Если взгляд девушек горд и надменен, то глаза юношей смеются вместе с лукавой улыбкой. Но каждый смотрит именно на своего партнёра, не отводя взгляда и практически не моргая, словно танцующие пытаются добраться до сути друг друга и используют самую открытую часть человеческой души — глаза.
Музыка, звенящая жизнью и движениями, обволакивает зал. Покрутив меч, направляю остриё в пол, сжав рукоять двумя ладонями. Александр отплясывает, прыгая и стуча сапогами по полу, играет руками, звонко хлопая ими по ногам, и смотрит лишь на меня, широко улыбаясь. И если некоторые стражи уже выдыхаются, то дыхание Александра ровное, его тело двигается ловко и изящно, а чёрные волосы падают на глаза, когда он отбивает ногами ритм.
Крутанувшись вокруг себя, капитан вскидывает голову, убирая волосы со лба, и вырывает меч из ножен, повернув ребро лезвия к себе лицом. Поднимаю клинок, крутанув его в воздухе со свистом, и делаю то же самое. Мы шагаем навстречу друг к другу, всё ещё не отводя взгляда. Останавливаемся, когда наши плечи почти соприкасаются. Длинный и размашистый шаг, быстрый выпад, что пронзает лишь воздух со свистом. Музыка гремит и стучит, когда мы возвращаемся в исходное положение. Круто разворачиваемся лицом друг к другу, и я повторяю выпад, на этот раз рассекая воздух позади Александра. Он делает то же самое одновременно со мной.
Выпады повторяются, после чего концы клинков смотрят в пол, а наши ладони с Александром соприкасаются, но ненадолго: в следующий миг клинки вновь играют в воздухе, поражая невидимого врага за спиной партнёра. Снова сближение, что длится ровно секунду, и очередные выпады следуют звонким свистом, поющим вместе со звучными гуслями и громкими ложками.
Шаг вперёд, стук сапог сливается с ударяющимися друг о дружку ложками, лезвия сверкают бесчисленными искрами. Мы ходим по кругу, изредка останавливаясь, чтобы совершить очередной выпад, предназначенный затаившемуся чудищу за спиной партнёра. Теперь выпады единичные, следуют в порядке очереди. Атакую я, снова идём по кругу, и уже черёд Александра отправлять лезвие вперёд, пока я неподвижно стою, направив клинок в пол.
Мелодия гуслей струится в тот самый момент, когда мы с Александром становимся слишком близко друг к другу. Моя свободная ладонь ложится ему на грудь — на то место, где стучит сердце. Меня внезапно обволакивает жаром, щёки наверняка пунцовые, и Александр точно замечает это, ибо его синие глаза направлены лишь в мои. Биение его сердца ощущается пожаром тепла и ураганом необычайной нежности. Я уже не слышу музыку, я хочу чувствовать и слышать только стук сердца Александра.
Неохотно убираю руку с груди Александра, шагая назад, а меч отвожу к полу. Я и Александр обходим друг друга, точно пара хищников, решившая вгрызться друг другу в глотки за кусок мяса. И если капитан двигается играючи, расслабленно, уверенно, решительно и легко, то я гляжу на него рассерженно и обиженно. Губы Александра дёргаются в открытой усмешке, а глаза смеются над моим напускным гневом, не скрывая того.
Руки поднимаются в локте, а раскрытые ладони находятся в нескольких дюймах от того, что соприкоснуться и ощутить тепло друг друга. Но мы плавно обходим друг друга, совершая три круга и всё ещё не прикасаясь. Я слышу дыхание Александра, чувствую его уверенность, чьи искры неожиданно загораются и во мне.
Мы меняем направление, подняв клинки вверх. Лезвия с лязгом скрещиваются, но быстро отводятся друг от друга на короткое расстояние, точно в любой миг они сойдутся вновь. Мелодия замедляется, гусли, ложки и свирель звучат тише и не так живо. Я и Александр останавливаемся в одном мелком шаге друг от друга. Одновременно убираем мечи обратно в ножны. Быстрый и резкий шаг вперёд, и наши ладони наконец сцепляются.
Александр притягивает меня в себе, кружа по залу, и я чуть не врезаюсь в его грудь. Синие глаза мерцают, губы подняты в очаровательной улыбке, чёрные волосы растрёпаны, и почему-то я ловлю себя на мысли, что мне хочется запустить руку в шевелюру капитана. Одна его ладонь опускается мне на талию. Другая же вытягивает мою руку. Мы кружимся подобно пламенному вихрю, ибо внутри меня всё сгорает. Короткая остановка, и Александр хватает меня, поднимая и кружа. Опускает на пол, и вновь берёт за руки, уверенно и решительно ведя в танце.
Музыка останавливается, когда я и Александр стоим вплотную друг к другу. Я слышу его дыхание, слышу его сердце, ощущаю его запах, чувствую его всего. И не хочу отпускать.
Александр откидывает голову назад, поправляя волосы, упавшие на лоб. Стражи, что не танцевали, а лишь наблюдали, хлопают и свистят. Громче всех улюлюкает главнокомандующий Тузов, хлопая в ладоши и требуя, чтобы мы станцевали ещё раз. Александр отвечает ему закатыванием глаз и насмешливой улыбкой.
— А говорила, что танцевать не умеешь, — по-доброму упрекает меня Александр, убирая прядь моих волос мне за спину. — Спасибо тебе, — шепчет он над моим ухом, отпуская.
Я глупо приоткрываю рот после его слов. За что он меня благодарил? За обычную бойню? За простецкий танец? Или…
За что-то большее?
И почему сердце ноет от одной лишь мысли, что наши пальцы больше не касаются друг друга?
Вместе с Александром иду к столу с угощениями, ибо мой желудок предательски урчит. Праздник же тем временем в самом разгаре. Кто-то уже клюёт носом, чуть не ложась на лавки, другие пляшут не уставая, утягивая за собой и других. К нам подходит главнокомандующий Тузов с кубком в руках.
— Ну вы, ребятки, даёте, — хмыкает он и отхлёбывает глоток, тут же морщась. — Кислятина. Разве не ты отвечал за напитки? — спрашивает он, обращаясь к Александру.
— Меня никто не спрашивал, — следуя примеру главнокомандующего, капитан тоже делает глоток. — И впрямь кислятина.
— Ещё никогда не видел такой бойни, — признаётся Тузов с искренней гордостью, точно он лично обучал нас танцу. — Я уж думал, ещё чуть-чуть, и вы…
— Велимир! — осекает его Александр, вызывая и у Тузова, и у меня смех.
Главнокомандующий спрашивает, как мне живётся в Ордене и влилась ли я в отряд Александра, а после интересуется ещё многими другими вещами, иногда вбрасывая добрые и задорные шутки. Вся беседа с Тузовым ощущается не как разговор с начальником, а как болтовня с любимым дедушкой, который видит маленьких внуков даже в тех, кто рискует жизнями, сражаясь. Он по-доброму поучает Александра, чтобы берёг меня, когда капитан закатывает глаза и бурчит, что я сама себя не берегу. Мне же Тузов рассказывает о юном Александре и его самоуверенном поведении. Александр в свою защиту пытается оправдаться, но всё же с добродушием слушает главнокомандующего.
— Таислав, а станцуешь теперь со мной? — слышу ласковый щебет позади себя.
— Разве я могу отказать?
Замираю, а моё сознание переворачивается раз десять от одного этого голоса.
Руки покрываются дрожью. В голове поднимается густой туман. По всему телу проходит морозящая волна холода. Воздух… Его не хватает, будто его насильно выбили из моих лёгких, в которые впиваются ледяные иглы. Все голоса смешиваются в один неразборчивый шум, оставляя лишь мелодичный тон, который нежно растягивает гласные и который я надеялась больше не услышать.
Смотрю себе под ноги, не смея пошевелиться, потому что знаю: одно движение — и я свалюсь замертво. Пытаюсь схватить ртом грёбаный воздух, который, кажется, исчез для меня навеки, оставив мучительно умирать от собственного страха.
Чтобы не упасть, вцепляюсь в рукав кафтана Александра, что-то беспомощно хрипя. Не знаю, повернулся ли ко мне капитан, ибо перед глазами вспыхивают алые круги, вызывая неистовое желание закричать от всего: от боли, от страха, от ненавистного голоса. Если Александр или главнокомандующий Тузов что-то и говорят, это попросту не доходит до меня, а смешивается вместе с другими звуками в одну неразбериху, что давит на голову, вызывая очередной приступ боли и неприятный звон в ушах.
— В… В-воздух, — сдавленно хриплю я, надеясь, что слово вышло из моего рта, а не осталось сидеть в голове, тревожно звеня.
Мой локоть обхватывает чья-то сильная рука, а мои ноги, похожие на хлипкие сучья, сами идут, шатаясь. Шум то усиливается, то становится заметней тише. Сквозь него проступает чей-то успокаивающий и умиротворяющий голос:
— Ещё чуть-чуть. Скоро мы уйдём отсюда.
Несмотря на его мягкие и бережные интонации, я сжимаюсь, словно от удушья. Холод, страх, дрожь никуда не уходят, а только набухают внутри и крепнут, стоит в моей голове пронестись другому голосу. Страшному. Красивому. До боли ненавистному.
В лицо ударяет ветер, но воздуха по-прежнему нет. Кто-то держит меня за руки, повторяя моё имя как молитву и говоря что-то ещё, но оно теряется в когтистых лапах ужаса. Пытаюсь найти заветную каплю воздуха, но получается лишь хрип, обдирающий горло. Крупные капли слёз обжигают щёки, в груди так больно, что там полыхает пожар, не щадящий ничего на своём пути: ни моё сердце, ни мои чувства, ни меня саму. Пламя сжигает покой, оставляя лишь горький привкус пепла и боль, от которой я сгибаюсь, чуть не припадая к земле.
— Аня! Смотри на меня, слышишь?! Смотри на меня! — кто-то, кто мне знаком, близок и дорог, но одновременно с этим далёк от меня, опускается рядом, обхватив меня за плечи и хорошенько встряхнув. — Дыши, Аня! Слышишь? Дыши, умоляю, просто дыши! Смотри только на меня!
Смотри только на меня…
— Здесь только ты и я!
Здесь только ты и я…
— Я рядом с тобой!
Я рядом с тобой…
— Тебе нечего боятся!
Тебе нечего боятся…
Это не больно…
Ты сама виновата…
Вскрикиваю, махая руками и отталкивая сильные мужские руки, сжимающие мои плечи. Нет, я не позволю этому случиться опять! Я не позволю ему, только не теперь…
— Аня!
— Не подходи! — сдавленно кричу я, не узнавая свой голос. Слёзы заливают глаза, я практически ничего не вижу, но осмеливаюсь поднять взгляд на стоящего передо мной, чей взгляд выражает смятение, непонимание и…
Желание помочь.
Чёрные волосы, острые черты лица, точёные скулы. В глазах — в тёмно-серых глазах, что напоминают грозовое небо — затаилась капля хитрости.
Или глаза всё-таки синие? А вместо хитрости в них застывшие боль и печаль?