— Ты самовольно покинешь училище, милая. Или последствия не заставят себя ждать, — от приторно ласкового тона Зыбина все внутренности сжимаются в тугой ком, а к сердцу тихо и медленно подбирается страх, возникший от очередного «милая». Сглатываю тугой ком в горле, быстро опускаю взгляд на руки: дрожат. Прячу их за спиной, чтобы не выдать своё состояние перед главнокомандующим. Но тот всё понимает по глазам и моему сжатому положению. Стоит расслабиться, взять себя в руки, но эти мысли крутятся в голове лишь беспорядочной волной, ни одна из них не задерживается, не выигрывает в битве со страхом, что тревожно звенит и наслаждается местом, которое ему удалось занять. Дышать становится тяжелей, температура в избе неожиданно повышается. При каждом ударе сердца, которое бешено колотится, грудь пронзает колющая боль, живот скручивается, тревога становится всё ощутимей и ощутимей с каждой секундой.
Чтобы не упасть, я облокачиваюсь на стену и тут же проклинаю себя за это: Зыбин не должен видеть этого. Не должен ощущать своё превосходство. Не должен знать, что он сильнее.
Почему это произошло? Почему сейчас? Мне казалось, я победила это, отпустила, всё прошло. Почему же… Почему же мне страшно?
Перед глазами всё плывёт, но разглядеть круглое лицо главнокомандующего несложно. Его толстые губы расплываются в гадкой улыбке при виде ослабевшей меня. Возможно, дело в произошедшем со мной. В том, что я погибала, но в итоге не умерла. Возможно, прошлое здесь ни при чём…
— Вы несправедливы, — шепчу я, безуспешно борясь со страхом. Воздуха становится всё меньше и меньше.
— Ну почему же? К тебе, милая Аня, я более чем справедлив. Пойми, девушке нечего делать в Ордене. Поэтому я из самых добрых побуждений позволяю тебе вернуться в свою деревеньку, где ты найдёшь себе мужа и заживёшь под его покровительством, как настоящая женщина. Иначе, — он делает паузу, внимательно следя за моей реакцией. Слёз Зыбин не дождётся, хотя они уже подступают к глазам, как и крик — к горлу. — Иначе я позволю ребятам поразвлечься с тобой.
Ничего не отвечаю. Лишь сжимаю зубы до ноющей боли, чтобы не закричать от страха. Внутри горят обида и злость. Зная Зыбина, я более чем уверена, что его угроза реальна. Я даже с крестом не смогу ничего сделать против дюжины крепких парней, которые с лёгкостью задавят меня. Да я и пикнуть не успею, как они с меня одежду сдерут.
— Не дождётесь, — выдавливаю я и, не выдержав, стрелой оказываюсь на улице, пытаясь вдохнуть свежий воздух полностью.
Не выходит.
Он попросту не проходит внутрь.
Слёзы уже давно льются по щекам крупными каплями, собираясь у подбородка. Вытираю их дрожащими холодными руками. Щипаю себя за запястья, вспоминая, что раньше это помогало. Сейчас не выходит. Глубоко дышу, но в результате выдавливаю лишь слабый хрип, не в силах впустить воздух внутрь. Воздух точно скручивает горло в тугой узел и обвязывает его кольцом чудовищного пламени. Молюсь всем святым, чтобы это прекратилось. Проклинаю себя за очередную слабость. Проклинаю себя за то, что позволила страху войти внутрь и вновь завладеть мной.
Поднимаю взгляд, пытаясь сосредоточиться на чём-то одном. Пересчитываю деревья, стоящие впереди, но они быстро сливаются в единое пятно передо мной. В глазах стоит режущая боль от слёз, по рукам проходит холод. Дышу, несмотря на боль. Воздух понемногу проходит, дышать становится не так трудно. Но страшно до сих пор.
Кое-как встаю с земли, неспешным шагом идя в казарму. Руки дрожат, а ноги подкашиваются. Страх стучит внутри, на щеках остались мокрые дорожки от слёз, которые всё ещё просятся вылиться из глаз. Но я сдерживаю их. Не даю им взять над собой верх. Сдерживаю этот проклятый признак слабости.
Я не должна показывать её.
Её никто не должен видеть.
Даже я сама.
Дойдя до казармы, скатываюсь по стене, сжавшись. А после тихо плачу, уткнувшись в колени.
Я не сдамся. Не отступлю.
Несмотря на угрозы, я дойду до конца. Достигну своей цели.
Глава вторая. Несостоявшаяся поездка
Александр
Я умираю.
Снова.
В очередной. Грёбаный. Раз.
О смерти я слышал многое. Одни с тоской вздыхают, причитая, что конец приходит быстро, от него невозможно убежать, рано или поздно он настигнет каждого. Чувствуя знакомую, но обжигающую боль, распространяющуюся по всему телу с молниеносной скоростью, я с уверенностью могу заявить, что смерть действительно приходит быстро, но забирает она не каждого. Меня она оставляет в этом проклятом мире уже который раз, как бы я не пытался нырнуть в её холодные объятия и уйти навсегда.
Так продолжается уже почти шесть лет.
Другие, видя, что из себя представляет каждый мой день, говорили, что долго я не протяну. Признаться, внутри до сих пор тлеет слабая надежда, что так оно и будет. Но после каждой моей смерти эта вера угасает, и скоро превратится в жалкий пепел.
Так продолжается уже почти шесть лет.
Кто-то и вовсе расписывал в красках мою смерть. Мечты этого человека сбылись: я умирал множество раз. Тонул, резался, сбрасывался с обрыва, истекал кровью, отрезал себе конечности, надеясь умереть от резких и нескончаемых порывов боли. Но всё без толку.
Так продолжается уже почти шесть лет.
Некоторые показали мне, что такое смерть на самом деле. Гибель не страшна, когда её костлявые руки касаются твоей души, желая утянуть за собой. Нет, подобное воспринимается как что-то обязательное и, в моём случае, знакомое. Когда же смерть забирает кого-то другого, это ощущается как падение в пропасть. В пропасть собственного поражения, собственной боли, собственного крика, собственного кошмара, собственной ярости. Смерть — это исчезновение не самой жизни, а чего-то важного и ценного в ней самой. Того, без чего жизнь становится невозможной и ощущается мрачным и бессмысленным существованием.
Самому умирать не больно. Больно, когда умирают другие. Жизнь стремительно покидает их, а всё, что ты можешь с этим сделать, это кричать и молить о том, чтобы они не сдавались. Не уступали смерти, перед которой бессильны все. Продолжали бороться с гибелью, которая всегда выходит победителем. Не уходили в иной мир, который открывает свои двери перед каждым, когда подходит срок.
Но эти крики, просьбы, молитвы тщетны.
Очередная волна агонии пронзает меня с новой силой. Прикусываю кулак, чтобы не вскрикнуть, ругая себя за то, что попал в то место, при ударе в которое люди умирают болезненно и долго. По синему кафтану расплывается тёмное пятно крови, перед глазами пляшут чёрные звёздочки, а в груди пылающим огнём горит боль, что вспыхивает с каждой секундой всё ярче и ярче.
Ждать конца, терпя муки, я не хочу. Да и времени нет. Поэтому теперь остаётся самое трудное и неприятное.
Обхватываю рукоять кинжала, чьё лезвие полностью вошло внутрь, обеими руками, до скрежета стиснув зубы. Закрываю глаза, вдыхаю колючий воздух и резко вынимаю нож из груди, после чего рукой прикрываю открытую рану, тяжело дыша. Рука скользит чуть выше, останавливаясь у места, где должно биться сердце. Но внутри тихо.
Холодно.
Пусто.
И больно.
Снова.
В этот же момент дверь раскрывается, и сквозь тёмную пелену мне удаётся увидеть рыжую копну волос.
— Саша! — Ру присаживается рядом со мной. Его длинные пальцы касаются моих, осторожно вынимая кинжал из рук. — Ну зачем ты так? Пробовал уже раз десять! — приговаривает он.
— Одиннадцатый раз никогда не помешает, — с улыбкой отмахиваюсь я, постепенно приходя в себя.
Ру помогает мне встать и сесть на лавку. Рана начинает зудеть, знак хороший: скоро затянется. Но вот поступил я опрометчиво: нужно было снять кафтан и рубаху, чтобы не испачкать и не испортить одежду.
— Это глупо, Саша, — упрекает меня Ру, садясь рядом.
— Сказал тот, чьё сердце бьётся, как и у всех, — язвительно парирую я, закидывая голову назад и закрывая глаза. — Ты какими судьбами здесь? Помнится, ты должен быть в Подгорной с Луизой. Что-то произошло? — открываю один глаз, смотря им на друга.
Ру отводит взгляд, явно о чём-то задумывавшись. Или о причине своего возвращения в крепость, или о моей неудавшейся попытке убить себя. Терпеливо жду ответа, с деланным интересом разглядывая собственные ногти.
— В Подгорной были злыдни6, ничего серьёзного, — коротко говорит Ру, всё ещё не поднимая взгляд. — Дело в другом. И, я думаю, оно может касаться тебя.
— Ты нашёл способ, как мне покончить с собой? — равнодушно предполагаю я.