— Комната стоит пять трояков, за завтрак с обедом возьму семь клопов26, а за содержание кобыл ваших — три.
— Комната, надеюсь, на двоих? — любезно интересуется капитан.
— Тогда одиннадцать трояков.
С этими словами женщина уходит. Я всё ещё держу Раду за поводья, не желая уводить её в грязную конюшню, к условиям которым лошадь явно не привыкла. Что уж говорить и про Одуванчика, который с тоской глядит на летнюю траву, сверкающую на солнце за пределами двора.
— У нас много работы, — сообщает капитан. — Во-первых, нужно завести лошадей. Во-вторых, уговорить хозяйку снизить цену.
— Это уже по твоей части.
— Точно. И в-третьих, нужно отдохнуть.
***
Уговорить хозяйку хоть немного снизить цену — хотя бы на два медяка — у Александра не получается. Пока я уныло ковыряю жижу, что по словам повара является кашей, капитан мило беседует с женщиной, осыпая её всяческими комплиментами и изысканно шутя. От его шуток внушительная грудь хозяйки качается всякий раз, когда та заливается в хохоте. Но всё же женщина остаётся непреклонна, и Александру приходится вручить всю плату.
После чего он, сев за стол напротив меня, отодвигает свою порцию каши и коротко вводит меня в курс дела. Несколько дней назад пропали две молодые девушки — сёстры. Как уверяют родители, девицы шли к водоёму, что находится неподалёку отсюда, но так и не вернулись.
Выходим мы, когда уже садится солнце. До этого я спала на жёсткой койке, изредка просыпаясь от шума, что царил внизу.
Александр велит мне держать нити наготове, а сам держится за рукоять меча, не вынимая лезвие из ножен. Я иду позади, потому что так сказал капитан. Когда же я начала уверять, что смогу одолеть тварь, даже если та набросится на меня, Александр ответил, что не сомневается в моих способностях, но хладный труп ему не сдался, в отличие от вредной стражницы.
Водоём оказывается не так близко, как нам говорили живущие здесь. Приходится пробираться сквозь заросли леса, и пару раз я чуть не спотыкаюсь о корни и не ломаю себе всё. Мы молчим и идём так тихо, как только можем, ибо не хотим привлекать к себе ненужное внимание.
Наконец мы доходим до водоёма. Речка широкая, чистая. А вот тварей рядом с ней не видно и не слышно.
— Будь здесь, — говорит Александр. — Я осмотрюсь, а ты в случае чего кричи.
— Ты тоже.
Капитан усмехается и исчезает в тёмной лесной гуще. Я же подхожу к краю берега, всматриваясь в воду. Течение спокойное, а вокруг висит такая тишина, что мне становится не по себе. И нарушается она коротким всплеском со стороны. Верчу головой, но ничего не вижу. Второй всплеск — и тоже ничего. Дальше воздух пронзает писклявое хихиканье.
Крест сжат в руке, на его край уже намотана синяя нить. Смех усиливается, и слышен он со всех сторон. Но источник его возникновения всё так же неясен.
— Ой, до чего ночь красива, девочки, — нараспев произносит девичий голос позади меня. Разворачиваюсь и вижу, как на соседнем берегу уселись три девушки, две из которых выглядят крайне молодо, максимум на семнадцать, а третьей не дашь больше двадцати пяти. Их ноги опущены в воду, а сами девицы расчёсывают длинные волосы.
— Такая красивая, что только с любимым её надо проводить, — вздыхает вторая и обращает внимание на меня, прекратив расчёсывает волосы. Её прекрасное юное лицо озаряется светлой и приветливой улыбкой. — Вы только гляньте, кого к нам принесло! Лияна, ты только посмотри!
Старшая оборачивается в мою сторону, тоже прекратив расчёсывать гладкие локоны.
— Иди к нам, — зовёт она, прихлопывая на месте рядом с собой. — Не бойся, мы тебя не тронем, милая.
Последнее слово ударяет под дых в тот же момент, когда я чуть не вхожу в воду. Вспоминаю, зачем я здесь. Девицы тем временем начинают петь так красиво и сладко, что хочется слушать их дивные голоса целую вечность. Мысль о том, что я на задании, постепенно мутнеет, но я пытаюсь закрепить её в сознании и опускаю глаза вниз, смотря на землю. И песня уже не кажется такой сказочной, голоса девушек больше похожи на карканье. Отхожу подальше от воды, и в эту секунду из реки выбирается костлявая рука, что чуть не хватает меня за ногу.
— Ну-ну, дорогая, — из воды показывается голова старшей. Выглядит она так же прекрасно, но стоит мне приглядеться, как вместо неотразимой девушки вижу существо с бледной кожей, зелёными космами и мутными глазами навыкат.
Русалка27 хищно ухмыляется, показав ряд острых зубов, и подплывает ближе.
— Тебе нечего боятся. Мы — русалки — девиц не трогаем, особенно таких красивых и юных, — сладкий шёпот вновь возвращается в тон твари, но я продолжаю смотреть вниз, пытаясь справиться с чарами, из-за которых голову заполнил туман, не давая обратиться ни к одному святому. — Таких красных девиц мы любим. Поболтать, знаешь ли, — хихикает русалка.
— Нам не о чем говорить, — твёрдо заявляю я, удерживая крест в дрожащих руках. — И ты лжёшь. Вы убили двух сестёр недавно.
— Убили? — искренне удивляется смертница. — Нет, что ты, дорогая! Мы никогда девиц не убиваем, не трогаем и не обижаем! Караем мы мужчин, но не барышень милых! А сёстры, про которых ты молвишь… — русалка делает паузу. — Они сами пожелали этого.
— Пожелали чего?
— Недружны были сёстры. Ссорились из-за красавца местного. Но обманул он их обеих да на другой конец земли ускакал. А сердечки сестёр разбиты, сердечки сестёр никто не излечит, кроме нас.
— Вы… — во рту пересыхает. — Вы уговорили их убить себя.
— Уговаривать долго не пришлось, сами к нам пошли быстро. И ты, дорогая и храбрая стражница, можешь, — русалка вновь подплывает ближе, высунувшись на сушу наполовину. Чары её оказываются настолько сильными, что сопротивляюсь я из последних сил, смотря на потрескавшеюся землю. Но желание поднять глаза и взглянуть на русалку, чьи слова звучат так сладко и маняще, берёт верх.
Её лицо вновь прекрасно. Волосы на этот раз светлые, улыбка чистая и добродушная. Она протягивает мне руку, зовя с собой. Делаю неуверенный шаг вперёд.
— Я знаю, каково это, дитя, когда разбивают сердце, — томно вздыхает русалка, пока я делаю ещё один шаг. — Это больно. И я вижу твои страдания. Поступил он с тобой жестоко, очень жестоко! И обвинил ещё во всём. Мужчины постоянно так поступают. Мы — девушки — игрушки для них, которые они выкидывают, стоит им доломать нас. А потом ищут новую невинную душу и кромсают её так же бессердечно, как и первую жертву. Для них мы услада для глаз, — два шага вперёд. — Для них мы украшение, мы товар, который продают родные родители, — ещё один. — Ох, дорогая, как мне жаль тебя, как хочется обнять, приласкать и пожалеть! Иди же сюда, милая!
Слово, что вызывает лишь дрожь, вновь ударяет в самое сердце. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки от русалки, чьи слова звучат заботливо и тепло, но…
Но это русалка. Тварь, нечисть, смертница. Она лишь использует чары, заманивает меня, чтобы утопить и сделать такой же!
Вызываю огонь, кинув его в русалку, но та с криком ныряет в воду, создавая брызги тёмно-зелёным чешуйчатым хвостом.
— Боль разбитого сердца не спрячешь, стражница! — шипит русалка, выныривая. — Вижу я её, не обманешь ни меня, ни себя ты! Как там его звали? Таислав, верно?
— Замолчи! — обращаюсь к Санкт-Волибору, ударяю ногой по земле, призвав небольшой камень. После чего с помощью воздуха, помолившись Санкт-Ангелии28, отправляю его прямо в русалку, но та уворачивается, и камень с всплеском уходит под воду.
— Думаешь, забыла его? Рана свежа, дитя, это видно по твоему страху. Но мужчина в твоей жизни появился. Новый, он кажется не таким как тот. Храбрый, вежливый, благородный. Думаешь, он другой, верно? — всполох огня ярости летит в русалку, что уворачивается, звонко смеясь. — Мужчины все одинаковые, стражница. Им всем нужно одно от нас. Ты уверена, что он не поступит так же?
— Я вовсе не люблю его! — выкрикиваю я, подумывая призвать молнию и поджарить русалку и других тварей, что обитают в реке, до хрустящей корочки.
— А того — первого — любила? И как оно? — подойти ближе к воде я не могу, иначе меня утянут другие русалки, плавающие под водой. Но с расстояния, на котором стою я, сложно прикончить надоедливую тварь. — Больно, верно? О, дитя, ты не должна мучиться! Решение есть, только зайди в воду, и твоя боль уйдёт!
«Как и жизнь», — мрачно добавляю я про себя и решаю рискнуть, ринувшись вперёд и достав из кожных ножен острый кинжал.
Молюсь Санкт-Варваре29 и кидаю нож вперёд, тут же почувствовав его в воздухе и захватив, дабы управлять одной лишь силой мысли благодаря обращению к святой. Направляю кинжал на русалку, который, крутясь вокруг своей оси, летит прямо в её голову. Тварь уходит под воду, и кинжал возвращается ко мне так и не настигнув цели. Я же всё это время стою у кромки воды, чтобы лучше управлять лезвием в темноте.
Водная гладь идёт рябью, но отпрыгиваю я слишком поздно: за ногу меня хватает тонкая когтистая рука, утаскивая за собой. Отбиваюсь второй ногой, но тщетно. Цепляюсь ногтями за землю, оставляя грязные полосы, пытаюсь полоснуть руку кинжалом и делаю всё возможное, лишь бы не пойти ко дну, но ничего не выходит.
— Не дёргайся, дорогая, — старшая русалка вновь выныривает. — Всё произойдёт быстро.
Уже подумываю её послать, продолжая бороться со схватившей меня русалкой. Хватка неожиданно усиливается, и я с ужасом поворачиваюсь назад: теперь мою ногу сжимают две русалки, резко дёргая к себе. Подбородок содран в кровь, руки наливаются свинцом, кинжал выпадает из ладони, когти русалок до боли вонзаются в плоть.
— Аня! — в темноте яркой вспышкой света пролетает нож, кружась над рекой. Русалки, что удерживали меня, почувствовав железо, с шипением бросаются под воду, как и старшая.
Александр, подбежав ко мне, опускается рядом и помогает встать. Стоит ему коснуться меня, как он слегка вздрагивает, словно от разряда молнии, но руки не убирает.