— Я бы предпочёл, чтобы ты умер, — злобно и тихо бросаю я, наматывая нить, не глядя на царя.
— Другого… Другого я от тебя не ожидал, — усмехается тот, и на его зубах темнеет кровь.
Царь неожиданно вскакивает с лавки, точно не бился в удушающем кашле последние несколько минут. Я ничего не успеваю сделать, как что-то острое вонзается мне в грудь и легко поворачивается внутри.
— Кхр-р… — выдавливаю я, роняя нити и выплёвывая кровь. Царь, криво ухмыляясь, придерживает меня за загривок, чтобы я не упал. Опускаю взгляд и вижу в его руках рукоять короткого кинжала, чьё лезвие полностью вошло мне в грудь, пронзив сердце.
— Ну тише-тише… — почти ласково приговаривает царь. — Тебе же не впервой умирать, мог бы уже и привыкнуть.
Глава двадцать третья. Бессилие, лишающее жизни
Аня
Я помогаю лекарям отнести Данияра на носилках. Знахари обещают, что помогут ему и другим раненым, но произносят они это так отрешённо и безучастно, что я ощущаю повисшую в воздухе ложь. В неё хочется верить, она сказана с целью помочь, но горечи и пепла в ней столько же, сколько и в самом ядовитом обмане.
— Я могу помочь, — тихо сообщаю я лекарям, вносящим искалеченного Данияра во временный лазарет, ранее представляющий из себя боярский терем.
Те ничего не отвечают, будто не услышали, и быстро уходят, исчезая среди других стражей, снующих туда-сюда. Служащие Ордена постоянно вбегают в терем и выбегают из него, создавая толпу, состоящую из фигур в белых кафтанах. Моя помощь стражам точно не помешает, во всяком случае бегать за лекарствами я тоже могу. Уже хочу присоединиться, как меня окликает свистящий голос.
— Я тебя везде ищу, — говорит Ру, подходя ближе.
— Что-то случилось?
— Да. Ты ранена.
Устало вздыхаю.
— Ру, ничего серьёзного…
— Это уже мне как лекарю решать, — следует ответ.
— Ру, — я понижаю голос, говоря на несколько тонов тише. — Ты же знаешь, что это и впрямь обычные ушибы. Они заживут, не оставив и следа. И помог бы лучше другим!
— Знаю. Прости, — страж поджимает губы и отводит взгляд. — Просто Саша открутит мне голову, если с тобой что-то случится. А потом тебе. Ну, и снова мне в придачу.
— Где он?
— Не знаю. Но надеюсь, что под удар Юстрицы он не попал, как другие капитаны.
В последний раз я видела Александра в зале, когда царь уводил его на личный разговор. Не знаю, где был капитан во время нападения, но я согласна с Ру. Неожиданное воскрешение Александра после поражения мора будет невозможно скрыть.
Я хотела поговорить с ним насчёт того, что он сделал с Таиславом. Стоило сразу догадаться, что ярость Александра не обернётся ничем хорошим, но я остановила эти сомнения, заставила их замолчать, потому что действительно хотела, чтобы Черменский поплатился.
Но мой страх не ушёл. Он всё ещё внутри, тихонько ожидает, когда я вновь проявлю слабость, позволю ему ухватить себя за руку и держать в каменных тисках.
Во всей этой ситуации меня испугал Александр. Никогда не видела его таким разъярённым, он будто бы был готов разнести всю крепость в щепки. Мне казалось, что он прикончит Таислава на месте, я еле держалась, чтобы не кинуться к Александру и не остановить его, ибо верила, что капитан знает меру. Его синие глаза пылали, голос звучал подобно стали. Когда же во всё вмешался царь, меня пробрало холодом от колючего осознания. И мне хочется верить, что я ошибаюсь.
В тот момент Александр был поразительно похож на царя. Осанка, умение держать себя, цвет глаз, волосы, черты лица, интонации в голосе и движения. Даже царевич Радим не так похож на своего отца, у них вообще нет ничего общего, кроме манер.
Всё это и то, как Александр отзывался о царе, натолкнули меня на странные мысли. Но лучше выяснить у самого капитана, хотя я уверена, что он будет увиливать и отнекиваться.
— Тогда помоги мне с ранеными, — просит Ру, на что я согласно киваю.
Ру ведёт меня в терем, проталкиваясь через других стражей. Вместе с этим он просит их принести травы, что уже заканчиваются у лекарей, и нити для обращений к Санкт-Ксении53. Уже хочу спросить, нужно ли мне кидаться выполнять его поручения, как Ру говорит первым:
— Иди за мной. И не смотри, — тихо кидает он, даже не оборачиваясь ко мне.
Но не смотреть на это невозможно.
Людей здесь настолько много, что не протолкнуться и постоянно приходится смотреть себе под ноги, чтобы случайно не наступить на кого-то. Ру идёт быстро и уверенно, когда я едва шевелю ногами, чуть не падая на ровном месте от зловония, что пропитало эти стены. Кровь, гниль, смрад отравляют воздух, забиваются в лёгкие и горло, скручивают их до острой и кричащей боли. Но страшен далеко не запах.
Деревянный пол занят бесчисленными телами. Здесь есть и стражи, и гражданские, и дети, и старики. Кто-то корчится от боли, крича так пронзительно, что закладывает уши, и я попросту не слышу собственных мыслей, превратившихся в беспорядочный хаос. Другие медленно моргают, глядя пустым взглядом на снующих людей. Третьи… Если кинуть на них мимолётный взгляд, никак не приглядываться, то можно решить, что они спят. Но спят с закрытыми глазами, когда их — потухшие — открыты. Спят со спокойным лицом, а не заледеневшим видом. Кожа спящих розовая, а не бледно-синяя или чёрная и гноящаяся в трещинах.
Но дикий и зверский ужас вызывают во всей этой картине четвёртые. И это живые люди.
Они склоняются над умершими в безмолвном плаче. Многие даже не имеют возможности дотронуться до погибших, дабы не получить смертельный мор. Но кто-то всё же решается рискнуть, и спустя миг падает рядом с умершим, став таким же. Слабые всхлипы превращаются в сдавленные и душераздирающие крики. Кто-то колотит по деревянному полу, вымещая свои боль и гнев. Их боль чувствуется отдельным запахом, что никогда не покидал стражей на их пути, но стал более ощутимым сейчас. Это запах бессилия, отчаяния и скорби. Этот запах обдирает лёгкие, дробит в мелкую пыль кости, сдавливает горло, ломает волю и сжигает сердце. Бессилие убивает людей изнутри, оставляя их живыми снаружи.
Многие стражи пытаются оттянуть людей и своих товарищей по службе от заразившихся. Но бессилие настолько сильно завладевает каждым, что скорбящие вырываются сквозь крики и слёзы, удары и ругань, мольбу и проклятия. Некоторым всё же удаётся освободиться и подскочить к своим близким. А затем и коснуться их. И пасть рядом с ними.
Заразившихся стражи осторожно и аккуратно поднимают с помощью воздуха и уносят, стараясь никого не задеть.
— Куда их забирают? — тихо интересуюсь я, не будучи уверенной, что произнесла вопрос вслух.
Ру указывает в сторону, и, проследив за его взглядом, я замечаю широкие окна. Кажется, они слегка помутнели, но наверняка это у меня голова кружится от происходящего. Через окна видна улица — двор терема. И неподалёку стоят несколько телег, наполненных почерневшими телами. Стражи опускают в груду трупов ещё одного бездыханного, после чего умершие покрываются янтарным огнём.
— Нельзя дать мору распространиться. К тому же у многих наверняка не подошёл срок, — говорит Ру, поднимаясь по лестнице. Я же следую за ним, крепко держась за перила, чтобы не упасть из-за тошноты. — Лекари делают всё возможное. И этого недостаточно.
Лекарей никак не отмечают в Ордене: они носят те же синие кафтаны с серебристыми узорами, их тоже посылают разобраться с бесчинствами, что устраивает нечисть, они тоже гибнут на заданиях. Лекари редко действуют одни, если только на простецких заданиях, не требующих много времени. Обычно знахарей ставят в пару с другими стражами, отправляя на более серьёзные миссии, чтобы в случае чего была оказана необходимая помощь.
Знахарь должен быть в каждом отряде. Но этим искусством, а уже тем более обращением к нужной святой, способен овладеть не каждый. Поэтому некоторые отряды обходятся без лекарей из-за их нехватки.
Когда мы поднимаемся на второй этаж, краем глаза замечаю массивную фигуру мужчины, засевшего в тёмном углу. Он нервно почёсывает аккуратную длинную бороду, поправляет богатые одежды, что блестят на нём, с нескрываемым раздражением смотрит на стражей, которые на него и внимания не обращают. Во взгляде мужчины так и читается, что вся эта ситуация его только злит.
Нетрудно догадаться, что это боярин, чей терем превратили во временный лазарет и пристанище для людей. Хоть Юстрица и убита, выходить наружу всё равно опасно.
— Нацэ, раненые на тебе, — бросает мимо проходящий страж, даже не остановившись перед Ру хотя бы на миг.
Тот кивает, и мы проходим в просторный зал, где столько же людей, скрипящих от боли, сколько и внизу. Но если на первом этаже больше заразившихся, то здесь лишь истекающие кровью.
— Возьми жёлтый бутыль и дай каждому сделать маленький глоток, — велит Ру, опускаясь перед первым раненым: у того разодрана рука. — Это притупит их боль.
Я послушно подлетаю к углу, где стоят склянки и мешочки со снадобьями и травами. Найти нужную бутылку оказывается просто: она самая длинная и единственная жёлтая. Открываю её, когда подхожу к раненым. Те ничего не говорят, только тихо поскуливают и послушно выпивают маленький глоток.
— Анаи54, — слышу я слабый шёпот Ру, а затем резкий крик и мокрый хруст.
Испуганно смотрю на лекаря, когда тот без единой эмоции откладывает отрезанную руку в сторону и зовёт меня: