— Джастер! — я шагнула ему навстречу, но он остановил меня жестом. Волосы и одежда у него были совершенно сухие.
— Не сейчас, нельзя. Пойдём спать, Янига, — устало сказал он, проходя мимо меня, и я вздрогнула, потому что от него веяло холодом. — День завтра предстоит нелёгкий.
- Джастер, постой! Ты же говорил, что нам нельзя…
Воин помолчал, а затем хмыкнул.
— Да, говорил. Но это было важнее.
22. "Шершень"
Утром все встали рано: дождь шёл полночи и луговину с деревней затянуло холодным сырым туманом.
К счастью, дрова вчера принесли с запасом и Керик с Джастером разжигали костёр, пока остальные ежились да бегали по сырой траве по нужде.
Ребятишки закопались в полог и выбрались оттуда только к огню. Варить было нечего и завтракали мы сыром и луком из моей сумки, запивая горячим отваром из трав. Чашек было всего две — моя и Шута. С молчаливого согласия Джастера я отдала свою погорельцам, а мы пили из его.
Лошади тоже проснулись, но Шут не спешил к ним. В отличие от остальных он не выглядел отдохнувшим. Даже тени под глазами виднеются…
Ребятишки тихонько ели и показывали друг дружке вчерашние подарки. Сумик играл с сестрой, убеждая, что лиса дюже лук любит и потому Лушка тоже должна его кушать.
— Хороша у тя убаюканка, — дед внезапно нарушил молчаливый завтрак. — Ужо спалось аки дитю малому и до сих пор на душе благость…
— Верно, верно! — на разные голоса подхватили бабы, и даже молчаливый Керик согласно кивнул. — Хорошо спалося…
— Вот и славно, — Шут устало улыбнулся.
Сколько же после ночного колдовства отдыхать нужно? Я вот после своих зелий и не уставала ничуть. Хотя на заговор и силы нужно немного совсем…
Я налила отвар и протянула воину. Как же мало я ещё про волшебство и колдовство знаю…
— Есть у вас куда пойти? — Джастер взял чашку, но смотрел на крестьян. — Родные или ещё кто?
— Исть, милок, — отозвалась старуха, пока дед негромко кряхтя, пошаркал из сарая «до ветру». — В Корзунях у маво деда родня, у Сумика с Лушкой тож тама тётка по мамке.
— Есть, есть, — закивали и женщины, улыбаясь так, словно речь шла о поездке в гости, а не о случившейся беде.
— Янига, посмотри там, что ещё, — Джастер покосился на меня так, что я поняла его без лишних слов.
Молча сунула руку в его торбу и не удивилась, когда под пальцами почувствовала пять металлических кругляшей. Он прав. Нечего жадничать. Помочь надо в беде. Они всё потеряли, а мы ещё заработаем.
— Вот, держите, — я достала монеты, и едва не лишилась дара речи, поняв, что в моих руках золотые «бутоны».
— Ох ты, батюшки… — старуха, не смотря на возраст, оказалась глазастой. — Неужто, денюшка?
— Денюшка, — я встала и раздала по монете оторопевшим людям. Только старикам досталась одна на двоих. — Вам, на новое хозяйство.
— Ой, золото… — Нинира прикусила монету. — Настояшше…
— О детях позаботьтесь. Чтобы сиротами не остались. — спокойно и весомо сказал Джастер. — Тогда и деньги впрок пойдут.
— Непременно, милок, — закивала старуха. — Мы с дедом своих не нажили, хоть чужих поняньчим…
Агила и Олекша, зажимая монетки в руках, смотрели в сторону и молчали, думая каждая о своём. Нанира, закатывая глаза от восторга, припрятала золотой в самом надёжном месте — на груди.
— Вот и хорошо, — Джастер словно и не заметил этого. — А ты что молчишь?
Керик вздохнул. «Бутон» он растеряно держал в раскрытой ладони. Левой.
Правой рукой он пользовался осторожно.
— Некуда мне податься, мил человек, — вздохнул крестьянин. — Никого не осталось, тут всё сгорело…
Олекша вздохнула, виновато покосилась на соседок и подошла к страдальцу.
— А пойдём со мной, Керик. Ты один теперича, я одна осталася… Хоть на Взгорках, хоть в Корзунях где домишко поставим, ребятишек вон Гранькиных да Мальковых возьмём на воспитание…
Керик не успел ответить. Нанира недобро покосилась на соседку, и выпрямилась, уперев руки в бока.
— Дождалася, Олекша, свово щастя? — она едва ли не плевалась ядом. — И мужа с детками схоронить не успела, тут же к другому рванула! Да ишшо и приданое его урвать хошь! На золотишко чужо позарилась!
— Да как ты можешь такое говорить, Нанира! — женщина оскорблённо вскинулась в ответ.
— Да так вот могу! — завистница зло прищурилась, а мне захотелось встать и огреть её чем-нибудь тяжёлым. Заодно и деньги забрать обратно.
— Енто ж уся деревня знает, шо ты по нему с малолетства сохнешь! А вот те назло его себе возьму! Ты стара ужо, а я хороша да молода! А он, хучь и вдовый таперича, а работащщи…
Керик побледнел, сжав золотой в кулак. Ещё вчера у него была любимая семья, а сегодня чужие бабы чуть ли не пополам рвали. Только вот Олекша любила человека, а Наниру, кроме богатства и себя, ничего не волновало…
Но вмешаться я не успела.
— А ну тихо. — негромко, но грозно прервал спор Шут. — Что разгалделись? Чай он не дитя, сам решит, чего хочет.
Бабы закрыли рты и отвернулись друг о друга, проглотив всё несказанное.
А Джастер допил отвар, убрал чашку в торбу и вышел на луг.
Солнце почти разогнало туман, и теперь сгоревшую деревню было хорошо видно.
Только вот… Только вот от неё больше не пахло смертью и страданиями. Просто заброшенная деревня.
Даже погорельцы смотрели в её сторону с горечью, но без той боли, что вчера рвала им души.
Неведомо как Шут сумел не исцелить их раны, но сделать прошлым. Тем, что уже пережито.
Вот и тихие шепотки между Агилой и Олекшей о том, кто каких мальчишек себе возьмёт. Вот и старики, ласково гладящие по головам Сумика и Лушку. Вот и Керик, вновь крутящий в руках золотую монету, да поглядывающий то в сторону деревни, то, украдкой, на Олекшу.