"Девочка в реакторе" - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 13

Книга Восьмая. "Девяностые"

Глава I

Сентябрь, девяносто первый год

— Хто?!

Высокий металлический забор преграждал путь. Спустя несколько лет здесь будет стоять вполне привычный для современности шлагбаум, но даже с такой охранной системой попасть на территорию особого контроля — она же Чернобыльская Зона Отчуждения — попасть будет непросто.

Под ногами хрустел снег. Первые снежинки упали на пока еще зеленую траву, но не спешили таять. В тот день температура стояла ниже обычного — на градуснике показывало приличный минус. Для сентября такое явление из ряда вон выходящее — до середины октября стоит теплая, почти летняя, погода, солнце, легкий зной, ночью становилось прохладно, а днем жарко.

Из маленькой будки выскочил мужчина в тулупе.

— Ти що тут забула? Пішла геть звідси![1]

На бледном маленьком личике появилась издевательская усмешка. Вокруг глаз собрались мелкие, едва заметные, морщинки. Прикосновение сентябрьского холода не мешало девочке в школьной форме преодолеть несколько тысяч метров, чтобы добраться сюда, откуда ее увезли три года назад.

Зрачки заполнились ядовитым красным светом. Стаи птиц взлетели высоко в небо, поднятые пронзительным визгом. Неведомая сила заставила мужика в тулупе взлететь, а затем, перевернувшись несколько раз в воздухе, упасть и потерять сознание. Бедолага распластался по украшенным мелкими льдинками асфальту.

Сознание перенеслось по другую сторону забора. Невидимая рука нажала на красную кнопку, раздался щелчок, и ворота, нехотя, медленно, отворились, открывая пустующую асфальтированную дорогу. Девочка едва не скользила по промерзшей после холодной сентябрьской ночи земле и хищно улыбнулась, когда дядьки в зеленых униформах с автоматами наперевес бросились к ней навстречу. Резко хлопнула в ладоши и растворилась подобно миражу.

Один за другим падали солдаты к ногам маленькой мерзавки, оглушенными острыми ударами.

Дорога была свободна.

Девочка поправила юбку и двинулась в сторону атомной станции.

Глава II

Октябрь, девяносто первый год

— Да-а, хорошие были люди, достойные товарищи, всегда подставят свое плечо, все расскажут, все объяснят. Эх… Нам очень сильно их будет не хватать, земля им пухом. — И провозгласивший замолчал, вливая в себя сто граммовую рюмку водки. А потом резко вытер рукавом куртки покрасневший нос и отставил рюмку, сморщившись.

Александр промолчал, опустив взгляд. Тяжело вздохнул, прокручивая в голове моменты, воспоминания будто бы из прошлой жизни: когда на станцию пришла весть о смерти Бориса Щербины и самоубийстве Легасова, все присутствующие погрузились в траурное молчание. Большая часть людей, занимавшаяся ликвидацией аварии, умерли в ближайшие пару лет — от радиации, от смертельных болезней и несправедливости жизни. Хотя на ЧАЭС по-прежнему находилось много людей, многие приезжали в Чернобыль чисто из-за заработка, но старые приятели, знакомые лица канули в лету, словно их и не существовало никогда.

Боровой до сих пор помнил случай, произошедший осенью восемьдесят шестого. Председатель, он же Борис Щербина, вместе с Валерием Легасовым находились на втором этаже чернобыльского штаба. Его кабинет располагался прямо под ними. В небольшом кабинете, у самой стены, стояли три широких, деревянных, пустых стола, за одним из них и сидел Александр, переворачивая раз за разом документы, принесенные кем-то из персонала со станции.

— Александр Александрович, поднимитесь-ка, пожалуйста, к нам в кабинет, — спустившийся Легасов тут же исчез за дверями кабинета.

Боровой перечить не стал, собрал все свои бумажки и поспешил следом за академиком.

— Вы в курсе, что радиация над развалом увеличилась в четыре раза? Сегодня пилоты зарегистрировали. И ваши физики зарегистрировали подъем температуры в нижних помещениях, под взорванным реактором. И на площадке активность фильтров, сквозь которые прокачивают воздух, в десятки раз возросла. Складывается впечатление, что в блоке началась неуправляемая цепная реакция. Давайте, выясняйте причину. Быстро и доказательно. Времени могу дать два часа. Не выясните точно, что это не ядерная опасность, будем объявлять тревогу и выводить людей с площадки. Сегодня у нас тысячи людей там работают. Времени больше дать не могу.

Александр едва слышно выругался себе под нос и спустился к себе в штаб. Вслед за ним вошел незнакомец, молодой мужчина, на вид которому лет тридцать — тридцать пять, сухощавый, высокий, темноволосый. Он предоставил недоумевающему ученому корочку и произнес:

— Попрошу вас, Александр Александрович, подписать все необходимые бумаги. Если вы не сделаете то, о чем я настойчиво вас прошу, то вы вынуждены будете понести ответственность за отказ компетентным органам.

“Час от часу не легче…”

— Ладно, давайте свои бумажки. Где расписаться?

Мужчина показал пальцем на маленькую черточку внизу документа:

— Вот здесь и здесь. Спасибо, Александр Александрович. Всего вам доброго!

В тот же день начался облет разрушенного реактора. Александр вместе с вертолетчиком пролетали над черной пастью энергоблока раз за разом, но специальные приборы ничего не показывали. Проведя бессонную ночь, незадачливый физик-ядерщик вновь отправился на поиски радиоактивной утечки — и снова ничего. Уже на третий день, кое-как разобравшись, Боровой, выйдя из вертолета, начал сильно кашлять и задыхаться будто от нехватки кислорода.

Удушающий кашель мешал спать, несчастный ученый промучился до самого утра и, не спавши, отправился на правительственное заседание, где ему предстояло рассказать о результатах исследования.

Александр, едва переступив порог штаба, рухнул на пол без сознания — голова в один миг закружилась, ноги подкосились, и все это время ему казалось, что он крепко спит, погрузившись в сон. Сначала его трясли как мешок с мукой, и, когда ученый не пришел в себя, военные подхватили его под руки и надавали пощечин. А потом усадили, когда физик-ядерщик распахнул веки и с удивлением уставился на людей, сидящих в зале.

Он попытался затесаться в углу, но заметил пристальный взгляд председателя:

— Что нам скажет наука, если она, конечно, уже проснулась?

С ним остался и Игорь Костин, тот самый фотограф, что с первых дней аварии находился на станции и делал множество фотографий, рыская то тут, то там, раздражая своим присутствием немолодого ученого. Конечно, это были его личные тараканы — Мила бы никогда ему не изменила, даже если бы осталась одна среди мужчин, — но мужское самолюбие неистово страдало, исподтишка зализывая раны.

Костин однажды заметил недобрый взгляд ученого:

— Ты дуешься на меня, потому что тебя назвали трусом?

Александр похолодел. Это произошло в том же восемьдесят шестом, когда на очередном заседании присутствовал прокурор из генеральной прокуратуры — заявился, не запылился. Он с выдержанным терпением выслушал речи физика-ядерщика (хотя в его глазах свирепствовала самая настоящая ярость) и вдруг заявил:

— В Чернобыле нет места трусам!

Невыносимый галдеж в миг прекратился, наступило гробовое молчание. Находящиеся в зале люди посматривали на Борового и его разгневанного собеседника, в их глазах был полнейший шок. Александр тогда не выдержал, встал и удалился из зала, громко хлопнув дверью.

Боровой зло взглянул на фотографа:

— Ты цепляешь местных девчонок. Мне это не нравится.

— То есть, ты хочешь сказать…

— Ты бабник!

— Но-но, не бабник, а любитель женщин!

Александр фыркнул:

— Какая разница…

Их спор прервал заглянувший в кабинет испуганный мужчина:

— Девчонка вернулась!

Игорь и Александр переглянулись. Последний почувствовал, как душа ушла в пятки.

— Ты же не веришь, что это она взорвала станцию?..

— Не верю. Но факты говорят об обратном.

— Ее же увезли в детдом!

Перепуганный вестник пожал плечами:

— Я и понятия не имею, как охрана на КПП ее пропустила!

— Ладно, идите! Мы сами все решим.

— И что теперь будем делать? — поинтересовался Игорь, когда работник станции ушел, хлопнув дверью.

— Понятия не имею. — Александр нахмурился. — В любом случае, так просто мы от нее не избавимся.

— Я так и не понял, чего она сюда-то возвращается? Ей что, тут нравится?

Боровой хмыкнул, промолчав. В своих мыслях он был в нескольких километрах отсюда. Ему пришлось побывать в квартире своего близкого друга, когда его увезли в морг. В рабочем кабинете все лежало на своих местах, но что-то было не так. Странное ощущение, что все подстроено. И чувство преследования тоже не отпускало, хотя Александр уже успел отругать себя за паранойю. Когда ученый вернулся обратно в Чернобыль, отлежав какое-то время в больницах, эта странная мания отступила. Зато перед глазами стоял стол, идеально вытертый, на котором стопкой лежали книги, какие-то записи и фотография маленькой девочки в платье.

“Алина…”

Видеокассета с докладом лежала у него в сейфе. Когда Александр оставался один, он прокручивал ленту раз за разом, пытаясь найти хоть какую-то причину смерти лучшего друга. Но все шло идеально, нет ни единой проволочки или зацепки. Тогда Боровой выключал видеоплеер и уходил в свои мысли, полные отчаяния.

Глава III

Одиннадцатое октября, девяносто первый год

Алина обернулась еще раз.

Никого.

Ее встретили достаточно прохладно, хоть им и удавалось скрыть легкое недовольство. На бледном детском личике промелькнула усмешка, но тут же скрылась под маской невинного ребенка. Иногда лицемерие спасает жизнь, если знать, за какие ниточки нужно дергать.

Она прошла на станцию и, свернувшись в первом попавшемся углу клубочком, уснула. Изо рта вырывались клубы пара, холод слегка покусывал нежную детскую кожу, оставляя красноватые пятна. Щеки покрылись легким румянцем. В отдаленные помещения тепло не поступало. Издалека можно было услышать постукивание лопат, глухие удары падающего на бетон угля и ругательства мужчин.

Ей нравились испуганные, бледные и осунувшиеся после бессонных ночей лица. Находящиеся на станции люди старались сохранить нарочитое равнодушие, но умелый взгляд пронзительных синих глаз замечал испуг, спрятавшийся на дне черных зрачков. Иногда они прятали недовольство и гнев под густыми темными ресницами.

— Че там?

— Попросили замеры снять, найди рулетку!

— А? Я тебя не слышу!

— Замеры сними!

— Чего?

— ЗАМЕРЫ, БЛЯТЬ!

Алина приоткрыла правый глаз и тяжело вздохнула. За стенами своего убежища раздавались громкие крики наперевес с ругательствами — шел капитальный ремонт одного из энергоблоков. На улице уже стояла глубокая ночь, температура упала еще ниже, с неба срывались мелкие снежинки, падая на промерзшую землю.

Лоскутки мрака вытянулись, касаясь кривыми отростками стен. Зашептали на разных голосах, обвивая тонкую девичью шею. По коже прошелся слабый электрический ток. Алина встала с пола и, поправив свой наряд, отправилась по коридору в полной темноте. Внутренний голос подсказывал дорогу, направлял, угрожающе шипя или молитвенно посвистывая.

Перед ней оказалась панель с выключенными приборами и несветящимися кнопочками. В небольшом помещении стояла гробовая тишина. Девочка еще раз осмотрелась и распростерла руку над панелью. Провела ладонью вдоль приборов, прикрыв веки, и, легко ступая по плиточному полу, чувствовала, как напрягаются пальцы, как кожа впитывает статическое электричество. И улыбнулась, отойдя подальше.

Панель замигала, заработали лампочки, яростно включился свет над головой. Раздался едва уловимый щелчок, экран с нарисованной схемой реактора засветился, показывая, что турбогенераторы пришли в действие. Алина села в крутящееся кресло и покрутилась, вытянув ноги в балетках. Волосы растрепались, а затем рассыпались по плечам тяжелыми прядями.

За дверью послышались шаги. Кто-то громко закричал.

Девочка встрепенулась и, расставив руки в стороны, растаяла.

Глава IV

Тот же день

— Как такое вообще могло произойти? Куда вы смотрели, олухи?!

За окном уже стояла глубокая, холодная, октябрьская ночь. Часы показывали десять минут девятого, когда дверь штаба открылась, и на порог ввалился уставший физик-ядерщик. На его тулупчике покоились мелкие снежинки, а щеки раскраснелись от прикосновения порывистого ветра.

— Да уж, погода решила нас повеселить…

Игорь отставил кружку, сделав глоток горячего кофе.

— Отныне здесь все необычно…

— То есть, ты хочешь сказать, радиация меняет погоду?! Не глупи!

Боровой взял чайник раскрасневшимися руками и плеснул воды в металлическую кружку. Бросил парочку чайных пакетиков и сделал глоток, чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу.

— Да я вообще-то другое имел в виду…

— Не понимаю я наших властей. — Александр отставил кружку. — Они решили и дальше эксплуатировать чернобыльскую станцию! Это при том, что один из энергоблоков неисправимо поврежден, в помещении сохраняется высокая радиоактивность, а местность вокруг превратилась в необитаемую пустыню! О чем они там думают…

— Ну, чернобыльская станция ближе всего к Киеву… — Игорь пожал плечами.

— Пожар!

Мужчины встрепенулись. Прибежавший испуганный работник станции в белой форме исчез за дверями, словно его и не было.

— Что, опять? — Игорь взволнованно посмотрел на Александра.

— Я должен на это взглянуть. Сиди! Я схожу туда один.

Боровой выбежал из штаба и, поймав первую попавшуюся машину, направился к месту происшествия. Еще издалека он заметил полыхающую крышу второго энергоблока — столб огня можно было разглядеть за несколько километров от станции. Все в точности как в восемьдесят шестом. Только вот на календаре конец девяносто первого. Такое ощущение, будто все происходящее перенесли из прошлого в настоящее. Или это напоминало просмотр первого фильма-катастрофы об аварии на четвертом блоке, который Александр смотрел без особого энтузиазма[2].

— Мы остановили реактор! Слава богу, он был не поврежден!

— А что случилось-то?!

— Чертовщина какая-то… — ученый стоял поодаль от первой очереди и, закрыв лицо ладонью-козырьком, всматривался в ужасающую картину: пламя охватило кровлю, пожирая металл и бетон, и под натиском оного крыша обвалилась в машинный зал. Пожарные, караулящие в тот день, бросились в схватку с огнем и в очередной раз вырвавшейся радиацией, коей было намного меньше. — Турбогенераторы начали работать…

— Тридцати секунд не прошло, как все вспыхнуло…

— Разве такое возможно?!

Александр хлопнул себя по лбу и отвернулся. Ему стало дурно от увиденного.

“Это она…”

…На следующий день Александр вместе с Игорем вернулись на станцию. Последний прихватил все свое оборудование и поспешил за ученым, который словно с дуба рухнул — он бежал куда-то, извергая ругательства (репортер знавал его как человека, который материться не умеет!) и обещал уволить всех, кто допустил произошедшее ночью на станции.

— Что с тобой? Ты сам не свой!

— Нормальный я! Ты лучше объясни, как турбогенератор мог самопроизвольно включиться?!

— А я откуда знаю? Ты же физик!

Боровой в очередной раз выругался.

— Кажется, я понимаю, как…

Александр с удивлением воззрился на фотографа, показывающего пальцем ему за спину. Он впал в ступор, увидев на обрушившихся от пожара металлических конструкциях девочку в школьной форме.

Малышка вмиг вбежала по валяющимся под ногами балкам и принялась подпрыгивать на них, издавая злобный смех.

Глава V

Спустя пару лет, девяносто третий год

— Что у вас тут случилось? Подняли меня посреди ночи и вышвырнули сюда, толком ничего не объясняя!

Саша едва поспевал за перепуганными работниками станции. Предыдущую ночь он плохо спал, а на утро, отправившись на службу, мечтал, как упадет на чистую и такую соблазнительную постель и вырубится — часов на десять, не меньше.

После аварии на ЧАЭС его жизнь кардинально изменилась: утром двадцать шестого апреля его, как и всех, кто работал в помещениях близ четвертого энергоблока, увезли в припятскую медсанчасть. Затем перевезли в Москву, где он едва не отбросил копыта. Саша, он же Александр Свиридов, с ужасом наблюдал, как изменившиеся до невозможности тела его друзей на каталке отвезли в морг. Один за другим, каждый день как последний, и, казалось бы, чуда не случилось, ибо от смертельной дозы радиации погибли практически все… кроме него.

Саша прикрыл веки, в очередной раз уставившись взглядом на обожженные руки — кожу покрывали чудовищные язвы, из которых вытекали кровь и гной, все болело и нестерпимо чесалось. К горлу подступала ставшая привычным сухота, и молодая заботливая медсестричка в защитном костюме подавала ему стакан воды с небольшой трубочкой, через которую ему приходилось пить. Каждый час он чувствовал, как болезнь пожирает внутренние органы. По глазам больно бил свет от одинокой лампы или редких солнечных лучей, проникающих в палату через узенькие щели. Саша с трудом дышал, с трудом жил, проводя как можно больше времени во сне — и все надеялся, что смерть унесет его с собой, как и всех остальных.

— Почему я выжил? — как только Саша пришел в себя, оставшись наедине с невеселыми мыслями, он подошел к заведующей радиологического отделения, полноватой женщине с забавными кудряшками.

— А ты бы предпочел умереть?

Он вздохнул:

— У меня никого нет. Жена ушла, родители давно умерли. Знаете, у меня очень сложный характер, я пил, изменял своей жене, и произошедшая со мной трагедия — расплата за мои давние грехи. Я просто не должен был выжить! Кому я теперь нужен? Такой урод?

— Ты еще молодой.

— Мне совсем недавно исполнилось двадцать шесть лет.

— У всех есть скелеты в шкафу. Но это не означает, что все должны умереть.

— Но я ведь теперь урод! Взгляните на меня! — все его тело покрывали бледно-розовые пятна, оставшиеся после ожогов, многочисленные шрамы и некоторые, все еще не заживающие, язвочки. — Кому я теперь нужен? Ради чего мне теперь жить?!

Заведующая посмотрела на Сашу снизу вверх:

— Для себя. Живи теперь для себя.

Еще не один месяц Саша провел в больничной палате. Когда выписался, понял, что идти ему некуда — Припять эвакуировали, теперь в город никого не пускают, но зато в Киеве строятся новые жилые дома для людей из опасной зоны. Делать нечего, и спустя пару месяцев Саша проживал уже в новой, двухкомнатной, квартире.

— Разве вам не сообщили? — мужчина в белой униформе расстроился. — Нам сказали, что якобы ведется уголовное расследование аварии на Чернобыльской АЭС…

— Ха! — громко издал Саша. — Это дело давно закрыто, обидчики наказаны… еще в восемьдесят седьмом! Какое уголовное дело они собрались расследовать?

Девяносто третий год

Спустя месяц после доклада Магатэ в Вене

…— Ты уверена, что академика Легасова убили? Это тебе сказал тот человек, Долгожитель?

Мила подняла глаза:

— А больше и некому. Он использовал академика и его дочь в корыстных целях. Он давно планировал нанести разрушительный удар по советской власти. В общем, катастрофа, скорее всего, была спланирована заранее. Я каким-то чудом выбралась из лаборатории и поспешила домой. У меня не было никакой гарантии, что он не бросится за мной следом.

— Ты пошла туда, потому что обнаружила адрес, оставленный академиком Легасовым?

— Все верно. Он рассказывал про лабораторию, какие именно опыты там проводят, и все в таком духе. Опыты, в основном, ставили над маленькими детьми. И, если я не ошибаюсь, этих опытов было всего ничего: мальчишку, которого похитили его специально обученные люди, и дочь академика Легасова, Алина. Парень не выжил, они вкололи ему большую дозу слаборадиоактивного урана. Когда пропажа обнаружилась, то подумали, что это рук дело очередного маньяка. А дочку он привел примерно через год после смерти мальчика. И… в общем-то… процедура была та же, но они заметно снизили дозу и вкалывали ее помаленьку. Девочка целый год мучилась от невыносимой боли, а когда умерла, ее сбросили в первую же попавшуюся яму. На месте четвертого блока был котлован под реактор, вот именно туда ее и сбросили. Но девочка каким-то чудом выжила. Скорее всего, это из-за нее произошел тот злополучный пожар. Девочка сейчас там же, в Чернобыле. Мой муж, востребованный физик-ядерщик, мне об этом поведал. Он был здесь, в Москве, после похорон Легасова.

— На самом деле ты права. Узел веревки был каким-то странным… альпинистским. Мы даже веревку не сразу смогли перерезать. Навряд ли Валерий занимался чем-то подобным. Делаем вывод: это лишь маскировка под самоубийство. И, если я правильно тебя понял, то этот самый Долгожитель решил устранить своего бывшего коллегу…

— Когда я оказалась в лаборатории, там не было ни единого человека. Был только сам Долгожитель…

— Куда ты клонишь?

— Он мог убрать всех своих сотрудников, чтобы те ничего никому не рассказывали. Вообще-то он, этот Долгожитель, показался мне сплошным дегенератом, который не понимает, что он творит. Читать он не умеет, писать тоже. Я это со слов Валерия знаю. С ним вечно находился его личный секретарь. Подписи ставил, даты указывал. А девочка… ну, с учетом того, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, но она при живых родителях оказалась сиротой. Мама от нее отказалась, а Валерий… возможно, было несколько встреч, но мне говорить о нем плохие вещи не хочется, он достойный человек, но как отец он… — Мила вздохнула и решила не продолжать начатую мысль.

Следователь кивнул, прикуривая сигарету.

— Все ясно. — Он выдохнул табачный дым и снова затянулся. — Получается, что именно эта девочка виновата в произошедшем.

— У девочки был летаргический сон, поэтому она осталась жива. Его легко спутать со смертью, у них состояния практически одинаковые. Ты ведь помнишь подобные случаи, верно? Даже врачи до сих пор не могут найти этому причину. Людей хоронят якобы умерших, а оказывается, они все еще живы. И несчастные задыхались в собственных гробах, так как кислород в замкнутом пространстве отсутствует.

— Интересная версия. — Следователь потянулся за телефоном и быстро набрал нужный номер. — Я перенаправлю тебя в прокуратуру. Они давно облизываются, желая заполучить это дельце. Ты расскажешь им все, что сказала мне сегодня. А с девочкой мы вот как поступим…

Девяносто третий год

Чернобыльская АЭС

…— Они отправили вас, чтобы поставить маленькую мерзавку на место. И заодно рассветать обстановку в селах и городах. Мне кажется, в Припяти живут сбежавшие из тюрьмы заключенные. Найти их в огромном заброшенном месте очень сложно, поэтому рассчитываем на ваше чутье.

— Так и говорите, нас прислали для несения очень опасной миссии.

— Это какой же?

— Дело ведь не столько в реакторе, сколько в маленькой девочке?

— Это она устроила очередной пожар!

— А почему помещения открыты? Здесь нельзя ходить кому попало!

— Да-а… ремонт же…

— Закройте все помещения на замок, даже разрушенный блок! Найдите девочку, а после мы поговорим, что будет дальше!

…— Так вот ты где! — от резкого восклицания девочка подпрыгнула. Фыркнула и вернулась на свое место. — Ты ничего не хочешь нам рассказать, а?

Малышка недоуменно захлопала длинными ресницами.

— С этого момента мы, — Саша кивнул на небольшую группу молодых лейтенантов в закрытой форме, — будем присматривать за тобой, дабы чего еще не вышло. Скоро мы найдем твоих обидчиков и отправим домой. У тебя же есть дом?

Девочка отрицательно покрутила головой.

— Она здесь с момента аварии, — к Саше бесшумно подошел один из работников станции, — и она не разговаривает, видимо, немая.

— Ничего. Научим!

Девчушка фыркнула себе под нос и отошла от компании мужчин с автоматами.

— У нее есть какие-то необычные силы, — шепнули Саше в ухо удивленные работники. — Говорят, она способна вырабатывать статическое электричество. С таким мы еще не сталкивались…

— А мы сейчас и проверим.

Саша подошел к девочке, сидящей на холодном бетонном полу:

— Если и правда у тебя есть некие силы, то мне нужно знать, к чему они могут привести. Не нужно ставить во второй раз планету под удар. — Он обернулся и показал пальцем на неработающую панель. — Заставь ее заработать. Ты же совсем недавно делала это, верно?

Хмыкнув, девочка, пристально вглядываясь в небольшую компанию у дверей блочного щита, неохотно подошла к панели. Она подняла руки, сложила их в молитве и тут же резко разомкнула ладони. Среди пальцев свергали мелкие искорки, медленно превращаясь в длинные и свирепые молнии. Малышка распростерла пальцы над мелкими кнопочками, слегка светящимися приборами, и, стоило ей прикрыть веки, как свет внезапно погас, погружая помещение в непроглядную темноту. Секунда-две, и вместе с верхним светом вернулось и электричество. По панели пробежала легкая искринка, а потом исчезла, блеснув на прощание.

Девочка недовольно поджала губы.

Очередной розыгрыш не удался.

— И что теперь?..

Алина какое-то время слушала перепалку двух крепких мужчин. Воспользовавшись ситуацией, она потихонечку вышла из блочного щита, стараясь не задеть плечом громадную дверь. Вытянув руки по разные стороны, она встала на носочки и прикрыла веки, наслаждаясь прикосновениями мрака. Именно с него начиналось передвижение вне пространства — какая разница, день или ночь, но темная сторона все равно защитит. Правда, неизвестно, какой ценой.

…Первым пунктом для совершения идеальнейшей мести оказался заброшенный город Припять.

Недалеко от Москвы

Июль, две тысячи двадцатый год

…Ей еще никогда не было так плохо, как сейчас. Жизнь и без этого казалась невыносимой. Пробыть в лаборатории несколько месяцев, потом бежать оттуда и идти пешком по трассе, превращая голые ступни в кровавое месиво.

Дальнобойщик привез ее в ближайший от деревни город. Остановился, выпустил нежданную спутницу, и уехал, громко хлопнув дверцей.

Она долго смотрела вслед загруженным до невозможности фурам и пошла дальше — куда глаза глядят.

До ближайшего магазина оставалось всего ничего. Губы уже пересохли, покрываясь корочкой. Ступни покраснели и болели. Один раз она оступилась и наступила на кусок стекла. Острый край порезал ногу до крови, и пришлось идти дальше, прыгая на одной ноге. Когда боль стала самым настоящим кошмаром рухнула на зеленый газон и впервые в жизни разревелась. Ей не удалось помочь самой себе, поэтому смотрела на темно-алую кровь, капающие на мелкие травинки.

Пальто уже достаточно намокло и лишь мешала свободному движению. Хотелось сгинуть его, бросить посреди дороги и идти дальше, но бороздить любимые родные места нагишом сомнительное удовольствие. Вокруг полно мужчин. Кто же знает, что придет им на ум, когда они увидят голую девицу…

В салоне, заставленном шкафами и вешалками, на которых висела дорогая одежда: платья, юбки, топы, майки и прочие вещи. Она потопталась у дверей магазина, не решаясь войти внутрь. Народу много, немногие поймут, почему в жаркий летний зной маленькая хрупкая девушка щеголяет в пальто, под которым ничего нет.

В голове уже появился план: она сможет проникнуть внутрь помещения с помощью своих способностей. По волосам пролетели мелкие молнии и искорки, создавая своеобразный нимб над головой. Осталось только щелкнуть пальцами, почувствовать, как открывается запретный портал с переходом на ту сторону и шагнуть в темноту. Краски сразу станут серыми, цветного отныне здесь не существует — словно старая пленка, коих не раз видела в той жуткой лаборатории.

Всполохи мрака полностью поглотили ее. Стоило распахнуть веки, как картинка поредела, превратилась в россыпь помех. В этом мрачном коконе можно расслышать каждое слово, распознать, кто друг или враг.

Или просто пройти мимо, незамеченной.

Она вытянула руки вперед, слегка касаясь тыльной стороной ладони разгоряченной поверхности. Дверь поддалась, Пальто осталось на земле. Горячие ступни касались прохладной плитки, коей было усеяны все ступеньки, ведущие в магазин. Еще одни дверцы распахнулись словно по мановению палочки.

На нее обрушился шум работающих вентиляторов, крики продавцов и покупателей, плач маленьких детей, просящих купить им игрушку. Она нерешительно остановилась и обвела взглядом небольшую компанию, которую молодая женщина вела за собой. Они прошли мимо нее. Мысли о несправедливости не давали ей покоя и в Чернобыле. Эти дети еще слишком молодые, чтобы познать всю боль взрослой жизни. У них наверняка счастливое детство. Любящие родители, заботливые родственники.

Ее мать ни разу не приходила к ней в детдом. Она проторчала там всего год, пока не явился тот темноволосый мужчина, представившийся ей ее дядей. Ребенок попадает в сети опасных взрослых, мечтая о банальной любви, заботе и просто о хорошем отношении. Мама была холодна к родной дочери. Может, из-за ухода папы, а может, у нее отсутствовал банальный материнский инстинкт.

Она бросилась к стеклянной двери и, осторожно высунувшись, проводила детей и молодую женщину завистливым взглядом. Чем дальше они исчезали, тем больше слез скатывались по щеке. Ей хотелось смотреть на это бесконечно, пытаясь успокоить свою душу, умалять себя в том, что она не в праве все изменить. Есть вещи, которые нельзя побороть. Смирение — лучшее лекарство.

Ей пришлось отойти от зеркальной стены и уйти, не произнеся ни слова.

“Я хочу умереть…”

На втором этаже было не так людно. Она пробралась между двумя вешалками с платьями в дорогих обертках. Заметила отдел спортивной одежды и побежала туда, хватая первые попавшиеся вещи.

Ей хотелось устроить разгром как в старые добрые времена. Но потом передумала. Она же хочет порвать со своим прошлым. Да и взрослому человеку не подобает заниматься такими вещами.

Она переоделась и вышла из магазина. Вряд ли кто-то заметит пропажу нескольких вещей. А даже если заметят, не найдут.

В лицо ударил прохладный ветер. После знойной жары хотелось легкого бриза с капельками дождя. Над городом возвышались крыши панельных домов, небоскребы утопали в грозовых облаках. Солнце спряталось за пуховой периной, обещая вернуться и вновь дарить людям свое тепло.

Куда дальше идти она не знала. Все вокруг такое незнакомое, удивительное и прекрасное. Даже в Чернобыле такого не было.

“А может стоит вернуться туда?”

“Плохая затея. Тебя там же и нашли…”

— Тебя отправят в специальное место. Там тебя обучат всему необходимому. Властям очень сильно понравились твои способности. Любая страна, Германия, Лондон, Америка, не важно, все хотят познать твои умения. Они готовы заплатить кучу денег, только чтобы с помощью тебя уничтожить вражескую страну. Сейчас стало особенно тяжело, возможно, будет война. Я не знаю, как остальным, но мне неохота, чтобы ты там участвовала. Все может обернуться трагедией.

— Моей смертью?

— И остальных тоже.

Она промолчала.

— А я могу там погибнуть?

— Конечно!

— Мне все равно, что будет со мной. Мне надоела такая жизнь. Мой отец и моя мать испортили мне жизнь… и я себя испортила тоже. Мне надоели эти способности, я готова отдать их, лишь бы жить было спокойнее. Нормальнее. Начать все с чистого листа и забыть обо всем, чтобы раньше. Все равно ничего не исправить.

Глава VI

Девяносто четвертый год, Чернобыльская АЭС

— У меня плохие новости, товарищи-собратья по несчастью. — В кабинет вошел новый директор станции, назначенный после аварии. — Нам приказали сворачивать удочки. Министерство по защите окружающей среды требует немедленной остановки ЧАЭС. Мне пришлось рассказать им, что случилось. Они не хотят больше ничем рисковать. Но и попытаться разобраться тоже не хотят. Им плевать, отключайте и все.

— И сколько у нас времени?

— А сколько нужно?

— Ты же понимаешь, это громадное здание не просто разобрать…

— Остановка. Остановка всех трех энергоблоков. А дальше видно будет.

— И когда нам этого ждать?

Мужчина лишь пожал плечами.

— Сверху скажут. Они мне сегодня доложили о бунте в Германии. Мировое сообщество требует закрыть все атомные станции, разобрать их по кирпичику и больше никогда не строить. Чернобыль устроил настоящий переполох. Люди бояться, они не хотят ничего слышать о мирном атоме и его использовании. Они напуганы последними событиями. От последствий аварии страдают дети, они умирают, как и взрослые. Я не хочу никого судить, но наша власть — прошлая, то бишь — больше думали о своей репутации, чем о здоровье простых людей.

— Значит, люди перестали доверять мирному атому…

— Я тоже его противник. Как оказалось — не зря.

Глава VII

Девяносто первый год, начало лета

Марина вернулась домой поздно ночью, прикрыла входную дверь и сползла по стенке на холодный пол. Уткнулась носом в обнаженные колени — подол платья задрался, демонстрируя стройные ноги. Какое-то время она прислушивалась к тишине, а потом начала громко смеяться. Звонкий смех разбил гробовую тишину. Сумочка полетела в одну сторону, сандалии в другую.

Лето выдалось жарким. Нет ни единого намека на облако. Солнце распалялось со всей силы, обжигая кожу прохожих, щеголявших в купальниках по городу. Марину жара не смущала — занятая своими мыслями она бегала по городу, заглядывала в кабинеты нужных людей, получала “нет!” и снова уходила ни с чем. Она убрала руки с лица и, приложив силы, оперлась на стену, рядом с которой находилась ванная. У нее не было желания отдохнуть, набрать пены в воду и заснуть, желательно до утра.

— Так что же, вы не найдете моих детей?! Я очень сильно волнуюсь, место себе не нахожу! Прошло уже целых пять лет, я не знаю, что с ними, как они живут! Наконец-то найти своего мужа, который наврал моим детям, что я погибла в Чернобыле! Вы и это считаете справедливым?

Милиционеры только и делали, что разводили руками.:

— Мы пока рассматриваем ваше заявление. Как только что-то прояснится, мы сразу же вам сообщим.

“Мне нужно самой разобраться, в чем дело…”

Прошло уже пять лет с той поры, когда они, молодые и красивые шли на схватку с радиацией. Она многих погубила. Марина почувствовала мурашки на гладкой коже, когда воспоминания появлялись одно за другим: молодые ребята, почти такие же, как она, вернувшись домой, остались ни с чем. Некоторых даже на порог не подпускали, оставляя ночевать на холоде, одинокой зимней ночью.

…— Мой муж рассказывал мне об одном инциденте, который произошел у него в штабе. Один из новоприбывших, молоденький солдат, внезапно умер. Остановка сердце. Так в справке о смерти написано. Несчастный случай. Сердце не выдержало. И такого, как было в Чернобыле, везде и вокруг. Новоприбывшие убывают в гробу, а старшие схватывают максимальную дозу и начинают болеть еще сильнее.

— Но мы же знали, на что подписываемся. Кто теперь виноват-то?

Марина вытащила зажигалку, щелкнула ею пару раз и поднесла маленький огонек к сигарете.

— Вот именно — никто!

— Зато нас щедро поблагорят…

— Ты здесь из-за денег?!

Марина покрутила головой:

— Нет. Я же солдат, выполняю свою работу. Просто нас каждый день соблазняют деньгами. А разве они способны исправить то, что разрушила эта станция, принеся с собой беды и несчастья?

— Но не все же так потеряно…

…Марина выплыла из своих воспоминаний. Она прошла на кухню, налила в обычный железный, разрисованный своеобразными узорами, чайник и повернула кнопку в левую сторону. Спираль нехотя отреагировала, затем начала нагреваться. В холодильнике царила идеальная пустота.

Видимо, Паша вынес все, что бабушка завещала ей и ее двум детям. Хорошо, что хоть дом остался на месте. Он находился в деревне, в нескольких километрах от Харькова. Пришлось ехать длинными путями, проезжая мимо заполненных людьми улиц. Марина взмокла, ей хотелось раздеться и упасть на постель, чувствуя, как приятная прохлада остывает разгоряченную от жары кожу.

— Отдыхаешь?

Марина резко распахнула веки. Перед ней стояла высокая девица с длинными черными волосами с переливающимися на солнце прядями. Незнакомка щеголяла раздетая, были прикрыты лишь самые интимные места. Она отошла подальше от Марины и провела рукой по столу, будто собирает хлебные крошки в ладонь.

— Кто ты…?

Глаза цвета мартовского неба засияли. На бледном лице появилась кривая усмешка.

— Я вполне обычный человек. — Незнакомка демонстративно сложила руки на груди. — Вот только принимать меня не хотят. Что я им такого сделала? Я всего лишь одна из них, не более.

Марина поморщилась и, отвернувшись, прихватив тряпку, перенесла свистящий чайник на небольшой столик рядом с мебельным гарнитуром.

— И что ты хочешь от меня? — она уже смирилась с приходом сумасшедшей девицы. Ее волновали совсем другие заботы.

— Я хочу заключить с тобой сделку.

— Не поняла…

— Я в курсе твоих проблем, — незнакомка начала медленно подходить к Марине, сверля ее взглядом. Среди пронзительной синевы блестели огоньки злорадства, — ты ведь ищешь своих детей, да? Ни милиция, ни государство тебе не помогли. Твой муж обставил все так, как будто тебя больше нет. — Девица щелкнула пальцами. — Исчезла, растворилась! А я знаю, где твои дети, поэтому я хочу заключить с тобой сделку. Ты победишь меня, а я отдам твоих детей. Ну, что скажешь?

Марина молча вытерла кухонный стол, слегка задев плечом незванную гостью. В голове крутились разные мысли. Лишь один вопрос ее мучил: как эта девица нашла ее дом, что она здесь делает — паранормальные байки мало кого заинтересуют — и кто она вообще такая. Марина отбросила мокрую тряпку и в очередной раз повернулась к незнакомке. Та терпеливо ожидала ответа, поджимая губы.

— Единственный вопрос, — Марина выдержала настоящую драматическую паузу, — даже два. Во-первых, я тебя толком не знаю — кто ты, что ты и зачем вообще пришла в мой дом. А во-вторых… если я соглашусь, то где гарантия, что ты меня не обведешь вокруг пальца? Кто знает, какие тараканы у тебя в голове.

— Ты самый сильный человек. Мне как раз такой и нужен. Я хочу расшевелить человечество, заставить его страдать, как я страдала. Глаз за глаз, зуб за зуб, все по-честному. Но и у тебя есть в этом заинтересованность: твои дети. Я же говорю, обычные люди тут вряд ли помогут. Они самые ленивые существа из всех, кого я видела. Каждый трясется о своей шкуре. И я бы не пришла к тебе домой, чтобы наврать. Я тебе, как самый честный член этого общества, предлагаю заключить со мной сделку, в конце которой ты получишь своих детей.

Меня все называют Кошмаром. Я то создание, что приносит смерть невинным людям. Чтобы не умереть, мне приходится писаться чужим негативом — страх, отчаяние, уныние и боль. Столько людей погибло только чтобы я сама не умерла. Ты думаешь, что это приносит мне удовольствие, истинное наслаждение, как секс? Нет. Я устала, но отказаться от подобного не могу. Ты можешь мне не верить, твое право. У тебя есть два выбора: либо согласиться, либо отказаться. В случае последнего ты никогда не отыщешь своих детей.

Я больше не хочу страдать, но и остановиться не могу.

Марина внимательно выслушала девицу и сложила руки на груди:

— А я ведь тебя помню. Еще тогда, в Чернобыле, ты не давала мне покоя, да и другим людям тоже. Мы вынуждены были ходить с автоматами, лишь бы на нас никто не накинулся. А теперь ты находишь меня здесь, в Харькове. Неужели ты решила стать хорошей девочкой и слушаться старших?

Кошмар осмотрелась, а потом снова вонзила взгляд в нахмуренную девушку.

— Ничего подобного. Ты остановила радиацию, значит, остановишь и меня. И не забывай — дети. Они наверняка скучают по своей маме, даже если она официально мертва. В твоих глазах отчаяние. Ты унываешь из-за неудач. Твое тело начнет страдать так же, как и душа. Неужели тебе не хочется облегчить свою душу, перестать терзаться и пожить, наконец-то, счастливой жизнью?

Незадолго до прихода девицы, девяностый год, лето

…Не прошло и полгода со дня возвращения в родные места, Марина с каждым днем чувствовала себя все хуже и хуже: голос внезапно сел, из-за чего ей приходилось разговаривать шепотом, постоянное першение в горле, боль в шее и горле — как раскаленное железо — и сухой кашель. Марина подумала, что простыла, хотя уличный градусник показывал плюс тридцать. Чем дальше, тем хуже становилось собственное самочувствие. Не выдержав, она переоделась и, прихватив сумочку с документами, направилась к ближайшей остановке.

Про радиологическое отделение она знала давно, еще с тех времен, когда ее вместе с остальными сослуживцами отправили спасать планету от последствий крупной техногенной катастрофы. Возвращающиеся из Чернобыля через месяц оказывались в больничной койке, под наблюдением строгой заведующей с мелкими кудряшками и бледно-голубом халате.

Когда белая машина с желтой “шапочкой” на крыше притормозила, Марина дернула за ручку и вышла из автомобиля, громко хлопнув дверцей. Поправила съехавшую юбку, сняла кардиган, повесила его на руку и пошла в сторону Красной площади. Поезд из Харькова до Москвы отправился ранним утром. Предстояло провести тринадцать часов в купе, в полном одиночестве. За окном пролетали деревья, сосны и брошенные разбитые домики.

Ей любезно принесли чай. Пришлось заплатить, чтобы к ней никого не подселяли. Повернувшись к окну, она всмотрелась в свое отражение, примечая грустные глаза и тусклый цвет волос, ее руки в сплошных розовых пятнах, да и в целом болезненный вид. Марина не заметила, как впала в отчаяние. Милиционеры не смогли обнаружить ее детей, а потом и вовсе махнули на это рукой.

“Нужно договариваться с мужем. Вы с ним как-нибудь свяжитесь, может, он скажет, где находятся ваши дети”

А тут еще и здоровье!

Эти тринадцать часов пролетели как одна минута. Марина не смогла заснуть, переворачиваясь с боку на бок. Стук колес действовал успокаивающе, но стоило лишь прикрыть веки, как перед глазами появлялась тщедушная картинка из недавнего прошлого. Зачем, спрашивается, она туда поехала? Неужто ли они сами бы не смогли во всем разобраться?

“Долг зовет…”

Бабушка умерла, не дожив до возвращения внучки. Муж уехал, забрал детей и не оставил ни одной записки, в которой бы он объяснил свое поведение. На заднем дворике Марина нашла ключ, отперла им дверь и вошла внутрь, вдохнув воздуха, полного грязи и пыли. Нащупав выключатель, она включила верхний свет. Лучше на время остаться здесь, пока все не наладится.

Марина не могла поверить своим глазам: у стен Кремля разбился серый палаточный городок. Возле гостиницы “России” народу было ничуть не меньше — люди заполонили вход и выход, кричали, размахивали руками и грозились поджечь здание, если их немедленно не впустят. Стоял шум и гам, поэтому Марине пришлось ретироваться с площади в сторону автобусной остановки.

Дорога до шестой больницы не составила никакого труда. Марина вспомнила, каким взглядом сопровождали сидящие в автобусе люди, заметив странную нашивку на рукаве армейской куртки. На нем был застегнут подаренный значок в качестве заслуги перед Отечеством. Уже будучи дома, Марина, оставшись наедине со своими мыслями и горькими слезами, ревела, не стесняясь никого, даже саму себя. Вокруг царила невыносимая пустота. Все, что было нажито нечеловеческим трудом, кануло в лету.

Она разбросала все свои старые вещи, разорвала голыми руками, прошлась по ним ногами и, выбросив ножницы, горько разрыдалась.

“Зачем я туда поехала?!”

На первом этаже здания сидели обычные люди. Марина позавидовала им — у них нет таких проблем, как у нее самой. Присела на деревянную лавочку. Горло не переставало першить, причиняя адский дискомфорт. Через пару минут она вскочила и принялась расхаживать по коридору, в тщетных попытках унять боль.

Через час ее позвали наверх.

…Она открыла глаза и пустым взором уставилась на потолок. Царила гробовая тишина. За плотным стеклом не раздавалось ни звука. Марина перевернулась на бок и заметила яркие, алые, сочные бутоны, свисающие над потертой поверхностью тумбочки. Лепестки роз усеяли пол. Судя по засохшим краям, цветы стояли в палате уже давно. Кто-то принес их сюда, пока она пребывала без сознания. Опершись локтем в пуховую перину, Марина осмотрелась. В небольшой комнате никого, кроме нее, не было. Соседняя постель зияла своей чистотой и аккуратностью.

— С возвращением! — Марина вздрогнула и, обернувшись, заметила Сергея, того самого командира радиационного взвода, что был все то время с ней в Чернобыле.

Она нахмурилась и пристально всмотрелась в незваного гостя.

— Вы мне не рады? — как всегда, он отреагировал в шутливой форме.

— Что я здесь делаю? Что случилось? Почему я в палате, а не у себя дома? — ее голос заметно охрип и сел.

— Тебя перенесли сюда, когда ты хлопнулась в обморок. Вот уж не думал, что у тебя такая нежная психика. А вела ты себя как, помнишь? Боевая подруга — и в обмороке!..

— Мне не до шуток. — Марина фыркнула и, отвернувшись, прилегла на живот.

— Что случилось-то у тебя?

— Мои дети… они пропали! Их уже который год не могут найти!..

— А муж что?

— Он исчез вместе с ними!

— А бабуля что?

— Умерла, пока я торчала в Чернобыле.

Тут она резко присела, поджав под себя ноги:

— Вот ты мне скажи, — обращаясь к Сергею, — за что нам это все? Какого хрена мы торчали там, рисковали своими жизнями, чтобы с нами так, как с нелюдьми — попользоваться и выбросить? Мы же теперь кто? Прокаженные! Заразные! А мы их всех спасали! И что теперь? Одиночество?!

Сергея смотрел на нее словно на обезумевшую.

— О-о-ох! Ну тебя!.. — Марина выругалась себе под нос и рухнула на постель, впившись взглядом в потолок. — Я так и думала, ни черта ты не поймешь…

— Почему же? Пойму. — Мужчина подошел к небольшому столику, налил кипятка в небольшую кружку и протянул ее Марине. — У самого было такое состояние. Мама меня всего затюкала, боялась за внучку, а по факту я спас и ее, и дочку от смертельной угрозы. — Он устроился на стуле и оперся спиной об стенку. — Я бы не поехал туда, если бы не присяга. У нас с тобой не было другого выхода. Да и кто знал, что твой муж так отреагирует? Сопляк он, а не мужик.

— Ты бы тоже бросил свою бабу, если бы узнал, где ей довелось побывать!..

— Она меня и так бросила, еще до всей этой чертовщины. — Сергей пожал плечами. — Нашла другого. Со мной общего языка не нашла, так что… Ладно. — Он поболтал остатки чая на донышке кружки и, осушив ее, вернул на место, на тумбочку, что стояла рядом.

— У меня рак щитовидки, — помолчав немного, произнесла Марина.

— Поздравляю.

— Я смирилась с этим. Жить все равно не имеет смысла. Моих детей нет, так что…

— Пойдешь на кладбище? Отвратительная затея, я тебе скажу.

— А что мне еще делать?! Жить с мыслью, что моих детей, возможно, воспитывает другая тетка?

Сергей пожал плечами:

— Искать своих детей дальше, вот и все.

— Как?!

— Своими силами. Раз уж милиция не помогла…

Марина прищурилась:

— А ты чего здесь делаешь? Пришел старую подругу навестить?

— А ты против?

Она фыркнула, отвернулась и спустя время ответила:

— Нет, не против.

— Твой муж все равно к тебе не придет. А помнишь, как ты его защищала, а? “Он у меня не такой!” А в итоге что? Ты здесь, а он где-то далеко, в другой галактике…

— Прям уж, в другой галактике!..

— Тебе назначили операцию. Опухоль вырежут, будешь жить как ни в чем не бывало.

— Только ради чего, ради чего?!

— Ради себя.

— Мне нужны мои дети!

— Ищи. Сама ищи.

…Марина подняла глаза и посмотрела на девицу с длинными темными волосами, на лице которой играла усмешка:

— Ты столько прошла, чтобы отыскать правду. Неужели ты готова сдаться, потому что силы человеческие оказались неравны? Я предлагаю тебе сделку: ты победишь меня как победила когда-то радиацию, а взамен получишь своих детей. Я дам тебе адрес, где они находятся. Все честно.

— А где гарантии, что ты меня не проведешь?

— В первую очередь, это нужно мне самой. Что? — в пронзительно-синих глазах заиграли огоньки удивления, натолкнувшись на недоумение. — Ты ожидала услышать другое? Я всегда думала, думаю и буду думать только о себе. Человек способен выжить только в одиночку. То, что я увидела, — Кошмар, склонившись, сложила молитвенно руки и прошла сквозь пелены тумана у своих ног, из-за которого показались изможденные от непосильной нагрузки люди в армейской форме, — тогда, летом восемьдесят шестого, является редким исключением. Если бы люди могли бежать на другие планеты, они бы это сделали. Но Земля, она одна, среди неживых планет, она одна, где человек каждый день гадит самому себе, ставит самого себя в опасное положение, отдает почести богу и живет как в последний раз.

Но давай не будем затягивать неизбежное. То, что произошло тогда, несколько лет назад, было наказанием вам, людям, за самоуверенность и самолюбие. Каждый ответит по делам своим. У каждого свой грех, который он хранит под семью замками, чтобы никто не увидел, никто о нем не узнал. — Кошмар взмахнула рукой, и небольшая комната погрузилась в темноту. Мрак полностью заполнил собою помещение, закрывая углы и мелкие детали и заставляя глаза привыкнуть. Марина прищурилась, пытаясь высмотреть тонкую девичью фигуру в обтягивающем купальнике и с длинными, цвета воронова крыла, волосами. — Отыщи выход. Найди того, кто нуждается в тебе больше всего. И запомни: ты должна меня победить… честным путем, пусть я сильнее и хитрее любого в сто раз. Мне нужны чужие страдания, без них я умру.

И голос, кажущийся со стороны незнакомым и одновременно притягательным, исчез, растворился среди мрачной пелены. Раздался тихий, на самой грани восприятия, всплеск, и каблук полностью скрылся под водой. Брючины намокли, оставляя серый и неприятный на ощупь след. Марина осторожно двинулась вперед, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к посторонним звукам, раздающимся то тут, то там, заставляя вздрагивать и останавливаться.

“Что я должна сделать?”

Темнота пугала. Сквозь мрачный коридор пронесся чей-то пронзительный визг, а затем — все стихло. Хлюпала вода под ногами. Обостренный слух поймал едва доносящийся шум прибоя. Во тьме было сложно ориентироваться, но со временем глаза привыкли. Инстинкт самосохранения отошел на задний план, когда бояться невиданных существ, прячущихся во мраке, стало глупо. Стук сердца заглушал, не давал прислушиваться, от него болела голова, хотелось кричать, зажимать уши руками и бежать, бежать, искать спасительный свет в конце тоннеля.

— Я знаю, ты ищешь своих детей. Ты потратила не один год своей жизни, пытаясь отыскать их. Ты — мать, которая заботится и любит своих детей, какими бы они не были. Плохие, больные, маленькие, беспомощные, у тебя есть те чувства, которых у большинства отсутствуют ввиду их образа жизни. Знаешь ли ты, что чувствуешь ребенок, когда видит отсутствие любви в глазах матери? Насколько беспомощно чувствует себя дитя, когда от него отрекается его мать? Сколько боли и обиды чувствует ребенок, брошенный собственными родителями?

Марина промолчала, продолжая идти вперед. Она ускорила шаг, пытаясь во тьме отыскать выход, лишь изредка прислушиваясь к раскату чьего-то голоса, продолжающего твердить:

— Я плачу. Я сидела во тьме и плакала беспрестанно. Я умоляла бога о спасении, я хотела умереть, дабы не чувствовать той боли, которая сковывала все мое тело. Эти два года казались целой вечностью. А оно работало над моей головой, оно готово было раздавить меня, превратить мои хрупкие кости в фарш, и это было мучительно…

— Что ты от меня хочешь?! — не выдержала Марина.

— Чтобы ты почувствовала то же, что и я! Я хочу быть побежденной, хочу вернуться в свое лоно и больше никогда его не покидать!

Когда в конце коридора открылась таинственная дверь, заливая тьму ярким и одновременно мягким светом, Марина, ни на секунду не раздумывая, бросилась вперед. Она выпрыгнула из темноты и судорожно заозиралась, осматривая круглые, полупустые, столики, барную стойку, залитую солнечными лучами, приоткрытую стеклянную дверь и нескольких людей, бредущих куда-то.

Взгляд упал на одиноко сидящего мужчину, глушащего виски.

Марина разглядела в нем своего знакомого и охнула.

Глава VIII

Конец восьмидесятых-начало девяностых

Когда Андрей появился на очередной дискотеке, то ни на что не надеялся.

Он курил одну сигарету за другой, всматривался в полосу горизонта, заливающуюся темнотой, и уходил, глубоко подвыпивший.

Это было начало зимы, суровой, холодной, настолько студеной, что пар изо рта превращался в сосульки. Конец года отпраздновали скромно. Знакомые, живущие по соседству, принесли водки, и он, вместе с родителями, напился до поросячьего визга: помнил только кровать с сияющим от чистоты постельным бельем и одеяло, холодное и колючее. Кое-как завернулся и уснул, погрузившись в спячку. Андрей спал несколько суток, а когда проснулся, увидел изумленный взгляд отца и слезы матери, которая в своих мыслях его уже похоронила.

— Андрей, ты еще молодой, может быть, ты найдешь себе девочку, а? — в который раз взмолилась мать, молитвенно сложив руки перед сыном. — Неужто до самой смерти будешь ходить бобылем, а?

— Мать, да кто меня теперь такого возьмет-то, а?! Немедленно прекращай эти свои разговоры, иначе я уйду из дома!

А сам — молчок. На душе словно апрельский ураган прошел, не оставив после себя ничего, выжженную пустыню. А на улице уже сирень цвела, сугробы давно ушли, зелененькая травка, мягкая, под ногами, яркое, почти летнее, солнышко. Андрей вытащил из кармана куртки начатую пачку сигарет без фильтра и закурил, обратившись пустым взглядом перед собой.

Дело происходило ранним февральским утром. Туда, куда он пришел вместе со своим старым другом, находилось несколько человек, среди которых были совсем молодые девушки. На вид им лет восемнадцать, все еще учащиеся из местной школы. Они, несмотря на свой юный возраст, засматривались на парней постарше. Андрей пребывал в своей обычной компании — вернувшись из Чернобыля поздним ноябрьским вечером, первым делом направился к былым друзьям и предался дьявольскому соблазну: выпивке. Этим двадцати шести летний парень частенько увлекался после своего возвращения.

Среди заметно подвыпивших юношей промелькнула соблазнительная блондинка, с длинной, аккуратно заплетенной, косой. На ней была расстегнута наполовину просвечивающаяся кофточка с ярко-нарисованными цветами. Края юбки шли волнами, стоило молодой проворной девице пуститься в пляс. Огромный бант сиял от бледных зимних лучей солнца. Внутри деревянной избушки, местного Дома Культуры, было тепло и даже жарко — от сильно растопленной печи шел настоящий, почти что летний, жар.

— Отдыхаешь? — Андрею настолько понравилась девчонка, что он, позабыв о давних комплексах, первый подошел знакомиться. — Ты тут одна? Или с другом?

Она остановилась и пронзила его взглядом ясных голубых глаз:

— Одна, а что? Хочешь познакомиться?

— А почему бы и нет? Девчонка ты видная, а я молодой и холостой…

— Ты из Чернобыля.

Андрей переспросил, не веря своим ушам:

— Что?..

— Ты чернобыльский. Я тебя боюсь.

— А причем тут вообще это?! — к своему удивлению он вышел из себя. — Я такой же человек, как и все, причем тут Чернобыль?!

— На тебе радиация. А я боюсь радиации. — Он было подошел к ней, но девушка повысила голос: — Не подходи! Я буду кричать.

— Бред какой-то!..

Он выбросил недокуренную сигарету и ушел с дискотеки ни с чем.

…Андрей начал встречаться с ней, будучи одиноким тридцатилетним мужчиной. Она сама пошла ему навстречу — обычная девушка, выглядевшая на пару лет младше него. Розоватые щеки, алые губы, складывающиеся бантиком, развевающиеся кудрявые волосы — ей нравилось делать прически по типу “взрыва на макаронной фабрике”. Щеголяла в джинсовой куртке с блестящими кнопками-пуговицами, мини-юбке, едва закрывающей острые колени, в жутких розовых лосинах, а иногда ей шло обычное льняное платьице с крупными красными маками, простенькие белые балетки и платок, срывающийся от сильного порыва ветра.

Они встретились обычным июньским днем. На улице уже с утра толпились люди наперевес с авоськами, в которых таскали пустые литровые бутылки из-под кефира. Рядом с домом, где Андрей проживал после смерти родителей — прошло шесть лет с того дня, как он вернулся из опасной командировки домой, — находилась небольшая лавка, продающая, в основном, спиртные напитки. В стране — сухой закон, водка и прочий алкоголь под строгим запретом, но Андрей привык просыпаться под гул и громкие крики, ссоры и скандалы, иногда — под оглушающий звон милицейской сирены или визги колес карет “Скорой помощи”, что увозили желающих как можно скорее выпить. Редко когда подобное заканчивалось трагически.

Она тоже была любительницей выпить, и, однажды, стоя в подобной очереди, заметила его в окне второго этажа, задрав голову. Помахала рукой, широко улыбаясь. Рукав джинсовой куртки неловко задрался, оголяя тонкий локоть и запястье со старыми наручными часами. Бутылки издали жалобный звон. Она поправила съехавшую с предплечья авоську и, без приглашения, вошла в открытый настежь подъезд. Постучала в обитую толстой тканью дверь и наигранно опустила глаза, беспрестанно жуя жвачку и делая губки бантиком:

— Пустишь? Мне так скучно стоять в этой очереди…

— У меня совсем нет выпивки…

— Да брось! Твое раскрасневшееся лицо можно заметить издалека. Так что, пустишь? — она состроила милую мордочку с округлившимися черными, как ночь, зрачками. Небесно-голубого цвета глаза засияли от счастья, когда дверь широко раскрылась, пропуская внутрь.

Она прошла в квартиру, виляя бедрами, закрытыми джинсовыми велосипедками, брючины которых доходили до икр. Легкие белые кеды, что уже были замараны утренней грязью, полетели куда-то в сторону. Глаза зацепились за тонкие стопы, настолько белоснежные, что своим видом напоминали детские ножки. На бледном от легкого мороза лице засияла довольная улыбка. Она села за стол, убрав авоську, положила локти на столешницу и придвинулась к Андрею, выпалив:

— Меня с самого утра мучает жажда. Не заставит ли вам труда налить бедной девушке сто грамм щадящей сладкой водочки, тем более, что я вижу, она у вас имеется…

Андрей улыбнулся, и, доставая белоснежную двухлитровую бутыль водки, тут же водрузил ее на стол. Белые тонкие руки тут же перехватили горлышко, длинные пальцы крепко обхватили пробку и в один миг вытащили на свет божий, заставляя белесую жидкость разлиться по двум граненым стаканам.

Они чокнулись, и девица с длинными, кучерявыми, волосами, собранными в несуразную прическу, в один присест осушила стакан, прикрыв рукавом джинсовой куртки раскрасневшийся нос. Затем плеснула себе еще и произвела те же самые действия. Когда бутылка была полностью высушена, она придвинулась к его лицу и, не отрываясь от темно-карих глаз, произнесла:

— За подобное полагается расплата.

И впилась алыми устами в его пересохшие губы.

Андрей слегка растерялся, но тут же взял себя в руки и ответил взаимностью, позволяя эмоциям взять вверх.

Но она внезапно остановилась, приложив палец к его губам.

— Не сейчас. Я еще не настолько пьяна, чтобы переспать с первым встречным.

А затем, улыбнувшись, добавила:

— А ты мне нравишься. Как тебя… там…

— Андрей…

— Василиса. Можно просто Вася.

…— А я и не думала, что встречаюсь с настоящим героем, — нараспев, заявила она, широко шагая по еле освещенным улицам. Столица погрузилась в сумеречный мир, накрывая мрачной пеленой ближайшие дома и спешащих куда-то жителей. Вася была уже пьяна, еле стояла на ногах и смеялась, пытаясь переставить с ноги на ногу. — Ха-ха, почему ты никогда об этом не говорил? А?! Решил скрыть от своей любимой девушки свой настоящий подвиг?

— Да брось ты! Я не сделал ничего такого, чем бы можно было б гордиться!.. — возразил ей Андрей. Он был не менее пьян, но ему нравилась компания подвыпившей молоденькой девушки.

Она прильнула к нему и, хихикая, произнесла:

— А ты еще можешь… ну…

Он резко оттолкнул ее:

— Перестань! Я не такой немощный, как ты думаешь!..

Василиса снова рассмеялась:

— Я ничего такого и не думала, глупенький! Мне просто интересно, ну и… — она снова прижалась к нему, и Андрей почувствовал, как затвердевает его достоинство, предвкушая, как вонзится в молодую, сочную, плоть и будет владеть ею до конца, — я тебя хочу. Да! Я хочу тебя прямо здесь и прямо сейчас!

Они прошли в подъезд, еле-еле открыли дверь, и, когда та нехотя распахнулась, бочком вошли в квартиру. Лестничная площадка плохо освещалась, поэтому никто не заметил двух целующихся молодых людей. У нее неловко задралась юбка, открывая вид на упругие ягодицы. У него затмился разум, стоило ей упасть на широкую кровать и расстегнуть пуговицы на куртке. Футболка куда-то улетела, и она оставалась в бюстгальтере, из которых виднелись два соблазнительных бугорка. На ее лице просияла хищная улыбка, и одним движением застежка была открыта, а бюстгальтер отлетел куда-то в сторону. Андрей почувствовал сладостное возбуждение, и руки сами потянулись и обхватили сочные груди молодой, легкомысленной, девицы. Она громко рассмеялась и бедрами охватила его достоинство, заставляя резко выпрямиться.

Когда все закончилось, Вася упала рядом с ним и неожиданно рассмеялась. Ее обнаженная грудь забавно опускалась и поднималась, когда она пыталась перевести дыхание, судорожное и одновременно прерывистое, будто ей было страшно дышать и жить, пока он рядом.

— Что? — Андрей еле-еле отдышался.

Василиса перевернулась на бок и оперлась рукой о постель.

— Мне говорили, что такие, как ты, лишены столь сомнительного удовольствия. Как видишь, — она резко присела на кровати, — они ошибались.

— Вот мне интересно, — Андрей перевернулся и серьезно на нее посмотрел, — без шуток, а вот ты бы была со мною до конца, на всю жизнь, зная, кто я и где мне довелось побывать?

Вася умолкла, призадумавшись.

— То есть… ты хочешь меня… позвать в ЗАГС?..

— Я уже тебя туда зову!

Она хмыкнула.

— Почему бы и нет? Ты хороша собой, молода… что тебя останавливает?

— Семейная жизнь. — Вася в упор посмотрела на Андрея. — Она пресная и скучная. А мне хочется свободы! — Она подскочила и подпрыгнула на кровати. — Приключений! Полной жизни! А не вечно пьяного мужа, пеленок и скандалов…

— А, может, все дело в том, что я из Чернобыля?

Василиса остановилась, посмотрела на него и рассмеялась:

— Если бы это было бы так, я бы с тобой не спала!

— Я тебя все равно не понимаю…

— Вот нам сейчас хорошо вместе, так? — Андрей кивнул. — Мы вместе выпиваем, гуляем… спим! — он раздраженно отвел глаза. — Что не так-то? Разве тебе этого мало? Тебе обязательно нужны отношения?

— Нужны! Мне тридцать лет, тебе — не меньше! Пора бы и остепениться, подумать о своем будущем! Разве семья не самое главное для человека?

— Ну что ты завелся, семья, семья! — возмущенно произнесла Вася. — Главное для человека — счастье! А в семье или нет, это уже неважно! Вот скажи, ты себя сам счастливым человеком ощущаешь?

— Нет, конечно!

— А что для тебя счастье?

— Семья! Мне надоело быть одиноким.

— И ты хочешь быть чьей-то обузой?

— Почему бы и нет?

Василиса всплеснула руками:

— Класс! Но мне обуза не нужна! Я хочу быть свободной и счастливой девушкой! — она собрала свои вещи и, с неприкрытой грудью, покинула его квартиру, хлопнув дверью.

После ее ухода Андрей чувствовал себя еще более одиноко. Пару раз они встречались, пили вместе, спали, но в итоге окончательно расстались. Он видел ее с другим мужчиной, и пусть этот мужчина позволял ей больше, чем Андрей, но все же мысль о том, что она все еще его любит, долго его не отпускала. Это была своего рода иллюзия, сон, самообман, все, что угодно, лишь не признание того, что ему пришлось снова остаться наедине с собой.

Глава IX

Девяносто четвертый год, Чернобыль

— Нужно немедленно отправляться в Припять! Если мы ее сейчас же не остановим, будут еще невинные жертвы!

…Автобус до Припяти отправлялся в семь тридцать по Москве. Перед началом очередной траурной процессии — каждый год справляли годовщину произошедшей в восемьдесят шестом трагедии, — бывших жителей города привозили в Чернобыль, проведать былые места. В подобные дни не обходилось без излишнего драматизма: мужчины пускали скупую слезу, а женщины устраивали настоящую истерику.

Детей в Зону не пускали.

ЛиАЗ-677 въехал на мост примерно в семь ноль-ноль. Желтый автобус был переполнен желающими проведать свои оставленные дома, теплицы и гаражи, успевшие за приличное время порасти мхом и мелкими кустарниками. Из асфальта показывались маленькие деревца, но в общих чертах Припять еще имела приличный человеческий вид: дороги оставались целыми и невредимыми, здания стояли белоснежные, с яркими надписями и с плакатами, которые кое-где уже были кем-то сорваны. Но при этом, кроме заброшенности и покинутости, возникало чувство тревоги, нарастающей, слегка сладковатой, отдававшей мазохизмом, предвещавшей нечто страшное и неминуемое.

Контрольный пропускной пункт, находившийся на въезде в Припять, дружелюбно распахнул ворота, перед этим подняв шлагбаум, раскрашенный в яркие бело-красные полосочки. Солдат, что находился на дежурстве в тот день, отдал честь и отошел в сторону, пропуская вперед ярко-желтый автобус. Тот медленно двинулся вперед, просигналив ядовито-оранжевыми фарами.

Обломки ЛиАЗа разбросало по всей округе. Дым поднялся высоко над городом, поглощая небо вместе с редкими белесыми облаками. Солнце куда-то пропало, а затем яркими лучами пронзило серую едкую завесу. Огонь можно было увидеть издалека, от всполохов пламени пострадали ближайшие пустующие здания. Молния взялась из ниоткуда, ударила в корпус автобуса, превратив сидевших в нем людей в остовы из человеческих костей.

— Что случилось?! — когда Саша заметил столб пламени и клубы едкого дыма, у него перехватило дыхание.

— Молния ударила в автобус!

— Что?! Какая молния?!

— Я говорю, молния, простая, обыкновенная, ударила в автобус! — перекрикивая шум воды из шлангов, которыми пытались потушить то, что осталось от несчастного транспорта, сказал солдат, что стоял у ворот контрольно-пропускного пункта. — Я стоял вот здесь, — парень указал на шлагбаум, — когда это произошло! Я не успел ничего предпринять, автобус сразу же вспыхнул…!

“Молния…”

Александр посмотрел на небо. Бросил взгляд на переполошенных солдат. С его губ слетело едва слышное:

— Это опять она…

…В ночь на день годовщины ему снова пришлось выйти на службу. Он пил, не переставая, крепкий кофе, листал какие-то книги, бродил по темным коридорам станции, и все боялся заснуть. В этом месте нельзя было спать. Везде мерещились мрачные силуэты, слышались едва доносящиеся голоса, среди бессонной пелены возникал образ маленькой девочки в школьной форме. Она приходила сюда пару раз. Никто из работавших здесь людей не смел ей перечил — малышку в жутком домотканном свитере и потрепанном джинсовом комбинезоне боялись все. Девятилетняя школьница с длинными кудрявыми волосами, напоминавшими пружинки, приходила на станцию как к себе домой: пила горячий чай, воровала булочки, а потом спокойненько уходила, заставляя присутствующих тяжело выдохнуть.

— Как вы ее до сих пор здесь терпите?

Саша закурил сигарету, двумя пальцами поднес ее ко рту, затянулся и, сбросив пепел на зеленую траву у своих ног, произнес:

— Молча. А что ты предлагаешь? В детдом мы ее отдавали, в газеты объявления писали. Толку…

— А вы сами что здесь забыли?

Он снова затянулся, держа автомат наперевес:

— Вас от нее охраняю.

— Все готово, можем идти!

…Алина сидела на крыше одного из зданий и пристальным взглядом наблюдала за происходящим внизу: вдоль опустевшей дороги шли люди в белых одеяниях, с натянутыми на головы капюшонами, с вытянутыми вперед руками, в которых сияли маленькие огоньки. Среди процессии промелькнул человек с позолоченным большим крестом. Позади тянулись колонны уже с черными, до пола, рясами, мрачные фигуры с поджатыми губами, молчаливые, величественные и одновременно пугающие.

Девочка опустила сложенные руки на острые колени и вновь бросила грустный взгляд на идущих внизу людей. В пронзительных синих глазах заблестели капельки слез. Покатились по щекам, оставляя мокрый след. Алина зашмыгала носом, быстрым движением вытирая слезы. Вдоль линии горизонта одиноко горели маленькие огоньки — начиная от яркого, ядовито-оранжевого, и заканчивая алым, красным, бордовым, быстро переливающимся светом. Сияла атомная станция, находящаяся где-то далеко, впереди брошенных людьми зданий.

В последнее время ей часто снился отец — все такой же радостный, с двумя глубокими морщинами вдоль лба, в толстых очках, с туго завязанным галстуком, и молчаливый. Губы были плотно прижаты, а в глазах царила такая тоска, что малышка невольно начинала плакать, когда просыпалась. Она спала на голом бетоне. Длинные спутанные, цвета воронова крыла, волосы свисали с карниза. Ветер игрался с тяжелыми прядями, а затем обнимал маленькое тельце в потрепанном от времени свитере. Слезы капали, оставляя серый след.

“Отец…”

В голове все еще крутились воспоминания: серая больничная палата, побледневший от переживаний отец, выстроенная у дверей охрана, которую она разбросала одним взмахом руки, применив необычные сверхспособности.

— Солнышко, ты не должна никому показывать своих способностей! — говорил он, когда они оставались наедине в его кабинете. Замечая недоумение в блестящих от слез синих глаз, отец вставал перед ней на колени и, обхватив руками тоненькие плечи, тихим голосом продолжал: — Я знаю, почему ты не можешь говорить. Ты сказала об этом во сне, ты приходила ко мне во сне и говорила о ней… о своем кошмаре. Кошмар забрала твой голос, и теперь я, или кто-то другой, должен его, тебе, вернуть обратно. Иначе ты никогда не сможешь говорить.

Она открывала и закрывала рот, когда отца снимали с люстры. Как ей хотелось кричать, когда крепкий мужчина развязал веревку на шее ее самого близкого человека! Но из сдавленного горла вырывались немые звуки. Во взгляде глубоких, цвета мартовского неба, глаз метались сотни молний, готовых вырваться наружу. Она бы убила их всех, кто посмел дотронуться до тела отца!..

“Папа, зачем ты оставил меня?..”

Снизу доносились какие-то песни. Жалостливые. Монотонные. Тысячи одинаковых голосов — мужских и женских. Она не различала их. Ветер разносил грустное и одновременно унылое пение на многие километры вдаль. Алина раздраженно вытерла рукавом свитера набежавшие слезы и принюхалась: в воздухе появился особый запах. Тот самый, возникший в апреле восемьдесят шестого, когда каким-то чудом ей удалось выбраться из злополучного реактора.

…— У нас есть приказ немедленно действовать! Мы сейчас же отправимся в город, отыщем девчонку и ликвидируем ее как особо опасный объект! И плевать мне, что ее охраняет сам московский Следственный комитет!

— Не охраняет! Они разбираются в причинах произошедшей аварии!

— Они уже который год разбираются…!

— Они не могут найти главного виновника!

— Они просто решили переложить ответственность на вас, а вы ведетесь! Можете и дальше ждать их распоряжений, если вам жить надоело…

Саша раздраженно бросил сигарету на землю и, наградив собеседника злым взглядом, направился к выходу из здания.

— Я слышал, вы когда-то здесь работали…

— Кто вам сказал такую глупость?

— Я просто слышал и все.

— Я разве похож на атомщика? — Александр развернулся и в упор посмотрел на своего спутника.

Тот смутился:

— Нет, что вы! Я не хотел вас обидеть! Просто слухи…

— Это глупые дурацкие никчемные слухи! И прекратите трындеть почем зря! Вас уже энергоблок заждался…

— Эй, ты где пропадаешь? Наши уже в Припяти ждут! — его встретил молодой мужчина, облаченный в форму, бронежилет и армейские сапоги. На кожаном тонком ремешке висел автомат, готовый выстрелить. Пальцы в черных перчатках непрестанно разминались. Смуглое лицо закрывала темного цвета маска, а на голове красовался простенький противогаз.

— Заболтался. Извини.

— Серый, тебя уже все ждут! Никто не хочет оставаться наедине с этой бестией!

— Да иду я, иду!

— Маленькая маньячка возомнила себя Господом Богом и мочит всех, кто попадет ей под руку. Рано или поздно она устроит новую катастрофу, тогда нас никто не спасет. Неужели ее нельзя застрелить?

Саша надвинул противогаз на лицо и щелкнул пальцами.

— Идемте! Без единого шума, ясно?

Тоненький лучик прорезал царившую в пустующих зданиях темноту. Под ногами хрустели мелкие осколки стекла. В воздухе висели едва заметные пылинки. На полу валялись сломанные и разбросанные кем-то старые советские противогазы. Куклы с выколотыми глазами заставляли испуганно шарахаться. От скрипа прогнивших от проливных дождей половиц начинало бешено заходить сердце, грозя выпрыгнуть из груди. Было тяжело дышать, кожа на лице нестерпимо чесалась, но Саша вместе со своими бойцами медленно двигались вперед, прислушиваясь к подозрительным звукам.

— Ха-ха…

Мужчины дружно вздрогнули, вскинув стволы в царившую вокруг них пустоту. Что-то упало, покатилось по полу, а затем все стихло. Раздался топот над головой, и Александр инстинктивно направил прицел в потолок. Удары заходящего от испуга сердца заглушали остальные звуки, мешая прислушиваться к окружению. Бойцы вопросительно переглянулись. Саша показал жестом не делать лишних движений, стараясь уловить чье-то невидимое передвижение на самой грани восприятия. Затем приказал двигаться вперед, стараясь не отставать от группы.

Алина спрятала ухмылку в уголках губ. По ту сторону можно было разглядеть все: реальность превратилась в черно-белую картинку как в старом кино. Среди помех мелькали темные силуэты, один из которых держал фонарик, пытаясь рассмотреть во мраке утонченную фигурку с длинными, цвета воронова крыла, волосами. Выпущенная молния поразила одного из солдат, затем второго, отбрасывая крепких мужчин в разные стороны. Один умер мгновенно — электрическая нить прошла насквозь и задела сердце. Второй в ужасе уползал прочь.

Всполохи мрака обвивали маленькую фигурку. Когда последний темный лоскут растворился в щелях деревянного пола, появившаяся из ниоткуда девочка быстрыми шагами настигла бойца и вырубила его одним ударом молнии. Услышав за спиной шорохи, резко обернулась и ядовито улыбнулась, заметив прицеленный ствол, готовый выпустить автоматную очередь.

— Почему ты это делаешь? В чем виноваты те, кого ты убиваешь? Что ты за демон, в конце концов?! — прокричал Саша, и, ни секунды не думая, выпустил в девочку весь магазин.

Алина снова усмехнулась. Хлопнула в ладоши и заметалась так быстро, что пули, казалось, пролетали насквозь, ни разу ее не поранив. В хрупких пальцах материализовалась стрела, и одним взмахом девочка ударила разъяренного мужчину, затем еще и еще, не переставая двигаться из стороны в сторону. Она ликовала, замечая, что противник ничем ей не может ответить.

Из глубокой раны сочилась алая кровь. Саша упал на одно колено, прижимая руками шрамы. Перед глазами все помутнело, и мужчина, не выдержав адской боли, рухнул на землю, мысленно готовясь к смерти. Он увидел восторженное личико маленькой негодницы и блестящую стрелу, что грозилась порвать тонкую линию жизни. Стоило девочке занести руку, как внезапная пуля пролетела через хрупкое запястье, заставляя отступить. Сквозь рукав пропиталась темно-бордовая липкая жидкость, крупными каплями падая на дощатый пол.

Бледное личико украсила кривая усмешка.

— Ты только не умирай, хорошо? — сквозь пелену Александр разглядел испуганное лицо молодой женщины с длинными светлыми волосами. — Я донесу тебя куда нужно, только не умирай, умоляю!..

Саша слабо улыбнулся. И вырубился.

Глава X

…Первым ее желанием было порезать вены. Она провела пальцем по блестящей острой поверхности. Вдоль руки потекла теплая липкая жидкость. Боль дала о себе знать потом, заставляя в ужасе отшарахнуться и тяжело дышать, ощущая текущие по лбу крупные градины пота. Нож улетел в раковину, громко звеня.

Она громко разрыдалась и сползла на пол по стене.

…— Андрей?.. — мужчина повернул голову и от удивления икнул: неподалеку от его столика стояла эффектная блондинка — длинные светлые волосы были рассыпаны по плечам, пуговицы на серебристой рубашке едва держались, готовясь оторваться из-за непосильно большой груди, на ней красовались джинсы последней модели, а на ногах блестели блестящие открытые туфельки.

— О, какая неожиданная встреча! Мариночка! Сколько лет, сколько зим! Не желаешь присоединиться? — Андрей раскинул руки в стороны, икая от радости.

— Ты же не пил, — прищурилась блондинка.

— Жизнь сейчас такая, Мариночка, я остался совсем один. И-ик!

Марина подошла к столику и, взяв стакан из рук приятеля, принюхалась:

— Это что, самогон?

— Обижаешь! — скуксился Андрей. — Самые настоящие виски, из-за кордона!

— Ладно, так уж и быть, составлю вам компанию. — Девушка присела за столик и, отвернувшись, щелкнула пальцами: — Виски с колой, двойную порцию! Терпеть не могу неразбавленные виски, — сообщила она, — их же в рот не возьмешь, горькие, сил нет!..

— Ты здесь какими судьбами? — когда принесли алкоголь, Андрей, немного протрезвев, обратился к Марине.

Та молча вытащила сигарету, прикурила и, выдохнув дым, ответила:

— Это долгая история. Расскажу, когда ты протрезвеешь.

— Так я почти… и-и-ик…

— Вот именно, что почти! Молодой пацан, а превратился в алкаша!

— Да, я алкаш! — разгорячился Андрей. — Трезвенник никому не нужен!

Марина недоуменно приподняла бровь:

— С чего бы это вдруг?

— Понимаешь, Мариночка, жизнь такая несправедливая штука, — начал молодой мужчина, — мне тридцать два года, живу я совершенно один, в квартире, что досталась мне от родителей, и они… и-и-ик!… хотели, чтобы я женился. Мы тогда гостили в селе, у друзей моего отца, и я пытался найти девчонку, а они все меня послали! Я чернобылец! Да будь она проклята, эта чертова АЭС со своей аварией! Я не для того людей спасал, чтобы меня потом к лешему посылали!

— Так ты не можешь построить личную жизнь и переживаешь из-за этого? — Марина не смогла скрыть легкого разочарования в голосе. Где-то в глубине души она понимала своего приятеля — остаться в одиночестве очень тяжелая вещь, — но ей было сложно его понять. Хотя сама была не в лучшем положении.

— Да, не могу! Я мужчина в самом расцвете сил! — Андрей стукнул стаканом о столешницу. — И мне нужна женщина! Чтобы заботилась обо мне! Любила меня, только меня одного, и чтобы дети были… много детей! А у меня не получается! Все из-за долбаной АЭС!..

Марина внимательно выслушала приятеля, сбросила пепел в пепельницу и, выдержав недолгую паузу, сказала:

— Я постараюсь тебе помочь. У меня есть знакомые девушки, такие же страдающие от одиночества, как и ты. Правда, сводничество не совсем мое занятие, но раз уж такое дело… — она замолчала и, решив ничего не утаивать от приятеля — с которым прошла службу от и до! — рассказала: — Я здесь не просто так. Я ищу своих детей. Паша их куда-то увез, и я их все найти не могу. Даже в милицию заявление написала. Бесполезно! В общем, здесь я по делу, и мне просто необходимо где-то переночевать, так как денег доехать до Харькова у меня нет. От Москвы до дома ехать прилично, а пешком идти я не собираюсь…

— Оставайся у меня! И денег я тебе дам!

Марина усмехнулась:

— А расплачиваться я буду чем?

— Ничем! Это по старой дружбе!

— Ладно, — девушка фыркнула и затушила сигарету в латунной пепельнице, — мне пора. Чем скорее я найду детей, тем быстрее уеду отсюда. Мне Москва, если честно, никогда не нравилась. Я деревенская. Ладно, бывай.

Встав из-за стола, она вышла из бара.

Встала на пороге и, засунув руки в карманы джинсов, задумалась, уставившись куда-то вдаль.

А затем резко развернулась и вернулась обратно в бар.

Москва, наши дни

— Если я тебе так нужна, то попробуй, найди меня! — и в ту же секунду звонок прервался, раздался звук повешенной телефонной трубки.

Из телефонной будки вышла девушка невысокого роста. Длинные, цвета воронова крыла, волосы, объемные, напоминающие грозовое маленькое облачко, с вьющимися кончиками, были прикрыты черной бейсболкой. Спортивная куртка оставалась расстегнутой, открывая взору прохожих тоненький топ до пупа, прикрывающий груди. Такого же цвета брюки напоминали шаровары. Белые кроссовки на босую ногу натирали на стопах мозоли.

Лаборатория на другом конце страны

— Мы обязаны тебя показать нашему товарищу главнокомандующему. Он заинтересован в твоих способностях и надеется, что ты кое в чем ему поможешь…

— Меня хотят использовать в качестве оружия?

Громкий мужской смех пронзил царившую в маленькой комнате тишину.

— Что ты, девочка, какое оружие, о чем ты!..

— Мои способности, как ты выразился, заинтересовали многих. Я вас, людей, совсем не понимаю: с какой такой целью вы постоянно пытаетесь уничтожить друг друга? Из-за глупостей типа религии или нации? Это так важно?

— Есть такая вещь как политика. Все политические средства хороши, даже война. Власть, знаешь ли, не терпит конкуренции. Править всегда должен кто-то один, поэтому постоянно происходят стычки. А если у соседа есть что забрать… столкновения неизбежны.

— Ясно.

Пауза.

— Я бы хотела сходить к отцу на кладбище. Я очень сильно по нему скучаю. Прошло много лет с момента его смерти, а мне до сих пор его не хватает…

— Он-то воспитывал тебя всего ничего, с чего вдруг такая любовь?

В пронзительных синих глазах промелькнул огонек гнева.

— А мама? Разве ты ее не вспоминаешь?

— Моя мать предательница, променяла свою единственную дочь на очередного мужика. Про нее и вспоминать нечего. Стерва…

— Послушай, меня в последнее время очень сильно волнуют наши отношения…

— Отношения? А что это? Это то, когда ты приходишь ко мне поздно ночью, залезаешь мне под рубаху, а потом до утра меня трахаешь? Ты это называешь отношениями?

Его лицо побагровело:

— Я несу службу…

— Отличная служба, когда ты бесцеременно трахаешь свою подопечную. Знаешь, мне это все надоело. Если меня действительно отвезут в кремлевский бункер, то я предпочту остаться в объятиях президента, но явно не в твоих…!

Он гневно ударил ладонью по столу.

— Не смей так со мной разговаривать!

— А то что? Ударишь? Давай! Я уже привыкшая!

Волна гнева схлынула, и с приоткрытых уст вырвался едва слышный стон.

— Прости. Я весь на нервах. Еще это задание…

— Кстати, когда меня собираются перевезти?

На него снова нахлынули эмоции, но он быстро успокоился и ответил:

— На днях.

Окраина. Город на другом конце страны

— Дай прикурить.

Один из спецназовцев вышел вперед, протягивая открытую зажигалку.

— Когда ваш начальник подойдет? Или он передумал меня сопровождать?

— Алина Валерьевна…

— Алина.

— Господи, Алина!.. Алина, Сергей просил передать, что скоро подойдет, и мы со спокойной душой отправимся в столицу.

— Отлично.

— А мне кажется, он тебя побаивается, — рассмеялся мужчина в темной форме, — до сих пор помню, как ты его стрелой затюкала, потом по кускам собирали…

Волна гнева накрыла разум с головой. Прилив ярости растекся по венам подобно бушующему ночному океану. Она и сама не заметила, как цепкими пальцами слегка придавила горло военнослужащему, задумавшему подшутить над ней и ее силами.

— Ладно, ладно… Я признаю… что был неправ… — прохрипел несчастный, поднимая руки вверх.

— То-то же. А то смотри у меня, патологоанатомы не соберут!

— Цель на мушке!

— Все в порядке, — перепуганный мужчина поправил форму и облегченно выдохнул, — дурочка же еще, ничего не понимает…

— А она ему прямо нужна, да?

Спецназовец едва слышно выругался:

— Наше дело — доставить ее до места назначения, а уж кремлевские бойцы сами с ней разберутся! Мир на пороге войны, наши соседи устроили бунт и настоящую революцию, и если мы что-то с этим не сделаем, нам грозит ядерная война!

— С ней уж точно…

И снова Долгожитель

I

— Да, я хочу свернуть всю эту систему! Я хочу показать им всем, насколько они ошибаются! Ты думаешь, ты одна такая умная, да? — вещал низкий и мягковатый мужской голос. Датчики висели прямо над ее головой. Мила металась в коридорах, пытаясь вырваться из ловушки, в которой оказалась по собственной глупости. — Она тоже так думала, когда шла со мной, рука об руку! И захотела умереть, когда поняла, что грозит мне, и ей!..

“Она? Кто она?”

И через секунду поняла, кто.

Лабораторная механическая дверь автоматически открылась, показывая очередной свободный коридор, в котором царила полнейшая темнота. По глазам больно ударил яркий свет, и Мила невольно вздрогнула. Ей навстречу вышла полноватая высокая девушка с длинными мелированными волосами. Отчасти незнакомка напоминала блондинку с неокрашенными темными корнями. На голове лежала помятая медицинская шапочка — обычно такие носят медсестры в больницах. Красный кардиган съехал, открывая короткое левое плечо, на котором на тонкой бретельке висело белоснежное платье, подпоясанное тонким кожаным ремешком.

Девушка едва передвигалась на каблуках. Красные туфельки надолго врезались в память. Из темно-карего глаза вытекала черная густая жидкость, расплавляя пунцовую щеку и тонкие желваки. Капельки падали на прозрачную ткань и оставляли маленькие дырки. Из ноздрей потекла аналогичная субстанция, превращая губы в кровавую дорожку.

— Это Лиза, моя, с позволения сказать, бывшая. Как я еще могу назвать девушку, которая поклялась быть со мной до последнего, а когда нам обоим грозит опасность, сразу же отреклась от меня? Ее мамочка, такая же несведущая женщина, настояла на том, чтобы дочь ушла от такого “нехорошего человека”! Я, нехороший человек, дал ее дочери работу, она любила меня больше жизни, если б не ее мамаша…!

— Ты решил всех убить?! Но за что?!

Мила едва не плакала от безысходности и закрыла лицо руками. Лиза, сделав еще три шага, рухнула к ее ногам. Черная жидкость полностью расплавила милое личико, оставляя лишь куски окровавленного мяса. К горлу подступил тяжелый ком, не давая закричать в голос. Стены лаборатории давили на психику, кожа покрылась мурашками, а тело сотрясала мелкая дрожь.

— Ты теперь не такая смелая, как раньше, да? Боишься? Но тебе нечего бояться, ты умрешь так же, как все эти ненужные людишки. Твари… Убивают друг друга кучами, за ненужные идеи, за неважные идеалы, за коммунизм, за свободу, но ведут себя как звери. Они и есть звери. Высшие только те, кто понимают это, кто живет исключительно разумом, не применяя силы. А вы что? Твари…

“Я не могу поверить… не могу…”

Перед глазами возник образ любимого мужа, что остался в Чернобыле, ради продолжения спасения человечества. Она уехала оттуда, чтобы жить дальше, как и все простые люди, найти работу, зарабатывать деньги, сидеть с уже появившимися на свет маленькими внуками — пусть и не с родными, но все же!..

— Если хочешь убить меня, убей! — закричала девушка что было сил, смирившись со своей участью. Ей не дано покинуть столь отвратительное помещение, заполненное столами, стульями и маленькими белыми палатами, где уже давно никто не находился. Ей не удасться пережить ужас чернобыльской трагедии — атомная станция все еще стояла перед глазами, снилась во сне, мешая спать по ночам…

— Зачем? Я приготовил более изощренную месть. Мне не нужна твоя смерть. Это будет выглядеть жалко и неинтересно. Как только очередная дверь распахнется перед твоим изящным личиком, — ослепительный свет больно резанул глаза, заставляя прикрыть веки, выставив руки вперед. Мила едва не оглохла от собственного крика: механическая дверь распахнулась, ворвавшийся во мрачное помещение яркий солнечный свет стал резать беспощадную тьму, заставляя ту отступить, — то сама все увидишь. Это будет незабываемое представление! Как Чернобыль… но куда более изящное…

II

Она решила уехать в другой город: собрать оставшиеся с недавней командировки вещи, выбросить их на помойку, как напоминание о прошлом, а на заработанные сиделкой деньги купить все новое. И о подарках не забыть: ее с нетерпением ожидали дочь и сын, у последнего, кстати, недавно родилась двойня. Еще совсем маленькие, две девочки, вылитые дедушка в молодости.

И снова вспомнилась последняя близость в ту холодную чернобыльскую ночь…

Супружеская пара прощались словно навсегда.

Когда ей сообщили новость, что ее любимый муж оказался в больнице, ранней весной восемьдесят седьмого, она сорвалась, даже не раздумывая, нужна ли ему самому эта встреча или нет. Автобусы тем утром ходили переполненные. На остановках людей было не меньше. Стояла привычная холодная апрельская погода. На календаре приближалось то самое число. По спине прошел холодок.

В ближайшем цветочном продавали самые красивые и самые дорогие розы. Не у всех, да и не везде, имелись столь нежные и одновременно изящные алые бутоны с острыми шипами. Правда, перед продажей шипы срезали, упаковывали в бумагу, а затем выставляли перед витринами, вывешивая запредельный ценник. Но любителей дорогих подарков и красивых женщин это редко останавливало…

Она влетела в больницу, снося всех и вся, и, не останавливаясь, без особых трудностей, нашла нужную палату. В груди нещадно билось сердце. Судорожное дыхание поднимало и опускало грудную клетку, заставляя ловить ртом воздух. Казалось, кислорода в легких не хватает, вокруг витала питательная химия, что сокращала нужные мышцы, но этого как будто было недостаточно.

Словно она оказалась за пределами планеты, без кислорода витала в космосе и беспощадно размахивала руками…

— О боже, Саша, зачем ты туда полез?! Ты что, с ума сошел? — Александр подскочил на кровати, когда его любимая жена, молодая девушка, рыжая бестия со слегка вьющимися волосами вошла в палату и возмущенно нахмурилась, выдавая очередную разгневанную тираду. — Больше сходить было некому? Вы там совсем распоясались, нужно немедленно навести порядок!

— Господи благочестивый, Милочка, я тоже рад тебя видеть! — Саша приложил руку к груди, пытаясь остановить заходящееся от волнения сердце. — Как ты об этом узнала? Кто тебе об этом сказал?

— Тебе бы не помешало читать газеты. Хотя бы раз в год, чисто из интереса. — Мила присела рядом и положила букет на тумбочку, что стояла недалеко от кровати. — Там сообщалось, что некий Александр Боровой, физик-ядерщик, попал под поток радиоактивной воды, когда полез снимать показания в разрушенный взрывом четвертый реактор Чернобыльской АЭС. Я все еще не понимаю, зачем ты там остался! Мы же сделали все, что могли, неужели этого недостаточно?!

— А вдруг новый взрыв?! — возмутился Александр.

— Если только я сойду с ума. — Мила всплеснула руками.

III

…Железнодорожный вокзал, освещаемый солнцем. На календаре четвертое июня. Яркие солнечные лучи больно били по глазам, заставляя укрыться в ближайшей тени. Бетонный навесной козырек закрывал кусочек ясного чистого неба. Мила достала сигарету из кармана куртки и, прикуривая, заметила движущийся состав из нескольких вагонов. Она подняла голову и посмотрела на часы.

Тридцать две минуты десятого.

Взрывная волна отбросила стоявших на перроне людей. Огромный гриб, поднявшийся над городом, заслонил голубое небо. Когда бычок выкуренной сигареты упал на асфальт, слегка касаясь раскаленной от жары земли, солнце пронзила неизвестно откуда взявшаяся ракета, и смела железнодорожный состав с пути, разнесся вагоны вдребезги.

Визги и крики заполонили город. Взрывная волна снесла не один располагавшийся поблизости жилой дом, превращая кирпичные и панельные здания в обломки и руины. Происходившее напоминало начало очередной войны — гриб от взрыва был похож на ядерный, словно кто-то поблизости подорвал атомную бомбу.

После Чернобыля люди шарахались и от мирного атома, и от военного.

Мила растерялась. Сумка из ее пальцев благополучно опустилась на землю, как и сама девушка, закрыв лицо руками. Осколки стекол, металлические детали и прочий мусор, разносимый ветром, больно ранил, оставляя ссадины и синяки.

Невыносимый шум заглушал даже удары заходящего от ужаса сердца, заставляя погрузиться в хаос.

Напуганная до смерти Мила не могла даже дышать — кислорода стало не хватать, она пыталась поймать воздух ртом, ее колотило, пот крупными градинами катился по лбу и стекал на спортивную куртку, оставляя темные следы. Перед глазами пролетели события, произошедшие пару лет назад: Чернобыльская АЭС, разрушенный взрывом энергоблок, пламя, лизающее темное небо, несколько красных машин, носилки с пожарными с ужасными ожогами и взгляд пронзительных синих глаз.

“Я вернусь обратно в Москву и обо всем забуду. Меня ждут… меня дети ждут! Внуки!.. А если бы с ними что-то случилось?! Я больше не могу подставлять себя под удар!..” — дрожащими ногами, опираясь трясущимися от волнения и испуга руками, девушка поднялась, стараясь сдержать рвущийся изо рта крик ужаса. Поблизости творился настоящий хаос, люди кричали, выносили близких и бежали в сторону дорог, где их уже ждали кареты первой медицинской помощи.

“Если бы Саша узнал… Он бы этого не пережил…”

Мила, пошатываясь, шла по переполненной автомобилями и визжащими машинами дороге и смотрела пустым взглядом в медленно появляющийся горизонт. Лучи солнца, появившиеся в первые часы обычного летнего денька, исчезли в дыму и огне, пожирающий останки вагонов. Она обернулась и напоследок посмотрела на исчезнувший под обломками перрон.

Когда пришлось посетить Чернобыль, никто не пришел ей на помощь после.

IV

— Все прошло отлично, мой друг. — Долгожитель перехватил крепкую ладонь мужчины в очках, с темно-коричневым пятном на лысине, и пожал пальцы, не снимая кожаных черных перчаток. — Вы только не убивайтесь так, смотреть на вас тяжело. Я обо всем договорился, мои друзья в Германии придут вас с распростертыми объятиями. Вы только не забудьте, о чем мы с вами договаривались, и все будет хорошо…

— Я не готов предать свою страну! Свой народ! Своих близких, в конце концов! — воскликнул бедолага в костюме, выдержав драматическую паузу и всматриваясь в происходящее в городе. — Я с большим трудом простил тебе Чернобыль, но Арзамас тебе никогда не прощу!

— Это всего лишь несчастные людишки, да к тому же, никому не нужные, — на бледном лице появилась ухмылка. Едва заметная издевка спряталась в уголках губ. — Знаете, я могу и передумать. У вас много врагов в партии, Михаил Сергеевич. Например, Борис, с которым вы не можете нормально контактировать. Он только и ждет, чтобы вам насолить…

— Чем же мы так тебе насолили, а? Что мы такого сделали, что ты готов предать и развалить собственную страну, в которой родился, в которой прожил не один год? А? Скажи? Или это большой секрет?

— Тебя это не касается, — сухо репортировал Долгожитель. — Ты сделал то, что от тебя требовалось. Живи дальше… если сможешь.

И, развернувшись, он покинул непристойную для него компанию.

V

…Она распахнула объятия, когда он вышел ей навстречу. Сильный порыв жаркого и от этого сухого ветра трепал полы пиджака. Ровная и спокойная походка заставляла сердце биться чаще, а черные зрачки — расширяться, всматриваясь в упругое тело, спрятанное под одежду поджарую кожу, необычайную стройность и красоту.

— Привет. — Он обнял ее за талию, слегка прижимая к себе.

— Привет! — этот мужчина со строгим профилем возбуждал в ней, в совсем еще молоденькой девочке, необычное желание, страсть к жизни, к охоте — она готова была биться за него с многочисленными соперницами, этими вертихвостками, которые, как ни странно, вызывали у него скуку.

— Нам придется уехать. — Он остановился и, повернувшись к ней, спрятал руки в карманах.

— Опять? — ее глаза расширились от удивления.

— Прости, детка. Проблемы. — Этот сухой и одновременно равнодушный ответ больно резанул по самолюбию.

Она опустила глаза и замолчала.

— Не нужен тебе этот человек! — в очередной раз воскликнула матушка, пытаясь достучаться до разума дочери. — Он нехороший, он погубит тебя!

— Зато он красивый! И он любит меня! — в ее голосе чувствовались нотки обиды от несправедливости. Она отбросила голову назад, открывая взор на тонкую лебединую шею, на едва прикрытое декольте с двумя пухлыми бугорками и снова принималась твердить: — Я ни за что его не брошу, я буду с ним до конца… что бы там не случилось! Услышь меня наконец! Что у тебя за манера читать мне нотации?

— Зато Пашка в тебя до сих пор влюблен, — ехидно заметила женщина.

— Мне плевать на Пашку, он мне никогда не нравился! — она фыркнула. — Да и что с него взять, ни рожи, ни кожи, одна сплошная проблема и мать-калека!

Матушка недовольно покачала головой:

— Вот оно, новое веяние моды…

— Все, мам, хватит! — ей хотелось сбежать из квартиры и больше не слышат материных нотаций. Она схватила первые попавшиеся под руку вещи и направилась к двери, виляя бедрами: — Я уже все решила, и ты это прекрасно знаешь! Ты уже не первый год пытаешься меня свести с этим Пашей, потому что я работаю медсестрой! Да, я не скрываю, что помогала им по первости по доброте душевной, но а потом все изменилось, я влюбилась в другого и ушла! Мне что, всю жизнь убирать за ним, и за его мамашей?!

— Лизонька, солнышко, ну как ты не понимаешь, этот человек, этот мужчина, тебя погубит! Ты вспомни Чернобыль, сколько людей там погибло! Это же его рук дело! — снова взмолилась несчастная мать.

Вещи из ее рук выпали.

— Откуда ты об этом знаешь?..

— Мне мое материнское сердце подсказывает!

Из ее уст вырвался едва слышный вздох облегчения.

— Оно ошибается, твое материнское сердце! Все будет хорошо, вот увидишь, еще будешь за меня радоваться!

Матушка покачала головой:

— Ох, Лиза, Лиза…

VI

— Легасов Валерий Алексеевич покончил с собой вследствии тяжелой затяжной депрессии. Нам поступило анонимное письмо, где он якобы повинен в произошедшей на Чернобыльской АЭС трагедии. Его несовершеннолетняя дочь, Алина Валерьевна Легасова, пропала несколько лет назад и была обнаружена во время ликвидации последствий аварии…

В своих предсмертных записках он написал: “Моя дочь, будучи пятилетним ребенком, попала в детский дом — ее отвела туда собственная мать, с которой мы прожили больше двух лет. Я ушел, потому что больше не мог обманывать Маргариту и Ингу, они мои самые близкие люди. С сыном отношения не задались, он пошел по кривой дорожке, и это чувствуется в Алине. Два моих ребенка… Уму непостижимо! Неужели я настолько отвратительный родитель, что смог воспитать двух самых плохих, самых отъявленных преступника во всей истории СССР?”

Мила внимательно выслушала следователя и хмыкнула.

— Отчасти это правда. Валера действительно допустил, что его маленькая дочь оказалась на Чернобыльской АЭС, но в реактор ее швырнул не он, а этот Долгожитель. Кстати, вы так и не выяснили его настоящее имя?

— Мы покопались в архивах и нашли одну занимательную вещь. Среди архивных документов времен правления Александра Третьего обнаружилось письмо с донесением от некоего господина Грачевского. Его пасынок, Дмитрий Грачевской, восемнадцати лет отроду, был повинен в смерти российского царя. Ты наверняка помнишь, что Александр Третий погиб при обрушении поезда, в котором он ехал. Так вот, этот достопочтенный господин в открытую заявляет, что в этом виноват его пасынок — устроил небольшой террористический акт.

— Он бы запросто это устроил…

— Я не стану спорить, но в официальных документах написано, что смерть Александра Третьего произошла вследствии несчастного случая. То есть, винить в этом абсолютно некого, разве что, того человека, который закладывал рельсы…

— Получается, осудили невиновного человека…

— Да еще как! Отправили на урановые рудники! Это же верная смерть!

— Он выжил. Он до сих пор все еще живой.

— Да-а… Загадка…

— Он ждет, когда Алина придет к нему сама… и сама с ним расправится. Он так долго искал себе продолжателя его дела, и когда нашел, решил сыграть по-крупному. Его дело — мстить всему русскому народу: за тяжелое детство, за былые обиды, за скитания по стране и всему миру, за болезнь, от которой он не умер… Этот Долгожитель или Дмитрий полностью травмированный своими родителями человек. И ему удалось найти такую же девочку, и еще непонятно, что он ей там навбивал…

— Но как? Как ему удалось выжить?!

— Наверняка это останется тайной.

— А маленькая девочка? Как она смогла выжить в реакторе?

Мила повернулась и в упор посмотрела на следователя:

— Когда она заговорит, мы обязательно у нее спросим.

VII

Следователь достал из портфеля видеокассету и вставил ее в видеомагнитофон. Щелкнул пультом, направив его в сторону панели на пузатом телевизоре, и сел в кресло напротив. Плеснул стоящего на журнальном столике коньяка в бокал с низкой ножкой и сделал большой глоток. Плеер с удовольствием проглотил кассету, и записанный на ней фильм воспроизвелся.

– “Это послеаварийная ситуация, — мягким и одновременно низким голосом произносил запечатленный на пленке академик Легасов — очки, надвинутые на глаза, сдавленная галстуком шея, взгляд, в котором поблескивали серьезность и одновременно грусть, — а это уже дорога, ведущая к станции, осуществляется транспорт необходимых средств, обеспечивающих ликвидацию…”

Мужчина, скорчив недовольную гримасу, схватил пульт и собирался нажать на красную кнопку, выключающую телевизор, как заметил среди сотни бледных лиц знакомого человека со строгим профилем и прилизанные гелем волосами. Незнакомец на экране подмигнул, почувствовав на себе интерес объектива.

“Долгожитель… Это же… это же он!”

Следователь потянулся за телефоном и, быстро набрав номер, прокричал в трубку:

— Он в Москве! Немедленно задержите его!

VIII

— Я очень рад, что ты все это время была рядом. — Он целовал ее тонкие пальцы, слегка прикасаясь к ним губами. — И я очень надеюсь, что ты и дальше будешь со мной, несмотря ни на что…

— Я люблю тебя…

Своей рукой он коснулся полураскрытых губ, останавливая вырывающиеся наружу признания в любви.

— Не нужно ничего говорить, моя дорогая, своими поступками ты давно доказала свое неравнодушие…

Она перехватила его пальцы и принялась целовать их, прикрыв от наслаждения веки.

— Но почему ты такой грустный? Что-то случилось?

На его лице просияла грустная улыбка.

— Все хорошо, моя дорогая. Так, небольшие неприятности…

— Скажи мне, почему ты это делаешь? Почему ты не можешь остановиться?

Он опустил голову:

— Это дело принципа, любовь моя. — Она радостно улыбнулась, заметив промелькнувшую искорку в его взгляде. — Понимаешь, я так долго этого ждал… Я так долго этого хотел… Ты знаешь, что мой отчим сделал со мной. Я провел не один год в этих ужасных рудниках, я ждал смерти, а пришли большевики, и вытащили меня оттуда, поэтому я их ненавижу. В той стране, в которой я родился, это считают за семейные ценности. Чужой человек издевается над ребенком, а все считают это нормой! Поэтому я ненавижу ее… свою…

— Не надо, не говори! — она остановила его, слегка коснувшись кончиками пальцев полураскрытых губ. — Ты заслужил лучшей жизни, поверь мне! Хочешь, я докажу тебе это? Хочешь? А хочешь мы поедем… куда-нибудь… и проведем этот день… как самый лучший день в нашей жизни? А? Хочешь?

Он мазнул поцелуем тыльную сторону ее рук.

— Если ты этого хочешь, то я не против.

Глава XI

— Послушай, мне не нравятся межпространственные перемещения и твои игры в кошки-мышки! — воскликнула Марина. — Я ужасно устала и хочу как можно скорее отыскать своих детей! Да ты просто пользуешься мной…! — она недовольно сложила руки на груди, прижавшись спиной к стене.

Кошмар всплеснула руками:

— Такова договоренность! Ты сама была готова на все, чтобы отыскать своих детишек, какие ко мне могут быть претензии?

— Что ты хочешь от этих несчастных людей, скажи?

Девица пожала плечами.

— Я очень голодна. И я хочу есть.

— Ты что, питаешься людьми?!

— Нет. Страх, отчаяние — вот моя еда.

— Нет, это какой-то бред!..

— Послушай, мне нет никакого дела до твоих недовольств. — Кошмар приблизилась к девушке, сверкнув пронзительными синими глазами. — Я выбрала тебя не просто так. Ты сильная, у тебя хорошая выдержка, и нас, как-никак, скрепляют общие узы. — Она усмехнулась, демонстративно сложив руки на груди.

— Что?.. Какие узы?

— Мы с тобой побывали в одном и том же месте. Ты такая же прокаженная, как и я.

— Я понимаю, ты любишь давить на больное. Но среди таких как мы, как ты соизволила выразиться, есть люди, которые ни о чем не жалеют. И с одним из них мне предстоит сегодня встретиться… — Марина тяжело вздохнула.

Девица в очередной раз пожала плечами и растворилась подобно видению, оставляя Марину наедине со своими мыслями. В зеркале отразилась уставшая девушка с бледным лицом и синяками под глазами. Дискотека начиналась через считанное время, и Марина, вооружившись плойкой и сбросив на пол замаранную одежду, принялась накручивать волосы.

Спустя пару часов Марина стояла возле входа в ночной клуб. Подобные заведения открывались один за другим, и народу приходило неизмеримое количество — в основном, молоденькие девочки и раскрепощенные парни. Увидеть среди них молодую женщину в облегающем платье было полной неожиданностью.

Вечером становилось прохладно — наступили первые сентябрьские деньки, когда днем царила невыносимая жара, а ночью стоял лютый холод, как поздней осенью. Под ногами шелестела листва, трава щекочила голые щиколотки, и Марина, замерзнув в первый день вечеринки, набросила на плечи джинсовую куртку.

— Девушка, вы не замужем? — она вздрогнула и, повернувшись, увидела улыбающегося и довольного жизнью Сергея.

— Очень смешно! — Марина закатила глаза.

— Мариш, ну ты же меня знаешь, — мужчина развел руками, — я ночами не сплю, днем не живу, все думаю, когда ты станешь моей женой.

— Я все еще замужем!

— Твой муж убежал, как провинившийся капитан с корабля. Разве настоящий мужчина так себя ведет?

— Да Паша вроде не вымышленный…

— Люблю, когда женщины пытаются шутить. Пройдемте, мадмуазель, — Сергей мягко взял Марину за локоток, — нас уже все ждут.

Девушка фыркнула и прошла вместе с настойчивым ухажером внутрь помещения, где громко играла музыка и танцевали молодые люди. Она слегка растерялась при виде большого народа — в последний раз ей приходилось посещать дискотеки, когда ее отношения с Пашей только-только начинались. Будущая супружеская пара отплясывала в центре зала и отдавалась тактам музыки, не думая о завтрашнем дне.

“Как давно это было…”

Сергей принес алкогольные коктейли, и Марина, недолго думая, сделала большой глоток.

— А вы, оказывается, девушка пьющая.

— Это чтобы расслабиться. — Она вынужденно улыбнулась.

Сергей взял ее за подбородок.

— Ты просто никогда не была на дискотеках.

— На таких — никогда. Мы с Пашей по молодости ходили на дискотеки вечером, а потом…

— А потом взрослая жизнь. Понятно.

Марина отставила бокал.

— Я, если честно, не очень хотела сюда идти. Если бы не эта канитель с кошмарной девицей…

— Да-да, я это уже слышал. Я просто хотел провести с тобой время, вот и все. Ты же знаешь мое отношение к тебе…

— Да, я тебе очень нравлюсь.

— Я тебя люблю.

Марина удивленно воззрилась на него.

— С тех пор, как впервые увидел тебя в райцентре.

Сергей приблизился к ее лицу, прикрыв веки, и слегка коснулся поцелуем полураскрытых губ. Марина не стала сопротивляться и возмущаться, решив дать волю случаю. Им бы никто не сделал замечание. Не заявился бы на пороге Паша, приведя за ручку малолетних детей и тыкая пальцем в нерадивую мать. Все вокруг танцевали, пили, курили и веселились.

Они выбежали из здания ночного клуба, окрыленные алкоголем. Марина в глубине души радовалась, что в столь прекрасный вечер печали на время отпустили ее, давая шанс насладиться редкими счастливыми моментами. Оставив бокалы на барной стойке, Марина схватила Сергея за руку и повела его к себе в квартиру.

Царившие в доме тишину и одиночество прервали звуки летающей в разные стороны одежды.

Глава XII

Марина проснулась в непонятном месте. Вокруг царили темнота и гробовая тишина. Она резко подскочила, когда раздались чьи-то громкие шаги, эхо которых разносились по пустому помещению. Свет больно ударил по глазам, и когда зрачки с трудом привыкли к яркому освещению, недоуменная происходящим девушка увидела темный силуэт: мрачные черты медленно вырисовывались в строгую мужскую фигуру в деловом костюме. Кожаные подтяжки держали брюки, брючины которых едва касались грязного бетонного пола. Накинутый на плечи пиджак. Руки в перчатках.

Марина попыталась уползти от странного незнакомца, но тот легко подхватил ее на руки и понес к зияющей в полу дыре. Она громко завопила, посмотрев в темноту выкопанного вручную котлована.

— Чернобыль станет твоей могилой, девочка.

Марина снова завопила в голос, вцепившись ногтями в державшего ее мужчину. Но тот, словно издеваясь, выпустил несчастную девушку из рук, заставляя ту упасть в бездонную мрачную яму.

Незнакомец быстро ускользал, в конце превратившись в маленькую точку.

Марина хватала воздух ртом, пыталась зацепиться за быстро пробегающую реальность, отыскать глазами в темноте кого-нибудь, кто бы вытащил ее из этого ада. Она едва не захлебнулась от внезапно попавшей в рот воды. Громко закашлялась, пытаясь выкашлять жидкость из легких, и снова погрузилась в непонятно откуда взявшийся мрачный океан, переполненный пустоты.

Движение вниз резко остановилось. Из крепкого сжатых губ — чтобы вода не попала! — вырвался стон облегчения, когда под ногами образовалась твердая поверхность. Одежда сильно намокла и висела клочьями, изорванная в процессе погружения. В туфлях хлюпала вода. Марина перевела дух и, повернувшись, уткнулась взглядом в деревянную дверь. Она решила не спрашивать, что это и откуда это взялось, потому что: а) никто ней не ответит; б) неважно, что, где и каким образом, когда единственное одолевающее тебя желание это поскорее выбраться из этого дурдома, причем, живой и невредимой.

Марина оттолкнула от себя двери и вошла внутрь огромного помещения, похожее на концертный зал — правда, без кресел и роскошных диванов. Большая сцена, скрытая огромной красной шторой. Окна, за которым царила такая темень, что сложно даже разглядеть звезды на ночном небе. Тихое шуршание ткани навевало одновременно тоску и ужас, сковывающий сердце. Остальные комнаты оказались кем-то заперты, открытой оставалась лишь сцена, и Марина, нисколько не раздумывая, направилась к ней, надеясь отыскать выход.

Где-то громко тикали часы. Маятник над головой ходил из стороны в сторону, поблескивая от падающих на него лучей огромного светильника. Крутая лестница вела наверх. Марина, нарушая воцарившуюся тишину постукиванием своих каблучков, поднялась вверх и прошла по длинному деревянному полу вдоль до упора. Затем открыла еще одну дверь, за которой раздавалась тихая классическая музыка.

Граммофон резко замолчал. Пластинка издала жалобный звук, и потом в очередной раз все стихло. Внизу, на огромной цирковой арене, вовсю шло представление — призрачные существа в красивых легких одеждах отплясывали под пульсирующие звуки тишины, превращаясь то в игристого скакуна, то в молодого человека с цилиндром на голове.

Марина, чувствуя одновременно разливающийся по венам страх и поглощающее сознание любопытство, в нерешительности остановилась, вглядываясь в сумрачную картинку. Собравшись с силами, она, пошатываясь на каблуках, вернулась обратно на сцену, где те же призрачные существа кому-то громко рукоплескали. На середину вышел мужчина в темном костюме — тот, что сбросил Марину в вырытый глубокий котлован — и низко поклонился невидимым зрителям.

— Поздравляем наших соотечественников! За пару лет они построили не только атомную электростанцию и снабдили электричеством ближайшие города республики, но и возвели необычайно красивый город атомщиков! Да здравствует город Припять! — и призрачные существа из зала подхватили:

— Да здравствует город Припять!

— М-да уж, да здравствует Припять, — передразнила их Марина, стоя поодаль от сцены. — Если бы вы знали, что может случится через каких-то пару лет с вашей Припятью, наверняка бы ее не здравствовали… хотя о чем это я? Причем здесь Припять и что я вообще здесь делаю?

Глава XIII

“Васенька, что же мне делать? Я не хочу без тебя жить!”

…Она и не заметила, как минуло пять лет. Страсти понемногу улеглись, жизнь постепенно вернулась в спокойное русло. Стоя у трельяжа, девушка со светлыми волосами умело завязывала небольшой бант, убрав руки за голову. Ей не хотелось смотреть на себя в зеркало — бледное лицо напоминало древнеегипетскую мумию с впавшими от бессонных ночей глазами. Раиса уже забыла как выглядела раньше, до случившейся с нею беды. Она вновь бросила взгляд на худую фигурку в простеньком клетчатом платьице, с передником, на котором был изображен веселый торт с мультяшными глазами, и обычных хлопчатобумажных колготках.

Двухкомнатная квартира в центре Киева была обставлена простенько: слегка покосившийся от времени диван, пару обтянутых старой тканью кресел, мебельная стенка с книгами и сервантом, а в спальне — одноместная кровать, тумбочка и двухстворчатый шифоньер. Летнюю одежду Рая вешала на спинку стула, а трусики и носки сушила на ребристой батарее.

“Меня все устраивает. Это моя новая жизнь. Я привыкну к ней, вот увидишь… Васенька…”

И слезы по привычке полились из глаз. Раиса раздраженно смахнула их и, подхватив дамскую сумочку, внутри которой лежали валерьянка в таблетках, многочисленные носовые платки, необходимые гигиенические средства, помада и кошелек. Она бережно хранила каждую копейку, боясь признаться самой себе, что не тратит зарплату потому что жизнь давно перестала иметь для нее смысл. Когда Васи не стало, и умерла их совместная дочка, девушка из цветущей красавицы превратилась в покойницу с безжизненным выражением лица.

— О, наша Раечка пришла! — дама в цветастом халате распахнула объятия, когда Рая вошла на территорию кондитерского цеха. — Как ты, золотце мое? Ты все так же плачешь и не спишь по ночам? О, моя хорошая…

— Не надо! — отдернула ее девушка. — Я же просила меня не жалеть! Жалость не вернет мне моего Васеньку и Наташеньку!

И она поспешила покинуть нелицеприятную компанию, чтобы не видеть жалость в блестевших от слез глазах. Чтобы не выслушивать, как ей, бедняжке, тяжко, что с ней произошло такое горе…

— Не жалейте меня, а если будете жалеть, уйду! — в первый день работы пригрозила Раиса девушкам. — Нет смысла скрывать, кто я и откуда! Вы и так знаете, что произошло, и я не прошу меня жалеть! Просто… когда-то я была… счастлива…

Слезы капали не только на передник, замаранный кремом, но и на тесто для торта. Рая раз за разом смахивала их рукой в перчатке, оставляя белесые от муки следы на щеках.

Пальцы сами обхватили ручку острого ножа. Лезвие угрожающе блеснуло. В голову пришла мысль резко резануть по запястью, прервать бесконечный цикл невыносимых страданий.

— С тобою все в порядке?..

Раиса очнулась и заметила ужас на лицах девушек. А потом в страхе отбросила нож, который, громко звеня, упал на пол.

Голова раскалывалась от боли на куски, лоб горел адским пламенем, а глаза бегали туда-сюда. Рая пыталась прийти в себя. Шепчущий на ухо голос, раздающийся откуда-то, со стороны, исчез так же внезапно, как и появился. Отголоски девичьего смеха, слышимый на самой грани восприятия, постепенно растворились, оставаясь в памяти дурным сном.

— Мне что-то нехорошо, пожалуй, пойду домой! — она схватила сумку и выбежала из помещения.

Слезы брызнули из глаз, заслоняя взор. Автомобили вместе с пешеходами превратились в мрачное размытое пятно. Даже светофор невозможно было разглядеть, и хрупкую девушку чудом не сбила проезжавшая мимо машина. Громкий визг колес и сирены заставил Раису прийти в себя. Зайдя за угол панельного дома, она приложила руку к разгоряченному лбу и сделала вдох-выдох, пытаясь привести нервы в порядок.

Дома исхудалая от бесконечных страданий девушка рухнула на постель и уткнулась носом в подушку. Гробовая тишина, царившая в квартире, больно давила не только на уши, вызывая пульсирующий писк, раскалывавший голову напополам, но и на психику, что постоянно рвала душу и сердце на куски.

Рая не заметила, как, прикрыв веки, погрузилась в сон, напоминавший безграничную темноту. А потом резко распахнула глаза и уставилась в ослепляющий свет в конце темного коридора. Закрыв лицо руками, девушка направилась вперед, а затем, в один миг все исчезло. Раиса в недоумении освободила лицо и в ужасе заметила, что каким-то невероятным образом оказалась в цветущем городе, каким была Припять до аварии. Призрачные существа размытыми движениями передвигались по еще живым улицам, автомобили напоминали всадников апокалипсиса, заставляя испуганно отскочить. Сгустки мрака, притаившиеся в мелких щелях асфальта, собрались воедино, в стройную мужскую фигуру.

Раиса взвизгнула и закрыла лицо руками.

Перед ней стоял ее Вася.

— Васенька…

Она не могла поверить своим глазам. Он стоял перед ней живой, целый и невредимый. Такой же красивый, как тогда, вечером перед аварией. Рая столько раз проклинала тот день, когда ее горячо любимый муж ушел, слегка хлопнув дверью, когда за окном был заметен огонь, пожиравший остатки крыши четвертого энергоблока. Но понимала, что мир бы сгорел в радиации, если бы не Вася и те ребята, что спасли их, спасли весь мир и дальнейшее будущее.

— Вася… Я так скучала по тебе…

Он улыбнулся.

— Я знаю. Мне все оттуда видно.

— Забери меня, прошу тебя! Жизнь без тебя для меня сущий ад! — Раиса разрыдалась как маленькая девочка. — Ты не представляешь, как мне без тебя тяжело!..

— Я знаю, — он подошел к ней, все так же улыбаясь, — но мне хорошо… там… среди ангелов в белых одеждах. Это самый лучший мир, где мне довелось побывать. И знаешь что? Этот мир выглядит как наша Припять! Кстати, как там? Все в порядке? Люди вернулись? А ты? Почему ты одна?

— Я никого не хочу, кроме тебя!..

— Мне очень жаль, — Василий искренне расстроился, — но я не в силах вернуться в мир живых. Но я постоянно думаю о тебе… — он подошел поближе, обошел ее и снова встал напротив, не отрывая взгляда от ярких зеленых глаз, — я вижу, ты измучена. Не дерзай себя, солнышко. Все уже позади. Вернуть себя тебе я не в силах, но я не хочу, чтобы ты была одна. С тобой должен быть хоть кто-нибудь…

— Тогда дай мне ребеночка! Ребеночек подарит смысл моей жизни без тебя!

Вася улыбнулся:

— Я не смогу тебе его дать, у меня уже есть Наташа. Мы обе счастливы. А ты, Раечка, теперь свободна. Свободна до самых последних дней. Ты больше можешь не плакать. Вокруг тебя есть мужчины, достойнее слез, чем я. Обо мне не нужно плакать, ведь я отошел в самый лучший из миров… — он поднял руки к небу.

— Тогда забери меня с собой! Я тоже хочу быть в лучшем мире, рядом с тобой! Мне очень и очень плохо, без тебя, одной!

Василий опустил глаза. И вновь улыбнулся:

— А зачем ты мне здесь?

Раиса растерялась:

— Но…

— Ты мне больше не нужна.

— Вася!..

Василий злорадно рассмеялся:

— Не нужна, не нужна!..

— Вася!!

Земля под ногами разверзлась, и девушка громко завизжала, потеряв равновесие. Она падала куда-то вниз, в темную пропасть. Руками пыталась за что-нибудь зацепиться, но вскоре просто сдалась, прикрыв веки, чтобы не видеть, как камнем рухнет на землю, как смерть, взмахнув косой, оборвет ниточку жизни.

Тем более она так этого ждала…

Глава XIV

На следующий день Раиса, перегруженная тяжелыми сумками и пакетами, возвращалась из магазина. Когда голод стал невыносимым, когда желудок скрутило до боли, пытаясь высосать последние капли, девушка наспех переоделась и, по привычке надев свои хлопчатобумажные колготки с темными туфлями, вышла из квартиры, закрыв дверь на ключ. Положила его в сумочку и нехотя покинула подъезд.

Рая еле-еле дотащила свой багаж до дома. Кое-как отоварившись в местном магазине самообслуживания[3], она, собравшись с силами, отправилась обратно, по тому же пути, что и пришла. Мимо проезжали автомобили, пронзительно гудя сиренами, свет на светофорах сменялись один за другим, но ноги начали подкашиваться при повороте за угол новенького панельного здания.

Когда она подошла к подъезду, то не выдержала и рухнула на горячий от жаркого солнца асфальт. Распласталась по нему, пытаясь собрать выпавшие из сумок продукты — яйца разбились, яблоки покатились в разные стороны, а молоко разлилось по земле. И тут Раиса разрыдалась, словно маленький ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.

— Тебе помочь?

Незнакомый женский голос раздался над головой подобно раскату грома среди ясного неба — дама говорила громко и отчетливо, чеканя каждое слово. Когда Рая подняла глаза, увидела присевшую на корточки молодую женщину с длинными распущенными светлыми волосами. На ней красовались темно-серебристая рубашка, джинсы последней модели и открытые туфельки на каблуках.

— Нет, что вы, я сама… — испуганно пробормотала Раиса.

— Я вижу. Ты еле ходишь и выглядишь как мумия. Тебя что, дома не кормят?

— Кормят. А вам какое дело? — хамовато ответила Раиса, оперевшись об руку незнакомки.

— Да, собственно, никакое. Просто по тебе все видно. Ладно, — дамочка отмахнулась, — не суть. Давай-ка соберем твои продукты и хотя бы остатки донесем до дома в целости и сохранности.

И, не дожидаясь ответа, она быстро собрала разбросанные яблоки в пакеты, выпавшие из сумок бананы сложила туда же, колбасу, сыр завернула в лежавшие на дне тряпки и, выпрямившись, направилась по дороге вперед.

Раиса с удивлением отряхнулась и поспешила за странной дамочкой.

— А, кстати, я совсем забыла спросить, — та остановилась и обернулась, — ты где живешь-то? А то я как это… схватила и побежала…

— Немного подальше будет мой дом.

— Тебя как звать? — немного помолчав, поинтересовалась незнакомка.

— Рая.

— Марина.

Марина подцепила носком туфеля старую деревянную дверь и исчезла в зияющей темноте лестничного пролета. Раиса, приподняв от недоумения бровь, последовала следом. Вытащив ключи из кармана платья, отодвинула невольную знакомую в сторонку и отперла замок.

— Это мой дом. Правда, я не совсем понимаю, зачем ты мне помогаешь.

Марина содрала с ног каблуки и, отбросив туфли в сторону, бесцеремонно прошла на кухню. Поставила пакеты и сумки на стол, налила в чайник воды и включила плиту. Закурила сигарету с фильтром и, открыв форточку, выдохнула табачный дым.

— Это долгая история. — Марина повернулась и в упор посмотрела на Раису. — И если я тебе ее расскажу, ты не поверишь.

— Тогда тебе нечего делать в моем доме!.. — девушка развела руками.

Блондинка удивленно приподняла бровь.

— Ты уверена?

— Конечно! И перестань курить!

Марина затушила сигарету.

— Прости.

Пауза.

— Ты чернобыльская. Как и я.

— Это так заметно? — Раиса всплеснула руками.

— Дурак дурака видит издалека. В нашем случае нас объединяет Чернобыль.

— Он объединяет всех!..

— Не скажи. Попала ты, подруга. Как и я.

— Да о чем ты?!

— Ты ни разу не видела девчонки с длинными темными волосами? Она еще в купальнике щеголяет.

— Ни разу!

— Ты уверена?

— Я слышала про девочку в школьной форме. Ее обнаружили сразу после аварии.

— Девочка… — Марина снова закурила и замолчала.

— Ну а все-таки в чем дело? Что это за загадка века такая? — нарушив тишину, не выдержала Раиса. — Зачем приходишь ко мне домой? Чем именно ты хочешь мне помочь? Ты ведь помогла мне не из-за добрых побуждений, так ведь?

— Частично да, — прикусив кончик пальца, ответила Марина. — Я скрывать не буду, в этом есть моя личная выгода. Понимаешь, — она повернулась к девушке всем торсом и уселась на подоконнике, — когда я вернулась из Чернобыля, то не обнаружила своих детей. Мой муж их куда-то увез. Несколько лет я пыталась их найти, пошла в милицию, написала заявление, а воз и ныне там. А потом ко мне пришла странная девица и сказала, что хочет сыграть со мной в игру под названием “победи меня”. Она сказала, что поможет мне отыскать моих детей. Я очень давно их не видела. Понимаешь, эта девица питается нашим негативом, нашим горем, отчаянием, страхом, болью, всем тем, что сидит в нас с той поры, когда произошла эта авария. Она хочет свести нас с ума, правда, я не совсем понимаю, зачем. Как и не понимаю, кто она и откуда появилась. Поэтому я здесь. Меня каким-то странным образом переносит в нужное место. В прошлый раз я оказалась в Москве, и хорошо, что знакомый одолжил мне денег, чтобы я смогла добраться до дома. Теперь я в Киеве!.. — Марина с наигранной радостью развела руками. — И теперь понимаю, почему меня перекинуло именно сюда. На тебе лица нет. Ты выглядишь очень и очень плохо. Для начала, — она спрыгнула с подоконника и подошла к кухонному навесному шкафчику, — тебе бы неплохо было бы поесть. И не смей отказываться! Этого никто не оценит.

Раиса хотела было возразить, но лишь с возмущением наблюдала, как чужая для нее женщина хозяйничала на кухне. Разливала кипяток по кружкам, выставила сахарницу и чайник с заваренным чаем, тарелку с нарезанным хлебом, колбасу и сыр, а затем командным тоном, указав пальцем на стул, сказала:

— Садись. Сейчас мы будем тебя кормить.

Рая вопросительно подняла бровь, но послушно села за стол. Происходившее ее немало смущало, она верила и не верила словам новой знакомой, но это всяко лучше того одиночества, в котором ей приходилось жить не первый год.

— А теперь расскажи мне, почему ты так хреново выглядишь.

— Ну… — девушка стушевалась, подбирая нужные слова, — на самом деле я думала, что моя история знакома всем. Мой муж работал пожарным, когда случилась авария, он был на смене, он тушил пожар вместе с другими ребятами, и скончался вместе с ними через две недели от лучевой болезни. Он умер, пока я хоронила его близких друзей. Я до сих пор не верю, что это случилось со мной!.. — она закрыла лицо руками и горько разрыдалась.

Марина понимающе хмыкнула и протянула ей горячий чай.

— На самом деле я поражена твоей стойкости. Я в курсе твоей истории, но не думала, что когда-нибудь с тобой встречусь. Твой муж очень смелый человек. Он боролся до последнего, чтобы ты жила. Чтобы жили другие. Я не смогу тебя переубедить, это сделает время. Уже ничего не вернуть. Ты обязана жить дальше.

— Не могу! Я люблю его!..

Марина снова хмыкнула и пожала плечами.

— Бог не дает тех испытаний, что нам не по силам…

— У меня просто не осталось смысла жить! У меня его отобрали!

Марина отставила кружку в сторону.

— А как ты думаешь, что или кто мог бы вернуть тебя к прежней жизни? Кроме мужа?

— Ребенок! Мне очень и очень одиноко…

— Ты…

— Да, мне нельзя рожать! Мой первенец умер, едва появившись на свет! Она защитила меня, а я… я… я убила ее!.. — всхлипнула Рая. — И я так же облучена, как и Вася, и… Наташа… — она вытерла нос рукавом платья. — И с тех пор моя жизнь потеряла всяческий смысл! А он… Васенька… он приходит ко мне во снах и разговаривает со мной, приводит Наташу, нашу дочку, и они такие счастливые… Я так хочу к ним… туда…

Марина отвернулась к окну, сделав задумчивое лицо.

— Я не хочу, чтобы тебя сожрала та странная девица. Я попробую тебе помочь. Правда, я не знаю, согласится ли хоть один мужик побывать донором… Тебе придется пересилить свою боль, чтобы жить дальше, иначе ты можешь очень плохо кончить. Я не думаю, что твоему любимому нравится, что ты так сильно себя дерзаешь. Я проведу ночь с тобой, а завтра отправлюсь домой.

Раиса ничего не ответила, лишь опустила глаза, полные слез.

Глава XV

Раиса достала постельное белье из комода, вытряхнула его и застелила простыней сидушку дивана, что стоял напротив ее кровати.

— Я представляю, как Вася спит на этом диване, и сама потом засыпаю, — призналась она Марине, — а иначе ночь превращается в бессонную пытку.

Марина закивала.

— Я все понимаю. Можешь не оправдываться.

— Ты уедешь завтра утром?

— Да. Не хочу тебя стеснять.

— Останься со мной, пожалуйста, — тихо попросила Раиса, — иначе я больше не выдержу, клянусь!

— Ну хорошо. А мама? Вы разве не общаетесь?

Девушка отвела взгляд.

— Она хочет, чтобы я повторно вышла замуж и перестала себя дерзать. А я не могу! Я люблю только Васю!

— Понятно. — Марина вздохнула.

Рая выдала ей теплый плед.

— Днем жарко, а ночью сильно холодает. Сентябрь все-таки, не лето.

Марина согласно закивала.

— Спасибо.

— Знаешь, я бы хотела сказать одну вещь, — помолчав, добавила она. — Это прозвучит очень странно, но что бы тебе сегодня не приснилось, я буду в твоем сне. Я прогоню ее. Но ты должна прекратить мучения, иначе все напрасно.

Раиса кивнула.

— Хорошо, я запомню.

Свет в квартире погас. Целый новопостроенный район погрузился в безмятежный сон. Марина взглянула на мирно спавшую девушку и, затушив бычок в пепельнице, улеглась на диван, прикрывшись одеялом. Некоторое время она сверлила потолок пустым взглядом, а потом уснула под колыбельную тишины.

Проснулась уже в другом месте. Вокруг волнами шла вода, скрывая под собою твердую поверхность. Внезапно по глазам ударил свет, заслонив все вокруг, а когда угас, на его месте появилась маленькая девичья фигурка. Белое платьице, казалось, было соткано из плавающих по небу облаков. Короткая прическа. Светло-каштановые волосы. Глубокие карие глаза. Девочка улыбнулась и подошла к Марине.

— А где моя мама?

— Мама?.. — Марина растерялась.

Малышка внезапно хищно улыбнулась.

— Тебе меня никогда не победить, — заявила она и, развернувшись, ушла куда-то.

Свет снова больно ударил по глазам. Когда Марина убрала руки, снова увидела вокруг пустоту и темноту, иногда нарушаемые всплеском волн под ногами. Она медленно направилась к осплепляющему сиянию, который появился из ниоткуда. Чьи-то равномерные удары сердца. Тяжелое дыхание. Радужные круги, исчезающие во мраке. Телефонный звон, а потом опять все стихло.

— Рая!..

Марина увидела девушку, целовавшую и обмавшую мужчины с темными, слегка вьющимися, волосами. Он повернулся, и на мертвецки-бледном лице просияла знакомая хищная улыбка. А потом обратил свой взор на Раю и небрежно чмокнул ее в макушку.

— Сто-о-ой! Не верь ему! Это Кошмар!

— Что она говорит? — Раиса удивленно посмотрела на мужчину.

— Она все врет. — Он злобно взглянул на Марину.

— Я говорю правду! Это не твой муж Василий, а та кошмарная девица!

Василий отступил, криво усмехнувшись.

— Ну, твоя взяла. Только не думай, что я так просто отступлю.

И он растворился подобно дурному сну.

Рая заплаканными глазами посмотрела на Марину.

— Лучше б ты этого не делала, — рыдая навзрыд, произнесла девушка.

— Ты хочешь, чтобы это существо тебя сожрало? — ужаснулась Марина.

— Да, хочу! Мне так было хорошо…

Марина схватила Раису за руку.

— Будет еще лучше, если ты прекратишь страдать!

— Нет, не будет! Без Васеньки жизнь не имеет смысла!..

— Прекрати, — поморщилась Марина. — Жизнь не заканчивается, она только начинается. Ты еще молодая, — она посмотрела на девушку снизу вверх, — и у тебя все еще впереди. Не корми черта своим негативом, ты себя только губишь.

Позади послышался какой-то шорох.

— Подожди меня здесь. Я посмотрю, что там.

Марина оценивающе взглянула на Раису и поспешила к тому месту, где раздался неприятный звук.

На воде лежал небольшой клочок бумаги.

[1] Ты что здесь забыла? Пошла вон отсюда! (укр. яз.)

[2] Речь идет об “Распаде” 1990 года (прим. авт.)

[3] Речь идет именно про магазины самообслуживания. Первый гипермаркет в Украине открылся в 2001 году, а первый магазин самообслуживания открылся еще в Советском Союзе, в городе Припять, незадолго до аварии (прим. авт.)

• «
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• »