— Времени не было на крики, — огрызаюсь я, убирая свои ладони от его и стирая грязь с лица.
Кинжал возвращается к своему владельцу, и капитан с лёгкостью его ловит, повесив на пояс.
— Нужно выманить русалок, — произносит он, глядя на воду, что снова идёт рябью. — Держись за мной и подальше от…
Его приказ обрывается на полуслове, ибо в лицо капитана ударяет мощная струя воды. Александр, захлёбываясь, падает на землю, а из реки тем временем появляются ровно семь русалок. Ближе к берегу находится старшая, чьи мутные глаза выражают лишь ярость и злобу.
— Разберитесь с девицей, сёстры, — шипит она. — Я же займусь нашим красавцем. Уж эту кровь я узнаю везде.
Глава двенадцатая. Последние и единственные удары перед смертью
Александр
Пока я оплёвываюсь от воды, старшая из русалок отдаёт приказ своим сородичам. Аню вновь хватают костлявые руки, резко дёргая, и стражница со всплеском падает в реку, изо всех сил сражаясь с нечистью, что её окружила.
— Говорил же, кричи… — бормочу я, сплёвывая противную на вкус воду.
— Алекса…брл-бул… — выдавливает Аня, уходя под воду. Уже было бросаюсь к ней, как меня сшибает очередная речная волна. Откатываюсь к дереву, больно ударив бок и выронив подготовленные серебристые нити.
Из воды, плотоядно улыбаясь, точно я загнанный в угол раненый оленёнок, а не вооружённый страж, выходит старшая русалка. Волосы длинные, тянутся до самых колен, прикрывая обнажённую грудь и не только. Вместо привычного рыбьего хвоста у неё длинные стройные ноги. Русалка облизывает мертвецки-бледные губы зелёным языком с острым кончиком, надвигаясь на меня и шевеля бёдрами.
Встаю, откашливаюсь от воды и поднимаю крест прямо перед тварью, которая, почувствовав вблизи опасное для себя железо, останавливается. Но страха не показывает.
— Не знала, что царевичи на службу отправляются, — нараспев произносит она. Вспоминаю про чары и потупляю взгляд вниз. — Неужто приказ батюшки родного?
— Нюх тебя подвёл. Никакой я не царевич.
— Его кровь я не спутаю ни с чем, а в тебе она есть, страж.
Брызги воды летят во все стороны, макушка головы Ани то появляется, то исчезает. Ясно одно: она тонет. И если я буду болтать с этой малоприятной тварью, то стражнице осталось недолго. Не знаю, выживет ли Аня на этот раз, но проверять не хочу. Обнажаю меч, убрав руки от креста, и подзываю русалку пальцем, держа клинок наготове.
— Маленький царевич хочет поиграть. Будь по-твоему. И не отводи взгляда, царский сын.
— Повторяю ещё раз: я не царевич, а уж тем более не сын царя! — бросаюсь на русалку, которая уходит в сторону, и меч рассекает лишь воздух.
Тварь поёт, только её пение больше похоже на предсмертный козлиный крик. Космы русалки взлетают верх, превращаясь в зелёные щупальца, что тянутся ко мне и окутывают мою правую руку, выдёргивая меч. Молюсь Санкт-Владимиру, нагревая крест, и прижимаю его к держащим меня волосам, что шипят от одного прикосновения с раскалённым железом. Русалка визжит и отпрыгивает к воде, злобно скалясь.
— Похож на папашу. Боль причиняешь, — она с обиженным видом ласкает волосы. — Раз не могу поквитаться со старшим, убью его драгоценного сынка.
«И только окажешь ему услугу», — мелькает у меня в голове.
Русалка набирает в лёгкие побольше воздуха и оглушительно орёт. Да так сильно, что я не слышу собственные мысли. Затыкаю уши, но вой русалки всё равно поражает. Я даже двинуться с места не могу. Или хотя бы посмотреть на воду, чтобы выяснить: держится ли ещё Аня или уже поздно.
Ну уж нет. Больше я не потеряю члена команды.
Отрываю руки от ушей и вынимаю из пояса кинжал. Больно. Невыносимо больно. Перед глазами играют чёрные звёздочки, мир вокруг покачивается, а голова разрывается от крика. Кажется, ещё немного, и череп попросту треснет. Еле-еле вспоминаю нужную святую, обращаюсь к ней и бросаю нож, хорошенько размахнувшись. Направляю его в правую сторону, где и стоит орущая русалка. Кинжал врезается ровно ей в шею, и вой прерывается коротким хрипом.
— Ты… Как ты посмел?! — ревёт русалка, вынимания лезвие из шеи, покрывшейся ярко-алыми ожогами. Её кожа на глотке и пальцах шипит, тварь швыряет мой кинжал прямо в воду.
Меч лежит в трёх аршинах от меня, но русалка стоит с нему гораздо ближе, поэтому мне попросту не подобраться к оружию. А тем временем нечисть угрожающе наступает на меня. Её космы вновь вметаются ввысь, становясь похожими на извилистых змей.
— Первым делом вырву глаза, — приговаривает русалка, облизываясь. — Такие синие и красивые, как у папаши.
— Он не мой отец.
— Лжёшь так же, как и он. Он обещал сделать меня царицей, — горько усмехается она. — И сделал. А после променял на твою шлюху-мать — Дородею! И приказал убираться из Великомира, объявил мёртвой, когда я ушла!
— Дородея не моя мать, — пытаюсь я вразумить русалку. — Насколько я знаю, Дородея — вторая царица, мать царевича Радима. Она погибла при родах.
— Туда и дорога этой мрази! А от какой суки ты — мне плевать! Главное, что в тебе кровь того, кто и сделал меня такой!
Её когти оказываются в нескольких дюймах от моего лица, когда я хватаю её за руку, выкручивая до мокрого хруста и опустив её голову с косматыми волосами к земле.
— Можешь называть меня как угодно, — шиплю я ей на ухо, ломая пальцы один за другим. — Хоть сыном этого мерзавца, что сидит сейчас на троне. Но не смей говорить плохо о моей матери!
Дёргаю русалку за длинные волосы и припечатываю её лицо к земле, разбив нос.
— Простите за мою грубость, царица Лияна! — вспоминаю я имя первой жены царя, ещё раз окуная лицо той в землю.
— Вы, Зареславские, все как один!
Волочу упирающуюся русалку за собой и подхожу к мечу, поднимая его и покрывая огнём с помощью молитвы. Тварь шипит и дёргается, проклинает меня, мою маму и царя. Обещает, что мои кости будут украшать её грудь. Я же, устав слушать её вопли, отсекаю ей голову. Русалка корчится в предсмертной боли, а её тело распадается на пепел.
Тушу огонь на лезвии, отбрасываю его в сторону и кидаюсь в воду, веря, что Аню ещё можно спасти.
Семь русалок столпились вокруг Ани, чьи глаза плотно закрыты, а руки обмотаны водорослями. Плыву к стражнице, держа крест перед собой. Завидев меня, две русалки выбиваются из общей кучи и с шипением летят на меня, выставив костлявые руки. Одна из них вцепляется мне прямо в горло, вонзая когти в плоть. Ударяю ногой её в живот, подношу крест к тонкой шеи, и русалка верещит от боли, превращаясь в пепел. То же самое я проделываю и со второй, но уже быстрей.
Остальные твари, решив, что я из себя представляю серьёзную угрозу, выбиваются вперёд, нацелившись утопить меня. А времени у Ани всё меньше. Отбиваюсь от русалок, но те действуют очень упорно: таскают за волосы, хватают за ноги и руки, не давая коснуться креста и поднести его к коже смертниц. Силы уже на исходе, и скоро я и впрямь пойду ко дну, погибнув в очередной раз. Но я вернусь, а в случае с Аней у меня такой уверенности нет.
Вырываю левую руку из крепкой хватки русалки, и когти тварюги рассекают мне руку до крови: глубокие царапины идут до самого предплечья. Но это меня не волнует. Сжимаю крест, прикладывая его к шее ближайшей русалки, и вместе с этим отбиваюсь от других. Нечисть оттаскивает меня, но поздно: от их сестры остаётся лишь пепел. Немедля, касаюсь крестом ладони русалки, и та с визгом отплывает назад, прижимая раненую и шипящую руку к себе.
В ушах поднимается шум, воздуха уже не хватает, поэтому я убиваю русалок с особым рвением. Теперь они пытаются держаться от меня подальше, поняв, что утопить уже мёртвого не так уж и просто. Хватаю русалок, притягивая к себе и превращая их в пепел. И когда не остаётся ни одной, я подплываю к Ане.
Аккуратно обхватываю её за плечи, прижимая к себе одной рукой. Биение сердца не заставляет себя ждать. Оно колотится медленно и больно, каждый его удар сопровождается приливом глухой боли. Внутри становится невыносимо тяжело, и этот груз точно давит, унося и меня, и Аню на дно. Давит так сильно, что руки становятся неподъёмными, их словно сковывают ржавые цепи, которые тянут вниз. В глазах темнеет, воздуха окончательно не хватает, лёгкие каменеют, а сердцебиение усиливается, предчувствуя, что вернулось оно ко мне ненадолго.
Свободной рукой сжимаю крест и обращаюсь к Санкт-Некрасе30, захватываю воду и образовываю пузырь. Отпускаю Аню, чьи глаза до сих пор закрыты, в пузырь и толкаю его на поверхность. А сам падаю навстречу водорослям, что опутывают мои руки и ноги. Мир перед глазами меркнет, лёгкие леденеют, а сердце останавливается.
Тук. Тук.
Тук…
Глава тринадцатая. Ненадолго вернувшаяся жизнь
Александр
— Ещё, — кто-то хлёстко ударяет меня по щеке, — раз, — очередная пощёчина не заставляет себя ждать, — сделаешь, — щёки горят, — так, — вновь звонкий хлопок, — убью! — по моей щеке приходится яростный удар, содержащий и отчаяние, и ненависть, и надежду одновременно.