— Ты в наёмника переоденешься?
— Нет, — он качнул лохматой шевелюрой. — Зачем могучей ведьме охранник? Шут будет уместнее. Давай, помогай лучше.
Я растерянно смотрела на раскрытые сундуки. Одно дело забрать волшебное зеркало, и совсем другое — вот так вот…
— Я не могу! — я посмотрела на Джастера, который придирчиво оглядывал золотую утварь и некоторые предметы прятал в свою торбу. То, что ему не приглянулось, воин возвращал обратно в сундук. — Это же… чужое!
— Хозяева этих вещей мертвы, ведьма. Те, кто их ограбил и убил, — тоже. Сейчас эти вещи не имеют хозяев, но очень быстро найдут, как только ты заявишь о случившемся в магистрате. Или за ними приедут её люди, и всё добро перекочует в сундуки герцога. Ты же это понимаешь?
Я кивнула, признавая его правоту. Такое богатство без хозяев не останется, это точно. Всё приберут к рукам стражники и их начальство. Или Вахала, если я не обращусь в магистрат.
Нет. Я — против! Не получит она ничего! Хватит с неё на смертях простых людей наживаться!
Стражники и знать в магистрате — тоже не подарок, но пусть лучше это богатство таким людям достанется, чем ей!
Не выглядеть беднее, чем она…
Я вспомнила богатое платье, расшитое драгоценными камнями, и украшения, в которых Вахала себе не отказывала. До многовековых ведьмовских традиций ей не было никакого дела.
Ну уж нет. Я ей не уступлю.
Джастер прав. Клин клином вышибают.
Я ей покажу, кто такая госпожа Янига.
Решительно встав, я огляделась вокруг. Много всего… Долго выбирать придётся.
— А в твою бездонную торбу всё не влезет? — поинтересовалась я у Шута.
— Влезет, просто нам всё не нужно. Не жадничай, ведьма. Да и какие же это разбойники, если у них добра награбленного не найдут? Так что пользуйся случаем, посмотри, что тебе здесь глянется. Ткани, украшения какие. То и возьмём.
— Ты уверен, что других волшебных вещей тут нет?
Шут выпрямился, небрежно бросил в сундук золотую чашу, которую рассматривал, и без лишних слов подошёл к двери и закрыл её.
Стало темно, как в погребе.
— Джа…
— Смотри, ведьма. И чувствуй. Доверься себе.
Я успокоилась и постаралась сделать, как он сказал.
Тихое дыхание, мягкая темнота, моя сила, ставшая глубже шире… Вдох за вдохом и темнота начала расступаться. Точнее, я вдруг заметила слабое золотистое мерцание у себя на груди и левом запястье. Оберег и браслет. Я поняла руку, и сияние стало ярче, обрисовывая контур бусин. И почти сразу полыхнуло голубым там, где лежал Живой меч, и засветилась призрачно-фиолетовым шкатулка с зеркалом…
— О, боги… — тихо выдохнула я, не веря своим глазам. — Они светятся…
— Да, — отозвался из-за спины Шут. — Их видно.
Но я не успела обернуться к нему: свет из вновь открытой двери ослепил меня, и я закрыла глаза рукой.
— Фух, напужал! — раздался голос Микая. — Экий ты резкий…
— Бывает, — хмыкнул Шут, пока я вытирала глаза и привыкала к солнечному свету. — Что хотел?
— Дык энто… Наряд такой непременно носить треба?
Я обернулась и чуть не рассмеялась от неожиданности.
Микай переоделся в рубаху из тонкого полотна цвета топлёного молока, подпоясанную узорным поясом. Поверх красовался расшитый узорами синий кафтан, а добротные штаны из коричневого сукна были заправлены в новые кожаные сапоги.
Если бы не растерянность и неловкость парня, не привыкшего к такой одежде, то слуга и ученик госпожи Яниги выглядел бы как сын состоятельного горожанина. Или очень зажиточный крестьянин.
В любом случае, жених получился из него завидный. Вольта бы счастлива была.
— Чем тебе не нравится? — спокойно спросил Джастер, сложив руки на груди.
— Уж больно богато, — кузнец осторожно погладил рубаху. — В таком токма по большим праздникам красоваться, а не в будни ходить. И рази ж у горна в таком сробишь…
— Привыкай, — хмыкнул воин в ответ. — Тебе не молотом махать нужно, а науку колдовскую постигать и госпоже помогать. В самый раз такой наряд.
— Как скажешь, — хмуро пробурчал Микай, ещё не смирившийся с нежданным поворотом в своей судьбе. — Чой делать-то дале, госпожа?
— Пошли, покажешь, что сделал, — Джастер вышагнул из «сторожки». — Заодно учись говорить правильно. Ты теперь колдун, а в колдовстве слова очень много значат, госпожа соврать не даст. Скажешь что не так — и всё, хоронить нечего будет.
Кузнец поражённо охнул, а Шут обернулся ко мне.
— Я скоро вернусь, госпожа.
Он коротко поклонился, легко толкнул растерянного кузнеца локтем, и Микай тут же встрепенулся и поклонился мне в пояс.
— Не так надо, — добродушно сказал воин. — Ладно, научу тебя потом. Пошли.
Я смотрела в спины уходящим мужчинам и думала о том, что Джастер так сильно изменил мою жизнь, что ничего подобного я даже представить не могла.
Впрочем, смотрела я недолго. Шут был прав: нужно собирать вещи.
Отодвинув оставшуюся часть драгоценной посуды в сторону, я достала из сундука тяжёлые шкатулки и поставила их на стол.
Внутри оказались украшения, золотые и серебряные монеты, и драгоценные камни россыпью. Перебирать сокровища и любоваться этой красотой можно было долго. Решив, что такое богатство лучше взять с собой, я закрыла крышки и подвинула шкатулки к зеркалу Митамира.
Вот ведь тоже, удивительно как… Вчера я не умела видеть ни чужой дар, ни волшебные вещи. А сегодня мир снова удивил меня моей же силой.
Перебирая нарядные ткани и откладывая на кровать то, что понравилось, я думала, что Микаю придётся очень нелегко. Я училась пользоваться своим даром с раннего детства, всегда знала, что я ведьма, и Холисса воспитала меня как ведьму. Парень же всю жизнь считал, что дара у него нет. Мучился и переживал от обидного прозвища. И вот сегодня я сама, как когда-то со мной поступил Шут, огорошила кузнеца известием о его судьбе колдуна. А сам воин даже не оставил парню выбора: или голова на блюде или к госпоже ведьме в ученики…
И всё-таки, чему я должна его учить? Не так и много я знаю о гранях тёмного дара. Да и своим даром ещё не овладела и только учусь. Что это была за вспышка, которая сломала ветку и могла убить даже лошадь? Какая грань у Микая?