Трудно заснуть в ожидании пыток. Дон Себастьян читал про себя то стихи, то молитвы, припоминал параграфы правил, которые выучил, готовясь к службе в святой инквизиции. Сон не шёл, а вместо сна вспоминалась прекрасная девушка, с которой арестант не успел обручиться. Нужно гнать о ней мысли, она его слабость, только сейчас, взаперти, с несколькими шагами движения — от грёз никуда не уйти. Молодой человек вспоминал улыбку Инес, сменяющуюся серьёзностью, нежный голос и простые слова без кокетства. К счастью, супругам Энрикес он полностью доверял и был избавлен хотя бы от страха за любимую. Поддавшись на несколько минут надеждам и воспоминаниям, дон Себастьян почувствовал, как ускорилось движение крови, в душе заиграл азарт, он вспомнил — не первый раз, и наверняка не последний, рядом с ним смерть или увечье. Завтра он должен выдержать, что ему уготовано, собраться с силами, найти слова для ответа своим обвинителям. К чёрту уныние!
***
С утра Менго, едва увидев сеньора Лопеса, заговорил с ним:
— Представьте себе, сеньор, какие в нашей Сегилье заключают пари! Ставят против того, что такого знатного сеньора, как дон Себастьян, будут пытать, а я думаю, не принять ли такую ставку?
— Не принимайте даже один против ста, — важно ответил следователь из столицы.
Менго про себя выругался и попытался подойти к делу ближе:
— А вы, сеньор Лопес, не желайте ли принять такое пари? Говорят, крупные суммы, тысячи золотых, и обязательства оформляются честь по чести.
— Не поставлю и один против тысячи! — фыркнул следователь.
«Ну что ты поделаешь… не берёт взятки. Стихийное бедствие — честный дурак» — тоскливо подумал писарь.
Так, слово за слово, Менго и сеньор Лопес вошли в допросную, и, к своему удивлению, увидели палача, обычно приходившего позже. Писарь не посмел задать вопрос и занялся своими бумагами, а следователь, взвесив своё достоинство и любопытство, спросил:
— С чего это ты в такую рань?
— Я ночевал в здании инквизиции, — бесстрастно ответил мастер Антонио.
— Что?! Немыслимо! Бывший следователь развёл здесь полный беспорядок! Распустил стражу, даже палач смеет не убираться в своё логово!
Для Менго слова палача были неожиданностью и грозили бедой — значит, его не убили и не напоили. Людям графа Теворы не удалось оттянуть время таким способом. А надувшийся от важности следователь продолжал:
— И давненько ты, собачья кровь, завёл такую манеру?
— Только сегодня, — палач никак не реагировал на оскорбления.
— С чего этот праздник?
— Иначе меня бы убили.
— Убили? Тебя?! — сеньор Лопес вытаращил глаза. — Кто?
— Сегилья.
Пухлощёкий инквизитор молча переваривал ответ, когда в допросной появился и отец Николас. Сегодня он улыбался вымученно, под глазами священника были заметны круги, он не знал, куда девать руки.
— Вы видели, сеньор Лопес, сколько народу возле здания инквизиции?
— У вас ярмарка? Или праздношатающиеся? Совершенно распущенный город! Уж я наведу здесь порядок, как подобает!
Отец Николас только махнул рукой.
Появился и дон Диего. Как знатный человек, он едва удостоил собравшихся кивком. Вид графа был мрачен. Пока в допросную не спустился герцог, аристократ сел в кресло, вытянул ноги, скрестил руки на груди и погрузился в свои размышления.
***
Накануне он видел донью Эстрелью. Чуть похудевшая, задумчивая, не удостоившая его ни единым взглядом, вдова показалась графу ещё красивее, чем раньше. Сколько времени дон Диего убеждал и герцогиню, свою драгоценную родственницу, и самого себя, что он не подвластен простому желанию, первая его цель — расчёт, приданое, стать графом Теворой… Но со вчерашнего дня, когда ему решительно отказали, мужчина не мог дальше обманываться в главном — он хотел эту женщину. Хотел безрассудно и яростно, не собираясь стесняться в средствах, готов был смести любые препятствия, и наплевать на наследство. Нынешний граф вспоминал, как кузен представил супругу, выглядел гордо, но за спиной своей красавицы мотал её деньги, насмехался над ней, развлекался со служанками. Донья Эстрелья, по общему мнению, была женщиной довольно глупой, но пелена с её глаз скоро спала. Однако, дона Диего с его острым языком, увечьем и обычно мрачным видом дама побаивалась, быть может, ещё и чувствуя его колдовскую натуру. Унаследовав титул кузена, дон Диего был твёрдо намерен унаследовать и кузину, но та его избегала. Пришлось подстроить обвинение в колдовстве. Новый граф уже предвкушал прекрасную женщину в своих объятиях, но все старания пошли прахом. Вмешался дон Себастьян де Суэда. Сначала снял обвинения, а потом, ничуть к этому не стремясь, стал предметом мечтаний доньи Эстрельи.
Граф Тевора, стараясь защитить возлюбленного дочери, пытался уверить дона Диего, что ему не на что надеяться, но колдун решил разбивать каждое препятствие, которое окажется на его пути — действительное или мнимое. Пока брак бывшего инквизитора с доньей Эстрельей возможен, дон Диего оставался непреклонен в стремлении уничтожить соперника. Оказалось не так просто — в Сегилье слишком многие вели свою игру, трудно было уловить, чьи цели на пользу целям одержимого желанием аристократа, а чьи — изменчивы и могут в любой миг обернуться против. Молодой де Суэда многим был нужен и слишком многим мешал. Граф никак не мог уловить, что важное в этом деле от него ускользает. С утра он с удивлением узнал — дон Себастьян по-прежнему вызывает у женщин разных сословий восторг, выходящий за пределы понимания. Девки на кухне ревели и смотрели на хозяина с ненавистью! Доверенный слуга пояснил — из-за ареста… «Дона Себастьяна де Суэда!» — раздражённо выкрикнул дон Диего. «Да, сеньор», — не меняясь в лице, ответил вышколенный слуга, а хозяин выбранился на глупых женщин. Ну что это такое! У них есть настоящий герой — дон Альфонсо, комендант и красавец, а они обожают другого. Одно слово: глупые женщины.
В здание инквизиции дон Диего приехал в карете — он не любил толпу и показывать своё уродство. Чутьё колдуна предвещало тревогу. На площади было много людей, они провожали глазами карету, а дон Диего невольно поёжился. Дон Себастьян занимался продовольствием для бедняков, неужели из-за этого голодранцы его выделяют среди других офицеров? Но решение принимал комендант! Что взять с голодранцев…
***
Наконец, своё место занял и герцог. Обвёл глазами членов суда, грустно вздохнул, велел привести обвиняемого и опустил глаза.
Дон Себастьян пришёл в сопровождении стражника, который — дон Диего отметил — с арестованным обращался почтительно. Снова граф чувствовал множество мелочей, рассеивающих внимание и никак не складывающихся в ясную картину. Граф даже вспомнил, как в столице с удивлением рассматривал полотно известного художника. Вблизи — мазня-мазней, а отойдёшь дальше — и будто в окно смотришь. Здесь куда отходить? Ещё и донья Эстрелья всё время идёт на ум… Почему тянули с помолвкой? Приличия? Или инквизитор должен был закончить какие-то дела? Какие дела, когда в руки плывёт такая крупная рыба? Мысль, что ненаследный сын барона откажется от богатейшей невесты лишь потому, что она не в его вкусе, дон Диего отбросил как несуразную.
***
Все в допросной глянули на арестанта, вошедшего, не выдавая страха. Дон Себастьян смотрел, как всегда, прямо, и не сутулился. Никто не хотел сам начинать допрос, замялся даже сеньор Лопес. Наконец, герцог тоскливо вздохнул:
— Духота здесь… Раньше такого не замечал.
Остальные с ним согласились. Действительно, хотя обычно стены инквизиции надёжно защищали от палящего солнца, в день третьего допроса было довольно жарко, возможно, оттого, что палач подготавливал свои инструменты с помощью жаровни, в сторону которой все избегали смотреть.
Его светлость приказал принести воды. Слуга выполнил распоряжение и разлил воду по стеклянным стаканам, обычно стоявшим в шкафу допросной. Дон Армандо буркнул:
— И арестованному дайте пить, — а потом так же мрачно смотрел, как из того же кувшина в простую глиняную кружку налили воды для дона Себастьяна.
Пить хотелось всем, но дон Диего вдруг принюхался:
— Откуда вода?
Ему ответил обвиняемый, сделавший глоток из своей кружки.
— У инквизиции свой колодец. Вода как вода, — больше дон Себастьян решил перед пытками не пить и поставил кружку на стол.
Менго, у которого пересохло в горле, воспользовался тем, что на него никто не обращает внимания, и глотнул из той же кружки, что дон Себастьян.
***
Дальше откладывать было невозможно, но герцог, помня угрозы дона Фернандо, пытался тянуть время:
— Представьте себе, мне подкинули записку от доброжелателя, — он бросил на стол небольшой лист бумаги. — Что моя жена влюблена в дона Себастьяна де Суэда.
— Неужели? — сделал честные глаза дон Диего. — Вы, дон Армандо, конечно, не верите в этот вздор.
— Вздор вы несёте, любезный кузен, — фыркнул в ответ старик. — Влюбляться в нашего де Суэда — поветрие среди дам в этом сезоне. Моя герцогиня — первая модница, конечно, она туда же.
Граф поперхнулся очередным глотком воды и, округлив глаза, слушал дальше.
— С дамами это случается. Влюбятся все вдруг в проповедника или тореадора. А лет тридцать назад — вовсе в актёра. Представьте себе — в актёра! Вот где был стыд… Я в тот год раздумал жениться, — старик хмыкнул. — Дамы Сегильи внесли новое слово в этот обычай — влюбились все в инквизитора.
— Ну и ну… — только и смог сказать дон Диего, расстегнув воротник — духота становилась невыносима. — Что у нас дальше по протоколу?
— Так… так… так… — поводил пальцем по листу отец Николас. — Второй день допросов… Обвиняемому показывают орудия пытки. Мы это упустили.
Все посмотрели на дыбу и разложенные рядом с ней инструменты.
Сеньор Лопес не выдержал:
— Обвиняемый — бывший следователь, он и так их все знает!
— Но протокол требует подробного объяснения! — поднял палец отец Николас. — Вам, молодой человек, тоже полезно.
— В каком смысле полезно? — подозрительно спросил сеньор Лопес.
— Превратности судьбы…
Молодой инквизитор засопел, но вспомнил дона Хуана и принял, как ему казалось, величественный вид, подходящий олицетворению святого суда.
Палач, не торопясь, стал показывать свои орудия и объяснять предназначение каждого. Всем слушателям пришлось прятать страх и пренеприятнейшую тоскливость где-то возле желудка. Паршиво себя чувствовал даже многократно за годы своей службы в инквизиции видевший пытки отец Николас — быть может, потому что несколько месяцев был избавлен от этого зрелища, быть может — осознавая, что пытать готовятся человека, которому лично он и его семья обязаны жизнью. Дону Себастьяну хватило присутствия духа не показать волнение, но чувствовал себя он не лучше других. Наконец, обязательная процедура была окончена.