"Девочка в реакторе" - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

Книга Четвертая. "Проклятие Чернобыльской АЭС" [1]

Глава I

Ночь, с двадцать пятого на двадцать шестое апреля

Темный купол возвышался над вентиляционной трубой, что разрезала его напополам. Небо было сплошь усеяно звездами, похожими на мелкие точки. В конце апреля уже стояла теплая и сухая погода. Днем температура поднималась до плюс двадцати пяти, иногда — до плюс тридцати.

Бетонное здание утопало в зелени. Сквозь деревьев пробивались яркие огоньки. Как только на землю опускалась ночь, на атомной станции зажигались многочисленные электрические лампочки, напоминающие новогодние гирлянды. Во тьме мелькали люди в белых одеждах, а вдалеке громко звучали сирены проезжающих мимо автомобилей.

Часы показывали начало двенадцатого.

— Господи, когда-нибудь эта пресловутая жара закончится, нет?! У меня мокрое все, даже трусы! — Александр вошел в просторное помещение, где стояли панели со светящимися кнопками и висел экран над ними, показывающий глубины погружение управляющих стержней.

— Бегать надо меньше, — буркнул Анатолий Дятлов, сидящий за столом и что-то пишущий в большую тетрадь.

— Я это обязательно учту, спасибо, — фыркнул Свиридов и обернулся к Топтунову: — Эксперимент уже начался?

— Начнется с минуты на минуту. И если кое-кто перестанет мешкать… — Дятлов наградил паренька многозначительным взглядом, — то, возможно, ближе к полуночи успеем провести эксперимент. Мы уже опустили мощность до семисот мегаватт…

— Я делал то, что было указано в инструкции! — воскликнул Леонид. — Я же не виноват, что кто-то ранее исправил напечатанный текст и дописал от руки свой! Когда я спросил об этом Акимова, то он ответил, что нужно следовать исправленному тексту!..

— Только давайте не будем нервничать и вести себя необдуманно! — повысил голос Саша, тем самым прекращая перепалку между коллегами. — Главное спокойствие и только спокойствие. — И, переведя взгляд на Дятлова, спросил: — А почему эксперимент проходит ночью? Он же вроде должен произойти еще днем?

— Из “Киевэнерго” позвонили и попросили перенести эксперимент на ночь. Ранее мы остановили реактор на плановый ремонт, но решили не запускать его, так как знали, что вечером его снова придется приостановить. Мы уже проходили этот этап, так что, ничего страшного.

— Да-а… — Топтунов судорожно проглотил слюну, — только мощность продолжает падать…

— А систему безопасности уже вывели?

— Это сделал Казачков еще утром.

— Отлично! — Свиридов всплеснул руками. Собравшись с силами, он вернул былое хладнокровие и подошел к Топтунову: — Покажи мне ту самую инструкцию с исправлениями. Я хочу сам на нее взглянуть.

Юноша хмыкнул и протянул товарищу толстую пачку распечатанных листов.

— Благодарю.

Свиридов с умным лицом пролистал инструкцию и нахмурился.

— Странно. Только что я сам, своими ясными глазами, пролистывал эту же инструкцию и никаких исправлений там не видел. Вы уверены, что это одна и та же инструкция?

— Что ты хочешь этим сказать? — поморщился и Дятлов. — Что кто-то успел переписать инструкцию до проведения эксперимента? Так, что ли?

— А я в курсе, что за чертовщина у вас здесь творится? — фыркнул Александр. — Я лишь переспросил, вот и все! Да и если честно, мне программа не нравится своей неконкретностью. Ее что, электрик из “Донтехэнерго” составлял?

— Так что делать-то теперь?! — вмешался в спор Топтунов. — Мощность упала до тридцати тепловых!..

— Необходимо немедленно останавливать реактор, иначе произойдет неминуемое! — подал голос Акимов.

— Лучше поднимем мощность хотя бы до двухсот тепловых, так мы хотя бы автоматически урегулируем реактор, — заметил Саша и махнул рукой. — Акимов! Помоги мне Топтунову поднять мощность!

— Не нужно мне помогать, я справлюсь сам, — пробубнил юноша.

— Нет уж, мы сделаем это вместе. Достаточно одной твоей ошибки, — возразил Саша. — Акимов, ты вытягивай ручки управления регуляторами, а мы с Леонидом попытаемся вытащить стержни, чтобы мощность удержать. — Акимов кивнул и отошел в сторону. — Что же ты неравномерно-то тянешь? — Свиридов заметил, что юноша вынимает стержни с третьего и четвертого квадратов. — Вот свободный стержень и вот свободный, — он начал показывать на другие квадраты, — можешь извлекать. Иначе мощность совсем упадет.

Саша чувствовал, как эта обстановка его начинает нервировать, но он сдерживал рвущиеся наружу эмоции, показывая пальцем то вправо, то влево. На часах показывало три минуты второго. Им с трудом удалось поднять мощность до двухсот тепловых и поставить реактор на автоматическое регулирование. Включились главные циркулярные насосы, и Александр с облегчением вытер рукавом рубашки вспотевший от напряжения лоб.

— А теперь — финальная подготовка к испытаниям, — объявил Саша с радостным выражением лица. — Через двадцать минут можно начинать выбег и останавливать реактор.

— Мы сделаем это чуточку позже, — заявил Акимов.

Свиридов недоуменно приподнял брови, но лишь устало махнул рукой. Сил на споры практически не осталось, и на щите управления воцарилась тишина.

— Ты посмотри, что ты наделал. — Саша услышал разговор за своей спиной и, повернувшись, увидел, как Акимов разговаривал с Топтуновым. О чем именно шла речь, распознать издалека было сложно — между этими двумя и им находилось расстояние в десять метров.

Леонид что-то ответил, но расслышать это не представлялось возможным.

— Немедленно дави кнопку! — повысил голос Акимов, указывая пальцем на АЗ-5, красную, закрытую, таблетку на панели управления. Вроде ничего тревожного не происходило, вполне спокойный разговор двух умных людей, но в их поведении было что-то тревожное. Александра обуяло нехорошее предчувствие, но он решил не паниковать раньше времени.

Появился подозрительный звук. Никто из присутствующих не знал, как должен работать выбег — по крайней мере, Александр воспринял его как звук тормозящейся турбины и лишь пожал плечами. Хотя нехорошее предчувствие росло, мешая спокойно воспринимать происходящее. Но и паника бы ни к чему не привела.

“Будто “Волга” на полном ходу затормозила и юзом пошла по асфальту…”

Тихий звук, переходящий в грохот.

Здание начало вибрировать.

“Что-то нехорошее начинается…”

“Но это же ситуация выбега!.. Все нормально!”

Блочный щит управления трясло. Колебания и частота падали, а мощность тем временем росла. Раздался рокот, похожий на отзвук далекого взрыва.

Толчок, затем еще один.

И удар.

Александр невольно повернулся, услышав, как что-то отлетело.

— Гидроудар в деаэраторах!

Второй удар сотряс блочный щит.

Завопила сигнализация предохранительных клапанов.

“Восемь клапанов… открытое состояние!” — успел подумать Свиридов и отскочил, когда произошел очередной удар.

Находящиеся в помещении от сильного толчка дружно рухнули на пол.

Последующий за первым ударом второй заставил заработать аварийную сигнализацию.

Свет тут же потух.

С потолка посыпалась штукатурка.

Сработало аварийное питание.

Алина, момент взрыва

Алина широко распахнула веки. Замутненным от долгого сна взглядом всмотрелась во мрак, не понимая, что происходит — надо головой все сотрясалось от сильных ударов, которые следовали один за другим.

Потолок прорвало. Дым начал заполнять пустоту вокруг. Девочка начала дергать руками и ногами, пытаясь спастись от окутывающего и удушающего темно-серого тумана, но уткнулась спиною в невидимую стену. Пальцами дотронувшись до нее, Алина поняла, что это сухая земля. Тяжелые комки начали сыпаться на голову.

Очередной удар сотряс землю. Огонь ворвался внутрь и коснулся кожи. Из сдавленного от жажды горла раздался пронзительный крик. Всплески пламени ласкали мои ступни и пальцы, заставляя нестерпимо кричать.

Новый толчок поднял Алину ввысь. Расширенными от ужаса зрачками она впилась в пролетающую мимо бетонную крышку, из которой торчали короткие оголенные проводки. Внутри все сжалось, и вновь из горла вырвался вопль отчаяния, насколько пронзительный, что девочка охрипла на некоторое время. Подкрадывающийся огненный столб подхватил ее и выбросил за пределы заполненного пламенем помещения.

Алина больно ударилась об сухую как в пустыне землю. Исцарапала локти и колени, пока невидимая сила несла ее по густой листве. Врезалась в ствол дерева и перевела дыхание, почувствовав крепкую опору под собой. Голова кружилась от полетов и падения. В горле царила сухость. Желудок скручивало от невыносимого голода. Кое-как присев на траве, девочка осмотрелась. Охнула, коснувшись рукой чего-то холодного и одновременно мерзкого. Мелкий грызун лежал рядом с ногой и не подавал признаков жизни, как и маленькая птичка с разинутым клювом.

Голова раскалывалась от невыносимой и режущей боли. Алина хотела приложить ладонь к вискам, но тут изумленным взглядом всмотрелась в свои пальцы, обмотанные бинтами. На кончиках искрились едва заметные молнии. Они плелись вокруг запястья и искристым дождем падали на травинки.

Девочка застыла, не в силах отвести взгляда. На раскрытых ладонях игрались, переливаясь ярким синим светом, маленькие молнии, похожие на звездочки, что прилетели с неба на землю. Алина крепко сжала пальцы. Все исчезло. Разжала — и они появились вновь. По венам, к запястьям, переливалась голубая кровь, больше похожая на электрический ток.

Малышка с силой оторвала взгляд от своих ладоней и подняла глаза к небу. Все такое черное. На мрачной перине ярко сияли звезды. Такие далекие, что похожи на маленькие искрящиеся точки. Вдалеке заливался ярким пламенем горизонт. Треск, что раздавался где-то со стороны, издалека, слышался даже здесь, в густом лесу. По грязному лицу потекли ручьями слезы. Здесь, среди природы, Алина почувствовала себя по-настоящему одинокой.

Она прищурилась и разглядела среди густой листвы дорогу, по которой проезжали машины. Они издавали громкий шум своими колесами и сиренами. Стараясь не потерять единственный огонек надежды, девочка побрела через лес в сторону проезжей части. Елки и сосны, успевшие поменять свой цвет — с приятно-зеленого на агрессивно-оранжевый, — больно кололись и мешали пройти дальше, словно заслоняя собой взор. Трава щекотала неприкрытые ступни.

Алина с трудом выбралась на дорогу. Осмотрелась по сторонам и напоследок обернулась, задрав голову. Над оранжевым лесом простиралась огромная темно-серая дымка, ярко выделяющаяся на мрачном полотне неба. Что-то отзывалось в девочке внутри, когда та смотрела на кусочек разноцветной трубы, что торчала среди деревьев. Но потом, отбросив неясные мысли, малышка ступила на асфальт и тут же с криком отпрянула.

Он был раскаленным!

На улице царила ночная духота. Казалось, в воздухе висел пар. По лбу крупными градинами катился пот. Подмышками тоже стало неприятно мокро. Хотелось броситься в воду и не выходить из нее, пока невыносимая жара не отступила бы.

Вдалеке стоял город. Крыши высоких зданий скрывались во тьме ночной. Они приманивали своим видом. Не решаясь ступать по раскаленному как лава асфальту, Алина пошла по траве недалеко от дороги. Бинты, что свисали лохмотьями с ног и рук, цеплялись за зеленые высокие травинки, мешая спокойно идти. Легкий ветерок трепал запутанные длинные волосы, что прикрывали часть лица. Ноги нестерпимо болели, но девочка продолжала свой путь, намереваясь отыскать помощь среди людей.

— Эй, останови, останови!

Яркий свет фар больно ударил по глазам.

Алина подняла руку, закрываясь от его лучей.

— Ну ты чего, дед? Померещилось чего?

— Девочка! Там девочка!

— Где?!

Хлопнула дверца. Автомобиль остановился, издавая шум работающего двигателя. Когда свет убавили, малышка убрала руку и всмотрелась в мужчину плотного телосложения, очень похожего на старика: на висках серебрилась седина, да и из-под кепки показывались редкие седые пряди волос.

— Иди сюда, родная, — он распахнул свои объятия. Алина смотрела на него взглядом пронзительно-синих глаз, оставаясь стоять на месте. Осмотревшись по сторонам и заметив, что больше на дороге никого нет, она побежала к старику, преодолевая обжигающий ступни асфальт. А потом прыгнула к нему на руки, позволяя себя усадить в машину. — Вот так! Сейчас мы отвезем тебя домой, помоем и хорошенько накормим. Тебя хоть как зовут?

Алина посмотрела на старика ясными глазами и промолчала, поджав губы. Ее внимание привлек молодой человек, сидящий за рулем. Он всматривался в нее, сузив глаза. В его взгляде читалось явное подозрение и недоверие. Девочка с силой отвернулась к окну, делая вид, что ей все равно.

— Она не разговаривает…

— Или притворяется, — заявил юноша.

Щеки Алины вспыхнули багровым цветом. Глаза опасно прищурились, а на кончиках пальцев заиграли мелкие искорки, готовясь отправиться в полет.

— Ага, как же! Не болтай чего попало! — отругал своего водителя старик. — Поехали домой, фантазер!

Юноша завел двигатель и положил руки на руль. Спустя минуту машина сдвинулась с места и отправилась вдоль дороги. Навстречу ей ехали пожарные и милицейские с воющей сиреной. По другую сторону леса дым продолжал идти. Алина, поджав губы, отвернулась к окну.

Горизонт залился ровным багровым светом. Солнечный нимб показался из-за линии, рассекая остатки ночной темноты. Алина стояла посреди двора, держа в руках полотенце, жесткое на ощупь. Ровное сияние обволакивало ее глаза.

— Чего встала? Пойдем! — поторопил девочку юноша.

Деревянный домик, в котором проживали старик-рыбак и его внук, совсем молодой парень, выглядел вполне крепким. Комнатка внутри него оказалась скромной — пару металлических кроватей у стен, печь, как в старых русских сказках, стол у окна, стулья, половик на полу.

— Это наш с Федором дом. Ты проходи, не стесняйся. — Старик провел малышку в дом. — Присядь пока вон там. — Он кивнул на стол у окна. — Сейчас я быстренько почищу рыбу и приготовлю поесть. Надеюсь, ты не сильно голодна…

— Дед, — окликнул старика юноша, — ты видел, что произошло, когда мы рыбачили?

— Да, я видел. Авария. Ничего необычного. Аварии бывают везде.

— Дед, это атомная станция! — воскликнул парень. — Я много про них читал! Это ядерная установка, через которую вырабатывают электричество. В качестве топлива используют радиоактивный уран!

— И что?!

— Дед, разве ты этого не понимаешь?! Радиация нас всех погубит!

— Я не верю во всякую такую радиацию! Я войну прошел, и какой-то там радиации не боюсь!

— Дед, твое упрямство нас с тобой когда-нибудь погубит…

— Ты лучше девочку в баню отведи. Пускай помоется, пока я тут с рыбой вожусь.

— Ладно. — Юноша хотел возразить, но передумал. Перевел взгляд в сторону девочки и поманил ее пальцем. — Пойдем.

Алина послушно последовала за ним.

Парень остановился у низкого сарайчика и толкнул плечом дверь.

В помещении стоял холод. Впрочем, во дворе царила такая жара, что прикосновение прохлады остудило кожу и вызвало довольную улыбку.

— Там — баня. — Юноша показал пальцем на прикрытую дверь. — Вода, мыло, все есть. Надеюсь, тебя не придется мыть. — И он, наградив малышку напоследок презрительным взглядом, ушел.

Воцарилась мертвая тишина. За маленьким окном начинался новый день. Алина увидела через мутное стекло уходящего в дом парня и, отвернувшись, посмотрела на свои ноги, на которых болтались лохмотьями бинты. Крепче прижала полотенце и, шаркая голыми ступнями, прошла в баню — небольшое помещение с холодной печкой, двумя лавками и ведрами с вениками.

Положив полотенце на одну из лавок, Алина присела перед ведром с холодной водой и, склонившись, засмотрелась на свое отражение на волнующейся поверхности. На нее глядело лицо израненной огнем девочки с торчащими во все стороны спутанными прядями. На щеке красовался синяк. С челки свисал клочок бинта. Алина схватила его за конец и потянула вниз. Волосы последовали за ним.

Девочка принялась освобождать руки и ноги от бинтов. Вытянув локти вперед, засмотрелась на запястья и руки, оказавшиеся абсолютно чистыми. Зачерпнула ладошками воды и поднесла к лицу. Зачем еще и еще, наслаждаясь текущими по шее холодными ручьями. Прикрыв веки, умыла щеки и лоб. А когда открыла их, заметила бегущий по венам электрический ток. Молнии жадно впитывали маленькие капельки прозрачной жидкости и сверкали, будто сейчас бы началась гроза.

Все пропало, когда в противоположной комнате раздались шаги, и в дверь постучали.

— Ну ты где там пропала? Дед волнуется, переживает!

Алина поспешно прикрылась полотенцем и, оттолкнув от себя дверь, сердито взглянула на юношу.

— Пойдем! Завтрак уже готов.

Когда они вошли в дом, старик оценивающе взглянул на девочку и произнес:

— Тебя надо одеть. У меня есть кое-что для тебя. Моя внучка схожа с твоей комплекцией.

Старик вышел из избы, но вернулся спустя минуту, держа в руках юбку, блузку и гольфы.

— Одень это! — он бросил их девочке. — Я сейчас туфли принесу, — и вновь скрылся из дома.

Алина спрыгнула со стула и, подняв вещи, принялась их разглядывать. Белоснежная блузка. Юбка с волнами по краям. Эти вещи вызвали в девочке восторг. Прижав их к груди, бросилась к постели и, бросив на нее полотенце, начала натягивать через голову блузку, взъерошив ранее расчесанные волосы. Затем юбку — она оказалась чуть ниже колен. Белые гольфы украсили икры.

Девочка слезла с матраса и белыми ступнями коснулась деревянной половицы. Коже ног уже не так холодно, как раньше. Да и ступать стало проще. На улице тем временем разгоралась настоящая жара — солнце стояло высоко в небе и нещадно палило. Мрак вырвался из-под моего контроля и жалостливо лизнул руку. Алина отмахнулась.

— Вот! — старик появился на пороге дома с двумя блестящими туфельками. — Надеюсь, они тебе подойдут. Померь! — он бросил их перед девочкой.

Алина сунула ногу в туфлю и довольно улыбнулась. Она была ей впору. Со второй поступила точно так же, а потом потопала по половицам, чтобы обувь удобнее села.

Покрутилась вокруг своей оси. Юбка разошлась волнами, приоткрывая острые колени.

— Ну вот, — удовлетворенно похлопал в ладоши старик, — ты можешь остаться у нас, пока твои родители не отыщутся.

— Алло, это ВПЧ-2?

— Да!

— Что у вас там горит?

— Взрыв на… главном корпусе!.. третий, четвертый… между третьим и четвертым блоком!..

— А там люди есть?!

— Да!

*звук соединения*

— Подымай наш состав!

— Подымаю! Начальника поднял!

— Так всех, всех весь офицерский состав, офицерский корпус подымай!

*короткий гудок*

— Леонид Алексеевич?

— Да.

— Алло, Припять, третий и четвертый блок, горит крыша в результате аварии, взрыва!

— … давай!

— Уже подтвердили?

— Не подтвердили. Авария произошла у них. Это диспетчер Припяти сказала.

*снова звук соединения*

— Пожарная охрана.

— Алло, Иванков?

— Да-да.

— Значит вы выезжаете в Припять… Алло!..

— Да-да, я слышу.

— На атомную станцию выезжайте, там третий и четвертый блок, горит крыша!

— Пожарная охрана.

— Алло, Полесское?

— Да-да.

— Вы, значит, выезжаете на атомную станцию. Там горит крыша третьего и четвертого блока!

*конец записи*

— Авария на станции! Срочно выезжайте! — ударная взрывная волна, идущая со стороны станции, разбила стекла вдребезги.

Володя, всполошенный криками, одним жестом, дотянувшись до кнопки передач, выключил телевизор и вскочил, направляясь следом за встревоженными напарниками. На него обрушились визги шин выезжающих с пожарной части красных автомобилей. Он быстро надел свою боевую форму и выскочил на улицу.

Припять стояла в утопающих алых маках, среди которых прятались маленькие, едва заметные, пятнышки белоснежных цветов вперемешку с агрессивно-желтыми одуванчиками. Над просторными площадками и высаженными горожанами клумбами возвышались бетонные и панельные здания, украшенные яркими вывесками, привлекающие к себе внимание. Звучащая издалека тихая музыка внезапно смолкла, как и пение далеких птиц, погружая город в ореол спящей и одновременно мертвой тишины.

Яростное и невидимое радиационное облако, словно средневековая чума, скапливалось над Припятью. Его опасная волна прокатилась по хвойному лесу, что находилось в паре метрах от станции, украсив ярко-салатовую зелень в ржавчину. Птицы, животные и насекомые рухнули безжизненные на черную землю. Их тушки светились во тьме, покрытые тысячами мелких точек.

Володя успел заскочить в автомобиль и покинул вместе с остальными здание пожарной части.

Возле вентиляционной трубы, находящейся на крыше между третьим и четвертым блоком, клубился дым. Издалека сложно было разглядеть огненную стену, что обдавала паром темный небосвод с мигающими звездами.

— А вы уверены, что людей хватит? — Владимир обвел взглядом напарников: те сидели молча и смотрели вдаль, ни о чем не думая.

— Ты предлагаешь вызвать подмогу из Киева? — он кивнул.

Когда красные машины заняли свои боевые посты в нескольких метрах от полыхающей станции, Володя выбежал первым. Красное зарево выглядело прекрасно: высокие языки пламени пожирали не только остатки кровли, но и мирный небосвод, время от времени задирая голову. Огонь грозил перекинуться на третий блок, чтобы окончательно погубить человечество. Мешкать было нельзя — одним рывком пожарные поставили автонасос на гидрант и подсоединили рукава к сухотрубам, ведущим на крышу машинного зала.

Владимир громко выругался, споткнувшись обо что-то в темноте, направляясь к пожарной лестнице. Молодые ребята, прихватив рукава, отправились на кровлю третьего энергоблока — оттуда было проще потушить огонь. Пламя распахнуло свои объятия и снова взметнулось высоко к небу, грозя рухнуть на их головы, но мощная струя воды остановила его, заставляя угомониться.

Еще одна струя разорвала сплошную пламенную стену, и Володя, таща за собой рукав, медленно приблизился к обрыву. Он, охнув от увиденного, застыл, словно статуя: в жерле разрушенного взрывом реактора светилось ярко-синее свечение. В миг виски охватила невыносимая головная боль, а тошнота застыла в горле комом. Сильная сухость во рту и привкус металла мешали дышать. Владимир судорожно глотал воздух, пытаясь не рухнуть в огонь без сознания.

— Прочь!! — напарники, бросившиеся ему на помощь, застыли от криков обезумевшего парня. И добавил с еще большей угрозой: — Уходите прочь отсюда! Я все равно не жилец, я все закончу сам!..

— Ты что, с ума сошел? — перекрикивая закладывающий уши шум, Виктор, только что прибывший на выручку пожарным, приблизился к обрыву. — Если мы тебя оставим, ты погибнешь! Василий, за мной! Нужно как можно скорее потушить огонь, пока не стало еще хуже!..

— Не смей! У него жена беременная, не нужно рисковать людьми почем зря! Я же сказал, я сам все потушу! Прочь!..

Разбушевавшаяся стихия взвыла, когда ее в очередной раз пронзила струя воды. Лицо окрасило в агрессивно-красный, из-за чего Виктор стал выглядеть подобно вождю краснокожих. Пожарные не смогли воспользоваться респираторами и, бросив их на горящий под ногами битум, тушили пламя без защиты. Когда огонь стал бессилен, в схватку вступила радиация. Виктор едва не рухнул в обрыв, когда Володя схватил его за шкирку и дотащил до лестницы, в какой-то момент оступившись и чудом не скатившись вниз по металлическим ступенькам.

— Немедленно окажите ему помощь, иначе он умрет!

Володя оставил товарища медикам, что уже давно пребывали на станции, и вновь вернулся на кровлю. Схватив брошенный им рукав, он снова и снова направлял струю в огненную бестию. Когда темнота покрылась всполохами предрассветного солнца, пламя отступило, свернувшись вихрем и уйдя в никуда, исчезнув под толщей воды.

Пожар остановили, но это было только начало.

Начало конца.

Глава II

— На Чернобыльской атомной станции произошла авария. Подробности выясняем. — Валерий, сдвинув очки на нос, с удивлением посмотрел на своего начальника: тот говорил спокойно, с малой толикой досады. Да и выглядел он обычно. Привычный для работы в институте костюм, начищенные ботинки, помазанные волосы. Ничего не выдавало в нем того, что произошло что-то ужасное. Простая обыденность, ничего более.

— И кто же вам об этом сообщил, позвольте спросить?

— Со станции пришел тревожный сигнал. “Один, два, три, четыре”. Вам это о чем-то говорит?

— Шифрованный сигнал, ядерная, радиационная, пожарная и взрывная опасность. Не сочтите за бестактность, но почему вы говорите об этом совершенно спокойно?

— Мы просто выясняем, что произошло.

Суббота, выходной день, выдалась на удивление теплой погодой.

Автомобиль скользил по свободной дороге. Ночной дождь оставил свой след — пахло свежей травой и мокрым асфальтом. По тротуару шли веселые парни в пиджаках и девушки в свободных тонких платьях, юбки которых шли волнами от легкого ветерка или невольного движения ног. Крики вперемешку со смехом разрывали остатки утреннего спокойствия. Во всей этой напыщенной радости никто не чувствовал угрозы от происходящего в нескольких километрах отсюда.

— Говорят, в Чернобыле сейчас очень жарко. У них там целый месяц стоит невыносимая жара, а у нас целую неделю идут дожди. Слава богу, сегодня выдался теплый денек. Я думал, в выходные будет поспокойнее, народу нет, все отдыхают…

Гулкие шаги и голоса ученых, разбивающие непривычную тишину, вместе с эхом создавали необычную атмосферу, будто бы здание заброшено, а они, двое крепких мужчин в строгих костюмах, впервые появились в этом месте спустя много лет.

Об этом ощущении Валерий будет вспоминать очень долго.

— А получилось как всегда, — тяжело вздохнул он. — Так что там, в Чернобыле?

— Пожар. Сказали, что реактор управляем. Погибло два человека. Один под обломками, второй — от химических ожогов.

— Что-то мне подсказывает, что не все там чисто…

— Специальная команда уже вылетела.

— Пока она разберется, мы потеряем много времени. Я собираюсь и немедленно отправляюсь туда.

“…Ранее я думал, чем мне заняться сегодня с утра. Взять свою жену, Маргариту Михайловну, и уехать куда-нибудь? Погода за окном прекрасная. Что может быть лучше солнца и легкого приятного ветерка, запаха мокрого асфальта после ночного дождя и свежей травы? Но все обернулось иначе…”

— Я уезжаю в командировку, — Валерий заметил немой вопрос во взгляде жены, срочно вернувшейся с работы. Когда она переступила порог квартиры, с недоумением посмотрела на своего мужа: тот выглядел очень серьезным и хмурым. — Произошла авария. Насколько все серьезно, я понятия не имею. Как только я во всем разберусь, тут же вернусь обратно.

— Вашим руководителем будет Борис Евдокимович Щербина, — сообщили Валерию по прибытию в аэропорт. — Борис Евдокимович уже вылетел. Он пребывал в одном из регионов страны. Мы объяснили ему ситуацию. Как только он появится в аэропорту, вы загрузитесь в самолет и отправитесь в Киев. А уже оттуда, на машинах, доберетесь до места происшествия.

Валерий кивнул с несколько отстраненным видом, пребывая в своих мыслях. С ним находились еще несколько человек: пока они оживленно беседовали, ожидая Щербину, он отошел в сторонку и закурил, выпустив табачный дым из полуоткрытых губ. За стеклом окон стояли расцветающая зелень и яркое солнце, своими лучами согревающее мерзлую после холодов землю.

Валерий, зажав двумя пальцами сигарету, наблюдал, как тоненький огонек пожирает табак, превращая его в пепел. Затянувшись напоследок, он выбросил окурок в мусорное ведро, что стояло неподалеку, и вернулся к команде.

— Приветствую вас, Валерий Алексеевич. — Борис Евдокимович протянул Валерию руку. Тот деловито пожал крепкую ладонь мужчины, обхватив пальцами суховатую от возраста кожу. — Мне очень льстит, что с нами отправляется столь важный и разбирающийся в своем деле человек…

— Да бросьте. Я такой же, как и вы, Борис Евдокимович. Не нужно делать из меня избранного.

— Пройдемте в самолет. — Борис последовал совету своего собеседника и рукой показал в сторону летной полосы. — Там мы спокойно все обсудим.

— Что нам известно в данный момент?

Самолет медленно взлетел, оставляя землю позади. Валерий с неохотой оторвался от иллюминатора, окинув взглядом небольшую компанию мужчин старше пятидесяти. Он был самым младшим из них. Возраст в науке не самое важное, подумал Валерий, поправляя в очередной раз очки. Как бы ему не хотелось скрыть своего волнения, все же у него это не получалось.

“Тебя никто не будет судить, если ты поделишься своими соображениями…”

— Ничего! Единственное, что мы знаем, что произошел пожар и что реактор якобы цел. Почему якобы? У меня есть свои доводы, которыми бы я хотел поделиться, — Валерий сделал торжественную паузу. — В марте семьдесят девятого, в США, произошла авария на Три-Майл-Айленд. Там случилась утечка теплоносителя, из-за чего реактор был полностью разрушен. Я понимаю, наш реактор и американский — это две разные конструкции, но исключить эту версию нельзя.

— То есть, вы хотите сказать, что авария произошла из-за некой утечки?

— Возможно. Просто я из тех людей, которые предпочитают увидеть все своими глазами, а потом делать выводы.

— Так что же именно произошло в США?

— Во втором энергоблоке станции случилась протечка теплоносителя через затвор одного из клапанов компенсатора давления. Температура постоянно поднималась, баки-барботеры[1] чистили через каждые восемь часов. При осуществлении регулярной процедуры выгрузки ионообменной смолы из фильтра конденсатоочистки второго контура произошло закупоривание. Его попытались продуть смесью сжатого воздуха и воды, но сделали еще хуже. Возможно, нечто подобное случилось и в Чернобыле. Хотя опять же, повторюсь, тут большая разница в конструкциях.

Борис с деланным видом кивнул.

— Все это очень интересно, Валерий Алексеевич. Безусловно, нужно учитывать опыт наших американских коллег, но все же…

— Вы считаете происходящее в Чернобыле диверсией?

— Я об этом даже и не думал, Валерий Алексеевич. — Чиновник смутился.

Валерий скрыл всполохи гнева и недовольства в глазах, в полном молчании отвернувшись к иллюминатору. Он больно усмехнулся, предпочитая держать мысли при себе. Борис это заметил и решил исправить неловкую ситуацию:

— Все, что вы рассказываете, очень интересно. Я с превеликим удовольствием выслушаю ваши дальнейшие предположения, так как вы — высочайший специалист среди курчатовцев. Прошу прощения за мои слова.

Первое, что бросилось в глаза по прилету в Киев, большая кавалькада черных правительственных автомобилей. Мужчина в строгом костюме предварительно открыл дверцу “Волги”, завидев издалека членов Правительственной комиссии. Растерянный Валерий нырнул вглубь машины, усаживаясь на заднее сидение. К нему присоединился Иван Плющ, председатель Киевского облисполкома.

— Там все очень плохо, — произнес он, заметив немой вопрос на лице ученого. Тот даже рта не успел открыть, лишь бросил испытывающий взгляд на председателя. — Точной информацией мы не располагаем, но знаем только одно — это самый настоящий кошмар, что мог произойти с нами в мирное время.

Сто сорок километров прошли в траурном молчании. На ярко-голубом фоне светило палящее солнце, ослепляя своими пронзающими лучами. Валерий расстегнул пуговицы на своем пиджаке, а затем снял, повесив на локоть правой руки. В автомобиле царила духота. Заботливый водитель, увидев в зеркале заднего вида разгоряченные лица попутчиков, опустил стекло.

— Я бы на вашем месте этого не делал, — как бы между делом произнес Валерий. — Если здесь действительно опасная радиационная обстановка, мы можем схватить большую дозу и умереть от лучевой болезни.

— Почему вы уверены, что здесь высокая радиация?

— Я видел отчеты, — пренебрежительно отозвался ученый, отвернувшись к окну, — там указаны малые дозы радиации. В каждом реакторе заложено определенное количество ядерного топлива. Да, я верю, что реактор цел, — жестом руки он остановил мужчин от горячего спора, — но я все еще желаю увидеть случившееся своими глазами, и реактор — в том числе.

Небо начало затягивать всполохами сумерек. В апреле по-прежнему темнело рано, несмотря на по-настоящему летнюю погоду. Валерий бросил взгляд на пролетающий в окне сельский городок, жизнь в котором продолжалась, несмотря на событие планетарного масштаба.

На полутемном небосводе, поддавшись невидимой силе, сдвинулись с места серые облака, и одно из них превосходило остальные — бледно-малиновое пятно загораживало мерцание появляющихся звезд и едва заметный полумесяц.

Валерия охватило нехорошее предчувствие.

— Чернобыль обычный сельский городок. Правда, о нем ходят темные легенды. — Щербина заметил заинтересованные взгляды сопровождающих. — Здесь когда-то жили евреи. Здешняя земля буквально пропитана кровью. Якобы этот город проклят, здесь никто и никогда больше не будет жить.

— Пока что живут, как видите, — отпарировал Валерий. — Я так понимаю, жителям об аварии не сообщили?

— А зачем? Они же не слепые. У них станция буквально под носом.

Через несколько минут черная “Волга” въехала на территорию Припяти. Валерий почувствовал нарастающую тревогу: к городскому Комитету партии, расположенной на центральной площади, собрались руководители из местных органов.

— Произошла авария. Проводились внештатные испытания, во время которых взорвался турбоагрегат. Судя по отчету, было два взрыва. Здание реакторного помещения разрушено. Несколько человек получили лучевое поражение, — словно роботы, отчеканили они, стоя по стойке “смирно”.

— Что насчет радиационной обстановки?

— Там, — один из руководителей махнул в сторону станции, — с этим все плохо. Радиационная обстановка на четвертом энергоблоке сложная. Мы сегодня замеряли радиацию в городе. Пока что с этим здесь все в порядке. Жителям раздали йод в таблетках и порекомендовали пореже выходить из дома.

— Люди не будут сидеть дома. У них много забот и проблем.

— А что насчет слухов об аварии?

— Их предостаточно. В основном, про диверсию, землетрясение и теракт. Они не могут поверить, что в их стране может случиться нечто подобное, что это провокация со стороны Запада.

— Горбачев спрашивал меня, знает ли Запад о случившемся…

— Если в этом месте радиация действительно высокая, — перебил мирную беседу двух чиновников Валерий, — то она в течении суток распространится по всему континенту, достигнет Северной и Южной Америки, и пока мы обсуждаем внешнюю политику, большая часть территории Земли превратится в радиационную помойку. Давайте оставим политику и займемся делом.

Борис сделал приглашающий в сторону комитета жест, обрывая бессмысленный спор. Валерий поспешил за ними, бросив недокуренную сигарету в мусорный бачок, расположившийся рядом со входом. Пока компетентные в своем деле мужчины спорили, еще толком не ознакомившись с обстановкой, он достал коробок спичек и, чиркнув одной из них по фосфору, с превеликим удовольствием закурил, выпуская табачный дым через нос.

— Я предлагаю разделить группу на несколько частей, — заявил Борис, подождав, пока все займут свои места, — одна из них займется выяснением причин произошедшей аварии. Вторая обязана организовать дозиметрические измерения на станции, в Припяти и близлежащих районах. Третья начнет подготовительные меры для эвакуации населения, если таковая потребуется. Оставшихся отправляю на разработки медицинских мероприятий. Вы же, Валерий Алексеевич, возглавите группу для разработки локализаций произошедшей аварии.

— Для начала мне нужно увидеть реактор, который у вас в целости и сохранности. Если вы утверждаете, что обстановка на станции хуже некуда, вы должны мне все показать… чтобы я хотя бы понимал, откуда плясать, — язвительно произнес Валерий, перебив громогласные речи партийного работника. — На бумаге можно написать все, что угодно, бумага все стерпит. Но стерпят ли люди, когда начнется массовое лучевое поражение?

В зале повисла неловкая пауза. Мужчины, внимательно прислушиваясь к непростому разговору, повернулись на своих сидениях к ученому и бросили на того встревоженные и напуганные взгляды. Валерий выдержал напряженное молчание, вызванное неожиданным заявлением. Щербина, хвала ему и честь, отреагировал на его выпад достойно — улыбнувшись, он ответил:

— Хорошо, Валерий Алексеевич. Мы организуем для вас небольшую прогулку.

Валерия поразило малиновое пятно над городом: полыхающее зарево полностью поглотило ясно-голубое небо, частично загородив солнце. Его блеклая тень, словно при затмении, накрыла городскую площадь.

Уже вечером, когда все организационные мероприятия были завершены, ученый вышел, уставший, из общежития, куда их распределили.

— А правда, что на станции произошла авария? — к нему подошла девочка в черном платье со строгим воротничком и белом переднике. На ее ногах красовались легкие красные балетки, а икры прикрывали белоснежные гольфы. В одной руке она держала портфель, закрытый на кнопку, а в другой — сумку со сменкой.

— Не беспокойтесь. В этом году мне будет пятнадцать. И я все хорошо понимаю, — заметив метания в глазах ученого, девочка улыбнулась. Ее улыбка украсила юное личико, а в глазах засверкали искры радости.

Валерию стало горше: дитя не понимает, за какой чертой находится, какие страшные события разворачиваются в нескольких метрах отсюда. Дети еще слишком малы, чтобы разбираться в интригах взрослых. Но и жить в сказочных иллюзиях сложно даже ребенку, когда родители мечутся в поисках решения проблемы, чтобы спасти не только свою шкуру, но и его самого, еще маленького и глупого. Хотя дети порой оказываются намного умнее большинства взрослых.

— Вот! — школьница, заметив недоверие взрослого собеседника, достала из портфеля учебник по физике за девятый класс. — Мы учили это в прошлом году. — Она начала судорожно перелистывать книгу дрожащими от волнения руками.

— Послушай, это совсем не то, о чем пишут в учебниках. Жизнь, она… она намного серьезнее научных трактатов. — Валерий до боли прикусил нижнюю губу, заметив хмурый взгляд девочки.

— Радиация опасна, я знаю!.. И я знаю, что моя жизнь находится под угрозой. — Школьница гордо задрала подбородок. Ее банты из прозрачных лент трепыхались при каждом движении ее головы. — Нам на уроке об этом рассказывали. Сегодня ночью мы с мамой видели взрыв на станции. А утром нам раздали йод в таблетках. Я не такая глупая, как вы думаете.

— Ничего подобного! Просто…

— Я понимаю, вы боитесь за мою жизнь и жизнь других детей. — Школьница, обернувшись, пристальным взглядом окинула ребятишек намного младше нее, бегающих под ногами встревоженных взрослых. Они, резвясь под заходящими лучами солнца, разбивали напряжение, царившее в городе, заливистым смехом, пытаясь поймать друг друга.

— Проводите беседы с мирным населением, Валерий Алексеевич? — из здания комитета вышел Щербина, заложив руки за спину. Он коротко кивнул девочке, и та, ответив ему тем же, со спокойной душой направилась к шестнадцатиэтажному зданию, что возвышалось над городской площадью.

— Нет, что вы! — Валерий смутился.

— Шутка. — Борис ободряюще похлопал его по спине. — Все готово, можете отправляться.

Вертолет, поднимая вокруг себя пыль, приземлился в нескольких метрах от станции. Сильный ветер, создаваемый несущим винтом, сбивал с ног и обдавал горячим воздухом. Валерий, надев респиратор, вместе с остальными залез внутрь и устроился возле иллюминатора. Ученый бросал встревоженные взгляды на своих коллег, стучал потными ладонями по коленкам и судорожно крутил головой, пытаясь ускорить время.

Атомная станция вместе со своими помещениями, трубами, из которых видимым образом ничего не вытекало, представляло собой сооружение очень аккуратное и чистое. Даже стройбаза, расположенная рядом с разрушенным энергоблоком, выглядела ровной и строгой, словно ее создал сумасшедший перфекционист.

Но из-за происходящего абсурда атомная станция предстала грязным химическим заводом, над которым висело малиновое зарево.

— Подлетим поближе! — воскликнул один из руководителей комиссии.

— Не боитесь?

— Погибнуть ради такого дела не страшно!

— Очень патриотично, — усмехнулся Валерий и выглянул наружу, вдыхая легкими кислород, заполненный радионуклидами. — Так что вы говорили о целости реактора? — язвительно произнес ученый, осматривая то, что осталось после пожара: реактор был полностью разрушен, верхняя плита, герметизирующая реакторный отсек, находилась почти в строго вертикальном положении, но под некоторым углом.

Валерий, заметив ее вскрытие, покачал головой: тот, кому удалось это сделать, обладал сверхмощными способностями. Взгляд прочно уцепился за необычную картинку, создавая хаос в головах пролетающих над реактором людей. Пытаясь привести взбудораженные мысли в порядок, ученый постарался найти причину произошедшего, но не смог.

Верхняя часть реакторного зала полностью разрушилась, на крышах машинного зала и территории валялись графитовые обломки. Одни были разломаны полностью, другие — частично: наметанный глаз отметил элементы тепловыделяющих сборок.

— Это был действительно взрыв, Борис Евдокимович. — Валерий устало потирал руки, вернувшись обратно на землю. — Если предположить, что вместо двух взрывов произошел один, то его вполне хватило для такого рода разрушений. Подобный взрыв составляет, предположительно, три из четырех тонн тринитротолуола[2]. И меня волнуют несколько важных вопросов, которые бы я хотел изложить.

Во-первых, я заметил малиновое пятно над станцией. Насколько я знаю, графит, который горит равномерно, выделяет белесый дым. Скорее всего то, что было в небе, это результат сильного горения графита.

И плюс, скорее всего, активностей из четвертого блока выходит достаточно много.

И второй, немаловажный вопрос… а работает ли еще реактор, продолжается ли процесс наработки короткоживущих радиоактивных изотопов? Последнее мне бы хотелось самому выяснить, и я надеюсь, что вы мне с этим поможете, Борис Евдокимович.

Когда Валерию сообщили, что все готово и его уже ждут, военные облепили бронетранспортер свинцовыми щитами и снабдили специальными для радиационного измерения датчиками. Ученый вместе с солдатом в специальной защите, сидящим за рулем, двинулись с места, направляясь к станции.

Бронетранспортер, наезжая на очередной обломок графита, тряхануло, и Валерий, охнув, судорожно схватился за первое попавшееся под руку. Выкручивая руль, молчаливый мужчина, объезжал препятствия, пока ученый пытался измерить излучение.

После долгих и изнурительных объездов, Валерий, обливаясь потом, пришел к неутешительным выводам: вокруг станции таки существуют мощные излучения. Об этом свидетельствовали громкие потрескивания датчиков и привкус металла во рту. Он нахмурил брови и готов был отстаивать до последнего свое мнение перед упрямством правительственной комиссии.

— Персонал станции врать не будет. Пусть реактор и разрушен, но он еще может работать. Нужны более веские доказательства. Мы надеемся на вас, Валерий Алексеевич.

Ему самому хотелось верить, что какая-то часть конструкций все еще живо и дышит, выдыхая из кратера нейтронные излучения. Но чем больше ученый углублялся в эти мысли, тем больше они походили на бред сумасшедшего. От перенапряжения у него затряслись руки, пересохло во рту, мышцы скрутило судорогой, а кожа покрылась мелкими мурашками.

Водитель в защитном костюме терпеливо дождался, когда взбудораженный ученый придет в себя. Он медленно постукивал пальцами по рулю, тщательно скрывая свои истинные эмоции. Валерий позавидовал мужчине: несмотря на всю сложность ситуации, на опасность, что грозила каждому из них, тот сохранял холодное равнодушие — возможно, этот человек просто не понимал, где именно оказался.

— Прошу простить меня за любопытство, — бронетранспортер вновь двинулся с места, — но как вам удается сохранять спокойствие? Разве вы не понимаете, что происходит?

— Я все понимаю, не дурак. — Водитель хмыкнул. — А вы сами подумайте, имеет ли смысл нервотрепка. Тут поможет только холодная голова и знания. Я, возможно, не смыслю в этой научной ерунде… — тут он выдержал паузу, — но и панику я тоже не приемлю.

— Я завидую вашей выдержке… — Валерий ошеломленно покачал головой.

— А вы не завидуйте, а берите пример. — Военный усмехнулся.

— Придется подойти к реактору. — Валерий бросил взгляд на датчики. — Нужно как можно детальнее все изучить.

Мужчина коротко кивнул и добавил газу.

— Мне стало легче. — Валерий, еле держась на ногах, вернулся в штаб правительственной комиссии. От изнеможения он рухнул на стул напротив Щербины и с громким вздохом вытянул ноги, позволив себе дать немного слабины. — В общем, повторное измерение показало… — ученый вытер потные руки о пиджак и достал из кармана пачку сигарет, — что мои первичные выводы были ошибочны.

Нейтронный канал, именно как нейтронный, не работает, так как он чувствует не нейтроны, а лишь гамма-излучения. Чтобы получить достоверную информацию, нужно для соотношения взять коротко- и относительно долгоживущие изотопы йода, например, сто тридцать четвертый и сто тридцать первый.

Я провел небольшое радиохимическое измерение и быстро убедился, что наработки короткоживущих изотопов не происходит.

Исходя из вышесказанного, можно прийти к выводу: реактор не работает и находится в подкритическом состоянии.

— И что вы предлагаете, Валерий Алексеевич?

Валерий согнулся в три погибели, словно старец, и, схватившись за голову, начал раскачиваться из стороны в сторону:

— Мы весь вечер потратили на локализацию пожара. Локальный огонь был потушен, но реактор по-прежнему горит. Я чувствую бессилие. Я испробовал все, что мог, и, когда мне пришла гениальная мысль, я почувствовал себя идиотом. Юнцом на первом курсе! Как я мог так ошибиться?

— Все имеют право на ошибки. — Борис поморщился. — Вы не исключение. Даже профессионалы ошибаются.

— Пожарные потушили огонь оперативно и точно. Они ликвидировали очаги возгорания в машинном зале, но масло до сих пор горит. Из кратера же четвертого блока разносится мощный поток аэрозольной газовой радиоактивности. Горит графит. Каждая из его частиц несет в себе большое количество радиоактивных источников. Обычная скорость горения графита составляет где-то тонну в час. В четвертом энергоблоке его заложено около две с половиной тысячи тонн, и он может гореть двести сорок часов, при этом выносить и разносить радиоактивность на большие территории.

— Так в чем заключается ваша гениальная мысль, Валерий Алексеевич?

Разговор прервал тихий и короткий стук.

— Да?..

Деревянная дверь, выкрашенная в белый, медленно открылась, и на пороге небольшой комнаты появился милиционер. Он слегка подтолкнул девочку, на вид которой было лет девять отроду. Черная волнистая юбка доходила до колен и слегка задиралась, стоило ее обладательнице покружиться на месте. Прозрачная белая блузка, высокие гольфы, прикрывающие икры, балетки из кожи (редкостный дефицит!) и огромный бант. Пряди ее длинных темных волос ниспадали на плечи.

— Вот, привел вам нарушительницу. Она пребывала на станции, пока один из военных ее не заметил.

Сердце ученого рухнуло в желудок, заставляя побледнеть. Эхо падающего на пол стула разнеслось по комнате.

Валерий изумленно смотрел на девятилетнюю незнакомку, на лице которой появилась ядовитая улыбка.

Глава III

— Чего это ты так перепугался? — Щербина, приподняв бровь, недоуменно наблюдал за ученым: тот дрожащими от испуга руками плеснул в стакан холодной воды и одним залпом выпил. — Неужели девочка заставила тебя так понервничать?

— Борис Евдокимович, не задавайте вопросов, на которые не получите ответа. А если получите… — Валерий мотнул головой, обрывая фразу, и, повернувшись к милиционеру, спросил: — Где вы ее нашли?

— На станции.

— Где именно?!

— Я не знаю. Военные передали мне ее. — Милиционер пожал плечами.

— Так давайте об этом у нее и спросим. — Девочка смерила пронзительным взглядом синих глаз присевшего перед ней чиновника. — Не расскажешь нам, как ты оказалась на станции?

Она молча улыбнулась тоненькой ниточкой губ и подняла вверх палец, показав на графин с водой.

— Ты хочешь пить? — она кивнула.

Девчонка впилась губами в граненый стакан, который ей протянул Борис, и начала жадно пить.

— Что прикажете с ней делать? — милиционер вытянулся по стойке “смирно” в ожидании приказа.

— Для начала нужно отыскать её родителей. Наверняка они сейчас в городе, а девочка просто заигралась. — Борис, услышав презрительное фырканье за своей спиной, обернулся и удивленно посмотрел на ученого. — Вы что-то имеете против, Валерий Алексеевич?

— Во-первых, давайте на “ты”, раз уж начали, а, во-вторых, у нас нет времени заниматься поисками чьих-то родителей. Оставьте ее здесь! — бросил Валерий милиционеру. — Потом решим, что с ней делать.

Милиционер кивнул и ушел, хлопнув дверью.

Девчушка, весело подпрыгнув на месте, отчего ее юбка пошла волнами, уселась на стул и начала свистеть себе под нос, болтая ногами в разные стороны.

— Ты сильно изменился с ее появлением. Не поделишься своими мыслями по этому поводу?

— Сейчас это не имеет никакого значения. — Валерий вытащил сигарету и, прихватив ее губами, закурил, преподнеся зажженную спичку. — О чем мы говорили? О моей гениальной мысли? С твоего позволения я продолжу.

Борис кивнул, скрывая тлеющий на дне зрачков огонек недовольства.

— Сегодня мы потратили весь день, чтобы выяснить, работает ли реактор, цел ли он или его вовсе разрушило взрывом. Но и локализация пожара прошла не совсем так, как нужно. Пожарные потушили огонь, но масло продолжает гореть. Радиационная обстановка не позволяет нам воспользоваться водой и пеной. Мы постоянно на связи с Москвой, почему мы нам не проконсультироваться с ними? Александров, с которым я работаю в институте, мог бы нам, чисто теоретически, подсказать, как решить эту проблему.

Но это только часть наших проблем.

В основном, остро стоит вопрос об эвакуации населения города. Возможно, радиационная обстановка еще позволяет им здесь находиться, но надолго ли…?

Радиация продолжает распространяться. Скорее всего, ею уже подверглись большая часть Европы и Америки, а это, как ты сам понимаешь, несет в себе определенные проблемы.

Если люди начнут болеть и умирать… ты догадываешься, чьи головы полетят в первую очередь.

Борис опустил глаза, внимая словам ученого, снова принявшего расхаживать по кабинету, бросая короткие взгляды на стены, обвешанные агитационными плакатами. Ответственность тяжелым грузом легла на хрупкие плечи, обвила руками шею, заставляя тяжело дышать.

— Я поговорю с медиками, — прервал затянувшуюся паузу чиновник, бросив взгляд мимо ученого. — Они должны точно знать, что делать…

— Не все медики этому обучены! — воскликнул Валерий. — Единственное, что они могут сделать, дать таблетку йода, но — сколько его должно быть, чтобы каждый раз давать людям, дабы они не умерли в первые же дни? в городе сколько человек? десять тысяч, пятнадцать? где столько йода достать? Поэтому будет проще эвакуировать население, пока не стало еще хуже!

— Допустим, ты прав. Но подготовка к эвакуации займет много времени…

— А это еще что такое?!

Электрическая лампочка, висевшая на толстой проволоке, замигала, заполняя нарастающим тихим треском небольшое помещение, грозя в любой момент лопнуть. Как по щелчку пальцев, комната погрузилась в непроглядную темноту, когда свет, словно отрезанная линия жизни, погас, и тут же возобновился.

— Куда подевалась девчонка?!

Девочки и след простыл.

— Внимание, внимание! Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей, и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, двадцать седьмого апреля, начиная с четырнадцати ноль-ноль часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания. Руководителями предприятий и учреждений определен круг работников, которые остаются на месте для обеспечения нормального функционирования предприятий города. Все жилые дома на период эвакуации будут охраняться работниками милиции. Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации."

— Да не беспокойся ты так. — Валерий отстраненно наблюдал, как на городской площади собираются автобусы; люди спокойно, небольшими группами, подходили к раскрытым настежь дверцам, держа сумки и малолетних детей. — Найдем мы твою девочку, я тебе это лично обещаю!

Автобусы, сопровождаемые милицейскими автомобилями, шеренгой двинулись из города в полной тишине, нарушаемой лишь визгами колес и хлюпаньем выхлопных труб. Как только процессия скрылась за ближайшим поворотом, прячущимся за густым, ядовито-оранжевым, лесом, в кабинет правительственной комиссии снова заявился милиционер.

— Все прошло на “ура”, товарищ Щербина! — он резко выпрямился, проведя рукой по темно-синему пиджаку. — Обслуживающий персонал, как и было затребовано, оставлен и переправлен в пионерский лагерь. Меня просили спросить у вас разрешения эвакуироваться на собственных автомобилях…

— Ни в коем случае! — вмешался Валерий, отрываясь от окна. — Транспорт тоже радиоактивен!

— И что теперь, людям идти пешком? — возмутился милиционер, до этого сохранявший равнодушный вид.

— На автобусе. Так будет гораздо безопаснее.

— И бросить транспорт? Это же большая ценность!

Валерий тяжело выдохнул.

— Хорошо. Пусть отправляются на своих машинах…

— Все равно эвакуация продлится недолго. — Щербина ободряюще кивнул представителю власти. — Как только все закончится, жители Припяти тут же вернутся обратно.

— Сомневаюсь… — буркнул ученый себе под нос.

Двадцать восьмое число, утро

Когда раздался жуткий скрежет, будто по стеклу провели острой бритвой, Лена подскочила, словно ужаленная. Руки заледенели, пальцы крепко вцепились в одеяло, в любой момент готовясь набросить его на голову, чтобы спрятаться от невидимых монстров. Нежная детская кожа покрылась мелкими пупырышками, и девочка, которой едва ли стукнуло семь, принялась их чесать. От стресса у нее начинался зуд: пока папа, с которым она жила в деревенском домике, заботливо не протянет чайную ложку с валерьянкой, легче ей не станет.

— Тата!![3] — Лена закашлялась от сжимающей жажды горло. За ночь пересохло во рту, и язык присох к нёбу. Она заозиралась и увидела на столе, в паре шагов от кровати, графин. Облизнула губы от нестерпимого желания. — Папа!..

Соседняя постель пустовала. Белье было смято и отброшено к металлической спинке. Малышка часто дышала и блуждающим взглядом пыталась отыскать отца. Накануне вечером она залезла на высокую кровать и, свернувшись калачиком, прикрыла веки и от усталости провалилась в глубокий сон.

В послеобеденное время Лена вместе с отцом — мама давно оставила их, — выходили во внутренний двор, а затем уходили за дом, в огород, где пока что ничего не росло. Девочка, перевернувшись на бок, посмотрела в маленькое окошко: среди блестящих от солнечных лучей комков земли лежало что-то светящееся синевато-фиолетовым цветом.

Лена, испуганно охнув, резко повернула голову, когда тень, закрыв собою солнце, погрузила небольшую комнату в полумрак. Она спряталась под одеяло и, пытаясь прислушаться к скрипам входной двери через звуки сердцебиения, осторожно выглянула через щелку в пододеяльнике.

Обливаясь черной жидкостью, похожей на нефть, в доме появилось нечто. Издалека его можно принять за темное пятно, но Лена сумела разглядеть женский силуэт с длинными цвета воронова крыла волосами.

Девчушка притворилась мертвой, свернувшись в клубок и затаив дыхание. Но жажда еще больше скрутила горло сильной сухостью. Если поддаться животному инстинкту и выбраться из спасительного кокона, злое создание тут же схватит, впившись зубами в тонкую шею.

— Кис-кис…

Из грудной клетки вырвался тоненький писк, но Лена успела зажать рот своей тоненькой ручкой, бросая через щелку взгляды на приоткрытую дверь: можно воспользоваться моментом, пока чудище ищет ее, и прорваться на улицу, чтобы затем позвать на помощь. Но по ту сторону бревенчатой стены царила гробовая тишина: птицы больше не пели, собаки не заливались громким лаем, да и визг автомобильных колес тоже исчез.

Девочка, собрав остатки сил, высунула босую ногу из-под одеяла — создание, хищно облизнувшись, отошло к дальней стенке, принюхиваясь к спертому в доме воздуху, — и, обхватив руками холодную металлическую решетку, на которой лежал набитый гусиным пухом матрас, пролезла под кровать, забившись в дальний угол.

Зубы мелко постукивали друг о друга от холода голых половиц. Лена прижала дрожащие колени к груди. Чудище, тяжело дыша и оставляя черные лужи, от которых становилось дурно, хрипя, подошла к кровати и издала закладывающий уши рык, больше похожий на вопль радости. Невыносимый звук больно ударил по барабанным перепонкам, и девочка зажала руками уши, чтобы не оглохнуть.

Когда монстр, вдоволь наевшись девочкиных страданий, отвернулся, изображая из себя агрессивно вопящую обезьяну, Лена ползком вылезла из-под кровати и на четвереньках направилась к столу, облизывая пересохшие губы. Юркнула под отцовскую постель, и, дождавшись нужного момента, продолжила путь. Оказавшись под столом, малышка высунула голову, задевая свисающую со стола клеенку, и, вытянувшись, не спуская глаз с чудища, стоящего посреди комнаты и что-то ищущего, пальцами коснулась холодной поверхности графина.

Дом наполнился пронзительным звоном падающих на пол осколков.

Монстр, вздрогнув всем телом, повернулся.

Вместо чудовищного оскала на бледном лице появилась ядовитая усмешка, а глазные яблоки, до этого налитые чернотой, вдруг засияли небесной синевой. Волосы, в беспорядке лежащие на плечах, выпрямились и заблестели, словно звезды на темном небосводе. Незнакомка, щеголяя наготой, выпрямилась, пронзая малышку острыми стилетами глаз. Упругие груди подпрыгивали при малейшем движении. Ее нисколько не смущало замешательство девочки, смотрящей на нее с широко открытым ртом.

— Здесь!.. — в дверь вломились двое крепких мужчин; один из них, полноватый, при виде голой девушки, застыл.

— Нравлюсь? — она, обернувшись, обдала его холодом своей улыбки.

Лена громко закричала, заставляя незваных гостей вздрогнуть.

— Иди сюда! — обходя ослепительно красивую незнакомку, мужчина подошел к девочке. Она юркнула к нему в объятия, обвив руками его шею. — А вы, гражданка… м-м-м… — тут неожиданный гость растерялся, — пройдемте с нами.

— Не беспокойся. Мы встретимся еще раз. Только вот наши встречи не будут тебя радовать, — и девица, довольно хмыкнув, шлепая по холодному полу босыми ногами, вышла из дома, оставив после себя флер замешательства.

За два дня до описываемых событий.

— Так-так, значит, в Чернобыле произошла авария, — произнес полноватый мужчина в строгом костюме. Русые, слегка вьющиеся, волосы были тщательно приглажены. Солнце беспощадно ослепляло сквозь маленькое окошко автомобиля и терзало невыносимой духотой, заставляя обмахиваться полами пиджака, — и как пить дать, сейчас там опасное скопление радиации.

— Ты в этом разбираешься? — удивленно приподнял брови его спутник.

— Не, я не хочу сказать, что я — одаренный физик-ядерщик, — гулко рассмеялся мужчина, — но даже в институтах заставляют проходить физику и химию. Ну и не забывай, как в сорок пятом американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки две атомные бомбы.

— Странно… если ты такой умный, почему тогда работаешь в областном комитете?

— Коля-я, в политике тоже нужны умные люди. Если страной будут управлять дураки, то трагедии не избежать. Мы с Людочкой решили немного развеяться, — прервал неловкое молчание мужчина в костюме, — да и матушка вместе с нами. Так-то мы из Хойников, а в Москве мы проездом.

— Простите меня за бестактность, но вам с женой уже больше тридцати, и вы до сих пор не обзавелись детьми…

— Значит так угодно богу. Хоть я далеко не верующий человек, да и Пасху справляю через раз. Некогда! Весной начинаются полевые работы, а летом разъезды, туда-сюда, туда-сюда, без конца! Как-то не до религиозных суеверий…

Дмитрий, так звали полноватого мужчину, являлся заядлым футболистом. В послевоенные годы он, вместе с соседскими мальчишками, выходил на имитированное футбольное поле — большой кошенный луг в паре метров от дома — и допоздна гонял мяч, сделанный своими руками. Став взрослым, свое любимое занятие Дмитрий не бросил: когда выпадал выходной, Дима брал своих коллег, что работали вместе с ним, и отправлялся в город, где уже успели построить новый просторный, огороженный забором, стадион, по утрам переполненный людьми.

В голове всплыла картинка: вот он, облаченный в спортивный костюм, кладет мяч в центре поля, бросает взгляды на других мужчин, и со всей силы ударяет ногой по плотной резиновой поверхности. Накаченный насосом шар взлетает высоко в небо, а затем парирует, когда один из игроков в ответку делает то же самое. Через пару мгновений начинается толкучка, пока изнеможденный от ударов мяч не отлетит к сетке, где его попытается перехватить вратарь.

— Ты когда-нибудь бывал в Чернобыле?

— Нет, слава богу! — рассмеялся Дмитрий, выплывая из своих воспоминаний. — Но родственники моей жены там были, да и мать Пинчука, нашего секретаря райкома партии, не раз приезжала туда для перевозки товара.

— Люди там живут как за границей, мне знакомый рассказывал. Мне кажется, за границей так не живут: там есть все, чего даже в Москве ни разу не видывали. Жалко, если люди этого лишатся. Может все-таки пронесет?

— С чего ты взял, что там все так плохо? Со слов Пинчука?

— Ты же сам сказал, его мать часто там бывает. Именно мать ему все и доложила.

— Как советский разведчик? — снова рассмеялся Дима.

— Мать его там застряла. “Меня оттуда не выпускают, а я привезла несколько килограммов колбасы и мяса, и теперь все это изобилие лежит на солнце и тухнет”. На все ее вопросы — “мы не имеем права вас выпускать!”, — поэтому она обратилась к Пинчуку. А что он сделает? Особой власти в Чернобыле он не имеет. Так что, мать его там до сих пор сидит, просит разобраться. Ну и напоследок она сказала, что это реактор взорвался, страшный пожар был. Вроде потушили, но вертолеты над ним до сих пор летают. Да еще улицы пеной поливают… в общем, полный бардак.

Дмитрий нервно постучал пальцем по дверце автомобиля.

— Мне нужно самому разобраться в этой истории. Придется отложить все свои дела. И футбол тоже, — он нахмурился, словно проглотил ложку уксуса, разжигая в нем пламя недовольства, и обратился к своему попутчику: — Отправляйся-ка ты в Чернобыль, дружок, разузнай там все как следует. А я пока съезжу в наш комитет, может, они что скажут.

— Приветствую, — Дмитрий вошел в пятиэтажное здание. Одним прыжком преодолев лестницу, он оказался на втором этаже, где за обычным столом сидел молодой мужчина, дежурный, которого оставляли в выходные и праздники на случай чрезвычайных происшествий, — прошу прощения, что отвлекаю, но мне нужно знать, что именно произошло в Чернобыле?

— Понятия не имею, о чем вы, — буркнул под нос дежурный, не отвлекаясь от своего занятия, чтения газеты.

— Авария. На Чернобыльской атомной станции, — терпеливо объяснял ему Дмитрий, чувствуя, как терпение уступает место гневу и злости — мужчина, несмотря на возложенную на него ответственность, халатно отнесся к происходящему.

— Я ничего не знаю. Такой ответ вас устроит?

Дима громко выругался, с трудом удержавшись от желания вырвать из рук дежурного газету и разорвать ее на мелкие клочья. Штукатурка со стен и потолка от сильного удара дверью украсила его русые волосы.

— О боже, Димочка, что стряслось?

Напуганная поведением своего мужа Людмила перекрестилась: он матерно выругался и треснул кулаком по дверному косяку, разбив пальцы в кровь.

Боль от удара охладила его нервы.

— Прости. — Дмитрий прижал к груди изумленную жену. — Прости, Людочка. Я просто переволновался. У нас происходит какой-то дурдом…

— Давай-ка ты успокоишься и пообедаешь. Вымой руки и садись за стол. Сейчас я отнесу обед твоей маме, и мы спокойно поговорим.

— На Чернобыльской станции произошла авария. — Дмитрий, упершись об столешницу локтями, крошил хлеб в тарелку с дымящимся борщом. Пар больно бил по лицу, оставляя бусинки пота, но Дима старательно не обращал на это внимание, витая в своих мыслях. — Мама Пинчука, нашего секретаря, любезно сообщила нам об этом, когда ей запретили выезжать из города. Якобы там рванул реактор, был страшный пожар, но милиция оцепила район и никого не пропускает. Я попытался выведать у дежурного подробности, но он и понятия не имеет, что там случилось. Сидит, мать твою, газетку читает!

— У меня есть определенные мысли на этот счет, — помолчав с минуту, хмыкнула Людмила, бросив взгляд мимо мужа, — я преподаю физику в средних классах, и поэтому кое-что понимаю. Если там действительно взорвался реактор, дело дрянь. Нужно вывозить оттуда людей. В худшем случае, они схватят огромную дозу радиации и умрут через полгода от рака щитовидки. Я понимаю, этого все равно не избежать, но все же лучше отделаться малыми жертвами.

Ее слова встревожили Дмитрия, заставляя его покинуть кухню и уединиться со своими мыслями. Тарелка супа осталась стоять на столе, одиноко пуская пар, постепенно растворяющийся на глазах. Он, не проглотив и ложки борща, вышел на улицу, вдохнув легкими разгоряченного от жары воздуха.

Со стороны столицы потянуло сухим ветром. Над головой ясное без единого намека на облачко небо. Еще ни разу Дмитрия не посещали мысли о смерти: не о своей, собственной, а об другой, чужой. Старуха с косой притаилась в тенях ярких солнечных лучей, с широкой улыбкой затачивая блестящее лезвие косы, приготавливаясь перерезать нити жизни ни в чем неповинных людей.

— Ты уже придумал, как будешь действовать?

Уснув под утро, он встал спозаранку, проспав всего пару часов. За окном уже щебетали птицы, и, перекрикивая друг друга, сообщали о восходе солнца и приятной весенней погоде. Им на смену прилетели черные, как смоль, вороны. Усевшись на толстые ветви деревьев, темные создания с длинным клювом оглушали громкими карканьями, напуская негатива еще больше.

Лицо опухло от бессонной ночи и тяжелых дум. В глаза словно песка насыпали, а мозг напоминал вату — любая попытка к размышлениям оборачивалась головной болью. Разум отказывался работать, сообщая об усталости.

Даже подушка, до этого ощущающаяся как камень, притягивала к себе взгляд, соблазняя пуховой периной и белоснежной наволочкой. Дима с трудом оторвался и сонно посмотрел на жену, что вытирала вафельным полотенцем кухонную посуду.

— Ничего я не придумал, — буркнул он себе под нос. Подошел к мойке, налил воды в граненый стакан и залпом выпил. — Фу-у-ух… — спасительный глоток опустился по разгоряченному пищеводу, уничтожая неприятную сухость во рту и принося облегчающую прохладу.

— И ты будешь сидеть и ничего не делать?

— Я поеду в Хойники. Переночую в гостинице, а потом, если на месте все не разузнаю, отправлюсь в Чернобыль. — Дима с трудом вынес испепеляющий взгляд жены и, вернув посуду на место, ушел в комнату. Вытащил из шифоньера дорожную сумку, побросал в нее пару вещей и устало протер глаза, вытянувшись, словно струна, на весь дом зевая.

За день до описываемых событий

— Какого хрена вы творите?! — трубка в его руке нагрелась до предела, обжигая ладонь своей пылающей поверхностью. Телефон грозил подняться в воздух и рассыпаться на тысячи осколков, не выдержав сквернословия мужчины. — У вас произошла авария, тысячи людей подвергаются радиации, а вы ведете себя как олухи! Секретари, мать вашу, правители!

— Дима, мы сами не в курсе, что именно там произошло! — извинился собеседник на другом конце провода. — Я сотню раз звонил на станцию, но никто не поднял трубку. Несколько минут назад мне доложили, что жителей Припяти эвакуировали, а насчет поселений вокруг ничего неизвестно. Самое ближайшее из них — Копачи, они рядом со станцией. Если бы я мог повлиять на тамошних властителей…

— Ладно, я сам приеду. Ждите.

— Интересно, — Валерий, откинувшись на спинку стула, выдыхал табачный дым из ноздрей, с облегчением вытянув ноги. Рубашка взмокла и, прилипая, вычерчивала плотную, как у Атланта, грудь, — как долго будет наше начальство дурачить людей?

— Это ты о чем? — Щербина оценивающе поглядывал на ученого.

— Я просмотрел все газеты, — нащупав на столе очки, Валера водрузил их на нос и, взяв с полки журналы из плотной коричневой бумаги, принялся их пролистывать, зажав губами дымящуюся сигарету, — и не нашел ни одной заметки об аварии. Они что, решили все скрыть, чтобы и дальше людей мучить? Или боятся, что западные спецслужбы начнут нас в чем-то обвинять?

— Ты не поверишь, но я понятия не имею. Прошло двое суток, мы успели эвакуировать население Припяти, но вот ликвидировать пожар в самом реакторе до сих пор не можем. Я сообщил Горбачеву о том, что происходит, и, честно говоря, он недоволен нашей работой. Люди ему и так-то не особо рады, а если просочится информация о происходящем…

— Черт… — Валера отбросил газету на пол и впился взглядом в потолок. Застыв словно статуя, он сверлил мутно-белый фон над головой, пытаясь отыскать нужные слова. — Понимаешь, Боря, скрывать дальше уже просто смешно. Чем дальше мы с этим тянем, тем больше будет претензий и слухов. Ты, как партийный чиновник, должен это понимать.

— Хорошо. — Борис буравил ученого взглядом, решая, стоит ли прислушиваться к его словам или лучше проигнорировать. — Я договорюсь с генеральным секретарем и распоряжусь, чтобы эту новость опубликовали в газете. Но мы не будем выкладывать все подробности сразу, так как не владеем всей ситуацией. И еще, я бы хотел вернуться к вчерашней истории.

— Ты про девочку? — Валерий широко распахнул веки, будто его больно укололи за бок. — А что здесь обсуждать? Девочка действительно потерялась, и нужно немедленно отыскать её родителей. Они уже наверняка объявили ее в розыск.

Щербина лишь покачал головой и молча вернулся к своим делам, уткнувшись носом в столешницу, заполненную бумагами.

28.04.86 года

От Совета Министров СССР

На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия.

“Правда”, 28.04.86 года

Глава IV

…Александр Боровой увиделся со своей матерью спустя двадцать семь лет. С раннего детства он проживал вместе с отцом: матушка, будучи женщиной замужней, влюбилась в офицера и уехала с ним в другую страну.

Ему еще не исполнилось и тридцати, когда он женился на ровеснице, которая, родив двух детей, умерла, не дожив до сорока пяти, а через пару лет повстречал девушку, совсем молоденькую. Разница у них оказалась в двадцать с лишним лет.

Миле едва стукнуло восемнадцать, когда она влюбилась в мужчину намного старше себя, тем самым вызвала неодобрение у окружающих. “Зачем он тебе? Ты вон какая красивая девка, за тобой табунами парни бегают, а ты связалась с каким-то взрослым и уже стареющим мужиком!”

— О чем думаешь?

— Мама моя — очень суеверный человек, — немного помолчав, заявил Боровой, погладив обнимающую сзади жену по ее свисающей руке. — Я не раз бывал у нее дома, и видел, как к ней приходили совсем молодые девчонки, как ты, например. Они постоянно просили у нее погадать.

— Ух ты! Твоя мама — гадалка?

Стекла в маленьких стареньких окнах трещали от ударов снежной бури поздним зимним вечером. Снежинки россыпью падали на узкие подоконники, засыпали протоптанные дорожки. В печи потрескивали дрова, заранее принесенные из дровника, находящийся во дворе рядом с будкой, в которой мирно посапывала сторожевая собака. Огромных размеров псина, сидящая на цепи, вытянув лапы с огромными когтями и положив на них свою остроугольную морду, прикрыла глаза, и лишь черный, как смоль, нос время от времени двигался, принюхиваясь к вновь поднимающемуся ветру.

Маленькая комната, что освещала большая абажурная люстра, висящая над круглым столом, наполнилась таинственностью и загадочностью. Александр, поставив рядом зажженную керосиновую лампу, сел в кресло, сложив ногу на ногу, и положил на колени “Приключения Тома Сойера”. Из-за непогоды радио не работало, и пришлось довольствоваться чтением и гостеприимством своей мамы, жестом пригласившей в комнату молоденькую девицу.

— Тебя Люда зовут?

Девица еще не успела открыть рта и застыла в оцепенении.

— Да-а-а… вам моя подруга сказала?

Лицо престарелой женщины украсила хитрая улыбка.

— Садись. — Она жестом указала на стул рядом с собой. — Карты все знают. — Колода с нарисованными черными и красными знаками, обозначающие пики, червы, трефы и бубны, спокойно легла на старую клеенку. — У тебя есть муж, его звать Володей. Молодой, симпатичный. Я вижу, гложет тебя что-то… — на столе появились еще пара карт. — Считаешь, что у твоего Володи есть любовница? И подозреваешь в этом свою подругу?

На лице девушки отразился плохо скрываемый ужас.

— Я об этом никому не говорила… даже маме…

— Как ты все угадываешь? Неужели кусок бумаги тебе об этом рассказывает? — отложив книгу, Александр подошел к матери, когда девушка, получив утвердительный ответ на свой вопрос, ушла, оставив банку смородинового варенья.

— Я и сама этого не знаю, — престарелая женщина пожала плечами. — Мне приходится настраиваться, тогда имена и события как бы сами вспыхивают в мозгу, подобно импульсу. Однажды, когда я сидела дома одна, решила разложить карты. Раз разложила, два… и каждый раз, когда я их собирала, тасовала и раскладывала по-новой, они вновь и вновь показывали мне дату: двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

— Карты-то твои хоть объяснили, что это значит?

— Ни один расклад не приоткроет завесу тайны. Но я все-таки попыталась. Случится что-то страшное. Валет бубей обычно обозначает маленького мальчика, но это не столь важно. Именно ребенок станет причиной большого несчастья. Как это объяснить, я не в курсе.

— Добрый день, Александр Александрович, — рано утром, незадолго до поездки в больницу, раздался оглушающий звук звонящего стационарного телефона. — Это вас Беляев беспокоит, директор вашего отделения. — Боровой уже давно работал в курчатовском институте, изучая ядерную физику и все, что с ней связывает. — Вы бы не могли мне помочь в расчетах для Чернобыля?

— Да, конечно, — смущенно ответил Александр. Тревога, появившаяся после последнего слова, начала медленно нарастать в нем, как снежный буран пару лет назад в материнском доме. — А что случилось?

— Авария, — коротко произнес директор и положил трубку.

— Что-то случилось? — почувствовав резкую смену настроения, Мила подошла к мужу и обняла его сзади, обхватив худыми руками плотную грудь. Вдохнула резкий запах тройного одеколона и продолжила: — Звонили из института?

— Да, зовут на расчеты. Не понимаю, у них полно блестящих теоретиков, а они позвали экспериментатора.

— Может, потому и позвали? — девушка пристально вгляделась через плечо в его хмурое лицо.

— Вас уже ждут, — когда машина подъехала к жилому дому и любезно сообщила о своем прибытии, просигналив на весь двор, Александр, перекинув через правую руку пальто — “не доверяю я погоде, она у нас дама легкомысленная”, — вышел на улицу. Сделал ладонь козырьком и вгляделся в абсолютно чистое небо.

Но не успел он сделать и шага, как солнце закрыла огромная грозовая туча, взявшаяся непонятно откуда. Птицы, что мирно щебетали, тут же взмыли вверх, превращаясь в мелкие темные точки. Ветер, поднимающий пыль у дороги, разогнал навязчивую духоту.

— В институт, — коротко бросил Боровой, напоследок хлопнув дверцей.

— Сынок, ты хочешь что-то сказать, — после долгого изнурительного разговора в институте Александр отправился в больницу. Матушка продолжительное время лежала, охваченная параличом. Вечером дежурный медперсонал уходил, и за престарелой женщиной ухаживать было некому.

Боровой переступил порог палаты, где мама лежала одна и изучала пустым взглядом потолок, и, присев на краешек кровати, погладил морщинистую руку.

— Да-а все в порядке, мам. Для меня самое главное твое выздоровление, — Александр взял со стоящего рядом столика тарелку с дымящейся манной кашей и, зачерпнув белую субстанцию, поднес ложку к ее пересохшим от жажды губам.

Он понуро опустил взгляд, когда матушка, поведя головой, отказалась от еды. Обтянутое кожей лицо заставило его прерывисто выдохнуть, чувствуя, как рвущиеся наружу эмоции терзают сердце, становясь непосильным грузом. Где-то в глубинах разума шикнула мужская гордость, не давая чувствам волю и не позволяя разразиться бурными рыданиями.

Ему так и не удалось узнать мать до конца, все еще ощущая себя брошенным ребенком. “Я не такой как все!” — каждый день замечая жалость в глазах ровесников, живущих в полных семьях: матери, прошедшие войну и оставляющие детей на пьющих отцов, вернувшихся с фронта. Эти дети не чувствовали то, что чувствовал мальчишка, с завистью и съедаемой сердце болью поглядывающий на них.

“Откуда у тебя появились такие мысли?” — когда матушка, спустя несколько лет, появилась на пороге отчего дома, распахнув ранее невиданные теплые объятия, прижала его к своей груди, такой большой и женственной, он почувствовал себя маленьким мальчиком, ощущая, как руки заледенели и безжизненно повисли, будто лохмотья, а по телу прошлась дрожь, покрывая кожу мурашками.

— Мам…

Женщина распахнула глаза, прежде прикрытые от ослепляющих лучей солнца, проникающих в палату через окно. В теплую пору темнело поздно, и солнце еще долго возвышалось над еле заметной линией горизонта. Проплывали седые облака, грозя обернуться проливным дождем.

— Я буду заботиться о тебе, как и прежде. Я не имею на тебя обиды, — на этом слове Александр заботливо погладил маму по почти безжизненной руке. Ее прерывистое дыхание разрывало молчание, временами возникающее между слов, показывая, что жизнь в бренном теле еще есть, держась за тоненькую ниточку и балансируя на грани, — как бы отец не пытался разубедить меня в обратном.

— Пока тебя не было, — еле слышно начала матушка, с трудом моргнув налившиемися свинцом глазами, — я увидела чудное создание, девочку. Она такая маленькая и беззащитная. У нее роскошные длинные волосы, словно в прядях затаились глубины ночи, — ее бледное лицо озарила улыбка. — Дитя стояла возле моей кровати, пока я просила прощение у Господа за все свои грехи. Ее глаза блестели синевой, она была счастлива…

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — Александр от отчаяния всплеснул руками.

— По твоим глазам я вижу, что тебя что-то беспокоит, — матушка, словно очнувшись от бреда, снова продолжила беседу, как ни в чем не бывало, — давай на прощание поговорим с тобой, как самые близкие люди. Не спеши, — дрожащей рукой она оборвала возражения, рвущиеся с губ сына, — я все понимаю. Ты до сих пор переживаешь из-за моего отсутствия в своей жизни, хоть и хорошо это скрываешь. Не терзай свою душу, расскажи все как есть.

— В Чернобыле произошла авария. Меня отправляют туда в командировку.

— Чернобыль. Она из Чернобыля, — снова эта безумная и одновременно счастливая улыбка. — Сашенька, возьми-ка Библию и открой “Откровения” Иоанна Богослова, — матушка, в очередной раз обретя адекватность, рукой указала на шкафчик, где лежала ее дорожная сумка.

Александр, пораженный поведением матери, вытащил из шкафчика, стоящего рядом с кроватью, большую дорожную сумку в сеточку и, открыв за “молнию”, достал очень старую книгу, от которой веяло мудростью, многовековым знанием и — таинственностью. Боровой понятия не имел, что там написано, ибо с самого детства хранил холодную отстраненность к религии.

— Читай.

— (10) “Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод”

(11) “Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они сделались горьки”

— Солнышко мое, поезжай туда. Мне скоро будет лучше. Надо ехать, я знаю это, я чувствую. Чернобыль — твоя звезда, нельзя уйти от судьбы, твое место там. — На этой фразе матушка закашлялась, облизнув пересохшие губы. — Не бойся за меня. Помни молитву, что я тебе на листочке записала. Благослови тебя Бог! И не обижай ту девочку. То, что она совершила, не со зла. Ее обидели, она всего лишь защищалась.

На следующий день Александр отправился в Чернобыль.

“Ракета”, небольшое судно на подводных крыльях, отошла от пристани и двинулась вверх по Днепру. Александр всматривался вдаль, на позолоченные верхушки монастырей и церквей, блестевших от ярких солнечных лучей. Медленные волны нехотя бились о судно. Запах воды больно ударил ему в нос, вдыхая полной грудью воздух и смакуя предсмертные слова матери.

Боровой возвышался над палубой, переодетый в рабочий костюм защитного цвета, скрывая под толстым слоем ткани белое солдатское белье и нитяные носки, держа в руке “лепесток[4]”. Второй, такой же, лежал в конверте, который он спрятал в карман куртки.

— Нам сказали надеть это… приспособление, — к нему подошла Мила, отправившаяся вместе с ним в Чернобыль, и покрутила в руке респиратор, пытаясь детально его рассмотреть, — якобы оно защитит дыхание от попадания каких-то там частиц. Я не понимаю, как им пользоваться-то!.. — вспылила она, вновь и вновь расправляя “лепесток”, при этом смешно морща нос.

— Не волнуйся, я тоже не знаю, как им пользоваться. Половина наших их надели как бог на душу положил. Выглядит это так себе, но что поделать, инструкций нам никто не давал.

Супружеская пара, обменявшись напоследок парочкой фраз, отправились к остальным. Всю дорогу они молчали, сидя на затянутых белым материалом и полиэтиленом сиденьях, прислушиваясь к редкому шептанию среди молодых солдат и ученых. “Ракета” же, подойдя к устью Припяти[5], миновала причаленные к берегу судна, служащие жильем для рабочих, и встала у пристани.

— Добро пожаловать в Чернобыль!

— Вам помочь, бабуля?

Автомобиль, везший важных гостей в город, находящийся в нескольких километрах от атомной станции, остановился, когда на дороге, таща на хрупких женских плечах, появилась бабушка “божий одуванчик”. На вид ей можно было дать все сто из-за сгорбленности и шаркающих по асфальту ног.

— Помоги, коль не шутишь, — старушка заулыбалась, осмотрев высокого молодца с ног до головы.

Тот, вместе с водителем, пришедший ему на выручку, ловко подхватили обычный мешок из-под картошки и потащили в сторону грузовика, что стоял и терпеливо ожидал оставшихся в городе людей. Под конец мешок порвался, и куча нищенского тряпья высыпались на землю.

— Мы все соберем, не волнуйся, старуха! — спешно произнес водитель, согнувшись в три погибели и собирая бабушкины пожитки голыми руками.

— Ой, спасибо вам, добры молодцы! — старушка едва не расплакалась. — Храни вас бог! — она поцеловала мужчин и, напоследок перекрестив их, уехала в набитом вещами грузовике.

— Добрый день, — Александр вдохнул прохлады и критически осмотрел ничтожные размеры пустующего помещения, переступив порог бывшего горком партии. На улице по-прежнему царила удушливая жара, лишь слабый порыв ветра на мгновение разогнал духоту.

— Почему вы приехали один?! Где все остальные? — на Александра набросился начальник оперативной группы, низенький полноватый мужчина с проплешиной на голове. — Где, мать вашу, дисциплина?!

— Вы мне выговариваете, как профессор, к которому на лекцию пришло только два студента. Он на них кричит и упрекает в невнимании к предмету. Но ведь эти люди как раз пришли и их надо хвалить, а не ругать, — попытался разрядить обстановку Александр, заметив на лице своего нового руководителя запредельную усталость.

— Ладно, — тот рассмеялся, — поднимайтесь на второй этаж. Если там есть кто-нибудь из правительственной комиссии, обратитесь к нему.

— Здравствуйте, я приехал к вам с важным поручением, — поздоровался Александр с респектабельным пожилым мужчиной, — я — Александр Александрович Боровой, работаю ученым в институте имени Игоря Васильевича Курчатова…

— Вы можете просто назвать свою профессию?! — закричал мужчина словно ужаленный.

— Могу, физик.

— Нам не нужны физики, на кой черт здесь физики! Нам нужны специалисты по реакторам!

— Специалисты по реакторам все, что могли, для вас уже сделали.

Пожилой мужчина забулькал от ярости и махнул рукой в сторону двери. Александр, расстроенно хмыкнув, отвернулся от своего нового начальника, понимая, что построить отношения с высокопоставленными чиновниками уже не получится. Любая реакция, даже самая спокойная, может вывести их из себя, и в таком случае неприятностей ему не миновать.

Опрятно одетая девочка своим пронзительным взглядом синих глаз заставила впасть в оцепенение. Сидя на краешке стула и упершись об него руками, она внимала словам двух взрослых мужчин и насвистывала себе что-то под нос.

— Что здесь делает ребенок?

— Ее привели милиционеры. Уже второй раз ее отлавливают на станции. Какого черта она там делает, непонятно! — снова вспылил пожилой начальник. — Мы дали приказ отыскать её родителей, отправили фоторобот по всем газетам, но результата это не дало! Она, как привидение, из ниоткуда!

— А у нее спросить не пробовали?

— Так иди и спроси, раз такой умный! — вновь забулькал от ярости мужчина. — Девчонка не разговаривает, она даже писать не умеет! Вот, погляди, — немного успокоившись, он взял со стола альбомный лист бумаги и показал его Александру, — это все, что она смогла изобразить.

На скомканной бумаге цветными карандашами и детской рукой был нарисован разрушенный взрывом четвертый энергоблок и вентиляционная труба, рядом с которой — огонь агрессивно-оранжевого цвета, а люди, что тушат пожар — выпрыгивающие из пламени темно-синие человечки.

— И что это обозначает?

— Одному лишь богу известно! — всплеснул руками чиновник.

Глава V

Пятидесятилетний усатый молдаванин вместе с пилотом и дозиметристом в белой форме, с респираторами на лицах, пролетали над украшенным ржавчиной хвойным лесом. Чем больше вертолет приближался к месту происшествия, разрывая винтом небо, тем ярче и агрессивнее становился ядовито-оранжевый оттенок.

— Иллюминаторы не открывать! Это смертельно опасно! — воскликнул пилот, наморщив потный лоб и бросив взгляд вниз, на дорогу, где столбом поднялась пыль от колес легкового автомобиля.

Стояла сухая, безветренная, погода: солнце к тому времени висело высоко в небе, пронзая перистые облака своими ослепляющими лучами.

— Да ладно тебе, не выступай, — проворчал молдаванин. Его кудрявые волосы торчали из-под белой шапочки, которую пришлось надеть по настоянию инструкции. Он настроил одну из фотокамер, висевших у него на шее, заранее приготовленные для полета, и, нацелившись на картинку под брюшием вертолета, засверкал сотнями ярких вспышек. — Все будет о’кей, как говорят американцы.

— Как ты вообще об этом узнал?

— О чем? Об аварии? Из газет. Откуда еще-то? Я пару лет назад занялся корреспонденцией. До этого работал глянцевым фотографом, снимал богему, побывал во всех республиках, познакомился с кучей людей, но удовольствия мне это не принесло.

— Какое уж тут удовольствие…

— …поэтому и ушел, начал делать документалистику, тему всей жизни ищу. Что-то подсказывает мне мое профессиональное чутье, — мужчина сделал паузу, перенастраивая камеру, — что я ее уже нашел.

— А что пишут-то, в газетах?

— Да ничего толкового-то. Написали, что произошла авария, погибли два человека и что создана специальная команда. Мне, как репортеру, стало интересно. Поэтому-то, дружище, я тебя уговорил на эту поездочку. Хочу увидеть все своими глазами! Я, как ненасытный волк, охочусь за добычей, и вот, — фотоаппарат снова щелкнул, — она уже у меня в зубах.

Вертолет сделал круг над реактором, пытаясь сохранить безопасную дистанцию, и застыл в воздухе. Молодой мужчина в белой форме открыл иллюминатор и начал измерять радиацию, высунув наружу дозиметр. Рубашка на нем колыхалась, как трава на ветру, а по лицу ручьями стекал пот, бросая взгляды то на прибор, то вниз, в кратер разрушенного энергоблока.

Увиденное воистину представляло собой жуткое зрелище: словно разгневанное человечеством божество, напоминающее древнее мифическое существо, восседающее на знаменитой греческой вершине, метнуло молнию в здание, разрушив его до основания, превратив обломки в черную бездну, в которой легко погибнуть. В голове молдаванина возникали одна за другой взбалмошные мысли, пока он, судорожно вцепившись потными руками в свой фотоаппарат, успевал щелкать затвором, стараясь запечатлеть все до единой детали.

— Эко как его расколбасило! — нарушил благоговейную тишину пилот, цепляясь взглядом за жерло реактора. — А я думал, “ерунда, выдули из мухи слона!”, а тут вон оно что…

— Придется спуститься обратно на землю, чтобы снимки проявить. Может быть, если повезет, я уговорю одного из штатского сводить меня к реактору.

— Ты думаешь, они согласятся? Они сами боятся туда ходить. Там радиация неимоверная!

— Посмотрим, — молдаванин нахмурил лоб.

— Вы что, спятили?! Вам жизнь недорога? — вскричал, словно ужаленный, один из правительственных чинов, восседающих в чернобыльском общежитии.

Молдаванин, представившись как репортер из газеты “Новости[6]”, показал “корочки” и любезно попросил сопроводить его к разрушенному реактору, чтобы сделать снимки для будущих поколений.

— Я Игорь Костин, репортер из газеты “Новости”, — терпеливо повторил он, — если вы мне не верите, можете связаться с моим руководством, они все вам любезно подтвердят. Я всего лишь хочу сделать пару фотографий и опубликовать их, на случай, если нечто подобное случится в будущем, чтобы люди знали, как мы, советский народ, боролись со стихией, вырвавшейся из-под власти человека.

— Говорите вы складно, товарищ Костин. Но мы запрещаем посещение блока даже ученым. Знаете ли, здесь не туристический городок, а заведомо опасное для людей место. Я думаю, ни один человек в своем уме не позволит вам сделать то, о чем вы просите, если, конечно, кому-то из них жизнь недорога.

Единственное, в чем бы вы могли нам помочь, это сделать пару фотографий девочки. Она уже пару дней как ошивается на станции, непонятно по какой причине. Мы ищем ее родителей, возможно, во время эвакуации, они забыли про нее.

— Я не занимаюсь розыскными мероприятиями. — Игорь развел руками.

— Очень жаль.

Репортер вышел из общежития ни с чем и озадаченно почесал голову, взъерошив темные кудри, выбивающиеся из-под шапочки. Мимо проходили люди в специальной защите, не обращая внимание на двухметрового гиганта с двумя камерами на шее. Кроме девушки с огненно-рыжими волосами в белой форме, поверх которой была застегнута куртка, скрывающая упругие груди.

— Привет? — она остановилась и, прищурившись, пригляделась к Игорю.

— А? — тот выплыл из своих дум и посмотрел на девицу, что пронзала его взглядом миндалевидных глаз. — А, привет-привет! Что такая молодая и обворожительная девушка делает здесь, среди смертельной опасности и старых пердунов?

— Ты тоже далеко не молод. — Девушка демонстративно сложила руки на груди. — Я здесь работаю, как и мой муж.

— А кто твой муж?

— Физик-ядерщик.

— Ого! Престижная профессия.

— И опасная. — Девица кивнула в сторону атомной станции.

— Слушай, если твой муж действительно физик-ядерщик, он наверняка знает, опасно ли сейчас находиться на станции или нет, — без обиняков начал Игорь, — мне нужно попасть к реактору и сделать пару снимков. Я облетел его на вертолете, сделал несколько фотографий, половина из них оказались засвечены…

— В реакторе они тоже будут засвечены, — перебила его незнакомка. — Твоя идея заранее обречена на провал. Ты говоришь, половина засвечены, значит, снимки все-таки получились, верно? — она, казалось, этим фактом заинтересовалась.

— Верно, — настороженно кивнул Костин. — А к чему ты ведешь?

— Я бы могла посмотреть на эти снимки. После того, как отыщу девочку.

— Девочку? — репортер наморщил лоб. — Я уже не первый раз слышу о какой-то девочке. Не расскажешь, в чем дело?

— Здесь ребенок. Его нужно поймать и отвести к родителям.

— Поймать?

— Она каждый раз сбегает, когда ее пытаются отвести от станции. Ее там что-то держит.

— Дела… — покачал головой Игорь, оттопырив нижнюю губу.

— Так что, мой тебе совет, не лезь ты в реактор. Он унес жизнь нескольким людям, не хочется, чтобы ты к ним присоединился.

Глава VI

Темный небосвод покрылся первыми всполохами предрассветного солнца, когда черный автомобиль заехал на территорию атомной станции, переполненной военной техникой. Дмитрий тщетно тер глаза, пытаясь прогнать остатки сна, задремав на пару часов в кресле на правительственном заседании, где разглагольствовал высокий темноволосый мужчина в очках, представившись Валерием Легасовым, ученым из московского института.

— Дмитрий Константинович, останьтесь на пару слов, — его остановил низенький и пухлый мужчина в строгом костюме — копия московского ученого, правда, в отличие от последнего, он очки не носил.

— Борис Евдокимович Щербина, — Дмитрий пожал крепкую руку соотечественника, — ваш новый руководитель. Я бы хотел поговорить вот о чем. Мы с моим товарищем, Валерием Алексеевичем, измерили радиацию возле разрушенного блока, но до самой станции наши руки не дошли. Не могли бы вы выполнить это несложное задание?

— Конечно, Борис Евдокимович!

Дима с трудом сдерживал себя, дабы не отвернуться, сбросив тяжелый взгляд собеседника, словно пытающегося высверлить в нем дырку. Он снова пожал чиновнику руку и вышел на улицу, разминая затекшие мышцы. Шея неприятно хрустнула, по позвонку прошлась легкая боль, возвращая жизнь в полуживое от усталости тело.

— Мои ребята прихватили все дозиметры, что были на станции. — Николай, тот самый спутник, с которым он направлялся в соседний город на футбол, вернулся в Чернобыль спустя сутки после своего отъезда. Его лицо раскраснелось, на лбу выступили бусинки пота, а рубашка намокла и прилипла к телу.

Коля показал на двух молодых парней, которые, заметив на себе взгляд Дмитрия, в знак приветствия кивнули.

Дима, выхватив дозиметры из их рук, включил прибор и, преподнеся его близко к земле, принялся ходить из стороны в сторону, словно искал среди ярко-салатовых травинок одиноко упавшую монету. Под ногами что-то хрустело — то ли веточка, принесенная ветром, то ли чьи-то косточки, ибо среди хвойных, покрытых ржавчиной, деревьев, обнаружились обтянутые кожей тушки животных.

— Что за черт? — дозиметр втянул в себя струйки зараженного радиацией воздуха, и, жалобно пискнув, отключился. — Он что, бракованный?

— На станции сказали, что это самые надежные дозиметры, — молодой парень, близко стоящий к Дмитрию, недоуменно пожал плечами. — Возьмите второй.

— Твою мать! Неужели это все дозиметры, что были на станции?! — Дима, выхватив второй такой же дозиметр, заводил прибором по траве, пока тот, последовав примеру собрата, не испустил дух.

— Есть еще два…

— Мне кажется, дело не в приборах, а в самой радиации. — Николай ткнул пальцем в сторону разрушенного энергоблока. — Ее здесь столько, что даже приборы не выдерживают. Мы можем сколько угодно использовать эти дозиметры, но они не предназначены для измерения высокой радиоактивности.

— И что ты предлагаешь? — жара вкупе с радиоактивностью действовали на нервы лучше любого алкоголя. Дмитрий, негодуя, топал ногами и тыкал пальцем в сторону станции. — Если бы не эта чертова махина, моей бы ноги здесь не было! Мне дал распоряжение сам Щербина, мы должны это выполнить, во что бы то ни стало!..

— Тогда будет лучше попросить того же Щербину доставить другие дозиметры, ибо эти не в состоянии нам помочь.

Автомобиль быстрым движением рассекал пространство, поднимая пыль у дороги, что проникала в салон через приоткрытые окна — уже ранним утром стояла невыносимая духота, и в запертой машине нечем было дышать. Военные, вооружившись шлангами, деактивировали дороги в послеобеденное время: сначала мыли прибывающий на станцию транспорт, а уже потом, под вечер, когда солнечные лучи касались линии горизонта, отправлялись в сторону пустующего шоссе.

Дима, подъехав к ступеням административно-бытового корпуса, остановил автомобиль и вышел, громко хлопнув дверцей. Тщательно приглаженные волосы стояли дыбом, впитав в себя пот, из-за чего Дмитрий перестал выглядеть респектабельно. Правда, на его внешность мало кто обращал внимание, даже выходящий из здания высокий стройный незнакомец в строгом, оттеняющем его фигуру, костюме, со спрятанными руками в карманах. Часы поблескивали от ярких солнечных лучей, а на бледном, словно мертвом, лице появилась кривая усмешка.

Дмитрий проводил незнакомца с открытым от изумления ртом. Быстро обернулся и заметил, как странный мужчина, синхронно повернувшись, наградил его презрительным взглядом, который тут же спрятал в уголках губ, растягивая их в довольной усмешке. Этот тип носил маску притворного равнодушия, когда в глазах поблескивал огонек настоящего удовольствия.

“Это что за странный тип?”

— Там, — солдат, подбежавший к Дмитрию, сильно побледнел, судорожно тыкая пальцем в четырехэтажное здание, — бардак! Кто-то из посторонних побывал в административном корпусе и перевернул все вверх дном!..

Дима посмеялся над его бдительностью.

— Это свои…

— Вы не понимаете! Свои уже трое суток не отходят от реактора, а там ходит какой-то незнакомец и что-то ищет!

— Тот, который в черном костюме?..

— Да! И у него кувалда в руке!

Пауза.

— Ты что-то попутал, парень…

— Сам посмотри!!

Среди полумрака, окутывающего здание, валялись разорванные кем-то документы и книги, под ногами хрустели осколки стекла, а куски аппаратуры были разбросаны то тут, то там. Дмитрий, приехав на станцию, надеялся встретить здесь Щербину, но ошибся, хотя странный незнакомец плотно засел у него в голове. По коже пошли мурашки, когда по помещению эхом разнеслись оглушающие удары, и, едва успев скрыться за ближайшей, окрашенной штукатуркой стеной, из-за угла вышел двухметровый мужик, одетый в противодождевой костюм. Своим гигантским молотом он разносил все, что попадалось под руку: столы превращались в щепки, аппаратура — в мятый металлолом, на бумагах оставались следы от невероятно больших сапогов. И, пробуянив как следует, он, перекинув через плечо кувалду, ушел обходными путями, попутно снеся с петель несколько, ни в чем неповинных, дверей.

— Вы где пропадали, Дмитрий Константинович? Как успехи с радиацией?

— Никак, Борис Евдокимович! Нам выдали четыре дозиметра. Четыре! И все они — сломаны. Эти приборы, якобы заготовленные на случай аварии, абсолютно бесполезны. Я потому и вернулся к вам, чтобы попросить доставить нам совершенно другие измерительные приборы.

И еще: мы бы с моим приятелем, Николаем Юрьевичем, хотели бы провести эвакуацию пригородных поселений…

— Если честно, вы меня озадачили, Дмитрий Константинович. — Щербина откинулся на спинку стула, бросив шариковую ручку на стол. Его взгляд уперся в лежащие перед глазами бумаги. — Я договорюсь, чтобы вам в кратчайшие сроки доставили дозиметры, — произнес чиновник после длительной паузы. —

— А насчет эвакуации, то начинайте сегодня же. Мы подгоним вам транспорт, людей, а вы займетесь сельскохозяйственным предприятием. Вы же вроде на этом специализируетесь, Дмитрий Константинович?

— И еще один вопрос: я заезжал сегодня на станцию и видел там одного типа в черном костюме. На нем не было средств специальной защиты. Высокий такой, стройный, вы ничего о нем не знаете?

— О чем вы, Дмитрий Константинович? Черный человек в костюме и без защиты?.. — брови высокопоставленного начальника поползли на лоб от удивления.

— Да, именно так, Борис Евдокимович! Вы вообще следите за происходящим на станции?

— Я поставлю другую охрану, Дмитрий Константинович.

— Ну, что? — на выходе из общежития Дмитрия встретил Николай, стоящий напротив правительственной машины, за рулем которой сидел совсем еще молодой мужчина. — Что Щербина сказал?

— Доставят нам и дозиметры, и транспорт, чтобы вывезти оставшихся людей.

— А насчет того типа?

— Поставит другую охрану. А толку? Все заняты тушением пожара, им сейчас не до нас.

Поеду-ка я в гостиницу, если ты не против, отдохну пару часиков, а потом вернемся к делам насущным. Я чертовски устал, да еще ни черта не спал… как назло…

— Я тебе сообщу, когда все будет готово.

— До гостиницы, — Дмитрий, усевшись в черный автомобиль, пристегнул ремень и уставился перед собой.

Водитель, не сказав ни слова, завел двигатель, и, крутанув руль в сторону, сдвинулся с места, оставляя после себя облака пыли.

Дмитрий, откинувшись на сидении, расслабленно прикрыл веки, желая как можно быстрее заснуть, но вскоре почувствовал неладное: покрутив головой, он, к своему ужасу, заметил водителя без сознания, и, попытавшись нащупать пульс, пришел к неутешительному выводу — молодой мужчина скончался.

Диме с большим трудом удалось остановить машину, и, судорожно вцепившись в ручку, он дрожащими руками распахнул дверцу. Шоссе пустовало, ни одного автомобиля, только нескончаемая жара и пыль. Волнение невидимой рукой перехватило дыхание. Непреодолимое желание бежать полностью захватило разум, поглотив собою рой тяжелых мыслей.

Когда на горизонте появился женский силуэт, радость отодвинула бегство на задний план. Уже было неважно, кто она и каким образом появилась на пустующей дороге, но с каждым приближающимся ее шагом в голове закрадывались подозрения: незнакомка напоминала ту девицу из бревенчатого домика, где сидела маленькая светловолосая девочка.

Остался только один выход — бежать.

Дмитрий старался не оглядываться, услышав за спиной пронизывающее до мозга костей рычание, и нырнул в спасительные кусты, надеясь укрыться среди плотной зелени от непонятного существа.

На тропинке стояли молоденькие девушки в летних платьях и косынках, когда из листвы кубарем свалился мужчина в деловом костюме. Они громко завопили, оглушив визгами незваного гостя, и бросились врассыпную. Спустя секунду его настигло обернувшееся диким зверем существо, уронив своим весом забор. Задрав голову, оно пронизывающе прорычало, заставляя вскочить и бежать куда глаза глядят, прерывая воем воцарившуюся в деревне гробовую тишину.

Избы в пустующей деревне оказались заколоченными, и в одной из них Дмитрий нашел прибежище от дикого зверя, спугнувшего уезжающих из села местных жителей. Дом поприветствовал своей пустотой и кухонным столом, на котором стоял стационарный телефон. Обнаружив, что связь еще работает, Дима судорожно набрал номер:

— Але? Заберите меня отсюда!..

— Что с вами случилось? Меня попросили вас забрать, сказали, больно голос у вас перепуганный.

Дмитрий с недоверием заглянул в салон автомобиля, услышав звонкий девичий голосок. За рулем сидела девушка с огненно-рыжими волосами, перехваченными тугой резинкой. Лицо ее было прикрыто респиратором, из-под полы армейской куртки выглядывала белая рубашка, а глаза загадочно блестели и, не отрываясь, смотрели на мужчину.

— Не думал, что мне на помощь пришлют школьницу, — Дмитрий, бросив ехидное замечание в сторону незнакомки, нырнул в салон, потянув дверцу на себя, — неужели не нашлось кого-то постарше?

— Полегче на поворотах, дядя, — девчонка сняла респиратор, выставляя на показ манящие пухлые губы. Дмитрий смотрел на ее милую мордашку и внезапно ощутил себя молодым, как тогда, несколько лет назад, когда он и Людочка только познакомились. Миндалевидные глаза с оттеняющими темными ресницами могли сразить любого мужчину, и, если бы не штамп в паспорте, он сорвал бы с этих соблазняющих уст поцелуй, тем самым прикоснувшись к чему-то запретному и непозволительному. — Мне всего лишь двадцать, школу я закончила три года назад, но это не означает, что я пустоголовая девица!..

— Э-э-э… я не имел ничего такого в виду…

— Так что случилось? Или это тайна, покрытая мраком?

— Мой водитель умер, — сморщившись от язвительного тона спутницы, ответил Дима, стараясь смотреть на дорогу, а не на поднимающуюся от спокойного дыхания девичью грудь, — и на меня напало какое-то существо непонятное, то ли одичавший зверь, то ли оборотень, — он почесал двумя пальцами переносицу, вкушая абсурд сказанных слов. — Что у вас тут вообще творится? Сегодня я видел странного типа в черном костюме, потом какого-то мужика с кувалдой, неужели на станции не следят за порядком? Или всем на все наплевать?

— Ты не первый, кто об этом спрашивает. Когда я прибыла сюда со своим мужем, знаменитым физиком-ядерщиком, первое, что я увидела, так это маленькую девочку…

— Разве Валерий Легасов твой муж?

— Причем здесь Валерий Легасов?

— Ты просто сказала, что твой муж…

— Боровой, Александр Александрович Боровой. Валерий Легасов его лучший друг, и Легасов, между прочим, химик-неорганик, а мой муж, Боровой Александр, физик-ядерщик.

— Так и что же, с девочкой-то? Возможно, ее кто-то оставил. Или родители ее потеряли…

— С ее появлением начались какие-то странности. Я двое суток бегала за ней, чтобы поговорить, но она исчезла, словно тень.

— А разве милиция не занимается поисками ее родителей?

— Они сделали ее фоторобот и разослали по всем управлениям и газетам, — девушка тяжело вздохнула, — а толку от этого ноль. Никто не откликнулся, никто не знает, кто она и каким образом попала на станцию. Не может же человек появится из ниоткуда, у нее же есть семья, в конце концов!..

— Мне нужно обратно в штаб, — после короткой паузы произнес Дмитрий, уставившись усталым взглядом на дорогу. — Я постараюсь что-либо выяснить по поводу твоей девочки. Единственное, о чем бы я хотел попросить тебя напоследок, так это оставить свое имя, чтобы не бегать и не искать тебя по всему Чернобылю.

— Мила. Мила Боровая.

— Дмитрий Демичев, из Гомеля.

— Ты белорус?

— В некотором роде. Мать моя русская, отец — белорус. Отец погиб во время Великой Отечественной. Матушка одна воспитывала. А потом, как все, отучился, пошел работать, женился на своей землячке, ничего особенного, в общем.

— Но ты партийный чиновник…

— Меня это нисколько не красит! Я просто помогаю людям. Я начинал как обычный продавец бытовой электроники, это уже потом шлея попала мне под хвост, и я решил выучиться на бухгалтера. А свободное тогда место было только в областном комитете. Можешь верить, можешь нет, но как в одном выражении — “оно само”. Само как-то получилось.

— Ты можешь отказаться, если тебе это в тягость…

— Да поздно уже!.. Мне предстоит эвакуировать несколько тысяч человек, спасти еще столько же, если не больше, и все из-за какого-то реактора. Не думал я, что подобная участь ляжет на мои плечи. Что ж. Так угодно богу. Дожил, называется, — позволил себе короткую усмешку Дмитрий, — скоро в бога начну верить и в церковь ходить. Глядишь, и в священники подамся.

Глава VII

Пустой город представлял из себя печальное зрелище: эвакуированное население не вернулось сюда спустя обещанные три дня, и заброшенные своими жильцами квартиры заполнились милиционерами и партийными чиновниками, большая часть из которых остановились сначала в гостинице, затем в горисполкоме и в других помещениях иже с ними. Газ, холодную и горячую воду спустя пару недель отключили, как и третий энергоблок в первые часы аварии, который чудом не пострадал от пожара в реакторе.

Гробовую тишину, царившую после эвакуации местных жителей, нарушило тихое поскрипывание детских каруселей. Колесо обозрения, возвышаясь над пустующей площадью, восхищая своим гротескным величием, все так же стояло неподвижно, будто застыв во времени. Звонкий лязг металлических цепей, что висели прикрепленные к качелям с выкованными из металла цветочками, сообщал о незримом присутствии еще одного невольного горожанина.

Раскаленный жарой асфальт сдирал с кожаных балеток черную краску, оставляя уродливые царапины. Юбка, свисающая с узкой деревяшки, подчиняясь законам физики, мирно поднималась и опускалась, позволяя слабому ветерку играться тончайшей тканью. Бледное детское личико украсила довольная улыбка, когда новенькие качели приходили в равномерное движение, вызывая небывалый восторг. Тяжелые пряди взлетали и тут же обратно падали на плечи и грудь, поблескивая от солнечных лучей. Лишь только бант оставался неподвижным, напоминая искусственный цветок среди живых бутонов.

Девочка залилась громким и непринужденным смехом, когда ветер вновь начал играться с ее волосами, что едва касались кончиками ярко-салатовой зелени, заставляя парить в невесомости. Отбросив голову назад, она вдыхала струйки воздуха освобожденными после долгого заточения легкими, и это напоминало ей жаждущего в пустыне, которого спасло несколько глотков освежающей прохладной воды.

Неприятное ощущение, внезапно сковавшее грудь железными клешнями, заставило малышку остановить свой полет: качели в пустынном городе напоминали карусели из детства, когда она вместе со своей мамой посещала новенький парк аттракционов — ей удалось стать и космонавтом, взлетев на маленькой металлической ракете, способной завоевать вселенную вместе со своими планетами и звездами, и ковбоем, взобравшись на гладкую спину циркового пони.

Машинки же в припятском аттракционе оказались для нее слишком скучными — не осталось зрителей, что встретили бы юную автолюбительницу.

Девчушка ловко спрыгнула на ходу с качелей, и, приземлившись, быстрым движением поправив задравшуюся юбку, направилась в сторону атомной станции. Остановившись неподалеку, будто собака-ищейка, втянула носом воздух, полный радионуклидов, и ощутила, как по венам, подобно крови, разливается свобода. Заметив приближающийся бронетранспортер, обшитый свинцовыми щитами, она, недолго раздумывая, шагнула в темноту, превращаясь на мгновение частичкой тьмы, одним целым с мраком, обратной стороной света. Она, подобно аэрозолю, растворилась в черной перине, позволяя шестому чувству вырваться наружу, чтобы видеть все, но при этом оставаться невидимой.

Ни один из присутствующих не почувствовал легкого сквозняка, не увидел промелькнувшей в тени маленькой девочки в школьной форме, которая, подобно молнии, пролетела сквозь оживленную толпу, пребывая на темной стороне света, исходящего от уличных фонарей. Керосиновые лампы, что зажигались поздно ночью, покачнулись от слабого порыва ветерка и вновь замерли, а маленький огонек на конце фитилька едва не погас, с трудом выпрямившись.

Пространство по ту сторону напоминало черно-белое кино, покрытое россыпью помех, что мешали всматриваться в сцены жизни обычных людей, пытающихся спасти миллионы собратьев, и девочка, с трудом привыкнув к новой реальности, склонив голову набок, наблюдала, как супружеская пара за закрытыми дверями отдается запретным страстям. Она слышала мерцание далеких звезд и проблески едва заметного полумесяца, но не замечала треска дозиметра, что лежал на столе в комнате, с каждым ее шагом начинающий сходить с ума.

В этот момент у малышки промелькнула заманчивая мысль: вытянув вперед руку, она начала всматриваться в ладонь, где, по ее мнению, должно было что-то произойти.

Шли секунды, но ничего не получалось, и девочка от нетерпения поджала губы, недовольно постукивая ногой по полу. На мгновение бросив взгляд в окно, где за разрушенным энергоблоком промелькнула молния, ее вновь осенило, и, оперевшись о подоконник, протянула руку вперед. Когда вспышка повторилась снова, она ловко перехватила молниеносный зигзаг подобно маленькому котенку и потянула его к себе. Посыпались искры, электрический ток осветил комнату и тут же погас, поглощенный девочкиной ладонью.

Помещение заполнилось сияющим светом, когда девочка, резко обернувшись, сделала выпад рукой в сторону висящей над ее головой люстры. Лампочка, не выдержав чудовищного напряжения, разорвалась на мелкие осколки, что упали на линолеум и на мгновение вспыхнули, оставив после себя черные пятна.

— Пожар! Пожар!

Девочка усмехнулась, удовлетворенная удачной проказой, но усмешка быстро сменилась тревогой: то неприятное ощущение, похожее на постепенно нарастающий ной, как в коленях в плохую погоду, вернулось с трехкратной силой, призывая следовать за собой. Она раньше никогда подобное не чувствовала, хотя, напрягая память, девочка вспомнила, как дважды пребывала на грани, вкусив сладковатый запах смерти, преследующий ее с самого рождения.

Что ж. Если смерть хочет забрать невинную детскую душу, так тому и быть.

Вдохнув в легкие воздуха, девочка застыла перед дверью, прикрыв веки, и прошла через деревянную поверхность, обернувшись вспышкой молнии.

— Я перепробовал все, но это чертово масло продолжает гореть!.. — прокричал в телефонную трубку Валерий, сидя на своем любимом стуле и кусая от волнения колпачок шариковой ручки. — В тот же день, по прибытию, мы испробовали добрую половину материалов, но в итоге это ничего не дало, кроме высокого парообразования и распространения воды по транспортным коридорам в соседние блоки. Так что теперь у нас появилась новая головная боль, откачать воду. Ладно, я буду держать тебя в курсе, всего хорошего.

— Что, твой Александров ничего не смог предложить? — в комнату вошел Борис с заложенными за спину руками, когда телефонная трубка, сообщая о своем возвращении на прежнее место, громко звякнула. — И как теперь мы будем решать проблему с реактором? Восславим Господа Бога, чтобы он нам помог?

— Господу Богу плевать на нас, так что оставьте свои неуместные шуточки при себе, Борис Евдокимович, — язвительно отреагировал Валерий на его ехидное замечание. — У меня выстроилась определенная логика решения этой задачи, — он преподнес зажженную спичку к сигарете и, затянувшись, выпустил табачный дым, — на станции есть запасы боросодержащих компонентов. Они менее загрязнены, так что, подойдут для тушения горящего масла. Эти компоненты обеспечивали бы нахождение в кратере реактора эффективных поглотителей нейтронов. Например, при внезапном передвижении топливной массы, или, упаси бог, на новую аварию. Я уже дал команду вертолетчикам, выдал им разрешение на пользование складскими карбидами бора, и завтра утром пилоты сбросят все сорок тонн, что у нас имеются, в реактор.

Если вы, Борис Евдокимович, думаете, что это все, вы сильно заблуждаетесь, это только первая наша задача. Впереди предстоит еще много работы.

После сбрасывания карбида бора, нужно каким-то способом стабилизировать температуру, тем самым перенаправить энергию, выделяющуюся при распаде мощной топливной массы, на затрачивание фазовых переходов. Я подумываю побросать в реактор железной дроби, ее обычно добавляют в строительный бетон, чтобы он стал тяжелым, поэтому на складе ее предостаточно. Будем надеяться, что радиоактивного излучения там намного меньше, чем за пределами станции.

Уже поздно вечером следующего дня, попытавшись выполнить вышеперечисленное, Валерий вернулся в штаб в расстроенных чувствах. Настроение человека напоминает меняющиеся морские приливы: спустя несколько дней пребывания в Чернобыле во взгляде ученого поблескивала чудовищная усталость. Бледное лицо украсили темные круги под глазами. Задорная улыбка с небольшими морщинками вокруг губ сменилась гримасой полного отчаяния.

Ученый громко закашлялся, прикуривая и в очередной раз заполняя легкие полным ядовитых веществ табачным дымом. Частые глотки кислорода практически не помогали бороться с последствиями зависимости.

Отодвинув запыленную штору, прикрывающую небольшое окно в штабе, Валерий посмотрел на опустевшие городские улицы через мутное стекло. Темнота медленно окутывала Чернобыль своим плотным одеялом, закрывая мягкой периной яркие звезды. Тучи продолжали свое медленное движение, грозя обернуться проливным дождем. Свет уличных фонарей на короткое время погас, а затем вновь осветил асфальтовые дороги — по приказу ученого станцию отключили из-за пожара в реакторе, а электричество начали подавать через специальные генераторы для дальнейших работ по борьбе за счастливое будущее.

На хрупкие плечи вновь навалилась тяжелая усталость, поедающая остатки здоровья и жизни. Ученый, бросив взгляд на затемненную от пятен поверхность, хмыкнул, увидев в отражении силуэт маленькой девочки в школьной форме. В ушах прозвучал пронзительный детский смех, а затем все прекратилось, обернувшись гробовой тишиной.

— Я побывал сегодня на площадке и видел, как вертолетчики сбрасывали бор в реактор. Единственное, что меня смутило, когда мы прибыли в город, это строительные краны рядом с блоками. Судя по всему, они уже давно там стоят. Да, я видел, стройка третьей очереди продолжается, в этом году должны запустить пятый и шестой блоки.

И я также видел оставшиеся документы в административном корпусе.

Я не хочу обсуждать работу ваших людей, Борис Евдокимович, но работают они очень скверно. В административном корпусе ЧП. Пропали ценные бумаги, перебиты двери и окна, аппаратура стоимостью в несколько десятков тысяч советских рублей, безвозвратно погибла.

И это еще далеко не все, Борис Евдокимович, сегодня, во время спецоперации, погиб человек. Вертолет с бором зацепился за краны и, потеряв управление, упал неподалеку от реактора. Теперь его останки будут вынуждены отправить на специализированную свалку, которую я поручил построить, ибо большая часть привезенной сюда техники погибла.

Мой замысел с дробью не удался. Она оказалась так же радиоактивна, как и все, что есть на станции. Склад накрыло проходящим первичным облаком взрыва, работать с сильно зараженным материалом представляется невозможным. У меня есть некоторые мысли по поводу других материалов, которые, к сожалению, придется доставать, так как на станции их нет.

Знаете ли вы, что свинец достаточно легкоплавкий металл, который обладает некоторой способностью экстрагировать радиоактивные элементы? И, застывая, он создает защитный экран от гамма-излучения? Единственное, что, если в реакторе температура выше тысячи семисот градусов, то часть свинца испарится, прибавляя к радиационной загрязненности еще и свинцовую. Я распорядился, чтобы команда из Донецка, принадлежащая Министерству энергетики Украины, начала постоянные облеты четвертого блока. Они, кстати, располагают техникой шведской фирмы, которая должна нам помочь, прежде чем окажется на радиоактивной свалке.

Я понимаю, моя просьба прозвучит подобно грозовой молнии среди ясного неба, но меня вынуждают обстоятельства. Необходимо достать две тысячи четыреста тонн свинца. Цифра чудовищная, понимаю, но мне самому не по себе, когда я начинаю об этом думать. Вы, как руководитель правительственной комиссии, должны нам помочь, если, конечно, понимаете, до каких масштабов может разразится данная проблема. Мы уже потратили немало времени, и впереди предстоит масштабная работа по устранению последствий.

— Я прекрасно тебя услышал. И я не слепой, чтобы не видеть происходящего у своего носа. Только пообещай мне, что сегодняшнюю ночь ты проведешь в постели. Не хотелось бы потерять столь ценного работника.

От Совета Министров СССР

Как уже сообщалось в печати, на Чернобыльской атомной электростанции, расположенной в 130 километрах севернее Киева, произошла авария. На месте работает правительственная комиссия под руководством заместителя председателя Совета Министров СССР т. Щербины Б.Е. В ее состав вошли руководители министерств и ведомств, ученые и специалисты.

По предварительным данным, авария произошла в одном из помещений 4-го энергоблока и привела к разрушению части строительных конструкций здания реактора, его повреждению и некоторой утечке радиоактивных веществ. Три остальных энергоблока остановлены, исправные и находятся в эксплуатационном резерве. При аварии погибли два человека.

Приняты первоочередные меры по ликвидации последствий аварии. В настоящее время радиационная обстановка на электростанции и прилегающей местности стабилизирована, пострадавшим оказывается необходимая медицинская помощь. Жители поселка АЭС и трех близлежащих населенных пунктов эвакуированы.

За состоянием радиационной обстановки на Чернобыльской АЭС и окружающей местности ведется непрерывное наблюдение.

30.04.86 г.

Глава VIII

“-Я не знаю, о чем рассказывать… о смерти или о любви? Или это одно и то же… О чем?”

“Чернобыльская молитва”[7]

— Что случилось?..

За плотно закрытым окном раздавались, напоминающие раскаты грома в безмолвную летнюю ночь, невыносимые крики и шум. В маленькой комнате царила непроглядная тьма, которую тут же разбил пронзающий свет, появившийся этажом ниже. Раиса, оперевшись локтем в отброшенное мужем одеяло, привстала на кровати, пытаясь спустить ноги и надеть на них мягкие домашние тапочки.

— Я закрыл форточки, — она бросила взгляд на пробегающего мимо Василия, рослого парня с темными вьющимися волосами, — можешь спать дальше. На станции пожар. Я скоро буду, — он поцеловал ее на прощание и ушел, тихонько прикрыв входную дверь.

Рая, перевернувшись на другой бок, посмотрела в окно, находящееся напротив кровати. Лунный свет, освещающий застеленные линолеумом половицы, уступил место проблескам страшного пламени. Его языки поднимались высоко в небо, пожирая темный небосвод и слизывая маленькие звездные точки. На стекле проявились грязные пятна копоти, и Раиса, прикрыв веки, напоследок подумала, что вечером, пожалуй, она займется уборкой.

В комнату проникли резвые солнечные лучи, заставляя проснуться и, недовольно распахнув веки, издать слабый зевок, возвращая сознание из мира сна в суровую действительность. Раиса протерла глаза маленькими кулачками и перевернулась на другой бок, пытаясь вновь окунуться в царствие грез, но наваждение схлынуло, будто его и не было.

Время шло. На улице воцарилась мирная обстановка. За окном ходили люди в военной форме, по дороге ездили бронетранспортеры, обшитые свинцовыми щитами, а жители с равнодушным видом шли по своим делам, не обращая внимание на горящую в нескольких метрах от города станцию.

Сначала Раиса не придала большого значения происходящему, с любопытством взирая на разрушенный энергоблок. На бегающих взад-вперед людей в военной форме, казавшихся мелкими таракашками по сравнению с бетонной взорванной махиной. Но уже через мгновение перебирающую края ночной рубашки девушку начали одолевать тревога и нехорошие предчувствия.

Часы размеренно тикали над головой. Деревянная кукушка выскочила из самодельного дупла и громко прокуковала шесть часов. Солнце все еще высоко стояло над городом, иногда пропадая под малиновым заревом, идущим со стороны станции. Раиса, отложив все свои дела, ходила по комнате взад-вперед, бросая взгляды на часовой циферблат. Еще минута, и входная дверь откроется, ее горячо любимый Васенька появится на пороге, прижмет к себе, прошепчет на ушко парочку ласковых слов, и все неприятные мысли отойдут на задний план.

— Василий в больнице!

Раиса впопыхах надела летнее платье и, прихватив вязаную кофту, выбежала из общежития. Духота, больно обжигая, ударила в лицо, а легкий ветер, подняв с земли клубы пыли, взъерошил волнистые волосы, кое-как собранные в хвост. “Что же я скажу его родителям? Мы же собирались с ним на картошку!” — и, разозлившись на саму себя, девушка отмахнулась от этих неуместных мыслей.

“Какая к черту картошка! Васенька в больнице!”

Перед медсанчастью уже собралась разъяренная толпа беременных женщин. В паре метрах от здания остановились кареты “Скорой помощи”, и, пропуская медиков внутрь, вокруг них выстроились в ряд милиционеры, большая часть из которых стояли перед стеклянными дверями.

— Не приближайтесь к машинам, счетчики зашкаливают!..

Раиса бегала взад-вперед вдоль толпы, вставала на носочки, чтобы высмотреть подходящий до входа путь, но из-за маленького роста она видела только взъерошенные волосы беременных дамочек, надрывающие глотки своими требованиями. Рая одним движением набросила на себя кофточку и принялась локтями пробивать себе дорогу, отыскивая среди разгневанных женщин работающую в медсанчасти знакомую.

— Пропусти меня!.. — та как раз выходила из машины, когда Раиса, вцепившись ей в халат, взмолилась, роняя слезы на разгоряченную солнцем землю: — Пропусти меня, прошу!..

— Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо!.. — и знакомая попыталась уйти, стараясь не смотреть на горячо рыдающую девушку, как та еще сильнее вцепилась ей в халат, не давая уйти:

— Только посмотреть, умоляю!..

— Ладно, — дамочка осмотрелась, — тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут, и не больше, ясно?

— Васенька… — на застеленной кровати сидел молодой мужчина, отекший и опухший, в больничной форме, практически без глаз, заставляя любимую супругу испуганно охнуть и прижать ладони к мокрым от слез щекам.

— Надо молока, много молока, хотя бы литра три, не меньше.

— Он не пьет молока…

— Жить захочет — будет пить. А тебе лучше уйти отсюда. Здесь небезопасно.

— Позвольте мне с ним поговорить! — воскликнула Раиса заметно севшим голосом, в очередной раз вцепившись в рукав знакомой. Из ее груди вырывались протяжные стоны вперемешку с рыданиями, вызывая сочувствие и жалость у присутствующих. — Я не уйду отсюда, пока с ним не поговорю!..

Женщина пожала плечами и отошла в сторонку.

— Васенька, что же делать? — почва начала медленно уходить из-под ног, обещая провалиться в пропасть, где нет выхода. На душе скреблись кошки, стенания иногда прорывались наружу, когда тяжелые мысли в очередной раз атаковывали, не давая проблеску надежды пролиться на темноту и безысходность.

— Уезжай отсюда, уезжай! У тебя будет ребенок, я не хочу, чтобы он пострадал! — Раиса охнула от резкого и слегка грубоватого тона мужа, и ее глаза наполнились слезами.

Одинокая соленая струйка прокатилась по щеке, оставляя мокрый след, за ней — еще одна, и еще.

“Я все вынесу. Я все вынесу, обещаю! Ради Васеньки и нашего ребенка, все, до последней капли!..”

— Уезжай! Спасай ребенка!

— Сначала я принесу тебе молоко, — сжав пальцы в кулаки до боли в мышцах, твердым голосом произнесла девушка, — а там решим.

— Раечка!.. — когда Рая, тихонько прикрывая за собой дверь, вышла из палаты, к ней бросилась невысокая темноволосая подруга, обливающаяся горькими слезами, — о боже, за что нам это все… мой Витя… он тоже… тут…

— Я видела его.

— Что произошло на станции?

— Василий мне об этом ничего не сказал. Он сказал уезжать, а я не хочу. Не хочу! — в сердцах выпалила Раиса и громко разревелась будто обиженный ребенок. — Не хочу оставлять его одного, хочу спасти его и нашу любовь! Я люблю его до безумия, почему я должна его терять?

— Так, подруга! — темноволосая девушка схватила ее за плечи и хорошенько встряхнула. — Первое правило — не раскисать! Безвыходных ситуаций не бывает, мы что-нибудь сделаем, обязательно!

— Врач сказала, нужно молоко, три литра, оно должно помочь…

— В деревне есть молоко. На улице меня отец ждет, он на машине. Поехали!

До ближайшей деревни три километра через Припять. На город уже опустилась темная завеса. Где-то вдалеке все еще раздавались милицейские сирены. Их отзвуки долго стояли в ушах двадцатитрехлетней девушки, сидящей позади, от нетерпения подпрыгивающей на сидении и пытающейся мысленно ускорить время.

Зловещая беззвездная чернота поглотила верхушки покрытых отвратительным ржавым оттенком деревьев. Трава вытянулась тонкой струной, скрывая сплошной зеленой стеной странное создание с сияющими глазами. Оно с удовольствием облизывало обнаженные, как у вампира, клыки. Машины проезжали мимо, поднимая столбы пыли и скрывая полуночного монстра, передвигающегося мягкими лапами по раскаленной полуденной жарой земле.

Раиса первой выбежала из машины, громко хлопнув дверцей, едва заметив немолодую доярку с двумя ведрами, полных молока. Она, закрыв ставнями стойло, увидела бегущих к ней двух девиц в развевающихся на ветру летних платьях.

Неподалеку раздалось пронзительное рычание, хотя над районом весь день стояла мертвая тишина, разбиваемая лишь военным транспортом и милицией.

— Бабуся, чи не позичиш ти три лiтри молока? Мiй чоловiк, Василь, злiг вiд пожежi на атомнiй станцii, я хочу йому допомогти![8]

Женщина, не останавливаясь, проследовала к своему бревенчатому домику, на вид которому лет было намного больше, чем Чернобылю, и усмехнулась, внимая словам молодой с зареванным лицом девице:

— Коли мені було стільки ж років, тут орудували фашистські окупанти. Вони перебили добру половину людей. Перед тим, як померти, вони прокляли це місце, як і ті, що жили тут до них. Але я допоможу тобі. Негоже закоханій дружині ховати свого чоловіка. Він помре, ти не сумнівайся. Але любов-велика сила, вона творить чудеса[9].

— Значит, нашим мужьям не помочь?! — встряла темноволосая подружка, и по ее бледному лицу покатились крупные слезинки. Прикрыв лицо руками, она горько разрыдалась, дав волю эмоциями.

Доярка лишь покачала головой и достала трехлитровые банки из небольшого чуланчика. Струйки дымящегося молока напоили мелкие травинки под ногами престарелой женщины. Когда последняя капля упала в стеклянную, доверху наполненную, тару, бабушка отставила в сторону звякающее металлической ручкой ведро.

— Дякую.

— Шесть банок… — мужчина за рулем, виски которого уже украшала седина, задумчиво наблюдал, как две хрупкие девушки грузят в автомобиль большую стеклянную тару в красных сетках, — а вы уверены, что молоко поможет? Если правду говорят про радиацию, то вряд ли это подействует.

— Папа…! — одернула его девушка, обрывая неприятный разговор.

Когда подруги вернулись в больницу, волоча за собой неподъемный на вид груз, народу в медсанчасти не становилось меньше. Люди в медицинских халатах пробегали мимо с разгоряченными лицами, в резиновых перчатках несли одежду пожарных, тушивших огонь на разрушенном взрывом энергоблоке.

Одна из присутствующих, стоя спиной к стене, смертельно побледнела и, выдав все съеденное за день, рухнула на пол словно безжизненный куль. За ней последовала еще одна, приземлившись у ног Раисы, что несла одну из шести трехлитровых банок. Коридор заполнился оглушающим звуком разбитого стекла. Один из пробегающих мимо медиков поскользнулся на белой луже и упал, растянувшись во весь рост.

— Я не… хотела… — девушка застыла как вкопанная, изумленно раскрыв рот, не в силах пошевелиться.

— Рая!.. — подруга привела ее в чувство, схватив за руку и потащив в сторону приоткрытой палаты, из-под щели которой выглядывали вытянутые тени.

— Вася?!

Рая подскочила будто ошпаренная. Летнее платье, подаренное на годовщину свадьбы его родителями, украсили крупные белые пятна, оставляющие после себя темно-серые следы.

Когда девушки, судорожно толкнув дверь, влетели в палату, заставленную металлическими койками, то бойко проводили медиков до выхода и поставили банки на столик посреди комнаты, разливая молоко по кружкам. Придерживая подол платья, Раиса присела напротив Василия и, слабо улыбнувшись, подставила ладонь под его подбородок. Струйки белого напитка капали на раскрытую ладонь, быстро впитываясь в нежную кожу.

Василий поперхнулся и выдал на свою жену только что выпитое им молоко, капли которого украсили не только летнее платье, но и сверкающий линолеум под ногами.

— Пока вас не было, они трижды теряли сознание, — сказала медсестра, стоя в сторонке. — Вероятнее всего, они отравились газами, поэтому мы поставили им капельницы, чтобы привести их в чувство…

— А разве газы способны превратить человека в ходячего мертвеца?!

За окном медленно проезжала машина, омывая бетонные здания белым порошком и сопровождаемая военными в респираторах. Парное молоко закончилось. Рая вместе с подругой привезли шесть банок для шестерых человек, надеясь на чудо. В глубине души она надеялась, что медики говорят правду, и это простое отравление газами, а слова деревенской доярки просто бредни городского сумасшедшего.

— И что нам теперь делать?

Раиса выплыла из раздумий и посмотрела на подругу.

— Где нам теперь достать молока?!

— Я в ту деревню не поеду. Небось, та сумасшедшая бабка снова начнет твердить про смерть и чернобыльское проклятие.

— А если это и правда проклятие? Ведь город построен на крови, сколько людей погибло во время войны!..

— Я и не думала, что ты суеверная…

— А что мне еще делать?! Мой муж лежит там, больной, немощный, наверняка на всю жизнь калекой останется!..

— Таня, я тебя отлично понимаю! Мой Васенька тоже там, и я тоже хочу ему помочь, но эти бредни меня все больше погружают в уныние! Я не хочу думать ни о смерти, ни о проклятии, ни о чем, только об самочувствии Васеньки, это все, что меня сейчас заботит!..

— Нас больше к ним не пустят, — произнесенные подругой слова казались далекими и чужими, — сказали, газ, это очень опасно, жизнь на грани…

— Какой газ? Какая опасность? Ты погляди на улицы! — Рая отчаянно развела руками в стороны. — Жизнь продолжается! Вон, человек идет с магазина, хлеб несет, ребятишки с конфетками, вкусные пирожные на лотках, о чем ты, Таня?

— Но ведь улицы неспроста моют, верно?!

Раиса опустила взгляд и пропустила сквозь приоткрытые губы тяжелый выдох.

— Ты права. Здесь что-то неладное.

Их разговор прервал стук в окно.

— Вася?..

По ту сторону показался Василий с обожженным лицом.

— Что он говорит? — мужчина стучал по стеклу кулаками, раскрывая и закрывая рот, а в его глазах заблестели слезы, и окно вновь выдержало ряд яростных ударов, напоследок жалобно скрипнув.

— Вы слышали? Наших мужей сегодня увозят в Москву…

— Не дадим им увезти наших мужей!

— Не дадим! Не отпустим!

— Либо с нами, либо они останутся здесь!

— Не дадим! Не дадим!

Милиционеры, вышедшие из здания медсанчасти, бросились отбиваться от обезумевших женщин. Раиса вместе с подругой, как и остальные, царапались и больно бились, присоединившись к бунту беременных дамочек. Новость эта была подобно урагану, вызвавшему плачевные последствия: нескольких схватили и держали крепко за руки, не давая наносить удары, других же растолкали по разным сторонам. Кое-как угомонив толпу, мужчины в строгой темно-синей форме выстроились в ряд, не пропуская внутрь.

— Не беспокойтесь, ваших мужей отправляют подлечиться! Как только все закончится, вы тут же их увидите! — на ступени вышел врач в ослепительно-белом халате, очки его болтались на веревочке, а лицо покрывали красные пятна.

— Не дадим! Не отпустим!

— Дайте нам увидеть наших мужей!

— Вашим мужьям понадобиться чистая одежда! Те вещи, в которых они были на станции, сгорели, вы же не хотите отправить их голышом?

Дамочки дружно стихли и переглянулись между собой.

— Нужно немедленно собрать вещи, пока Васенька не улетел! — подруга кивнула в знак согласия, и девушки побежали в сторону общежития, находящегося рядом с пожарной частью.

Автобусы уже не ходили.

Девушки, сдерживая дыхание и рыдания, добежали до крупного трехэтажного здания, вихрем поднялись на второй этаж, побросали в дорожные сумки первые попавшиеся вещи и, громко хлопнув дверьми, выскочили наружу, навстречу беспросветной тьме.

Когда они вернулись, их мужей уже не было.

Глава IX

— Поздравляю вас, Валерий Алексеевич! Я выполнил вашу просьбу в самом лучшем виде!..

Валерий оторвался от чтения оставшихся на станции документов и пристально вгляделся в партийного чиновника.

— Вы достали две тысячи четыреста тонн свинца? Поздравляю!

— Бери больше, Валера, я умудрился заказать шесть тысяч тонн свинца!..

— Шесть… тысяч…?

— Знаете ли, Валерий Алексеевич, я не хочу, чтобы при тушении горящего масла мы испытывали дефицит. Бог его знает, сколько понадобится свинца, чтобы потушить этот чертов огонь!..

— Спасибо, Борис Евдокимович.

— Я смотрю, ты что-то узнал и не хочешь делиться, — председатель правительственной комиссии прищурился, прожигая ученого взглядом. — В чем дело, Валера? Что ты постоянно скрываешь? В последнее время ты очень странно себя ведешь.

— Вы ошибаетесь, Борис Евдокимович.

— Тайное становится явным, запомните это, Валерий Алексеевич! — торжествующе произнес Щербина и гордо удалился, покрутив в воздухе пальцем.

Заявление:

я, [зачеркнуто], прошу директора Чернобыльской атомной электростанции Виктора Петровича Брюханова об оказании мне [зачеркнуто] услуги, дабы исправить свою [зачеркнуто] и навсегда ее похоронить. [зачеркнуто] в сумме [зачеркнуто] будут предоставлены 26 [зачеркнуто] 1985 года.

Подпись: +

[на обратной стороне]

Фамилия:…

Имя:…

Отчество:…

Место рождения: [зачеркнуто], Москва.

Отец/мать: —

[зачеркнуто] семи лет, взятая [зачеркнуто], но в дальнейшем умерла [зачеркнуто] [зачеркнуто] [зачеркнуто], 15 [зачеркнуто] … года.

Заболевание: [зачеркнуто]

+

[на полях крупными буквами]

Об этом никому ни слова!!!

Валерий в сердцах скомкал бумагу, крепко сжав ее в кулаке. Его лицо покрылось багровыми пятнами, а на щеках заиграли желваки. Стиснув зубы, он швырнул скомканный листок в мусорное ведро:

— Он меня и здесь нашел!..

— Как они могли?! Это же не по-человечески! — навзрыд плакала Раиса, вытирая градом бежавшие слезы рукавом кофты и еле-еле плетясь за своей подругой.

Ночью посвежело. Подул прохладный ветер, принеся с собой запахи озона со стороны разрушенной станции. Город, погруженный в темноту, постепенно отходил ко сну, хотя улицы с каждой минутой заполнялись автобусами и милицейскими машинами с выключенными мигалками. По другую их сторону стояли разбросанные пожарные машины, один только вид которых приносил девушкам боль, заставляя рыдать навзрыд и канючить. Даже задранные сквозняком подолы летних платьев не смогли их отвлечь от горьких рыданий.

Под ногами хлюпала белая пена. Омытые улицы словно после проливного дождя. Весь месяц стоял сухой — тут климат совсем другой, чем на западе[10], хотя город расположен на севере. Его жители расхаживали в летних костюмах, открытой одежде, не боясь прохладного по вечерам ветра, дожидаясь с благоговением первых, срывающихся с неба, тяжелых капель.

— Уважаемые припятчане, связи с аварийной ситуацией на Чернобыльской атомной электростанции, было вынесено решение о временной эвакуации. Просьба собрать теплые вещи и спортивные костюмы. Срок предполагаемой эвакуации — пять-шесть дней. Пребывание на природе приветствуется. Палатки брать разрешается. Всего вам доброго.

Рая оторвалась от клеенки, смутно осознавая происходящее. На маленькой кухне, через стенку от комнаты, где она проживала с Василием, заработало радио: объявив о временной эвакуации, усталый голос дикторши сменился на веселую музыку, не совсем уместную обстановке.

По ту сторону здания вновь воцарилась духота, но девушка продолжала щеголять в вязаной кофте. Золотистые кудри свисали из-под прически, сделанной впопыхах, а лицо, вымазанное сажей (и где она только успела ее подхватить?..), оставалось заплаканным.

— Зато встретим Первомай на природе. Возьмем теплые вещи, гитары, купим самое лучшее и самое дорогое вино, наделаем шашлыков… красота!..

— Да уж… — вяло отреагировала Раиса, состроив унылую мину, — красота среди бегущих, первых нет и отстающих. Высоцкий. Вася любит его до умопомрачения. Даже пластинку с его песнями умудрился заслушать до дыр.

— Бедный Высоцкий, не дожил до наших дней…

— Интересно, какую бы песню он посвятил нашему происшествию?

— Переделанный Шопен на современный лад?

— Мне не до веселья, Таня! Мне не нужен никакой отдых на природе… без Васеньки…

Рая подошла к окну, плотнее закутавшись в кофту. Пронзающим взглядом зацепилась за крышу пожарной части, где все еще стояли распахнутые настежь ворота. По грязной щеке пробежала одинокая слеза. Лицо уже опухло от нескончаемых рыданий: едва вернувшись домой, девушка села за стол, молитвенно сложив руки, и начала протяжно выть, подобно голодному волку. Слезы лились куда попало, а сердце нещадно билось в груди.

Машина долго колесила вдоль пустующей дороги. Милицейские автомобили и бронетранспортеры стояли на въезде в Чернобыль, шоссе же близлежащих деревень осталось абсолютно свободным. Татьяна, та самая темноволосая подруга, повезла ее в деревню, к родителям ее мужа.

Весь путь прошел в странном забытье, и девушка внезапно вздрогнула, услышав откуда-то издалека собственный пронзительный крик:

— Мама, Васенька в Москве! Увезли специальным самолетом!

Еще один день пролетел незаметно, напоминая короткий черно-белый фильм: перед глазами, покрываясь россыпью помех, возникали образы припятской медсанчасти, толпа возмущенных женщин перед входом. Их крики еще долго будут звенеть в барабанных перепонках. Маленькая комнатка в общежитии, оставленная на несколько дней, с разбросанными по полу вещами, дневниками и аудиокассетами.

И злополучная Чернобыльская АЭС.

— Вася там… в Москве…

Под вечер, когда на деревню опустились сумерки, когда среди темноты вновь проглядывались чьих-то два зорких глаза, Рая почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Едва забежав за угол и прогнувшись в три погибели, на мокрую от поливов землю полилась обильная рвота. Кое-как добравшись до постели, девушка рухнула на кровать и отключилась, полностью погрузившись в сновидение.

— Рая! Рая!!

От пронзительного мужского голоса она резко распахнула веки. Сон как рукой сняло. На минуту ей показалось, что любимый, вложив в клич остатки сил, плакал, тянул к ней руки и умолял о помощи, хотя по ту сторону реальности она слышала только зов. Рая снова прилегла на кровать, положив голову на мягкую подушку, и перевернулась на бок.

“Я поступаю не очень хорошо, оставляя его там одного…”

— Ну куда ты такая? — она бегала по дому с вещами в руках. — У тебя же токсикоз, останься лучше дома, ничего с Васенькой не случится! Его там подлечат, и он вернется домой, как новенький!

— Мама, вы же знаете, что это невозможно…

— Упертая ты. Погубит тебя твое упрямство.

— Мама, я все решила. Вы только не переживайте так, все будет хорошо.

— Пусть отец повезет тебя в Москву!

Сняв со сберегательной книжки все деньги, что были у родителей мужа, машина двинулась в долгий путь. Дорога снова выпала из памяти. Происходящее вновь скрылось за завесой забытья, оставляя отчаяние наедине с упертостью — эти черты характера не совладали друг с другом, постоянно менялись местами, вызывая противоречивые желания: рыдать и сворачивать горы. Последнее взяло свое, и слезы на бледном лице моментально высохли.

— Вы не подскажете, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники?

Милиционер, что встретился им на пути, совершенно спокойно ответил:

— Шестая больница, на Щукинской.

“Хм, странно. Он говорит об этом совершенно спокойно, а нас пугали, что это государственная тайна, совершенно секретно…”

— Без специальных пропусков не пускаем! — воскликнула вахтер в белом халате, испытывающе осматривая незваную гостью.

Раиса, недолго думая, вытащив кошелек из недр платья, достала советскую купюру и положила ее перед носом девушки.

— Иди, — деньги тут же исчезли.

Рая, подобрав подолы платья, на одном дыхании взлетела на нужный этаж. В узком коридоре царило какое-то столпотворение: медики, одетые в специальные защитные костюмы, напоминающие дождевики, с респираторами на лицах, проходили мимо, лишь иногда бросали недоуменные взгляды на встревоженную девушку. Не все равнодушно приняли гостью — ее хватали за локти и долго выспрашивали, после чего ей пришлось, заливаясь горькими слезами, о чем-то умолять. Слова утопали в слезах и криках отчаяния.

— Миленькая моя! Миленькая моя… Дети есть? — перед девушкой сидела женщина намного старше нее, с рыжеватыми кудрями, в белом халате — заведующая радиологическим отделением шестой больницы.

Рая кусала губы и хлопала ресницами, делая невинный вид. В ее взгляде блестел огонек испуга, грозя обернуться настоящей эмоциональной бурей.

“Нужно соврать, иначе меня не пустят”, — из-за худенькой комплекции пока еще не видно живота, хотя наступил уже шестой месяц.

— Есть.

— Сколько?

“Надо сказать, что двое. Если один — все равно не пустит”

— Мальчик и девочка, — девушка снова захлопала густыми ресницами.

— Раз двое, рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью…

“Ну ладно, станет немножко нервным. На самом деле мы все — немножко нервные, но это не такая уж и большая беда”

— И еще: если заплачешь — я тебя сразу отправлю домой. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.

“Я отсюда никуда не уйду. А если и уйду, то только с ним. Клянусь!..”

Глава X

Общежитие располагалось в здании городской больницы, в гинекологическом отделении. Этому было простое объяснение: его проще дезактивировать плюс совсем рядом два душа и ванная. Большинство помещений выложены кафелем, стояла мебель из нержавеющей стали. Стены и потолки выкрашены в белую масляную краску.

“Идеальные” условия для дезактивации.

Однако помещения эти быстро превратились в “радиационный свинарник”: остался только один душ на двадцать пять человек, выделенные комнаты для работы и спален превратились в одно целое, а уж про туалеты и говорить нечего. Кровати с сияюще чистым постельным бельем расставили в хаосном порядке и сделали из них коровьи стойла — ученые, вернувшись со станции, заваливались спать прямо в одежде, не снимая ее.

Александру пришлось поработать в подобных условиях.

Поздно вечером после большой пробежки между штабом правительственной комиссии и атомной станцией, он вернулся в общежитие полностью разбитым. Ученый, пребывая в Киеве, не представлял себе, где будет спать и что будет есть, лишь ближе к ночи один из милиционеров провел его в “гинекологию”, где большинство приезжих сюда работников уже мирно посапывали в постелях.

Боровой завалился на одну из грязных постелей, не снимая формы, растянулся во весь рост и, прикрыв веки, погрузился в сон. Сквозь неясное сновидение он услышал чью-то возню на соседней кровати, но не придал этому значения, продолжив спать.

На следующее утро, наступившее в пять утра, ученый разомкнул веки и тут же сощурил их от больно бьющего по глазам солнечного света. Что-то промычал себе под нос и, проведя рукой по волосам, перевернулся на другой бок.

На соседней кровати лежала раздетая девочка. На ней была майка на бретельках, которую обычно надевают под белую прозрачную блузку, и трусики. В ногах — скомканное одеяло. Темные пряди рассыпались по подушке, а бант, распущенный от случайного движения, свисал с матраса, касаясь кончиками линолеума.

Школьная форма, сложенная в несколько раз, лежала на краю постели, а балетки, слегка запыленные, стояли рядом с прикроватной ножкой.

Александр потер глаза в очередной раз, пытаясь прогнать остатки сна. Затем, свесив ноги с постели, надел резиновые сапоги и тихонько подошел к кровати.

Девочкины веки были сомкнуты, а слегка вздернутый носик едва заметно шевелился, когда она вдыхала и выдыхала воздух из маленьких ноздрей. Он отпрянул, когда малышка повернулась на спину, поерзала на матрасе и снова застыла, погрузившись в сновидения. Ее не смущала легкая прохлада помещения, по-прежнему оставаясь неприкрытой одеялом.

“Ничего же не случится, она же просто девочка…”

Александр слегка прикоснулся к открытому лбу — челка сползла на бок, как и тяжелая прядь волос, перехваченная бантом — и провел пальцами по нежной детской коже.

Сердце упало в желудок, когда девочка резко перехватила его руку и прижала к щеке.

“Она действительно просто ребенок…”

— Опять эта наглая девчонка!.. — в сердцах крикнул один из проснувшихся работников: спустя полчаса их подняли на работы, и они тут же ушли, спустившись в столовую.

— По-моему, это просто ребенок. — Александр пожал плечами. — Не понимаю, чего вы все на нее так злитесь.

— Она — хамка! — изрек мужчина в грязной форме и, резко развернувшись, с демонстративным видом ушел.

Боровой спустился в полутемное помещение на первом этаже.

У небольшой стойки столпились мужчины в грязных ватниках и шапках — они ни разу не мыли руки перед едой. Но никто не отчитывал их за несоблюдение гигиенических норм. Даже пухлая повариха, одетая так же, лишь раз за разом размахивала половником, успевая наливать в изумительно чистые тарелки дымящихся щей. Рядом с ней сновали девицы помоложе — они забирали грязную посуду, раздавали хлеб и компот, а также прибирались, когда столовая пустела.

Через несколько минут на пороге появилась девочка. Школьная форма по фигуре выглядела безупречно чистой, а носы кожаных балеток были тщательно начищены. Отбросив толстую прядь с бантом за спину, она прошла в помещение, вызывая фурор у сидящих за столами взрослых дядечек.

— Опять она!

— Какого хрена?!

— Где ее родители? Куда они смотрят?

Малышка, слегка хмыкнув и задрав подбородок, подошла к стойке и, как примерная ученица, вытянула руки вдоль линии на юбке. Когда повариха обернулась, девочка, спрятав надменную ухмылку в уголках губ, тут же опустила глаза.

— Булочек больше нет! Можешь больше не просить! И если я тебя еще раз застукаю за воровством, то не сомневайся, мой ремень тебе вправит мозги!

— Что-то здесь совсем не чисто, — к одиноко сидящему за столом ученому присоединился коллега. — Во-первых, практически у всех работников в первые же дни “накопители”[11] показали большие дозы. У меня есть мысли по этому поводу, но мне нужно время, чтобы понаблюдать за обстановкой, дабы не быть голословным.

— А во-вторых?

— Девочка! Она здесь уже на протяжении двух недель! Я попытался поговорить об этом с Легасовым, но он ушел от ответа. Мне кажется, он что-то скрывает…

— Ты просто параноик. У него огромная куча дел, а ты лезешь со своими ненужными вопросами.

— Ты его защищаешь, потому что он твой друг!

— И что? Он хороший специалист, он просто делает свою работу! Что ты привязался к нему с этой девочкой?!

— А ты сам? — приятель прищурился и оценивающе посмотрел на ученого. — Ты сам что думаешь по поводу этой девчонки? — он с особой неприязнью ткнул пальцем в девочку, продолжающую стоять напротив стойки.

— Ничего. — Александр отложил ложку и откинулся на спинку стула.

— Совсем?

— Совсем. У меня есть дела поважнее.

Тучи сгустились до предела. В любой момент мог развернуться настоящий ливень из проблем и неприятностей. Радовало только одно: спустя десять дней масло в кратере реактора перестало гореть и выделять смертельно опасные вещества. Их выброс практически тут же прекратился. Топливо само растворилось в расплавленных металлах, образовав радиоактивную лаву.

Однако в день окончательного тушения оно начало прожигать нижние уровни энергоблока.

— Валерий Алексеевич, а вы помните, раньше была такая шутка: при тяжелой аварии на АЭС ядерное топливо прожжет всю Землю насквозь и дойдет до Китая?

– “Китайский синдром”?

— Так вот, Валерий Алексеевич, я не хочу вас пугать, но появилась возможность для этого “Китайского синдрома”: верхние и нижние барботеры будут проплавлены, а какая-то часть топлива попадет в землю и, проплавляя ее насквозь, дойдет до водоносных слоев.

— Я отлично понимаю вас, Евгений Павлович[12]. Эти самые водоносные слои располагаются в тридцати двух метрах под станцией. Я уже давно заметил, что Чернобыльская АЭС построена крайне неудачно. Я докладывал об этом и Рыжкову, и Лигачеву. Они нашли этому простое объяснение: станцию строили очень быстро, материалы дешевые и некачественные, и большую часть из них сворованы самими строителями. Укладка бетона произошла ошибочно, но мы же обсуждаем риск радиационного заражения грунтовых вод, верно?

И, кстати, прошу заметить, что этот “синдром” маловероятен, но если все же малая часть топлива попадет в подземные воды, произойдет существенное заражение большого бассейна, питающего заметную часть Украины. И опять же повторюсь: вероятность этого крайне мала, поэтому я не вижу смысла озадачиваться подобными проблемами.

— Но я все же настаиваю на этом, Валерий Алексеевич! Нужно немедленно соорудить нижний поддон под фундаментной плитой реактора. Я знаю, что вы специалист в своем деле, но не нужно ко всему относиться с такой халатностью…

— У меня не было и тени намека на халатность, Евгений Павлович! Мне, как и вам, очень тяжело достаются подобные решения. Вы отлично знаете, что пожар окончательно потушен, выброс радиоактивных веществ на время приостановлен, но а дальше-то что? Эта дыра реактора будет стоять открытой до конца наших дней? Тогда мы подпишем смертный приговор не только себе, но и ни в чем неповинным людям!

— Я вам предлагаю выход: заняться строительством поддона, чтобы радиоактивное топливо не попало в грунтовые воды. А этой дырой, как вы ее прозвали, мы займемся сейчас же. Я позволю себе заметить, Валерий Алексеевич, что это не займет много времени, да и проблему эту решить очень легко: нужно накрыть реактор неким сооружением, что-то типа “коронки” на больной зуб. Вы понимаете, к чему я веду?

Валерий проводил взглядом уходящего коллегу и, когда тот вышел, прикрыв дверь, вытащил дрожащими руками из кармана брюк начатую пачку сигарет.

— Может, стоит им все рассказать? — обращаясь к самому себе, произнес он, стоя у запыленного окна и наблюдая за мужчинами в грязных ватниках. — Это не обойдется без последствий, зато под охраной он меня не достанет.

— Ты не прав, Валера, ой как не прав.

Ученый резко обернулся и встретился с серыми глазами незнакомца.

— О, братцы, я пропал! И здесь нашла! — раздался громкий смех.

Шестеро парней сидели на кроватях и играли в карты. Василий, опершись об постель локтем, лежал спиной к выходу, когда Раиса с замиранием сердца вошла в палату.

— Вася! — закричали его друзья по палате.

Он обернулся.

“А он такой смешной!” — Рая прикрыла улыбку кончиками пальцев и спрятала искорку волнения на дне зрачков: терзающая сердце тяжесть отошла на задний план, уступая место бурной радости.

На нем была пижама не его размера. Короткие рукава, короткие штанишки. Опухоль уже сошла с лица. Рядом стояли капельницы с каким-то непонятным раствором, который вливали в вену через определенное время.

С улицы на пол струился золотистый солнечный свет. На окнах висели легкие белые занавески. Со двора доносился шум, растворяющийся среди тотальной суматохи больничных стен.

— А чего это ты вдруг пропал?

Василий встал с кровати и, довольно улыбаясь, подошел к девушке, раскинув руки в стороны, но врач его тут же одернул:

— Сиди-сиди! Нечего тут обниматься.

— И правда жеж! У нас впереди еще столько времени, успеют нам надоесть эти объятия! — пошутила довольная Раиса.

— Братцы! Наша, из Припяти, приехала!

Услышав шум за спиной, девушка обернулась и увидела несколько человек в коротких пижамах, толпящихся на пороге. Мысленно сосчитала их и, повернувшись обратно к Василию, улыбнулась.

Двадцать восемь человек.

— Как там дела? Что нового у нас в городе?

— Эвакуация. — Рая тяжело вздохнула и опустила голову. — Весь город увозят на пять дней, если не больше. Нам ничего толком не объясняют, говорят, государственная тайна, совершенно секретно…

В палате воцарилась гробовая тишина. Ребята как по команде замолчали, поджав губы и сверля друг друга испытывающими взглядами. Раиса терзала рукав кофты, не представляя, что будет дальше, и лишь опустила взгляд, скрывая за густыми ресницами тревогу о ночлеге.

В больнице ей не позволят остаться.

“Я готова биться и кричать, лишь бы остаться здесь, с ним!..”

— Господи! — голос встревоженной женщины, дежурившей в день аварии на проходной, заставил выплыть из мрачных раздумий. — Там мои дети! Что с ними?!

— Наверняка они в хорошем месте, под присмотром хороших людей. Не волнуйтесь вы так, все будет хорошо.

— Она уже который день панику здесь наводит. Говорит, живыми мы отсюда не выйдем. Знаешь, в стрессовых ситуациях у человека может помутиться рассудок. Мы ее сначала успокаивали, а потом рукой махнули. Женщина.

— Ребята, а не сходить ли нам в столовую? Здесь очень вкусно готовят!

— Я не хочу есть. Но я посижу в коридоре. Здесь воздух спертый.

Раиса, едва палата освободилась, тут жевскочила и обняла Василия за шею, уткнувшись носом в рубашку. Он, поглядев на нее странным взглядом, отстранился и показал на стульчик, на котором она минуту назад сидела:

— Не стой рядом. Лучше сядь вон туда. — Василий указал на угол в двух шагах от кровати.

— Да глупости все это! — девушка раздраженно махнула рукой. — А что насчет взрыва? Ты видел его? Вы были первыми, когда это произошло…

— Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально это устроил. Все наши ребята такого мнения.

— Запад? Американские спецслужбы? — охнула Раиса. — Об этом только и говорят! Они давно точат зубы на нашу страну, только я понять не могу, по какой причине. Зла мы им не делали, отбили от фашистских оккупантов, чем мы заслужили такую нелюбовь? Впрочем, я далека от политики и ее интриг. Главное, что с тобой все в порядке.

Раиса пришла на следующий день в больницу, переночевав у своих московских знакомых, и заметила, что ребята теперь лежат по отдельности в разных палатах — облысевшие, с потрескавшимися губами, еле живые. “Каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения. То, что выдержит один, другому будет не под силу”.

Поражало еще и то, что на этажах под и над ними всех выселили, оставив лишь голые стены. Ни одного больного. Как будто врачи чувствовали угрозу для остальных, ни в чем неповинных, людей.

Мир начал сужаться до одной точки…

Раиса без конца варила бульон из индюшки, разливала его по банкам и, раздавая поллитровые тарочки матерям (жен пускать перестали), кормила шестерых ребят. Затем весь день бегала по городу, покупая все необходимое: миски, кастрюли и туалетные принадлежности.

— Привези-ка яблочко. — Его пришлось потереть на терке.

Рая с разрешения заведующей переехала в гостиницу для медработников, что находилась на территории больницы.

— Но тут же нет кухни!.. Как я буду готовить?

— Тебе уже не надо ничего готовить. Их желудки перестали воспринимать еду.

В первый же день у нее забрали все вещи, оставив только деньги: одежда, сумка, кошелек, туфли, даже нижнее белье, все “горело” от сильной радиации. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера и тапочки сорок третьего. Все это сидело на худенькой и маленькой девушке как на вешалке.

“Одежду твою, может быть, привезем, а может, и нет, вряд ли она поддастся “чистке””

— Батюшки, что с тобой? — испугался Василий, увидев свою жену в подобном обличии.

Он стал меняться на глазах. Каждый день Раиса встречала другого человека. Ожоги выходили наверх. Во рту, на языке и щеках появились маленькие язвочки. Пластами отходила слизистая. Цвет лица и тела тоже становился разным: сначала синий, потом красный, а затем и вовсе серо-бурый.

Рая, словно обезумевшая, продолжая варить бульон, бросая маленькие кусочки курицы в банку с кипятильником и мелко нарезанную свежую петрушку, принесенную кем-то из работников больницы.

Но все усилия оказались бесполезными.

Василий не мог даже пить.

Однажды девушка заснула, сидя на полу перед палатой, где лежал Вася. Ее не могли потревожить прикосновения белых халатов, которые при быстром движении поднимали легкий сквозняк. Даже подергивания за плечо мало срабатывали.

В один прекрасный момент, словно почуяв что-то, Раиса резко распахнула веки: обстановка вокруг превратилась в замыленную картинку. Постепенно она начала проясняться, но ненадолго — снова все покрылось россыпью черно-белых полос, как на испорченной видеокассете. Посреди иллюзии появилась девочка в школьной форме — ей было лет девять от роду. Она шла, громко стуча каблучками, по коридору. Юбка двигалась из стороны в сторону подобно полету птицы. Тяжелые, волнистые, темные пряди подпрыгивали на ходу. Длинные кончики бантов трепыхались за спиной. От ее улыбки отдавало холодом и скрытой враждебностью. В бездонных синих глазах промелькнула откровенная издевка.

“Что здесь делает ребенок?..”

Малышка, продолжая постукивать каблучками, направилась дальше.

[1] Почти то же самое, что и деаэраторы: устройство для пропускания через слой жидкости пузырьков газа или пара (прим. авт.)

[2] единица измерений взрывной энергии; еще — так называемый тротиловый эквивалент, мера энерговыделения высокоэнергетических событий, выражаемая в определенном количестве данной единицы измерений при взрыве (прим. авт.)

[3] Папа!! (укр. яз.); дальше — почти так же (прим. авт.)

[4] Еще — ткань Петрянова (прим. авт.)

[5] В данном случае имеется в виду река (прим. авт.)

[6] Ныне — “РИА Новости” (прим. авт.)

[7] Светлана Алексиевич, 2015 г.

[8] Бабушка, не одолжишь ли ты три литра молока? Мой муж, Василий, слег от пожара на атомной станции, я хочу ему помочь! (укр. яз.)

[9] Когда мне было столько же лет, здесь орудовали фашистские оккупанты. Они перебили добрую половину людей. Перед тем, как умереть, они прокляли это место, как и те, что жили здесь до них. Но я помогу тебе. Негоже влюбленной супруге хоронить своего мужа. Он умрет, ты не сомневайся. Но любовь — великая сила, она творит чудеса (укр. яз.)

[10] Имеется в виду — в Москве (прим. авт.)

[11] Специальные таблетки, которые прикрепляли на верхнюю одежду для накопления радиационных доз, а потом снимали для изучения — если доза превышала 25 рентген, то человека, работающего при радиационном заражении немедленно отправляли домой (прим. авт.)

[12] Велихов Евгений Павлович (2 февраля 1935 года) — советский и российский физик-теоретик, общественный деятель (прим. авт.)

• «
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• »