Накрывай чай.
Лидочка. Тетенька — вы знаете, я сама ему чай накрываю, — (Тишке) не надо, Тихон, подай только самовар…
Тишка уходит.
Атуева. Самодуришь, матушка!
Лидочка (собирая чай). Тетенька, я уже несколько раз вас просила — оставьте меня; если это мое желание…
Атуева. Ну делай, сударыня, как хочешь.
Лидочка. Владимир Дмитрич — давайте сюда к окну стол и большое кресло.
Несут стол и придвигают кресло.
Вот так… подушку…
Нелькин подает ей подушку.
Так — ну теперь чай. (Накрывает скатерть, собирает чай.)
Тишка ставит самовар.
Постойте, ему вчера хотелось баранок — посмотрите, там у меня в мешке…
Нелькин подает ей баранки — она заваривает чай.
Атуева. Что ж, матушка, ты эти баранки сама купила?
Лидочка (заваривая чай). Да, тетенька (улыбается), сама.
Атуева (Нелькину). Видите! Сама баранки на рынке покупает! — это она мне назло!..
Нелькин (унимая ее). Полноте, что вы!
Те же и Муромский, выходит из своего кабинета в халате.
Муромский (Лидочке). Здравствуй, дружок. (Целует ее. Увидя Нелькина). Ба, ба, ба… уж здесь; вот так спасибо, обнимемся, любезный!
Обнимаются.
Нелькин. Как здоровье ваше, Петр Константиныч?
Муромский. Помаленьку; а ты вчера к нам сюрпризом явился. Ты по пароходу?
Нелькин. По пароходу-с.
Муромский. Ну что же, рассказывай, где был, что видел?
Лидочка (подходя к отцу). Нет! Позвольте, папенька, позвольте! (Ведет его к чайному столу.) Сначала садитесь, а то чай простынет — вот здесь, — (усаживает отца), вот подушка — что, хорошо?
Муромский (усаживаясь и смотря на дочь). Хорошо, мой ангел, хорошо!
Лидочка. Вот так — я вот подле вас… (садится) а вы, Владимир Дмитрич, напротив.
Нелькин садится.
Вот вы теперь и рассказывайте — да, смотрите, так, чтоб весело было. (Наливает чай.) Ну, папа, чай, думаю, отличный, сама выбирала.
Муромский. Вот спасибо, а мне нынче чаю что-то хочется. (Пьет.) Я уж у себя в комнате поджидал: что-то, мол, моей Лидушечки не слышно? Слушаю — ан и запела… птичка ты моя (целует ее), голубушка… (пьет чай.) Славный, Лидушечка, чай, славный.
Лидочка. Ну я очень рада.
Муромский ищет чего-то.
А… вот она! (Подает ему просвиру.)
Муромский. Ах, ты мой ангел… (Нелькину.) Прочитай-ко, брат; ты, я думаю, живучи у бусурманов-то, давно этого не читал. (Передает ему просвиру.)
Нелькин (читает). О здр…авии… ра…ба… бо… жия… Пе… тра.
Муромский. Поверишь ли: вот она мне от ранней обедни каждый день это носит. А? (Разламывает просвиру и дает половину Нелькину).
Лидочка (разливая чай). Что ж, папа, каждый день за ранней обедней я вынимаю о здравии вашем часть и молюсь Богу, чтобы он сохранил мне вас цела и здрава… Бог милосерд, Он мою молитву видит да вас своим покровом и покроет; — а вы вот кушаете чай, да и видите, что ваша Лидочка за вас уж Богу помолилась. (Целует его.)
Атуева. Стало, вместе с бедными дворянками просвиру-то подаешь.
Лидочка. Не могу вам, тетенька, сказать — потому там нет ни бедных, ни богатых, ни дворянок.
Муромский. Полно вам, Анна Антоновна, ее пилить. — Ведь она дурного дела не делает. (Нелькину.) Поверишь ли, я вот только утром подле нее часок и отдохну; — а если б не она, да я бы, кажется, давно извелся. Что, она переменилась?
Нелькин. Нисколько.
Муромский. Ну нет; похудела.
Нелькин. Так — немного… мне все кажется, что вы белокурее стали, светлее; на лице у вас тишина какая-то, будто благодать Божия на вас сошла.
Лидочка. Полноте; это вы грех говорите… рассказывайте лучше папеньке, что видели, где были.
Муромский. И в самом деле рассказывай — где ж ты был?
Нелькин. Много потаскался, глядел, смотрел, — ну и поучился.
Лидочка. Не верьте, папаша, а вы вот спросите-ка его о Париже, что он там делал? — Отчего он там зажился?
Нелькин (смеясь). Ну, что ж делал, Лидия Петровна, — приехал, поселился скромно, au quartier Latin.