Моя пятая жизнь началась на руках моей драгоценной Инес. Я увидел сеньору Фелисию и стал полностью счастлив. Огляделся. Хозяйки мои шли по городской улице и скоро оказались в большом каменном здании с небольшим двориком — в монастыре. Здесь уже получили прибежище несколько растерянных, перепуганных семей, а на тряпье лежали раненые, помятые в давке. Женщины в простых чёрных платьях и белых платках — монахини, суетились, метались, стараясь помочь, тоже были испуганы. Инес меня ласкала недолго. Помогла здесь, принесла там. Потом стала что-то писать, подходила к людям предместья, спрашивала, успокаивала. К пожилой женщине, здесь самой главной, Инес обратилась:
— Мать Анхелика, вот списки. Всего сто двадцать пять человек. Женщины, дети, раненые — я всех записала.
— Благодарю, дочь моя. Почерк хороший… Тебя отец обучал?
— Да, писать, считать, и немного латыни. Бабушка побоялась учить травам.
Настоятельница монастыря вздохнула и подошла к моей старой хозяйке.
— Здравствуйте, сеньора Фелисия! Давно мы не виделись.
— Ох, мать Анхелика, кто бы подумать мог, что встретимся так!
— Я постараюсь скорее узнать о припасах. На монастырских долго не продержимся. Колодец у нас, к счастью, свой.
— Чувствую, и раненых будет много, и больных, и уставших. Может быть, разрешите мне собрать трав по старинке и сделать отвары?
— Если что уцелело из старых посадок… Спрошу коменданта. С началом осады везде караулы, разговор об измене.
— Дон Бернардо — человек разумный. Я слышала, у него нет предубеждения против травниц.
— Вы не знаете, сеньора Фелисия — изменники убили дона Бернардо. Теперь комендант — дон Себастьян де Суэда.
— Господи, как же так?
— Дон Себастьян ночью поднял тревогу и приказал пустить людей из предместья, а теперь всем распоряжается, — мать Анхелика слегка улыбнулась. — Странный достался нам инквизитор — то разбойников ловит, то город спасает.
— Будем надеяться, что спасёт.
Всех как-то пристроили: кого в кельях, кого во дворе. Здоровым мужчинам стражники приказали подойти к площади на отбор ополченцев. Инес и сеньоре Фелисии разрешили разделить каморку с молодой женщиной, о которой мать Анхелика сказала:
— Хосефа здесь на моём попечении по приказу следователя инквизиции, у неё эпилепсия.
— Какое несчастье! Выглядит совершенно здоровой, только тени своей боится.
— Скажу откровенно, сеньора Фелисия, — настоятельница наклонилась прямо к уху моей старшей хозяйки и шепнула: — Эпилепсию дон Себастьян выдумал, чтобы бедняжку не отправлять на костёр. Город болтал, нельзя сжечь графиню, но дыма без огня не бывает, виновата служанка — её и сожгут.
Женщины тихонько поахали, а я вспомнил — камеристка Хосефа Pодригес. Была бы приятной, если бы не настолько пуглива.
***
Люди были в тревоге. Еды было мало. Моя дорогая Инес попросила соседа-мастерового проводить её на рынок, купила крупы, сушеного винограда, чуть-чуть солонины, ещё что-то, насколько хватило денег. Когда мы вернулись, мне тихонько сказала:
— Сразу всё вздорожало в два раза… Будем есть по чуть-чуть, а ты, Негрито, будь осторожен. При осаде и кошек едят, даже, наверное, котов со свидетельством инквизиции. Если осада затянется, я не знаю, что делать… — она тихо всхлипнула. — Мне очень страшно, Негрито… Только бабушке нельзя показать.
Мастеровой зашёл ещё раз и похвастался: его взяли в стражники. Искал взгляд Инес, а моя дорогая хозяйка, помня, что этот здоровяк спас её бабушку, опускала глаза и старалась быть с ним приветливой. Потом попросила её извинить и, с облегченьем вздохнув, побежала исполнять поручение одной из монахинь. Нашу соседку, Хосефу, навестил нестарый мужчина, небогато одетый и очень любезный. Она звала его сеньор Менго и хоть чуть-чуть могла улыбаться. Мужчина старался распрямить сутулую спину и разговаривал с девушкой у колодца, когда в дверь монастыря постучали. Увидев вошедших, Хосефа изменилась в лице, в ужасе побледнела и, не слушая — «Что ты, не бойся», бросилась скорее в свою каморку. Я, взволнован её испугом, осторожно выглянул из своего убежища и несказанно удивился. Как можно бояться моего лучшего друга? Впрочем, я мудрый кот, сообразил: бедняжка не знает, что инквизитор — гроза окрестных разбойников, никогда не обидит ни в чём не повинную женщину, а Хосефу он спас от костра.
Дон Себастьян был так занят, что даже не наклонился погладить меня, только с улыбкой кивнул. Он и пришедший с ним пожилой человек разговаривали с матерью Анхеликой, затем с сеньорой Фелисией, а после мой друг скользнул взглядом по моей драгоценной Инес. Сразу отвернулся к сеньоре Фелисии, её выслушал — вновь посмотрел на Инес, немного внимательнее, без улыбки, кивнул. Она в ответ поклонилась ему, чуть присела, как принято у местных девиц, а он опять отвернулся. Неужели моя Инес ему не понравилась? Не верю, так не бывает, здесь есть загадка!
Люди приходили ещё и ещё. Важный старый сеньор пришёл с доньей Эстрельей, но оставил её на попечении одной из монахинь, а сам долго разговаривал с новым комендантом. Заплаканная перепуганная графиня только издалека смела смотреть на мужчин, и потихоньку, глядя на любимого человека, забывала страхи и слёзы. Всего четверть часа, и вдовушка засияла улыбкой, а дон Себастьян ей лишь слегка поклонился, не подходя, так же сдержанно, как поклонился Инес. Мне вдовушку стало жаль, хоть она глуповата, и, конечно, сравниться не может с моей храброй хозяйкой. Я к ней подошёл, а бедняжка графиня, не смея приблизиться к дону Себастьяну, была счастлива коснуться меня. Увы, не догадалась снова оставить монету.
Вскоре отец женщины направился к выходу, обнял дочь, а она прошептала:
— Папа, что с нами будет?
— Посмотрим. Сегилью есть кому защитить.
— Дон Себастьян нас спасёт?
— Будем надеяться, дочка. Поедем домой.
Они ушли. Напоследок графиня посмотрела на моего друга с нежностью и надеждой, а он сделал вид, что не замечает её внимания.