Ру вырывает бутыль у меня из рук, как только я подхожу. Стражу, только что потерявшему руку, Ру вливает не один маленький глоток, а чуть ли не пятую часть всей бутылки. Бедняга орёт и корчится, а Ру возвращает мне лекарство, молча веля продолжать давать другим стражам по глотку. А сам знахарь наматывает на крест белые нити.
Когда я подхожу к одному из стражей, тот резко хватает меня за запястье:
— Н-не надо… — заикаясь и захлёбываясь слезами, умоляет он, глядя на меня покрасневшими глазами. — За… З-закончи эт-т… это…
— Тебе нужно выпить лекарство, — сиплым голосом говорю я, поднося бутыль ко рту стража. — Только один глоток, и боль утихнет.
— Убей меня! Убей! — орёт страж, тряся меня так сильно, что лекарство чуть не проливается. — Закончи мои муки!
Кто-то забирает у меня снадобье и вырывает мою руку их хватки раненого стража. Поднимаю взгляд, и встречаюсь с ясно-голубыми глазами Велимира Тузова, который опускается на колени перед раненым, хватает его загривок и насильно вливает жёлтую жидкость.
— Не смей сдаваться, пока есть малейший шанс того, что ты можешь продолжить борьбу, — цедит главнокомандующий, когда страж тяжело дышит после принятого лекарства. — И не смей желать себе смерти, когда ты ещё жив. Руанин, что дальше? — спрашивает он лекаря.
— Лекарство ослабило их боль, но ненадолго. Мне нужна помощь вас обоих, — Ру подзывает нас рукой. — Случай тяжёлый.
— Святые мученики… — выдавливаю я и прикрываю рот ладонью, чтобы не сорваться на крик, содержащий лишь ужас.
Мне сказали, что о Данияре позаботятся… В тех словах играла ложь, но бывает так, что обман превращается в правду, и я надеялась, что это свершится. Но не в этом случае.
Его попросту бросили среди других раненых.
Пальцы Ру дрожат, но действует он быстро: расстёгивает белый кафтан, пропитанный кровью, после чего руками разрывает льняную рубаху, обнажая сильное тело Данияра. Тот не подаёт каких-либо признаков жизни. Заметив моё беспокойство и остекленевший взгляд, Тузов проверяет пульс, и спустя время неуверенно кивает.
— Держите его, — велит Ру, полностью перекрыв конец креста намотанными нитями. — Крепись, Данияр, — шепчет лекарь, тяжело сглатывая. — Будет больно.
Я держу Данияра за ноги, а главнокомандующий — за плечи, готовясь, что в любой миг страж резко дёрнется от внезапной боли. Ру же подносит крест ближе к дыре, темнеющей на груди раненого. Крест озаряется белым светом, чьи лучи касаются ранения, заживляя его. Данияр тихо мычит, вздрагивает, подёргивает ногами. Кажется, у него точно припадок, но Ру не обращает на это внимание, а только усиливает свет, стиснув зубы от усердия. Лицо у него красное и мокрое от пота, ко лбу прилипают рыжие волоски, а дыхание учащается. Мычание Данияра переходит в скрипящий хрип, у уголков его губ собирается кровавая пена.
Ру резко выдыхает и чуть не теряет сознание, когда белый свет затухает. Лекарь тяжело дышит, а я оглядываю Данияра, который и впрямь упал в обморок. Его глаза плотно закрыты, рот слегка приоткрыт, лицо покрыто испариной. А на груди змеится красно-розовый широкий шрам, тянущийся чуть ли не пупка.
— Останется… только шрам, — произносит Ру с придыханием и убирает со лба волосы. — Но жить будет.
Ру вытирает лицо рукавом кафтана, после чего переходит к другим стражам. Я же хватаю Данияра за руку, дабы удостовериться, что его пульс в норме. Сердце бьётся слабо и тихо, но чуть чаще, чем в прошлый раз. Смаргиваю подступившие слёзы, благодаря всех святых и Ру за спасённую жизнь Данияра.
— Ты сама-то как? — обеспокоенно интересуется главнокомандующий Тузов. — И что в итоге с Юстрицей?
— Убита, — шепчу я, пропуская первый вопрос мимо ушей. — Её убил Есений.
— Это тот парнишка, которого я практически не вижу? Он ещё говорит, как мертвец, и, помнится, сказанул мне что-то про смерть от кукловода…
— Он, — подтверждает Ру. — Где сейчас Есений, мы не знаем, — говорит страж, предвещая следующий вопрос главнокомандующего. В руках Ру вновь мелькает белый свет, и крик очередного раненого пронзает эти стены.
— Ты так выдохнешься, Ру, — сетует Тузов. — Лечение Данияра и так заняло у тебя много сил, я бы мог…
— Вы не лекарь, главнокомандующий. А пока другие знахари не придут, жизни всех раненых на мне. И я не могу их подвести. Да, и перебинтуйте грудь Данияра. Шрам может открыться.
Тут же бегу к углу, где стоят все нужные лекарства и снадобья, и хватаю ткань, возвращаясь к Данияру и главнокомандующему.
— Это я виновата, — заявляю я, когда Тузов аккуратно поднимает Данияра, и я бережно обматываю его грудь чистой тканью. — Если бы я хоть немного подумала и поняла, насколько мой план дерьмовый, Данияр был бы сейчас невредим. Это я потащила Юстрицу на полигон, это всё из-за меня.
— Ещё скажи, что Юстрица по твою душу прилетела, — буркает Тузов. — Вина не поможет справиться с горем, а только погубит тебя саму.
Благодарно киваю.
— К слову, — говорит Тузов, точно про что-то вспоминает. — Где этот болван — капитан ваш?
— Он разве был не с вами? — Ру обеспокоенно поворачивается в нашу сторону.
— Поначалу я думал, что Александр и угробил духа. А тут вот как всё вышло…
С лестницы доносятся быстрые шаги, и спустя несколько секунд в помещение влетает Луиза, держа за руку испуганную и взволнованную девочку, чьи светлые волосы растрепались, а богатое платье помялось. Я не сразу узнаю царевну Дару, которая, увидев во мне знакомое лицо, поворачивается в мою сторону:
— Отец в опасности! Он… — царевна запинается, то ли для того чтобы отдышаться, то ли затем, чтобы подобрать верные слова. — Ему не здоровится, я не знаю почему, но срочно нужен лекарь!
— Где сейчас царь? — тут же вскакивает главнокомандующий.
— Какой-то кабинет, там ещё шкаф с выпивкой… — сбивчиво объясняет Дара. — С отцом сейчас капитан Демидов…
На этих словах оживляется и Ру, настороженно переглянувшись с Тузовым.
— Где царевич? — спрашиваю я.
— Пошёл за главнокомандующим Рыловым, — хмуро говорит Луиза.
В этот же момент в помещение входят и другие лекари, что изумлённо смотрят на царевну, но мигом вспоминают, зачем они пришли, и подходят к раненым, которым всё ещё нужна помощь. Дара беспомощно глядит то на меня, то на главнокомандующего Тузова, то на Луизу.
— Ру, за мной, — наконец велит Тузов. — Я такой же главнокомандующий, а этот длинный — лекарь. С вашим отцом всё будет в порядке, моя царевна, — кидает он напоследок и выходит за дверь. Ру даже не спорит и ничего не говорит, а лишь следует за главнокомандующим, слегка покачиваясь. Видимо, молитвы изрядно его вымотали.
Одобряюще улыбаюсь замершей Даре:
— Всё будет хорошо, вот увидите.
Сама я почему-то не верю в эти слова. Наоборот, внутри поселяются щемящее чувство тревоги и жгучее желание отправиться вслед за Ру и главнокомандующим прямо в крепость.
Прямо к Александру.
Луиза отпускает Дару, оставляя её среди раненых стражей и лекарей. Царевна даже не знает, куда ей податься, поэтому топчется на месте. Луиза же подходит ко мне, а точнее — к Данияру, всё ещё пребывающему без сознания.
— Что с ним? — отстранённо спрашивает она, поднеся к нему руку, но так и не опустив ту на грудь мирно спящего Данияра. Ладонь Луизы замирает в воздухе, а спустя несколько секунд стражница и вовсе убирает её, положив себе на колени.
— Теперь всё в порядке, — выдавливаю я, краем глаза замечая, как Луиза кончиком пальца убирает одинокую слезу с щеки. — Грудь была пробита насквозь, но Ру — настоящий мастер. А Данияр держался, ожидая помощи.
— Он никогда не ждёт помощи, — неожиданно возражает Луиза, словно ударяет лезвием. — Если всё время ждать помощи от других, то можно захлебнуться в безысходности. И Данияр знает это. Он держится до последнего, но помощь ждёт только от самого себя, а не от кого-либо ещё. Он просто не хотел уступать смерти. Упрямый и рискованный придурок… — последние слова она гневно шипит, глядя Данияру в лицо.
Ничего не отвечаю, ибо в этот момент мне кажется, что молчание лучше любых слов.
— Бинты заканчиваются, — чертыхнувшись, сообщает один из лекарей. — Стражницы, бегом в крепость и наш лазарет. И травы прихватите заодно.