— Конечно, — я постаралась улыбнуться и встала, протягивая ей руку. — Пойдёмте, я сделаю вам отвар.
Не оглядываясь на танцующих, я забрала свою сумку и повела кхэратун домэр в её вардо.
Внутри этого дома на колёсах было красиво.
Дверь прикрывала занавесь из зелёной плотной и мягкой ткани, обшитой красной бахромой. Пол застелен домоткаными дорожками. Над головой горела лампа, на треножнике слева от входа стояла жаровня с угольями. В паре шагов от входа стоял невысокий столик с двумя подушечками для сидения, справа от него шкафчик с множеством ящичков. Всё остальное скрывала такая же плотная занавесь, отделившая «прихожую» от жилой части вардо.
Хозяйка скрылась за занавесью и почти сразу вернулась, неся чашки и железный чайник. Даэ Нану поставила чайник на жаровню, помешала угли.
Пока я искала нужные травы, женщина накрыла столик узорчатой бордовой тканью, тоже обшитой бахромой, поставила на него две маленькие плоские тарелочки, на них — чашки, и села на подушечку, подобрав под себя ноги в узорчатых туфлях
Мне за свои босые и грязные от пыли ноги стало стыдно, но делать было нечего.
Я заварила травяной сбор и наливала в чашку, когда Даэ Нану протянула мне ещё одну.
— Посиди со мной, красивая, — улыбнулась она в ответ на мой удивлённый взгляд. — Куда тебе спешить?
Вдохнув, я стала наливать настой во вторую чашку. И в самом деле: куда? Смотреть, как он другим девушкам улыбается да парней дразнит?
Я поставила чашки на низкий столик и села спиной к входу, спрятав босые ноги под подол.
Вот не думала, что встречу тех, для кого такой способ сидеть привычен…
Сурайя… Интересно, сколько Джастер там прожил, что так хорошо все их обычаи знает? И даже друг у него из домэров был…
А я как была деревенской простушкой в его глазах, так ей и осталась.
— Пей, хорошая, — кхэратун домэр пригубила настой, — пей.
Я кивнула, взяла чашку, но вкуса не почувствовала.
— Тяжело на сердце, когда милый на других смотрит?
Вздохнув, я снова кивнула и только тут поняла, что неожиданный вопрос застал меня врасплох.
— А…
— Ой вэй, ласковая, — улыбнулась Даэ Нану. — Я не первый десяток лет на свете живу, девичью любовь да ревность по глазам вижу. И собой он хорош, и поёт, как птица, и в танце за душу берёт. А ты недовольно на него глядишь. Что за собака меж вами пробежала?
Я поставила чашку на блюдце и разревелась, не в силах больше сдерживаться.
— Поведай мне, ласковая, — тёплая ладонь погладила меня по плечу. — Облегчи душу.
Глядя в добрые чёрные глаза, окружённые лучиками морщин, впервые в жизни я почувствовала невыносимое желание выговориться.
— Не нужна я ему… И другие не нужны… У него есть любимая, он по ней с ума сходит, а я для него пу… пустое место…
— Ой вэй, неправду говоришь, красивая, — покачала кхэратун домэр головой. — Он совсем другое пел.
— Не знаю я, что он там пел, — зло вытерла слёзы. — И знать не хочу, неправда всё это! Никто я ему!
— Эй, как оно… Краденый конь красивый, да нрав спесивый… — Даэ Нану задумчиво качала головой, пока я вытирала зареванное лицо и пила тёплый отвар, держа чашку дрожащими руками. — Не он тебя, а ты его увела? Другая у него на сердце?
Я покачала головой, вытирая лицо рукавом.
— Не краденый он, а брошенный. Она его прогнала давно. А он всё равно о ней думает. И мне говорит всё время, что я не его женщина… А я… я…
Глаза снова наполнились слезами, и я зашмыгала носом, стараясь опять не разревется.
— Э-э-э, хорошая, дым от огня идёт, — покачала головой кхэратун домэр. — У плохого коня прыти нет. А твой так танцует — меня, старую, за душу берёт, молодость вспомнить заставляет. Не верю я, что у него горит, да не греет.
— Не горит у него ко мне ничего, — я хмуро отпила из чашки. — Он на меня и не смотрит даже. И характер у него ужасный.
Кхэратун домэр мягко улыбнулась и покачала головой.
— Ой вэй, неправду говоришь, красивая. Так уж и не смотрел ни разу? И слова ласкового не сказал? И подарка не подарил?
Я вздохнула, понимая, что она права. Хоть я не могла вспомнить ни одного ласкового слова, зато очень хорошо помнила его руки и губы…
И подарки. Вот он, последний, на запястье красуется…
— Это было давно, — я поставила чашку на стол и обхватила колени руками. — И то он редко на меня смотрел. И он не ласковый. Он очень грубый.
Взгляд чёрных глаз недоверчиво скользнул по мне сверху вниз и Даэ Нану снова улыбнулась.
— Тот не конь, что узды не грызёт, землю не роет, копытами не бьёт. Дым от огня идёт, дымок к костру приведёт.
Приведёт, как же… К затушенному. И я даже знаю кем…
- Он меня к себе даже близко не подпускает. Сам говорит, что нас судьба свела, а сам… Только и слышу, что я не его женщина…
— Судьба, говоришь? — Даэ Нану оставила свой чай и встала, подойдя к невысокому шкафчику с множеством ящичков. — Эвон, какой у тебя конь вороной да горячий. Так и быть, посмотрю, что тебе с ним по судьбе. Только никому про то, что узнаешь, говорить нельзя, поняла?
Каким чудом я не уронила чашку — сама не знаю. Посмотрит, что мне по судьбе?! С… с Джастером?!
— А вы это умеете?
Старая женщина оглянулась, что-то доставая из одного ящичка. Но из-за укрывающей её плечи шали, я не видела, что и откуда она взяла.
— Есть способ, — с негромким стуком она задвинула ящичек и вернулась к столику, пряча руки под шалью. — Давным-давно домэрам его поведали как тайну великую, и знания эти от матери к дочери переходили из рода в род. Мужчинам к этим знаниям ходу нет и из домэров мало кто им владеет уже.
— Что это? — я во все глаза смотрела на Даэ Нану. Никогда не думала, что кто-то ещё умеет видеть судьбы, как Джастер…
Даже не так. До Джастера я вообще никогда о таком не слышала. Судьба, как боги и демоны, были для меня просто обычными словами, а не чем-то реальным.
Женщина мягко улыбнулась, разгладила ладонью покрывало на столике и я увидела, что во второй руке она держит толстую и потрёпанную стопку…