Глава I
— У меня внутри все сожжено!
Инга медленно поглаживала отца по сморщенной руке. За то время, что ему пришлось провести в радиоактивной зоне, он очень сильно изменился. Всегда радостный и доброжелательный мужчина с улыбающимися глазами превратился в замкнутого и депрессивного человека.
В прошлом году отцу исполнилось ровно пятьдесят.
Инга смахнула набежавшую слезу.
Красивый и привлекательный мужчина вмиг превратился в больного старика.
— Папа… Не стоило тебе ездить туда…
Возвращаясь с больницы, Инга доставала подаренные генеральным секретарем золотые наручные часы и долго смотрела на прозрачный циферблат. Стрелки медленно двигались по кругу, издавая тонкое тиканье.
“Не стоило оно того…”
— Ты не понимаешь, мамочка, я не могу смотреть на его страдания! Это несправедливо! Он спас не только страну, но и целую планету, а в ответ получил черную неблагодарность! Да почему люди такие свиньи?! Почему с каждым годом мы все больше и больше ненавидим друг друга? Мой отец… это черная несправедливость! А Горбачев что? Он вычеркнул его из списка награждаемых людей, подарил ему жалкую побрякушку, и все!.. О моем отце говорят небывалые вещи! Его ненавидят, о нем разводят сплетни и слухи, а я, я не хочу в это верить, мой отец самый лучший человек на свете!..
Инга продолжала проводить все свое свободное время в больнице у отца. Ему выделили отдельную палату, его часто посещали друзья и самые близкие, но молодая женщина, работающая в советском посольстве в Париже, никак не ожидала увидеть свою названную младшую сестру.
Ей пришлось отлучиться на некоторое время из больницы, оставив отца одного в палате.
— Со мной все хорошо, золотце, правда, не беспокойся обо мне.
— Как же не беспокоиться, папа! Ты выглядишь отвратительно, ничего не ешь, все витаешь в своих мрачных мыслях и молчишь! Я боюсь оставлять тебя одного, не дай бог что случится, ни я, ни мама, мы этого просто не переживем!
— Инга…
— Ладно, ладно, папа, не буду тебя грузить. Я уеду, ненадолго. — Инга склонилась над отцом и поцеловала его в лоб. — Как только освобожусь, я сразу же примчусь к тебе. Мила пообещала посидеть с тобой, пока меня не будет. И не спорь!.. Все, я побежала. — И девушка тихонько прикрыла за собой дверь.
“У него радиационный панкреатит, лучевая болезнь четвертой степени. В крови обнаружены миелоциты, задет костный мозг…” — эти слова Инга прокручивала у себя в голове постоянно, словно пытаясь найти среди них хоть какое-то решение.
— Алина?..
Девочка с длинными, тяжелыми, темными волосами появилась в больничной палате неожиданно, словно гром среди ясного неба. Она, осторожно приоткрыв дверь, просунула нос в щель, и от увиденного ее зрачки расширились, заполняя чернотой синеву глаз. Пронзительный взгляд зацепился за бледное, осунувшееся, лицо, за исхудалые руки — ей еще не приходилось видеть отца в таком состоянии.
Алина подошла ближе и, не отрывая взгляда, присела на маленький стульчик, рядом с кроватью. Ее шикарные белые банты, украшавшие цвета воронова крыла волосы, куда-то исчезли. Пряди рассыпались по плечам, стоило наклониться и впиться глазами в лицо больного мужчины. Среди пронзительной синевы заблестели маленькие капельки слез, а затем покатились по грязным щекам, оставляя мокрый след.
Валерий грустно улыбнулся.
— Видишь, что может сделать с человеком его же жизнь? Я посвятил себя науке, спас человечество от беды, и результат вполне ожидаем. — Он тяжело вздохнул. — Я и не надеялся, что мне удастся попасть на пьедестал после всего случившегося. Эта авария на моей совести. Я виноват, что моя дочь, дочь знаменитого академика Легасова, провела полжизни в детдоме, а потом едва не погибла в реакторе. Тебе достался плохой отец, Алина.
Валера снова улыбнулся, правой рукой поглаживая девочку по длинным волосам.
— Когда я приехал из Вены, я был готов ко всему. Горбачев лишил меня званий. За что, спрашивается, звания человеку, у которого дочь едва не погибла? Зато мне подарили часы. Дорогие, золотые, красивые. Зачем мне часы, если моя дочь все еще в Чернобыле?
Девочка издала грустный вздох и легла на грудь к отцу.
— А потом меня долго кормили завтраками, обещали отдельное место, а сам Александров видел во мне приемника. Представляешь, твой отец стал бы самым важным и знаменитым человеком, — малышка лишь тихонько всхлипывала, молча выслушивая отца. — Хотя на самом деле мне все-таки выдали помещение, старые помещения школы, где я раньше учился.
Валерий задумался, уткнувшись куда-то пустым взглядом.
— Меня перестали куда-либо допускать, меня травили, словно напакостившего школьника, словно я звено слабой цепи. Я не был физиком-ядерщиком, я всего лишь химик-неорганик, которого бросили в Чернобыль, когда произошла авария.
Ты можешь мне не верить, но два с лишним года я трубил во все колокола о несовершенстве того реактора, в котором ты находилась. Писал в разные газеты, обращался к всевозможным директорам, и все мне отказывались верить.
Я не разговаривал со своей семьей о тебе, я боялся потерять Маргариту и свою дочь, но и ты, Алина, тоже моя дочь, хоть я на протяжении всей твоей жизни был отвратительным отцом.
У меня в сейфе есть магнитофонные записи тех дней, когда произошла эта злополучная авария. Я рассказывал самому себе не только о халатности персонала станции, но и о своей халатности тоже, как отца. Я говорил и плакал, плакал и говорил, рассказывая, что совершил ошибку, но моя маленькая дочь не ошибка, она такой же человек, как и все.
А совсем недавно я узнал, что прошли тайные голосования, перевыборы в научный совет института. “За” — сто человек, “против” — сто двадцать девять. Когда я об этом узнал, я пережил глубокое горе, сильную психологическую травму, и теперь левая рука у меня не работает, у меня немеет правые рука и нога. Я чувствую дыхание смерти. Я готов к ней. Жить с тем, что я натворил, невыносимо…
— Папа!?
Алина встрепенулась и, резко обернувшись, увидела вошедшую в палату девушку в длинной, до пола, юбке, в прозрачной белоснежной блузке, сквозь которую просвечивал темный бюстгальтер, с заплетенными длинными волосами. Она была как две капли воды похожа на девочку. Две сестры уставились друг на друга, не в силах оторвать взгляд. Обе не могли поверить, что смогли встретиться при подобном обстоятельстве.
— Знакомься, Инга, это Алина, твоя младшая сестра.
Девочка насупилась, не отводя взгляда пронзительных синих глаз.
— Так это… из-за тебя все… весь этот… переполох…
Алина поджала губы и нахмурилась еще больше, сжимая пальцы в кулаки.
— Вот уж не думала встретить свою “младшую сестру” в палате своего отца! — насмешливо произнесла Инга. На самом деле ее больно кольнул озлобленный взгляд маленькой девочки, ее неестественная бледность и схожесть не только на отца, но и на ее саму. — Зачем ты пришла?! — отбросив все свои сомнения, девушка набросилась на девятилетнюю малышку. — Добить моего отца?! Тебе этого мало?..
— Инга…
— Нет, папа, если то, что ты рассказывал, правда, она нам не нужна! Она опасна для всех нас!
— Она моя дочь!
Девушка поджала губы, сдерживая рвущиеся наружу возмущения. Внутри нее все бурлило от негодования. Она сжимала и разжимала кулаки, пытаясь совладать со своими эмоциями. Ее щеки раскраснелись от злости, а кончик носа забавно подрагивал, стоило ей в очередной раз нахмуриться.
— Ладно. Хорошо. Пусть будет так. Маме сам все расскажешь или мне придется?
Валерий опустил полный грусти взгляд.
— Нам всем придется все рассказать.
Глава II
Инга бросала пристальные взгляды на стоящую рядом с ней плачущую девочку. Над их головами свисали голые ветви деревьев — несмотря на теплую погоду в конце апреля, весна еще не до конца пробудилась от зимнего сна. В этот день шел проливной дождь, каплями рассекая остатки грязных сугробов.
В Чернобыле снова стояла жаркая погода, как тогда, пару лет назад, когда отец отправился на смертельно опасное спецзадание.
Теперь же жизнь повернулась своей самой грязной стороной.
— Папа!!!
Инга, в тот же день, привела маленькую девочку в их трехкомнатную московскую квартиру. Их встретила высокая темноволосая женщина в строгом платье, подол которого волочился по зачищенным домохозяйкой коврам. Раздался громкий, пронзительный, собачий лай. Алина испугалась и опустила взгляд глубоких синих глаз, покусывая от волнения нижнюю губу. Инга надела на нее свое пальто, ибо вечером шел проливной дождь, стояла поздняя осень.
— Инга, золотце мое, наконец-то ты вернулась! — женщина с темными кудрями распахнула свои платья, обхватив руками плечи девушки. — Я уж боялась, не случилось ли чего! Как там папа? Все с ним в порядке?
— Мам… — Инга отошла в сторону, подталкивая вперед перепуганную девятилетнюю девочку.
— О боже мой!.. — дамочка всплеснула руками. — Кто ты, дитя?
— Это Алина, папина младшая дочь.
Инга перехватила изумленный взгляд матери.
— Что…?
— Ты не ослышалась, мама, это моя младшая сестра, папина внебрачная дочь.
Шокированная женщина не могла произнести и звука, открывала и закрывала рот, пытаясь переварить услышанное.
— Мам, у папы были от нас секреты. И Алина — одна из них.
— Это… это шутка такая… да?..
— Нет, мам, это не шутка! У папы была любовница, и Алина ее дочь!
Но дамочка не хотела в это верить:
— Это бред! Она самозванка!
— Мам… — Инга умоляюще взглянула на мать. — Мы с ней похожи как две капли воды. Сама посмотри.
Несчастная женщина переводила взгляд с дочери на девочку и хлопала ресницами. В ее глазах царили полное недоумение, шок и одновременно горечь — тот, кого она считала самым близким человеком, другом и мужем, предал ее, и эта растерянная малышка тому подтверждение.
В голове пронесся рой мыслей, и бедняжка даже хотела выгнать ее взашей, но остановилась, придя к выводу, что ребенок тут ни при чем.
— Она какое-то время поживет у нас, а когда папа придет в себя, там и решим, — сказала Инга, прерывая воцарившуюся паузу.
— Я не смогу впредь жить с человеком, который способен на предательство! — матушка прикрыла лицо руками и горько расплакалась.
Инга бросилась ее утешать:
— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но сейчас не место и не время для скоропалительных решений! Наш папа очень сильно болен, он нуждается в нашей помощи! В любом случае, уже ничего не изменишь, ребенка назад не засунешь. Она такой же член нашей семьи…
— Что?.. — женщина убрала руки с лица и вопросительно воззрилась на дочь. — Эта негодяйка — член нашей семьи?
— Мама! Перестань! Мать ее оставила, но у нее есть отец, а отца есть семья, которая может ее принять! Мам… — Инга сама чуть не расплакалась при виде горьких слез матери. — Мам… Я сама в шоке. Мне до сих пор больно, что все так получилось, но давай не будем сжигать мосты. Пощади папу. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но это уже в прошлом. Папе нужно помочь…
— Я видеть его не желаю!..
— Мама!..
— Завтра об этом ему и скажу! Пусть катится к своей любовнице!
— Мама, у нее уже давно другой!
— И что?!
— Ты же мудрая женщина, не поступай так, как велят тебе эмоции!
— Ничего! Как мудрая женщина я сама со всем справлюсь!
Инга обернулась и посмотрела на девочку испепеляющим взглядом.
— Иди в комнату, — бросила она ей.
Алина опустила глаза и вышла из гостиной.
Оставшись наедине в отцовской комнате, девочка разревелась.
Валера привстал на кровати, когда разъяренная Маргарита вошла в палату и влепила ему пощечину.
— Прости…
Он потирал ушибленное место и виновато смотрел на свои больные ноги, укутанные одеялом.
— Значит, Инга тебе все рассказала…
— Рассказала! Причем в мельчайших подробностях!
Валерий опустил голову на подушку и впился пустым взглядом в потолок.
— Это был настоящий кошмар. Я не отдавал себе отчет.
— Да!?
— Маргарита, послушай, я понимаю, как все это звучит. Я понимаю твои чувства. И мне на самом деле повезло, что ты и половина не знаешь, иначе бы ты сошла с ума. Твой муж далеко не самый хороший человек, но я уже искупил свою вину. Осталось только попросить прощения на Божьем суде. Я не хотел тебе этого рассказывать, зная твою реакцию. Да, я поступил не по-мужски, но эта девочка тут ни причем! Она и так пережила больше нас с тобой. Я не хотел оставлять ее больше в Чернобыле, она этого не заслуживает! Я устал, Маргарита, от меня все отвернулись. Я остался совсем один, я не хочу потерять тебя и Ингу. В конце концов, сейчас не время и не место обсуждать наши с тобой отношения. Я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, ибо мне осталось совсем мало. Лучше позаботься об Алине.
— Я не собираюсь о ней заботиться! Я думала, у нас крепкие, доверительные отношения, а ты меня все это время обманывал! Ты спал с другой и заделал ей ребенка! Как я после этого могу смотреть тебе в глаза?!
— Да, я виноват перед тобой, но послушай…
— Я не хочу тебя больше слушать! Я ухожу от тебя! — и Маргарита, хлопнув дверью, ушла.
Валерий застыл с открытым ртом, собираясь выложить все, что творилось в его душе. Резкий хлопок пронзил сердце острым кинжалом, заставляя кровоточить и болеть. Это напоминало молот судьи, вынесшего смертный приговор. Вся прежняя жизнь разбилась в одночасье, и былой академик мог лишь хлопать ресницами и судорожно глотать вырывающиеся из груди слова.
Мужчина рухнул на постель, прикрыв лицо руками. Он разрыдался словно обиженный ребенок, у которого отобрали игрушку. Гадкие, солоноватые и одновременно горячие слезы стекали по лицу куда придется. Ему хотелось пронзить чем-то острым грудную клетку и вытащить бьющееся сердце наружу, но в этот момент взгляд впился в оставленную кем-то баночку со снотворным.
Валера кое-как поднялся на ноги. Схватил склянку со стола и, отвернув крышку, запрокинул голову, проглатывая за раз все таблетки, что были внутри. Закашлялся от неприятного горького привкуса во рту и, дойдя обратно до кровати, рухнул на постель, мысленно отсчитывая последние минуты жизни.
— Папа в реанимации!
Инга была в шоке, когда ей сообщили, что отец наглотался быстродействующего снотворного. Его откачали, и теперь он вынужден провести несколько дней в реанимации, под присмотром врачей. Девушка, бросив все свои дела, побежала в больницу, вытирая на ходу градом катившиеся слезы. Алина направилась вместе с ней, глотая сопли и пытаясь угомонить нахлынувшие на нее эмоции.
Инга замерла на пороге палаты, увидев отца в плохом состоянии. Голова предательски закружилась, перед глазами “заблестели” белые мушки, и казалось, сознание повисло на волоске, обещая оборваться в любую минуту. Девушку подхватила молоденькая медсестра и, отведя ее в сторонку, усадила на деревянную лавочку, что стояла посреди пустого коридора.
— Я не могу в это поверить!.. — Инга закрыла лицо руками.
Алина осталась стоять в стороне, теребя пальцами края юбки.
— Мы обнаружили его поздно вечером, он лежал на кровати без сознания. Рядом лежала пустая упаковка из-под снотворного. Мы предприняли все необходимые меры, чтобы вернуть вашего отца к жизни. Я очень вам сочувствую, Инга Валерьевна, ваш отец очень плохо выглядит, у него тяжелая депрессия. Возможно, ему нужна помощь определенных врачей…
— Не смейте! Мой отец в своем уме!
Воспользовавшись суматохой, Алина незаметно проскользнула в палату своего отца, где тот по-прежнему пребывал в бессознательном состоянии. Ей пришлось перейти на другую сторону света, где электричество подпитывалось мраком, накрывая свою маленькую хозяйку невидимой пеленой, позволяя подкрадываться незаметно.
Девочку привлек писк электрических приборов. Рука невольно потянулась к экрану, чтобы вырубить его, но что-то заставило ее остановиться. Это самый дорогой и самый близкий для нее человек, его нельзя убить просто так. Но энергия требовала подпитки, и малышка озлобленно шикнула на отголоски мрака, тянущего лапы к работающему оборудованию.
Алина присела на стул рядом с кроватью, на которой лежал мужчина, и тоненькой ручкой провела по его волосам, передавая через прикосновение частичку своей любви. Слеза потекла из глаза, заставляя судорожно всхлипывать, ощущая нарастающую боль в груди. Положив голову на подушку, рядом с его бледным лицом, она тихонько заплакала, прикрыв веки.
Слезы стекали на белую наволочку, оставляя серый, мокрый, след. Малышка смотрела на отца и гладила простыню, перебирая плотную ткань маленькими пальцами, словно пытаясь сдержать рвущийся наружу шарик детских травм и обид. В ее жизни отец значил гораздо больше. Она надеялась, что он останется после всего пережитого, но видя бледное лицо и красные пятна на коже ей уже не верилось, что судьба в дальнейшем будет к ней благосклонна. И боль росла, становясь все больше и грозя обернуться настоящим эмоциональным штормом.
— Что ты здесь делаешь?!
Алина выпрямилась, чувствуя уничтожительный взгляд старшей сестры. Девочка не стала перечить девушке, у которой от ярости на лице появились прожилки. Краем глаза малышка заметила бушующую стихию во взоре, метание молний и эмоциональный ураган, сносящий все на пути. И спрятала слезы в густых темных ресницах. Ее ненавидели за то, что она есть. За то, что появилась на свет, не спрашивая, хочется ли ей этого или нет. Лишь смиренно сложила руки и, опустив голову, вышла из палаты, пообещав заранее отомстить.
— Мама, что ты ему сказала?! Зачем ты с ним так поступила? Разве прошлое для тебя важнее настоящего?!
Маргарита обернулась, обхватив руками локти:
— Я и сама понимаю, что погорячилась. Не стоило мне ему об этом говорить.
— Возможно, этой женщины уже нет в живых, но… ты права, — Инга тяжело вздохнула, — как всегда тысячу раз права. Я тоже не смогу принять эту девочку. Даже если отец придет в себя, встанет на ноги, она всегда будет чужой в нашей семье. Хоть судьба у нее не самая счастливая… но…
Девушка подошла к матери и, положив голову ей на плечо, обняла ее. Вздохнула утонченный запах парфюма и прерывисто вздохнула, стараясь сдержать слезы, рвущиеся наружу. За окном шел проливной дождь, улицы утопали в грязи и воде. Глаза тоже утопали в плохо сдерживаемых рыданиях — жизнь повернулась такой стороной, о которой принято молчать.
“Жизнь прожить не поле перейти. Да, людская молва как всегда права…”
Две женщины стояли спиной к двери и не видели силуэт маленькой девочки, прячущейся во тьме. Алина стояла, сложив руки на груди, и плакала навзрыд, зная, что никто не увидит ее слез. Никто не подойдет и не обнимет ее за худенькие плечи, не уткнется заботливо носом в тяжелые темные пряди, как это делал отец. Только он ее отлично понимал.
Весь мир сузился до малюсенькой точки, и этой точкой был он, ее отец.
— Зачем ты выпил столько снотворного? Ты что, с ума сошел?
Инга старалась говорить с отцом помягче, зная, что он еще не отошел от пережитого.
— Меня мучила невыносимая бессонница. Одной таблетки было мало, я решил выпить побольше. Переборщил, каюсь. — Он улыбнулся.
— Ты никогда не умел врать. — Девушка улыбнулась.
Валерий опустил глаза, продолжая улыбаться:
— Такой уж я, знаменитый академик Легасов. А как там Алина? Вы с ней подружились?
— Пап… — Инга опустила глаза, — мы с мамой поговорили и решили, что эта девочка жить с нами не будет.
— Что?.. — Валера приподнялся на кровати, впившись изумленным взглядом в свою дочь, словно не верил, что это именно она разговаривала с ним. — Ты хочешь оставить ее одну…
— Пап, ей действительно будет лучше в Чернобыле!
Мужчина со стоном опустился на подушку.
— После всего того горя, что она принесла людям…
— Она оказалась там из-за меня! Я не хочу, чтобы она дальше страдала, чтобы и дальше страдал этот мир! Ты знаешь, сколько людей умерло? А животных?! Сколько ни в чем неповинных людей оказалось на улице, без крова?! И все из-за меня! Если бы я не оставил Алину, то никакого бы Чернобыля не было!..
— Папа, ты вечно всех жалеешь! — недовольно нахмурившись, произнесла Инга.
— Я человек! Я должен всех жалеть!
— Пожалей себя в первую очередь! И нас с мамой тоже! Зачем в нашей семье эта Алина? Ты же понимаешь, мама ее никогда не примет!
— Тогда мне придется переехать в другое место! И забрать с собой Алину!
— Папа! Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?!
— Скажи маме, что я ее очень сильно люблю и никогда не оставлю.
— Что ты задумал?!
— Ничего. Можешь не волноваться.
“Я вас больше не беспокою…”
Глава III
Мила бежала через темный переулок, когда мелкая шайка в спортивных костюмах остановили ее, выставив вперед перочинные ножи.
На улице уже стемнело.
Люди, возвращающиеся с работы, поспешили спрятаться по домам, заведомо зная, какое зло их ожидает по ту сторону безобидных, дневных, улиц.
Девушка остановилась и от неожиданности попятилась назад.
— Ты с какого района, дамочка?
— Развлечемся!?
На их лицах сверкали злобные ухмылки, а в глазах блестел огонек похоти и запретного желания. Некоторое время Мила пялилась на шестнадцатилетних мальчишек, которые едва окончили школу. Пару лет назад их бы никто не воспринял всерьез, отпугнули бы милицией, но теперь настали другие времена — и рыжеволосой молодой девушке это не нравилось. Ей не хотелось стать очередной жертвой малолетних маньяков.
Мила лихо достала Макаров из-под ремня джинсов и наставила дуло пистолета на уличных хулиганов.
— Кто первый, ну?! Я жду!
Молодые хулиганы растерялись и начали отступать в полумрак переулка.
— Вы куда?! Я только начала!
Но их и след простыл.
— Черти… — фыркнула Мила и, убрав оружие, направилась за угол, в самый дальний, последний, подъезд.
Она поднялась на третий этаж и заколотила в железную дверь.
— Валера, открой, это я!
Тишина. Из-за металлической двери раздавались звуки стационарного телефона.
— Валера!!
Мила судорожно провела ладонями по карманам и, нащупав связку ключей, вставила один из них в замочную скважину.
— Валера!
Она осторожно заглянула внутрь, прошла через пустую гостиную и, завернув, вошла в полураспахнутый кабинет.
Через несколько секунд раздался дикий визг.
Глава IV
Алина проснулась от странного шума, раздающегося по ту сторону отцовской комнаты. Она вместе с отцом жила в уютной двухкомнатной квартире, куда с завидной регулярностью приходили разного рода люди, ее старшая сестра, брат и та дама с длинными темными волосами.
Девочка оторвала голову от белоснежной наволочки и приподнялась, прогоняя кулачками остатки сна. Всю ночь она бродила по ночному городу, любуясь далекими огоньками и порывистым ветром вперемешку с капельками дождя. Апрель выдался на удивление дождливым — прохладная погода чередовалась с теплым апрельским солнышком, и хмурое небо ей нравилось больше, чем яркие лучи, заставляющие жмуриться и недовольно ворчать.
Отец ругал ее, понимая, что не сможет остановить собственную дочь. Девочкины способности росли не по дням, а по часам — обилие электричества вокруг сводило малышку с ума. Там, где она провела почти два года, его тоже было в достатке, но сейчас атомная станция больше не могла предоставить такое обилие “еды”.
Алина отбросила одеяло, надела тапочки — балетки стояли в коридоре, сохли после ночной непогоды — и, прислушиваясь к звукам, осторожно приоткрыла дверь в кабинет, в обширную комнату, заставленную книжными шкафами, широким рабочим столом, стульями и диваном. В прошлый раз в этом месте она увидела отца в болезненном состоянии, после чего он прогнал ее взашей, напоследок обругав.
Сейчас же любопытство пересилило страх перед родительским гневом.
Полумрачная комната была переполнена незнакомыми людьми в строгих костюмах. Один из них, следователь с папочкой под мышкой, что-то записывал в небольшой блокнот, а двое других, более крепких людей срезали веревку тонким ножом, придерживая висящее на люстре тело. В углу тихонько плакали девушка с длинной, до бедер, косой, в просвечивающейся блузке, и дамочка с темными кудрями, успевая шелковым платком вытирать набежавшиеся слезы.
Мозг отказывался верить в происходящее. Взгляд изумленных глубоких синих глаз зацепился за страшную картину: несколько людей с милицейскими погонами осторожно сняли и положили тело ее отца. На его шее зияла глубокая борозда от веревки, лицо посинело, а на губах блестели остатки пены. Крупные градины слез покатились по бледным щекам, губы тихонько задрожали, не в силах издать хотя бы писк, а мышцы сводило судорогой, оставляя на коже мелкие мурашки.
Алина сорвалась с места и побежала к отцу, лежащему без сознания на полу, но путь ей преградил высокий темноволосый мужчина.
— Куда это ты направилась, а?
Девочка от растерянности попятилась назад, бросая взгляды на незнакомца в темном строгом костюме.
— Это из-за тебя папа умер! Из-за тебя! Если бы не ты, у нас все бы было как раньше! — он набросился на малышку, но следователь, до этого царивший глубокое молчание и умиротворение, заставил его остановиться, жестом показывая не делать лишних движений.
Ее словно ударили обухом по голове. Голоса раздавались где-то вдалеке, казались раздражительным шумом на заднем фоне, а перед глазами, перед взглядом, полном глубокой синевы, стоял все еще живой отец, в своем привычном костюме, улыбающийся и довольный. И вдруг, в один миг, его не стало, осталось лишь тело в домашних вещах, бледное, осунувшееся лицо без очков.
Алина судорожно всхлипывала, опершись спиной к стене, отказываясь верить в случившееся. Ей хотелось дотронуться до него, почувствовать его тепло, доказать — в первую очередь самой себе, — что он еще жив, а все происходящее простой детский кошмар, который не может случиться наяву.
— Она ни в чем не виновата! — сквозь оглушающую пелену долетели обрывки разговора разгоряченного мужчины и следователя.
— Не виновата?! Она убила моего отца! Она убила ни в чем неповинных людей! Она тварь, а не ребенок!
— Ты не имеешь права кидаться с кулаками на ребенка, каким бы он ни был!
— Да ты что!?
Тут незнакомец перевел взгляд на заплаканную девочку и раздражающе сплюнул:
— Гори в аду…
Глава V
Алина вытирала слезы вместе с каплями холодного дождя рукавом розового пальто. Ветви деревьев висели над ее головой, листьями слегка касаясь мокрых волос. Балетки хлюпали по лужам, оставляя глубокие следы в черной грязи. Солнце спряталось за серыми облаками, накрывая столицу приятным полумраком.
На улице стоял май месяц. Природа была уже в самом цвету. Невыносимая жара сменилась приятной прохладой и непрекращающимися ливнями, затопившими улицы. Колеса автомобилей поднимали брызги воды, заставляя прохожих шарахаться. Алина успела зацепиться взглядом за высокие кремлевские стены, пролетающих мимо. Ее пронзительные синие глаза смотрели только в одну точку.
На закрытый деревянный гроб.
Похороны назначили через две недели после случившегося.
— Она с нами не поедет! Я так решил!
Тот самый разъяренный мужчина в костюме оказался ее родным братом, мерзким типом, что кидался на девочку с кулаками, и наверняка бы побил ее, если бы не вмешался следователь.
— Алина поедет вместе с нами. Она его дочь.
— Что? Дочь?! Какая дочь?
— Самая настоящая!
— Не верю!!
— Да не ори ты на меня…!
— Это прохиндейка и самозванка, вот она кто!
На кладбище народу было не так много. Алина стояла в стороне, прячась за оградками соседних могил. Родственников умершего посадили рядом с гробом, но маленькая девочка чувствовала презрение со стороны остальных детей своего отца. Она прятала слезы в густых, темных, ресницах и старалась не шевелиться, чтобы чужие взгляды не испепелили ее окончательно.
Ей никто ничего не объяснял. Малышка старалась раствориться среди посторонних звуков, только чтобы снова праведный гнев на свалился на ее маленькую голову. Волосы мокрыми прядями свисали на толстую ткань, а ноги хлюпали в тонких, промокаемых дождем, балетках. Коленки тряслись от несильного холода. Алина прятала руки в карманы пальто и слизывала капельки слез и дождя.
“Я вас всех убью!..”
Лаборатория на другом конце страны
— Так значит, ты и в самом деле решила свести счеты с жизнью? Сначала угробила половина ни в чем неповинных людей, а теперь хочешь сама туда же отправиться?
Она подняла свои пронзительные синие глаза и посмотрела на мужчину, сидящего напротив.
— Вся моя жизнь — маленькая комнатка в лаборатории. Я провела в ней не один год якобы для изучения моих способностей. Ты думаешь, я слишком глупа, чтобы не понимать очевидных вещей? Моя сила, — на ее руках заблестела маленькая искорка, — способна уничтожить целую планету. Поэтому я ношу эти чертовы браслеты! — на запястьях зазвенел острый металл, блеснувший от редких лучей солнца.
— На тебя надели браслеты, потому что ты можешь сбежать. А если ты сбежишь, идти тебе будет некуда, и тобою легко воспользуются. Ты пойми, — собеседник резко выпрямился, вцепившись пальцами в деревянную столешницу, — против тебя никто ничего не имеет, но у тебя имеются определенные проблемы, из-за которых ты вынуждена проживать здесь.
Среди глубокой синевы заблестел огонек гнева.
— Ты считаешь меня наивной дурочкой? Думаешь, если я провела несколько лет в Чернобыле, то ничего не понимаю?
— Нет, ты не наивная дурочка, очень даже наоборот. Ты — умница. Но я имел ввиду, что за твоими способностями нужен глаз да глаз, иначе ты попадешь в еще большую беду.
— Вся моя жизнь сплошная беда. Мать отказалась, отец боялся потерять из-за меня репутацию. А потом в какой-то момент я оказалась в Чернобыле, чудом выжила, убила с десяток человек и, знаешь, жизнь отличная!.. — она быстро-быстро захлопала густыми ресницами, пряча в них капельки слез. — Я понимаю, что за мной нужен контроль, — эмоции слегка улеглись, позволяя тяжелому вздоху сорваться с губ, — что мои способности опасны в любом виде. Когда я пребывала в реакторе, по сути, в нем не было ничего, кроме воды, ядерного топлива и света… света много было, навалом. Может быть, поэтому я теперь такая?! — ее снова захлестнула давняя душевная боль, заставляя невольно взмахнуть руками и прокатиться по щеке одинокой слезой.
— И ты думаешь, самоубийство поможет облегчить твою участь?
Ответом ему послужило прерывистое всхлипывание.
— Я не могу больше здесь находиться. Ты много рассказываешь о жизни других людей, о нормальной жизни, и меня иногда берет зависть и обида, что я не могу так же. Что я вообще какая-то не такая, что меня сдерживают проблемы, которых я никоим образом не хотела. В лаборатории слишком маленькое окошко, до него сложно дотянуться, поэтому, пока я здесь, мне интересно, что же там, на воле.
— Значит, ты хочешь на волю…
— Хочу! Но не могу. Мои способности удерживают меня здесь.
Он положил свою руку на ее тонкие пальцы:
— Я же рядом. Значит, не все так плохо.
Она в упор посмотрела на него:
— Ты? А разве ты рядом не с целью отомстить?
Нервный смешок:
— Если бы я хотел отомстить, давно бы это сделал!..