Штурм был решительным. Новые корабли, не дав защитникам города передышки, ринулись в бой. Стены Сегильи сотрясались от ядер, а бойницы заволокло дымом. Артиллерия крепости дала достойный отпор — и на три корабля у противника стало меньше. В ход пошла и осадная башня, но ей навстречу по дороге от главных ворот защитники выкатили огромное колесо, покрытое снаружи горячей смолой, внутри начинённое защищённым от огня порохом и металлическими обрезками. Меткий выстрел из крепости — и порох взорвался, сметя осадную башню и убив множество мовров. Неприятель, окрылённый подмогой, на сей раз оказался упорен. Волны людей одна за другой стремились в атаку, с лестницами, таранами, пережидая очередные обстрелы, надеясь — защитники дрогнут. Последний залп корабли дали вечером и отошли, бросив якорь в недосягаемости от пушек Сегильи, но с этого расстояния и их артиллерия не могла повредить крепости.
Поняв, что и в этот день Сегилья с честью отбилась от неприятеля, дон Себастьян, хотя еле держался на ногах, нашёл в себе силы улыбнуться и сказал офицерам:
— Судя по упорству, с которым мовры штурмовали крепость, у новых кораблей не так уж блестяще с припасами, и они не смогут долго обеспечивать водой и провиантом своих людей, хоть мы их и порядочно проредили. К счастью, на побережье мало селений, до которых пираты могли бы дотянуться, и, надеюсь, жители успели отравить свои колодцы, прежде чем сбежать.
Комендант назначил дежурных, остальным велел отсыпаться.
— Больше всех нужно выспаться вам, — строго сказал дон Фернандо. — И ещё, у вас кровь на щеке.
— Царапина. При обстреле, осколком камня.
— Не подцепите заразу.
— Я всё равно должен зайти в госпиталь — много раненых. Заодно попрошу травницу обработать.
***
До госпиталя комендант смог добраться только спустя три часа. Нужно было обойти караулы, подняться на башни, добиться, чтобы уходящий день остался для защитников города днём атаки и днём отбитого штурма, несмотря на подмогу, подоспевшую к неприятелю. Дон Себастьян к тому же понимал — пока в госпитале принимают раненых, он будет только мешать. Сопровождавший его дон Альфонсо на середине пути процедил:
— Вы ещё улыбаетесь? Будто сделаны из железа…
— Осталось немного.
— Посыльные знатных господ нашего города трижды спрашивали, не окажете ли вы им честь посетить сегодня собрание в ратуше. Сеньоры хотят вас приветствовать и поблагодарить.
— Не сегодня.
— Вы всё время отвергаете приглашения!
— Вы отлично знаете почему.
— Знаю, конечно… — протянул дон Альфонсо. — Но мне всё труднее за вас объясняться.
— Будьте любезны, объяснитесь ещё и сегодня. Кстати, как ваш дядя? Мне доложили, что вы его навещали.
— Зол на вас. Я узнал много новых ругательств.
— Я освобожу его, как только даст слово чести не препятствовать мне во время осады. Я не оформлял протокол.
— Он и на меня всё время ругается, что я позволяю вам собой помыкать.
— И что вам советует?
— Как что? Делать, что вы прикажете. И как это мне это понимать? — капитан из последних сил улыбнулся.
— Вместо собрания ступайте-ка спать.
— Я спал, в отличие от вас, прошлой ночью.
— Может, следующей придётся не спать. Я — в госпиталь. Заодно царапину попрошу обработать отваром, а то вином промыл кое-как, щиплет.
— Неужели вы всё-таки не из железа?
— Надеюсь, не заржавею.
Они обменялись улыбкой и рукопожатием. Один комендант отправился в госпиталь, другой — всё-таки на собрание.
***
В госпитале только успели разместить раненых и обработать их раны. Уставший хирург отчитался:
— Теперь уже слава богу… А день вышел тяжёлый, вы понимаете. Пять ампутаций.
— Справились? Хватает людей для ухода?
— Более-менее. Я отправил по домам тех, кто ранен легко или уже выздоравливает.
— Как прошли ампутации?
— Благополучно. Кстати, меня удивила сеньорита Рамирес. Помогала с неожиданным для девушки хладнокровием.
— От имени города я очень всем благодарен.
— Вы можете лично поблагодарить… то есть я передам, — хирург спохватился, что сеньору де Суэда лучше бы воздержаться от тёплых слов, адресованных юной красавице, как бы она ни была хладнокровна, в её же собственных интересах. — Сейчас сеньорита… то есть сеньора Фелисия обработает вашу царапину.
— Да, пожалуйста… — Про себя молодой комендант пожалел, что не сеньорита, но пришлось промолчать.
Старая травница осторожно промыла рану на лице коменданта отваром и улыбнулась:
— Скоро от царапины и следа не останется, а вот выспаться вам очень нужно.
К ним подошла настоятельница. Дон Себастьян было встал ей навстречу, но в глазах у него потемнело. Обе женщины, конечно, заметили, заволновались. Мать Анхелика решительно заявила:
— Устраивайтесь сегодня у нас. Я знаю, вы меняете место ночлега. Вам принесут всё, что нужно. Инес, дочь моя! — почтенная настоятельница в мыслях своих слишком была далека от опасений, тревожащих простых смертных.
Инес быстро принесла полотенце и смену белья, из запаса для раненых.
— Сеньор комендант, слуга вас проводит туда, где можно вымыться и переодеться, а я постелю. Если угодно, в одной из келий, или…
— Лучше в патио, если можно.
— Как вам будет угодно, — она быстро присела и убежала готовить лекарство.
Вскоре дон Себастьян сел на приготовленную для него чуть поодаль от раненых постель и отпустил слугу. Инес принесла свежий успокоительный отвар. Войти в комнату к молодому мужчине она, конечно бы, не посмела, но здесь, в патио, юная травница часто на ночь поила отваром раненых, а комендант так устал, что был всё равно будто ранен, к тому же в патио были люди. Девушка поправила изголовье его постели и поднесла к губам сеньора кружку с ароматным отваром.
— Выпейте, вам станет лучше.
Он хотел взять кружку сам.
— Сеньорита, вы не служанка.
Инес легко рассмеялась.
— Сеньор, я ухаживаю за ранеными. Видели бы вы, что я сегодня с самого утра делала для мужчин! — она твёрдо держала кружку у его губ и положила вторую руку ему на плечо, приказала затем: — Пейте!
Комендант накрыл её пальцы своей ладонью и залпом выпил отвар. Поднял глаза на Инес и почти прошептал ей:
— Спасибо.
— Теперь ложитесь, дон Себастьян, — она надавила рукой на его плечо, требуя лечь. — Ложитесь и спите. Дон Себастьян, от вас слишком многое зависит. Вы должны себя поберечь.
А он не отпускал её руку, глядел ей в глаза, слушал голос, звучавший между мечтами и явью, так же тихо сказал:
— Вы необыкновенная девушка, сеньорита. Я никогда таких не встречал.
— Доброй ночи, сеньор, — прошелестела Инес и на еле сгибающихся ногах ушла, сжимая тонкими пальцами кружку, а мужчина провалился в сон, больше похожий на обморок.
***
Утром дон Себастьян был, как всегда, собран, спокоен. С ранеными поздоровался приветливо, Инес сказал:
— Надеюсь, я вчера не слишком вас потревожил.
— Что вы, дон Себастьян, мы все вам обязаны и всегда готовы служить вам.
Они разговаривали друг с другом, как будто и не было ночных слов между ними. Лицо коменданта было учтиво-бесстрастным. Инес держалась почтительно и глядела, как всегда, прямо. Они оба не замечали, с каким любопытством на них посматривают способные интересоваться чем-то, кроме своих ран, обитатели госпиталя, видевшие накануне, как сеньорита Рамирес поила лекарством сеньора де Суэда, а он ей что-то шептал, взяв её за руку. Но сегодня зеваки были разочарованы — оба предмета их наблюдений не обнаруживали ни смущения, ни повышенного внимания друг к другу. Может, вчера ничего и не произошло?
Впрочем, много времени для праздного любопытства ни у кого не было. Комендант, наскоро перекусив, поспешил к выходу, а Инес погрузилась в свои обычные утренние хлопоты: обходила раненых, проверяла их самочувствие, поила отварами, при необходимости меняла повязки и выполняла поручения. Однако, сразу уйти дону Себастьяну не удалось. Стражники за шиворот притащили какого-то парня, в одежде, подходящей лакею.
— Сеньор, этот негодяй расспрашивал о вас, совал нам монеты.
Комендант взглянул на арестованного так, как ему было привычно на допросах в святом суде.
— Имя?
— П-пасквале… Кан-н-ес.
— Кому служишь?
Парень выдохнул, умоляюще посмотрел на инквизитора, но, подумав, что сейчас по чьей-то шее заплачет верёвка, признался:
— Графине де Гарофа.
Стражники еле сдержали ухмылки, а дон Себастьян стиснул зубы, сразу поверив.
— Зачем тебя прислали?
— Вчера дамы были очень обеспокоены вашим ранением, о нём рассказал капитан Альварес, а потом кто-то им сообщил, что вы остались ночевать в госпитале…
— Значит, за мной и кроме тебя следили?
— Сеньор! — взмолился бедняга. — В городе знают о каждом вашем шаге!
Тут возразить было нечего.
— Так какого… то есть зачем тебя отправили шпионить за мной? — дон Себастьян почувствовал, что задал самый глупый из всех возможных вопросов, и старался не обращать внимания на уже открыто улыбающихся стражников.
Ответ последовал незамедлительно:
— Сеньор, её сиятельство с ума сходит от беспокойства за вас, — плут пришёл в себя и чуть было не подмигнул. — Донья Эстрелья и сама пришла бы справиться о вашем здоровье, но батюшка её не отпустит. Меня отправила втайне от его сиятельства, через личную горничную.
«Только этого не хватало…», а вслух дон Себастьян произнёс:
— Отведите этого бездельника в карцер при комендатуре, потом пусть кто-нибудь, то есть дон Альфонсо, удостоверится в правдивости его слов. Если всё так, как он сказал — гоните в шею.
Единственной заминкой не обошлось. Один из охраны, сияющий, как начищенный медяк, доложил:
— К входу подъехали две кареты.
— В такую рань?
— К полудню, наверное, будут ещё, особенно если вы не уйдёте.
«Проклятие! Я скоро стану посмешищем! Уже стал!»
Дон Себастьян почти умоляюще посмотрел на подошедшую настоятельницу.
— Мать Анхелика, в госпитале сегодня снова гости. Прошу вас, выпустите меня через боковую калитку.
— Надеюсь, там вас не караулят, хотя я не уверена, — даже эта почтенная женщина не выдержала и засмеялась.
Не до смеху было только Инес, а дон Себастьян разъярился уже не на шутку. Сколько можно убегать от назойливых куриц, не знающих ни стыда, ни приличий, не имеющих даже здравого смысла! Он надел шляпу и быстро направился к обычному выходу. Окликнувшей его даме поклонился, затем без церемоний, на вопрос о своём здоровье, не замедляя шага, буркнул: «Благодарю, здоров», отвернулся от женщины, вскочил в седло и пришпорил коня, напоследок услышав:
— Ах, этот шрам!
К счастью для уважаемого хирурга, ответные слова до слуха дона Себастьяна не донеслись:
— Пустяки, заживёт к свадьбе… — хирург спохватился, с досады был готов откусить себе язык, но слова уже вылетели.
Пришлось объяснять настойчивой даме, что его присказка вовсе не значит, будто ему, хирургу, известно, когда и на ком сеньор комендант намерен жениться.
***
Едва тронув поводья, молодой человек начисто позабыл о преследующих его наглых особах, которых он вынужден был терпеть ради их положения в обществе. Перед глазами возник образ девушки, не раз привлекавшей его внимание своей красотой и достоинством. Инес… Юная сеньорита благородного происхождения, стойко переносящая бедность, необходимость тяжёлой работы, умеющая смотреть без телячьего восторга, лести, заискиваний. Неудивительно, что она не пошла в услужение, как многие девицы в её обстоятельствах. Какая служанка из девушки с прямым взглядом? Даже когда опускает глаза, приседая в поклоне, в ней нет ни тени униженности. Чудесная девушка, нет таких больше… Вчера, между реальностью и видениями, потерявшись в мечтах и разочарованиях, позволив себе не думать о долге и позабыв страхи, он любовался прекрасным лицом сеньориты. Затаив дыхание, слушал голос, волшебно звучащий в тиши. Почудилось — вместе со звёздами в глазах сеньориты отразилась частица его души.
Дорога от монастыря к комендатуре была недолгой, как и грёзы.
***
Инес, как обычно, готовила лекарства, сама или вместе с бабушкой, помогала хирургу, заботилась о пациентах, обсуждала то одно, то другое с Хосефой, и думала, что никто не заметит в ней перемены. Напрасно.
В этот день дон Фелис подошёл после обеда, с расчётом, что раненые при штурме более-менее придут в себя, и Инес сможет позволить себе хоть ненадолго отвлечься для разговора. Кабальеро, решив, что скоро добьётся благосклонности девушки, предупредил сеньору Фелисию и мать Анхелику о своих серьёзных намерениях, а потому считал себя вправе не изыскивать для визитов предлоги. Он пришёл в монастырь, радуясь ясному дню, вспоминая, как накануне город стал праздновать, узнав об успешной атаке на мовров, впал в уныние, увидев подмогу, подоспевшую к неприятелю, и вновь воспрял духом. Дон Фелис был среди тех, кто слышал слова коменданта.
«Всё-таки необычайный он человек. Ничего ведь особенного не сказал, а мы из киселя снова стали железом», — подумалось кабальеро.
Он был уверен: сегодня сеньорита Инес будет рада с ним поговорить о вчерашнем, и быть может, выпадет подходящий случай сделать ей предложение. Кабальеро с улыбкой вошёл в монастырь, завернул в патио. Увидел девушку издалека, поклонился и, пока она была занята, завязал разговор с раненым давним знакомым.
— Как самочувствие, дон Орсино?
— Руки-ноги на месте.
— Ещё успеете повоевать?
— Не здесь, так на севере. Ты слышал, в госпитале ночевал комендант.
— Ранен? — нахмурился дон Фелис.
— Пустяк, но от усталости на ногах еле держался. Мать Анхелика настояла, чтобы он уже никуда не уходил среди ночи, а сеньорита Инес напоила отваром.
— Вот как? — дон Фелис на миг обеспокоился и тут же себя отругал.
— Да. А с утра комедия началась. О царапине на щеке коменданта, и где он ночевал, проведали дамы…
Кабальеро расхохотались. Старший, закоренелый холостяк, добавил:
— Для спокойствия города нашего коменданта нужно сразу после осады женить, только эти гусыни кого угодно отвратят от женитьбы.
— А от приданого?
— Даже с приданым!
— Может, опять соберётся в священники?
— Да какой из него священник! Бьюсь об заклад, вернётся на военную службу, где ему самое место.
— Тогда в городе точно настанет спокойствие — сеньора де Суэда отправят на север. Pитания опаснее мовров.
— Измена везде опасна. В Сегилье очень ловкий изменник, раз даже наш инквизитор его до сих пор не нашёл.
— Комендант оказался ловчее.
— Надеюсь.
— Уверен. Город на военное положение он перевёл железной рукой. О, сеньорита освободилась! Выздоравливайте поскорей, дон Орсино.
— Что-то я не уверен, что сеньорита совершенно свободна… — пробормотал себе под нос немолодой раненый.
***
Вскоре и дону Фелису пришлось догадаться — сердце девушки не свободно, и вовсе не он тому стал причиной. Предыдущее несколько дней Инес смотрела на него гораздо приветливее, смеялась над его шутками, охотно рассказывала о родных краях, и как её по приезде поразила Cегилья. В ясных глазах то и дело мелькали весёлые искорки. Сегодня её будто бы подменили. Разумеется, сеньорита держалась безупречно учтиво, но не задала ни одного вопроса, отвечала кратко, и, очевидно, тяготилась обществом своего поклонника. Пожалуй, неловкость — единственное, что девушка испытывала сейчас в отношении дона Фелиса, а смотрела она на него отстранённо, как смотрят монахини. Полный дурных предчувствий, кабальеро между прочим спросил:
— Коменданта вчера зацепило осколком камня. Вроде не сильно?
— Нет, дон Себастьян ранен легко, но вот устал… Он человек, из плоти и крови, а ведёт себя, будто сделан из стали…
На один только миг ресницы девушки затрепетали, голос перешёл в шёпот, она посмотрела сквозь кабальеро, как если бы он был стеклянный. Дальше обольщаться не было смысла, и кабальеро откланялся. Сеньорита заставила себя попрощаться учтивым поклоном и вздохнула с видимым облегчением.
Дон Фелис был смятён. Напрасно он считал сеньориту Рамирес слишком разумной, чтобы увлечься недостижимой мечтой. Или это просто ребячество, восхищение героем, спасшим город? В конце концов, им все восхищаются… Хотелось бы думать именно так — слишком трудно для человека жить, волнуясь от страха к надежде, что же требовать от совсем юной девушки? Сеньор де Суэда способен влиять на людей, его слушают с начала осады, позабыв — инквизитор присвоил звание коменданта, но кому есть до этого дело? Что ему стоит за несколько слов заворожить девушку? Он хоть заметил? Едва ли… Кабальеро разыскал сеньору Фелисию, нашёл её растерянной и удручённой. Почтенная травница подняла на него заплаканные глаза и тотчас их опустила. На безмолвный вопрос тихо ответила:
— Вы сами видите, сеньор, что с ней творится.
— Ребячество. Надеюсь, что это ребячество… — глухо сказал дон Фелис, слишком он сам хотел в это верить. — Я подожду. До свидания.
***
Инес только с утра могла позволить себе понадеяться, что перемены в ней незаметны. Хоть она и старалась вести себя как обычно, была очень внимательна, улыбалась, но не раз и не два ощущала взгляды сочувствия. Пожилой раненый тихонько шепнул: «Мы им все восхищаемся», молодой с тоской промолчал, дон Фелис… и дон Фелис, конечно, заметил. Впрочем, именно от дона Фелиса Инес считала нечестным скрывать своё безнадёжное чувство.
Ещё накануне девушка была весела и здорова душой. Как и весь город, надеялась, что немыслимая атака напугает противника и заставит его снять осаду. Как у всех, у неё замерло сердце, когда в монастырь, чуть не плача, прибежал паренёк и рассказал о новых пиратах. И, как у всех, её душа возродилась надеждой: защитники города духом не пали, поверили в свои силы и верят своему коменданту. Дон Себастьян стал для неё, как для всех, человеком, о котором когда-нибудь сложат легенды.
Но вот он пришёл: измученный, грязный, забывший, когда последний раз спал. Живой мужчина, а не герой старинных баллад. Она помогла ему, как любому из раненых, а он взял её за руку. Просто взял за руку, посмотрел на Инес своим удивительным взглядом, сказал несколько ласковых слов — и она утонула в захлестнувшей волне безрассудного чувства. Девушка из Хетафе пыталась ещё совладать со своим непослушливым сердцем. Вспоминала архангела, твердя про себя: дон Себастьян для неё всё равно, что этот архангел. Засыпая, старалась представить знакомую с детства картину, но в эту ночь в её сне предводитель небесного воинства ей улыбнулся. Сошёл со стены, обнял Инес и не отпустил. В воображаемых объятиях архангела она и уснула.
Новый день не принёс пробуждения разума. Инес едва вспоминала саму себя накануне. Ещё вчера она могла посмотреть другими глазами на Санчо. На радость бабушке, ей начал нравиться дон Фелис. Но несколько ласковых слов коменданта — и все другие мужчины стали для девушки будто тенями. Ни с кем больше Инес не могла представить себя, хотя ей было немыслимо представить себя рядом с героем Сегильи. Осталось лишь скрывать слёзы, работать и улыбаться.