— Обычная подчинённая, — отрешено заявляю я, пытаясь справиться с голосом и взять себя в руки. Сейчас не время давать эмоциям свободу, они обязаны и дальше сидеть под замком. Но почему сейчас они неожиданно нахлынули одной волной, подбираясь ко мне все разом? Почему теперь с ними так трудно бороться? Почему мне кажется, что ещё чуть-чуть, и они возьмут надо мной верх, а я паду от этой слабости?
— Будь это так, ты бы не заступился за неё.
— Я бы заступился за любую девушку, пережившую подобное. Это называется честь, а ещё воспитание тут свою роль играет — может, слышал о таком? — голос до краёв наполнен язвительным ядом.
Царь усмехается уголком губ.
— Неужели? Я думал поразвлечься именно с твоей стражницей, а оказалось, достаточно любой девушки.
Я догадываюсь, что нашло на меня в этот момент. Злость: яростная, сокрушительная, неконтролируемая, зверская и обжигающая. Но одновременно с этим она оказалась бессильной и полностью затуманивающей все мысли. Я бросаюсь на царя, позабыв о связанных руках и двух кровоточащих ранах. Меня настигает вспышка боли, заставляющая согнуться и припасть к полу с перекошенным лицом. Перед глазами пляшут чёрные звёздочки, металлические звенья впиваются в запястья, а царь возвышается надо мной, поставив ботинок на грудь и надавив.
— Щекотка, говоришь? — смеётся он, когда я вскрикиваю. Царь только надавливает сильней, и одно из рёбер трещит, а внутри проносится очередной всплеск боли вперемешку с моей беспомощностью. — Ты, видимо, никогда не пробовал умирать медленно. Времени у нас, конечно, не так много, но я с удовольствием покажу тебе, каково это. Но если ты передумал и всё же прекратишь упрямиться, ответив мне на вопросы, я смилуюсь и позволю тебе излечиться, — его нога перемещается мне на шею, перекрыв воздух. Я хриплю и брыкаюсь, пытаясь что-либо с этим делать, но эти жалкие попытки лишь забавляют царя. — Итак, как ты постоянно выживаешь? — он приподнимает ступню, давая мне глотнуть немного воздуха. Я же захожусь в сдавленном кашле.
— Срок не подошёл, — сплёвываю я, часто моргая, пытаясь тем самым прогнать мельтешащие красные искры.
— Он подошёл уже давно. Ещё тогда, когда тебя отправили к упырям; ещё тогда, когда в Великомире обнаружились милосницы; ещё тогда, когда я услышал про Сирин.
Последние слова будто бы выбивают из меня последний воздух. В горле пересыхает, я не узнаю собственный скрипящий голос, когда выдавливаю:
— В каком смысле, услышал про Сирин?.. Мне сказали… Сказали, что завёлся водяной.
— Пришлось приказать Рылову, чтобы тот приврал. Только так тебя бы отправили одного.
Внутри что-то трескается, ломается, рушится. По ощущениям моё небьющееся сердце останавливается во второй раз, рассыпавшись в пыль. В пересохшем горле стоит металлический привкус крови. В ушах поднимается шум, дышать становится невыносимо, воздух превращается в удушающий гнилой запах, а внутри об рёбра бьётся страшное осознание:
— Приврать… — язык полон горечи, скорби и ненависти. — Приврать?! — срываюсь я на крик. — Четверть города полегло из-за твоей лжи! Ты вообще понимаешь, что натворил?! Люди погибли, дети стали сиротами, родители лишились детей, люди потеряли любимых! И всё это… Всё ради того, чтобы я сдох?!
— Не придавай этому столько значения, — раздражённо цокает языком царь, точно я кричал из-за какой-то мелочи, а не из-за гибели нескольких тысяч людей. — Я должен был узнать, сможет ли тебя убить дух. Всё-таки до этого ты умирал либо от нечисти, либо от собственной руки. А в то время представился такой шанс, я не мог им не воспользоваться.
— Ещё как мог! Ты… — пытаюсь приподняться, но тяжёлая нога царя вновь упирается мне в грудь, прижимая к полу, как бессильного зверька в лапах грозного хищника. — Мои друзья погибли из-за тебя… Моя мама…
— В этом виноват только ты, щенок. Можешь сколько угодно повторять себе, что был под контролем духа, но твоей вины это не отменит. Сирин была нужна не только для твоей смерти, не переоценивай себя. Трагедия в Соколинске сыграла мне на руку, как и твоё небольшое преступление. Тебя должны были приговорить к казни, но Тузов оправдал тебя. Таким образом, доверие к Ордену заметно подорвалось после того, как юный капитан не только погубил свой отряд, но и не смог спасти четверть города от хаоса. А потом выясняется, что он по-прежнему занимает место среди стражей и даже не понёс наказания. Знаешь, кого люди увидели в тебе, Александр? Монстра. Чудовище, похуже любой нечисти. То же они стали думать и об остальном Ордене, перестав видеть в них защитников народа. Вас стали бояться, а вот уважение начало тускнеть.
— Тебе нужен Орден, — понимаю я. — Стражи Святовита, своя армия с силами святых.
Всё так очевидно. В трагедии Соколинска действительно виноват я, свою роль во всём этом я всегда признавал и не отрицал. Но почему-то даже не задумывался, как это отразилось на всём Ордене, который не смог защитить огромнейший город лишь от одного духа. Потери были колоссальными, ущерб был нанесён страшный. В тот день я не обращал внимания на взгляды людей, адресованных мне — фигуре в синем кафтане. Было не до этого. Теперь же я вспоминаю и чувствую те эмоции, что их переполняли: ненависть, отвращение, презренье, желание расправиться со мной. Люди перестали верить в Орден, прекратили думать, что они всегда могут рассчитывать на помощь стражей. Действительно, с тех пор многие стали относиться к стражникам с подозрением и враждебностью. Доверие к Ордену дало трещину. Теперь же, когда нечисть активна и при свете дня, люди посчитали, что сил Ордена недостаточно и стражи не справляются. Трещин появилось гораздо больше. Такими темпами народ быстро взбунтуется и потребует перемен в Ордене. И тут, подобно солнцу в дождливый день, на сцене появится царь и пообещает своему народу лично разобраться с этим и взять Орден под своё подчинение. Если сейчас он управляет лишь некоторой частью Ордена, то в будущем царь будет контролировать каждого стража.
Стражи станут его слугами. Личной армией, что будет убивать не только нечисть. История с Багларом повторится. И вновь в центре всего будет стоять царь, руководящий кровавым бесчинством.
Если это то, что задумал Мечислав, то может ли он обладать колыбельной тьмы мертвецов? Однако, будь это так, он действовал бы гораздо радикальнее. Тот, кто действительно владеет колыбельной, явно преследует цель, пока ещё неясную мне.
— Почему ты не убил меня тогда? — этот вопрос уже шесть лет не даёт мне покоя, витая в мыслях каждую бессонную ночь.
На удивление, Мечислав отвечает сразу же:
— Я жалел об этом. Думал, что совершил ошибку, отпустив тебя и доверившись одному лишь предположению. С другой стороны, ты был как на ладони — в кадетском училище. А после и в особом легионе. Знаешь, ты меня удивил. Самостоятельно перевёлся в легион Тузова. Это всё усложнило. Но позднее я услышал, что и умереть ты не можешь. Это натолкнуло меня на интересные выводы. Ты ведь и сам к ним пришёл, когда читал ту книгу в потайном ходе, верно?
Будто бы смеясь надо мной, царь достаёт спрятанный под платном потрёпанный дневник, маша им у меня перед носом. Царь небрежно кидает дневник на мой стол, возвращаясь к нашему разговору:
— О Санкт-Драговите не так много известно, но и в Ордене не рассказывают всей правды. Молитвы к нему запрещены, хотя мучеником признали. Обладал даром, что приносил одно лишь горе: он видел будущее. А как известно, люди любят уничтожать собственное будущее так же, как и узнавать его. Но кое-что из него жизни держат в тайне. Драговит был младшим братом создателя Ордена Святовита, чей дневник ты так любезно мне предоставил. Ты ведь понял, кто ты? Ты не можешь попасть в Навь, потому что чужд ей. Правь вряд ли принимает твоё существование. А Явь отвергает тебя, потому что это делаю я — твой отец. Тебе нет места ни в одном из трёх миров. И наконец, ты родился в Велесову ночь, — он надавливает мне на грудь, и второе ребро тоже хрустит, а по телу проходит колющая агония, что смешивается с другой болью.
— Мне, конечно, льстит, что ты знаешь, когда у меня день рождения, однако предсказание о Соловье — брехня полная, — со хрипом выдавливаю я.
Раз царю известно о Соловье, то мне ясно одно: надо делать ноги. Из крепости, а уж тем более из города я не сбегу, да я и до конюшни не дойду, как рухну замертво. Ясноликий не солгал: он и впрямь решил показать мне, каково умирать долгой и мучительной смертью. Каждой частичкой тела я чувствую, как жизнь — или то, что у меня от неё осталось, — ускользает, уходит краткими мигами, растягивая всю гибель в вечное мучение. Никогда не думал, что умирать — это страшно. Обычно, всё происходило быстро: я захлёбывался, проваливался во тьму, разбивал кости вдребезги. Это возвращаться к жизни всегда больно. Кости срастались сквозь приступы жжения, раны затягивались, сопровождаясь пульсирующим огнём, а конечности и вовсе отрастали так, точно вместе с этим следует распятие. Но смерть всегда выходила безболезненной, быстрой и привычной.
В тот момент, как я подумываю вызвать Баюна, который в один миг способен перегрызть глотку царя, дверь с грохотом слетает с петель, едва на упав на меня.
— Саша! — в кабинет врывается Ру, отбрасывая дверь в коридор.
Царь убирает ногу и отходит подальше, но вид у него всё ещё холодный и невозмутимый, точно появление стража никак не помешало ему. Ру тем временем, не обращая внимания на Мечислава, опускается рядом со мной, вынимая нож из живота и убирая звенящие цепи с затёкших рук.
— Где Аня? — первым делом спрашиваю я, не решаясь спросить про Есения из-за присутствия царя.
— Помогает раненым.
Ру помогает мне подняться, и в кабинет влетает Велимир, устремляя голубые глаза, что метают молнии, на царя, чьи руки сложены за спиной. Правитель Великомира не останавливает Ру, а тот и вовсе не смотрит на царя, тихо спрашивая о моём самочувствии. Я же пытаюсь сказать, что нужно срочно найти Аню, но язык заплетается.
— Ты зашёл слишком далеко, Мечислав, — произносит Велимир, делая шаг вперёд, загораживая меня и Ру.
— Я зайду и дальше, пока не получу желаемое. Из искреннего уважения к тебе, Велимир, прошу: одумайся.
— То же я могу сказать и тебе. Ты перешёл все черты ещё двадцать семь лет назад, когда уничтожил берендеев.
Царь перебивает его лёгким смешком:
— Я лишь отдал приказ. А вот выполнил его ты. Твой главнокомандующий не упоминал об этом, щенок? — он вперяет взгляд единственного глаза в меня. — Велимир Тузов собственноручно уничтожил Баглар, истребив его народ: и взрослых, и детей, и стариков. Не жалея никого. Или он говорил только о моей причастности к этому? Держал в тайне, что является таким же чудовищем, каким нарёк и меня.
Велимир заметно бледнеет, становясь одного цвета со мной. Я же помалкиваю, не найдя слов. Главнокомандующий действительно никогда не говорил, какую роль в войне сыграл он. Велимир только рассказывал о кровавых бойнях, о том, что всё это затеял царь и что стражи приложили ко всему свою руку. Следовало догадаться, что Тузов не стал исключением. Но почему-то я не думал об этом. Не спрашивал. Не мог представить, что человек, ставший мне другом, способен на убийства.
— Ты не далеко от него ушёл, Саня, — продолжает царь. — Твои руки тоже в крови…
— И его воли тоже не было, — обрывает Велимир злым шёпотом.
— Отсутствие воли не отменяет вины, а уж тем более не смывает с рук кровь.
Я видел Тузова в действие лишь однажды, когда тот в одиночку разделался с болотником, пока я приводил Ру в чувства, ибо тот сильно ударился головой. Несмотря на возраст, Велимир быстр, ловок и силён, ему не нужны нити даже для самых мощных атак. Звание главнокомандующего он получил не только за умения, но и за способность здраво и трезво оценивать ситуацию, несмотря ни на какие внешние обстоятельства. Сейчас же он срывается, позволяет острой ярости завладеть собой, не думает о дальнейших последствиях. Он нападает на царя, взбросив руку, с которой срывается ударная волна.
Длинные руки Ру меня отпускают, и я на качающихся ногах едва не валюсь на пол, а страж вскидывает руку вперёд, ставя перед царём защиту. Удар Велимира отскакивает и попадает прямо в грудь главнокомандующего, отбрасывая его в стену. Тот с оханьем ударяется спиной и лежит, не смея встать.
— Что ты наделал?! — Ру в ответ на мой крик только открывает рот, но тут же захлопывает, поджимав губы.
Срываюсь к Велимиру, но Ру хватает меня на этот раз за руки, скручивая их и заставляя меня опустится на колени. Ру надавливает на какие-то точки, и мои мышцы становятся податливыми, силы словно покидают меня. Незажившие раны отзываются глухой и ноющей болью, которая сейчас меня волнует меньше всего. Велимир лежит всё так же неподвижно, удар вышел нехилый. Сморщенные губы главнокомандующего слегка приоткрыты, кожа мертвецки-бледная, грудь едва заметно вздымается, словно воздух проходит через силу.
— Ру, какого хрена ты творишь?! — брыкаюсь я, пока страж крепко сжимает мои выкрученные руки — Ру, он умирает! — я поднимаю взгляд на него и осекаюсь.
Ру не шевелится и не смотрит на меня, словно ему не позволено. Таким поникшим я видел его лишь один раз, когда он рассказывал о своём прошлом. О том, как попал в Великомир.