Я очнулся под сенью высокого дерева, рядом с друзьями. Чико подпрыгнул от радости, а сеньора Пепита всплакнула.
— Дорогой наш сеньор Негрито! Вы лежали два дня без движения и еле дышали.
— Мои друзья! Как я вам благодарен!
— Подумать только, в городе есть настоящий колдун!
— Увы! И он враг моего дона Себастьяна! Как же мне предупредить друга?
— Ах… — вздохнула благородная мышь. — Если бы мы могли разговаривать хотя бы с теми из людей, кого любим! Может быть, получится намекнуть?
— Увы… — выразил сомнение Чико. — Даже умнейшие из людей бестолковы. Ничего дурного не хочу сказать о твоём благородном сеньоре, но мне порой кажется — как ни странно, этот инквизитор в колдовство вовсе не верит и не поверит в необыкновенность животных.
— Я должен хотя бы попробовать!
Мои замечательные друзья согласились и проводили меня до ворот святого суда.
***
В парадную дверь здания инквизиции я вошёл степенным шагом, гордо задрав свой великолепный хвост. Стражники с улыбкой меня пропустили.
— Ты к веселью? Неплохо бы. Дон Себастьян у себя.
Я легко нашёл дорогу в комнату, где мой друг устроил себе кабинет. Поцарапал дверь и мяукнул. Знакомый голос тотчас отозвался:
— Ты мой хороший! Помнишь про колбасу? Сейчас велю тебе принести. А я, вот, в бумагах. С утра искупался, и дела в порядок сейчас привожу. Уверен, ты мне не помешаешь, дружище.
Дон Себастьян взял у слуги колбасу и велел плотнее закрыть дверь. Я чуть перекусил, скорее из вежливости, и забрался к нему на колени. Мой друг перелистывал страницы, делал пометки, и порой задумчиво гладил меня, озвучивая свои мысли.
— Дело банды Аседо пора сдать в архив. Всё стоящее по его связям я выписал. Многое натворил этот мерзавец, но лишнего мы о нём не будем писать.
Я мявкнул, положив лапы на руку моего друга, не представляя, как донести до него — разбойник, даже мёртвый, опасен, злой колдун сделает оружие из его крови! Но мой добрый дон Себастьян мягко переставил мои лапы обратно.
— Сиди смирно, Негрито! Посмотрим теперь другие дела. Вот, дело доньи Эстрельи… Представляешь, меня вздумали на ней женить! — он усмехнулся. — Нелепость.
Я согласен! Эта кошка глупа и недостойна моего друга. Пусть достаётся дону Диего. Главное, если колдун узнает о будущей свадьбе, то попробует применить своё оружие. Я этого не хочу. Потёрся лбом о камзол моего инквизитора и стал слушать дальше.
— Её отец зачем-то потворствует дочкиной блажи. Или решил, что я гожусь в управляющие их владений, за титул как жалование? Я вовсе не собираюсь идти в управляющие к богатой жене.
Я муркнул довольно, а мой друг продолжал.
— Наверное, я резковато ответил дону Рикардо. Он мне, конечно, желает добра. Перед отъездом сказал, как важны для королевства земли Tеворы… — дон Себастьян помолчал. — Исключительный человек. Всю жизнь заботится о благе Эспании. Его доверие — для меня огромная честь.
Почему моя шерсть стала дыбом, и даже ласковая рука не может пригладить её?
— Негрито, ты что, испугался? Дружок, нам не нужно бояться великого инквизитора. Он мне дорог, почти как отец.
Моя шерсть стала мягкой и шелковистой, едва дон Себастьян упомянул своего родного отца. Голос моего друга зазвучал нежностью и любовью, глаза затуманились — он вспомнил свой дом, далёкий замок Суэда. Потом тряхнул головой.
— Я отвлёкся. Не надо бы закрывать дело графини, но её камеристка… Пришла в себя, ничего не помнит и смертельно боится костра. На допросах сама на себя наговаривает, не понимая. Мне приходится рвать протоколы и ругать ни в чём не повинного писаря, совсем запугал бедолагу.
Я поднялся на задние лапы и заглянул другу в глаза. Хотел объяснить — она заколдована, не виновата. Он понял, но имя виновника я был не в силах назвать.
— Что же нам делать, дружок? — инквизитор вздохнул, взял перо и продолжил: — Будет так: «Камеристка Хосефа Родригес в припадке падучей болезни рассыпала мусор, забыла убрать. Горничная увидела, не поняла, испугалась, наплела ерунды, подсказанной женской фантазией». Господи, ну и чушь я пишу! Что ж поделать… — он покачал головой и добавил: — «Хосефу Pодригес, когда лекарь позволит…», обещаю, Негрито, скоро позволит, «…отправить домой, в селенье…» здесь где-то было… да… вот… и в конце: «Дело закрыто».
Колдун всё подстроил и останется безнаказан. Но мой добрый дон Себастьян прав.
— Смотрим дальше, Негрито. На сегодня осталось немного… Тааак… Мне только с пьяницами не хватает возиться: «Мастеровые, напившись в таверне, ругали клир, короля, инквизицию…» — он усмехнулся, водя пером по бумаге: — «Выпороть и отпустить». И записка нужна палачу, чтобы не перестарался. За что, кстати, ругают нашу с тобой инквизицию? — мой друг начал смотреть с лёгкой улыбкой, но вдруг нахмурился: «Ведьмы ни одной не сожгли за несколько месяцев». Вот скоты! Зрелищ им не хватает… Довольно! Последнее дело сейчас, до обеда…
Точнее сказать, было несколько дел. Дон Себастьян переложил пару папок, придвинул к себе поближе одну, а рядом поставил небольшой ящик.
— Бедные женщины. Их сожгли без вины. Остались записи полного бреда и несколько дешёвых вещиц. Перстень, правда, не очень дешёвый, — дон Себастьян взял в руки небольшое кольцо с синим камнем. — Похоже на обручальное. Дворянин вряд ли, а средней руки или даже богатый торговец такое мог подарить. У девушки был жених? В бумагах нет имени, но есть прошения, составленные опытным адвокатом. Ему кто-то платил. Жаль, что не помогло.
Я никогда не видел своего друга таким задумчивым и печальным. Он снова погладил меня и продолжал:
— Нужно узнать имя этого человека. Но если он пытался спасти невесту от ложного обвинения, этого недостаточно, чтобы подозревать несчастного в убийстве следователя-обвинителя.
Я подтвердил всем своим видом и мявкнул — конечно!
Дон Себастьян отодвинул папку и ящик, взял меня на руки и с улыбкой сказал:
— Что, малыш? У вас, котов, проще — полюбил, позабыл и ушёл. А мужчина должен заботиться о своей кошке, потом — о котятах. Такая уж наша судьба.
Мурр… Я никогда об этом не думал, я ведь совсем молодой ещё кот. Сил не набрался для драки за кошку, хотя симпатии уже есть. Что-то в моём мяуканье показалось дону Себастьяну очень забавным. Он чуть подбросил меня, засмеялся, шепнул мне прямо в ухо:
— Священник из меня не получится, вернусь на военную службу. Однажды, наверное, женюсь, но признаюсь только тебе — не довелось встретить женщину, с которой хотел бы не только делить постель.
Друг помолчал, погладил меня, усмехнулся:
— Придётся подумать ещё, хватит ли жалованья её содержать… Мне пора. Приходи когда хочешь. Вот дерево у окна. Ветка тонкая, но тебе хватит. Почему-то мне кажется — ты меня понимаешь. Смешно. У меня просто нет здесь близких людей.