Стены коридоров увешаны гобеленами с разными символами Ордена: и с крестом, и с восьмиконечной звездой, и с парящим соколом. У входа в главный зал, где и проходит торжество, меня и Луизу встречают юноши.
— Этот ворот меня задушит, — жалуется Ру, постоянно поправляя воротник кафтана. — Это не мой размер!
— А надо было приходить на снятие мерок, а не вешать всё на меня, — замечает Данияр и сам расправляет складки кафтана. Выглядит он иначе. Не сурово, не угрюмо, а… Очень даже красиво. Белый цвет подчёркивает его слегка загорелое лицо, а воротник очерчивает благородный квадратный подбородок. Тёмные волосы зачёсаны назад, открывая лоб, от левого угла которого бежит широкая полоса шрама. Но если раньше рубец придавал Данияру грозности и мрачности, то теперь с раной он выглядит более мужественным и закалённым. При виде нас — точнее, при виде Луизы — Данияр замолкает, оборачиваясь к нам со слегка приоткрытым ртом, а взгляд серых глаз мечется из стороны в сторону, ища, за что можно зацепиться, кроме стражницы, которая действительно выглядит прекрасно.
Никогда не видела Данияра таким рассеянным. Обычно он собранный и серьёзный.
Волосы Ру теперь кажутся ещё более яркими и рыжими. Он даже не подумал их причесать или уложить: они всё так же всклочены и подняты вверх. Россыпь веснушек на носу стала ещё более заметнее, а золотая серьга блестит вместе с белоснежной улыбкой.
Есения нигде не видно. Как и капитана.
— А где Александр? — спрашиваю я, вертя головой.
— Не можешь меня дождаться? — шелестит над ухом мягкий шёпот, заставив меня вздрогнуть и чуть не влепить говорящему хлёсткую оплеуху. Но капитана я узнаю быстро и оборачиваюсь, застывая.
Вот кому белый цвет точно к лицу. Он подчёркивает и бледность Александра, и его чёрные, немного вьющиеся волосы, и цепкий взгляд синих глаз. Уголки его губ приподняты в такой улыбке, которую я ещё не видела на его очерченном лице. В поистине настоящей. От этой улыбки моё сердце подскакивает, во рту пересыхает, а кончики пальцев леденеют.
— У тебя… — пылко говорит Александр и неожиданно запинается, словно его мысль обрывается так же скоро, как и появляется. — У тебя красивые волосы.
— С-спасибо.
То ли кто-то хлопает в ладоши, то ли Луиза ударяет себя по лбу.
Капитан протягивает мне руку.
— Пойдём?
Робко киваю, принимая приглашение, и он берёт меня под руку. Двери распахиваются, открывая роскошный зал, который — если я бы не знала — я ни за что бы не приняла за зал крепости Ордена.
Кругом сияют золото и серебро. Полы начищены до блеска, я и не думала, что они могут быть такими чистыми! У стен стоят длинные столы, что ломятся от угощений. По залу быстрыми шагами ходят слуги, разнося вкусности и напитки стражам. Музыку, доносящеюся тихой мелодией, практически не слышно из-за смеха и шумных разговоров членов Ордена, каждый из которых среди этого богатства и роскоши выглядит белым пятном с кубком в руках. Один из слуг подбегает к нам, предлагая выпивку. Александр с благодарностью берёт кубок с квасом, делая небольшой глоток.
— На выпивку, как всегда, решили не тратиться, — с вежливой улыбкой произносит он. — Всё равно результат один и тот же.
— Почему ты пьёшь, если не пьянеешь? — интересуюсь я. Луиза тем временем тащит Данияра к столам с угощениями, а Ру забалтывает слуг, жуя пастилу.
— Я пью ради вкуса. Он помогает… отвлечься. — Александр ставит недопитый квас на поднос мимо проходящего слуги, который ничего не замечает и предлагает выпивку другим стражам.
Александра останавливают стражники, на груди которых переливается серебряный дуб — генеральский символ. Капитан с вежливой улыбкой приветствует каждого так, точно знаком с тем или иным генералом всю жизнь, да и вообще они считают друг друга братьями. Александр также представляет и меня.
— А, это ты та самая девка, что выжила, когда дюжина кадетов полегла? — спрашивает генерал Кабанов, поглаживая светлую бороду.
Уже хочу ответить, как слово берёт Александр, чей тон спокоен и крайне деликатен:
— Не думаю, что в такой великий праздник стоит говорить о погибших. Они бы того не хотели, — добавляет он, вновь улыбнувшись. — Поэтому давайте просто насладимся этим дивным днём, а другие разговоры отложим на какое-то время.
— Эх, Демидов, за это ты мне и нравишься! — раскатисто произносит другой генерал, чьё имя я так и не узнала. Когда я шёпотом спросила Александра, кто этот страж с рыжим ёжиком волос и квадратной челюстью, капитан только пожал плечами, сославшись на то, что их много, а память у него одна — на всех не хватит. — Всегда найдёт нужные слова! Дружинником бы тебе быть, Саня, те языком только и чешут!
— Я Александр, — холодно поправляет тот, после чего учтиво кивает обоим стражам. — Прошу нас извинить.
Он оставляет генералов наедине, уводя меня с собой. К стражам присоединяются и другие, и вскоре те даже не вспоминают об уходе капитана. Александр же отхлёбывает из очередного кубка, морщась от вкуса.
— Они собрали самые отвратительные сорта? — жалуется он, внимательно оглядывая тёмную жидкость в кубке. — Могли бы посоветоваться с тем, кто хоть что-то смыслит в квасе.
— Например, с тобой?
— Именно!
Главная часть праздника должна начаться ближе к вечеру, когда стемнеет. Тогда стражи собираются у главного алтаря — священного круга, символы которого мерцают золотом в конце зала, — зажигают кончики своих крестов, вставая на колени, и молятся святым, благодаря их за силы, что выручают Орден в трудное время. Когда встать и закончить свою молитву, каждый страж решает сам, но, когда тот встаёт, он должен опустить горящий крест на алтарь. Если пламя не тронет круг, то стража ждёт хороший год службы, а святые будут благосклонны к нему. Но если огонь коснётся алтаря, то впереди страж встретит непосильные трудности, и сил святых будет недостаточно. Крест нужно опустить в центр круга и продержать не меньше минуты, ещё раз помолившись святым и сознавшись им в своих деяниях, что тревожат душу.
В училище такого кадеты никогда не делали. Зыбин отказывался ставить алтарь, а уж тем более проводить церемонию.
— Скучно, — говорит Александр, пробуя ещё один сорт кваса и снова кривясь. — А ещё невкусно и тухло. Потанцуем? — он поворачивается ко мне.
— Всё-таки квас на тебя действует.
— Я серьёзно.
Он протягивает руку, и, точно по его желанию, музыка играет громче, словно возмутившись, что её перекрывают многочисленные разговоры. Александр терпеливо ждёт ответа.
— Я не умею танцевать.
— А я перенял твой дар распознавать ложь, — он игриво наклоняет голову.
— Я плохо танцую, — тут же исправляюсь я. — Мы опозоримся.
— Со мной невозможно опозориться.
Его настойчивость и раздражает, и привлекает одновременно. Музыка усиливается, некоторые стражи приглашают подруг по службе, выходя с ними вперёд и отплясывая. Рука Александра всё ещё протянута, она даже не шевелится.
— Если ты так не хочешь, — он теряет своё упорство, медленно опуская руку, словно только и ждёт, что я соглашусь, — я не буду настаивать.
— И пригласишь другую?
— Например? Луизу?
— Ну почему же, ты и с Тузовым неплохо смотришься, — язвлю я, мельком глядя на главнокомандующего, что сидит на лавке, притоптывая ногой в такт музыки. Александр глядит на него вместе со мной, и, заметив наши взгляды, Тузов расплывается в улыбке, подмигивает обоим и головой указывает на центр зала, посылая нас туда различными жестами.
— Знаешь, я-то не буду настаивать, но за Тузова не ручаюсь.
— Только из уважения к главнокомандующему, — сдаюсь я.
Пока я всячески уходила от приглашения, первый танец закончился, но музыканты снова берутся за инструменты, завидев новую пару — меня и Александра. Стражи, что уже станцевали, тоже присоединяются, несмотря на сбитое дыхание и потные лица.
Александр встаёт позади меня, положив левую руку на талию, а правой взяв мою и вытянув ту в сторону. Его бархатный голос касается моего уха:
— Расслабься.