги не выдержат. И пусть я чувствую себя всё ещё отвратительно, в помощи не нуждаюсь. Подхожу к дальнему соломеннику, и в нос ударяет запах смрада и разложения. В очередной раз задумываюсь о том, что лучше бы и от низшей нечисти оставался лишь пепел, как и от других, и достаю гниющих тварей, связанных между собой.
— Ну, вот за это…
Ру громко прыскает, смеясь во всё горло, а спустя секунду к нему присоединяется и Луиза. Я с облегчением выдыхаю, так как ждала осуждающую речь от обоих о том, что настоящий страж не должен таким заниматься. Но их смех успокаивает меня и снимает напряжение, которое сковывало всё это время.
— Мы отправились в лес выполнять задание, — продолжаю я рассказывать то, что помню. — Тварей, вроде как, не нашли. А дальше… Дальше я уже ничего не помню.
Ложь. Я помню, как умирала. Помню, как всё тело горело в объятиях гибели, а душа, сжавшись в комок, молила о пощаде, но при этом была готова отправиться на тот свет. Помню холод и боль, помню отчаяние и бессилие, помню каждую секунду, проведённую в бесконечной агонии.
Но я не говорю об этом, потому что знаю: ничем хорошим это не обернётся. А заявление Луизы о том, что меня нашли в крови среди мёртвых кадетов, но при этом без единой раны, заставляет нервничать. Такого не может быть. Не может, чтобы я в полной мере ощущала смерть, будучи при этом абсолютно невредимой.
— Простите, — я опускаю голову. — Я и впрямь не знаю, что произошло. Что случилось с кадетами, что случилось со мной… Я…
— Мы это выясним, — обещает Ру. Хлопнув по коленям, страж встаёт и обращается к напарнице: — Я поеду в крепость и доложу обо всём…
— Нет, — его обрывает Луиза. — В крепость поеду я, а ты убедись, что с ней, — стражница кивает в мою сторону, — всё в порядке.
— Да она абсолютно здорова! И с Зыбиным у меня нет никакого желания общаться, ты же знаешь.