Глава XI
Когда Игорь появился в радиологическом отделении, по коридору, сломя голову, бежали медсестры и медбратья в защитных костюмах, не обращая внимания на двухметрового гиганта с двумя камерами на шее.
— Я прибыл сюда, чтобы сделать фоторепортаж для будущего поколения. Я хочу, чтобы люди знали, если им придется столкнуться с этим в будущем, как советский народ боролся со стихией, которая вырвалась из-под контроля человека…
— Бросьте свои объяснения, я все отлично понимаю, — фотограф пожалел сильно побледневшую девушку в белом халате. — Я как смогла, так и подготовила его для ваших съемок. — Она проводила Игоря в нужную палату, где, кроме пожарных, находились парочка медицинских работников. — Валяйте, снимайте, только знайте: я готова на все, чтобы мой Васенька как можно скорее вылечился от этой напасти. Я и дня без него не проживу…
— Я покажусь назойливым, но, если вам это облегчит душу, вы бы не могли мне все рассказать? Я вижу, как вам плохо. Если хотите, мы выйдет на свежий воздух, чтобы никто не увидел ваших слез…
— Мне запрещено плакать, иначе меня больше к нему не пустят.
— Это очень тяжело…
— Оставьте свою жалость при себе. Вы пришли сделать фотографии? Так делайте.
— Ну а вы хотя бы понимаете, в каком они состоянии? Как они будут жить дальше? Или вы надеетесь на лучшее, якобы ничего страшного не произошло, а болезнь эта пройдет сама по себе?
— Вы только что озвучили мои мысли. Я вот сейчас вспомнила одну санитарку, пожилую, она работает на том же этаже, где и мой Вася. Она постоянно твердит: “Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки”. Но у нас же медицина прогрессирует, великая советская медицина!.. — девушка покачала головой. — Или это только лозунги? Я уже не знаю, чему верить. Меня утруждает эта новая реальность. Но я не хочу, чтобы эта реальность забрала моего Васеньку.
Игорь вернулся в московскую квартиру поздним вечером. С больницы ему удалось принести достаточное количество снимков, и теперь их необходимо проявить. Перед этим он столкнулся с маленькой девочкой в коридоре, которая будто дожидалась его, стоя у окна.
— Что ты здесь делаешь?
Она пожала плечами.
— У тебя здесь родные?
Девчушка опустила взгляд.
— Радиации не боишься? — Игорь, не получив ответа, покачал головой. — Ладно, пошли, провожу тебя до дома.
Малышка потупилась и, захлопав густыми ресницами, потопала рядом с рослым дядей, спрятав откровенную издевку под маской напуганного ребенка, которому очень хочется домой.
В Москве прошел дождь. На улицах пахло свежей травой и мокрым асфальтом. Дороги утопали в грязных ручейках, а вместе с ними и колеса проезжающих мимо машин, и пешеходы в летней обуви. Подул прохладный ветер, задирая юбку шедшей рядом девочки. Она не обратила на это никакого внимания, лишь послушно следовала за темноволосым репортером и смотрела перед собой.
— Где ты живешь?
В невинном взгляде пронзительных синих глаз появилось легкое недоумение, затем блеснула искра любопытства. Девочка поджала губы, очерчивая глубокую полоску на подбородке, и повертела головой.
— Ты не знаешь, где твой дом?
Она хитро улыбнулась и, подняв правую руку, указала пальцем на север.
— На другом конце города?
Малышка повертела головой.
— Я тебя не понимаю.
На город опустились сумерки. Среди темного небосвода проплывали грозовые тучи, что могли обернуться новым проливным дождем. Игорь устало отпер двери и, бросив ключи на деревянную этажерку, разулся. Пока чернота не завладела ясным голубым фоном и мирными белыми облаками, он стоял возле подъезда и курил одну сигарету за другой.
Девочка внезапно исчезла — тщетно репортер пытался отыскать ее в ближайших закоулках. Она словно в воду канула.
— Проклятье!
Электрическая лампочка начала быстро-быстро мерцать. Сейчас не до технических поломок: самая главная из них на севере — необходимо как можно скорее проявить все отснятые за сегодня снимки и вернуться обратно в Чернобыль, иначе неумолимый фотограф пропустит все самое интересное.
Свет замигал агрессивнее, и когда угольная нить была готова погрузить комнату во тьму, появилась та самая девочка. По длинным волосам пробежали лоскутки мрака, очерчивая тяжелую прядь с бантом.
В глазах цвета неба пробежала яростная молния.
Игорь застыл посреди коридора, не решаясь сдвинуться с места.
— Как…?
Малышка, застигнутая врасплох, лишь пожала плечами.
— Как ты узнала, где я живу? — она подняла руку и, оттопырив два пальца, изобразила передвижение. — Ты следила за мной? Но зачем? — и в этот раз тоже не последовало конкретного ответа. — И как тебе это удалось? Я никого не видел за своей спиной.
Девчушка ехидно улыбнулась и, крутанувшись на месте пару раз, молнией ударила в лампочку. Игорь невольно отпрянул, когда искры посыпались в разные стороны. Электричество на миг исчезло, а когда вернулось, явилась и девочка, стряхивая с юбки мелкие светящиеся точки.
— Ты способна вырабатывать электрический ток? — репортер с широко раскрытыми глазами наблюдал за малышкой в школьной форме, которая, вытянув по обе стороны руки, закружилась на месте, насвистывая себе что-то под нос. — Я должен рассказать об этом Легасову. Он любит подобные вещи.
Тут девочка остановилась и метнула яростный взгляд в сторону фотографа. Поджала губы, разжигая огонь ярости на дне черных, как ночь, зрачков. Некоторое время их глаза пожирали друг друга в легком смятении, и когда Игорь готов был сдаться, малышка, подбежав к подоконнику, рванула с четвертого этажа вниз, превратившись в молнию и оставив после себя черное пятно.
Глава XII
…Лиза бежала по забитым машинами дорогам. До больницы оставалось всего ничего, пара метров, но почувствовав, как скорость перехватила дыхание в груди, она остановилась и, набрав воздуха в легкие, продолжила путь. Большой бюст, поддерживаемый бюстгальтером, давил на ребра, а мелированные русые волосы, собранные в хвост, развевались на ветру.
Узнав о произошедшем на атомной станции, что находилась в нескольких километрах от столицы, ею овладела паника, щемящая сердце и заставляющая подкармливать тяжелые предчувствия мрачными мыслями. Любовь всей ее жизни находилась под угрозой: высокий статный мужчина в наглаженном черном костюме, с намазанными гелем темными волосами и глубокими глазами, в которых могли утонуть сотни электрических искр.
Лиза успела набросить красный кардиган, так как погода резко испортилась: солнце спряталось за тучи, а на землю обрушился настоящий ливень, превращая автомобильные трассы в настоящие реки.
Девушка на одном дыхании влетела в здание больницы, миновала молоденькую вахтершу, уткнувшуюся в журнал советской моды, и оказалась в прохладных коридорах. Пробираясь среди толпящихся медработников и бросая взгляды в приоткрытые палаты, она продолжала рыскать подобно гончей.
“Он сказал, что девчонка должна быть здесь. Но ее здесь нет!..”
Лиза тщетно бегала по коридорам, открывая и закрывая двери больничных палат. Остановившись перед выходом, она перевела дыхание и, почувствовав, как сердце, успокоившись, перестало бешено биться, улыбнулась. Поправила кардиган и вышла на улицу, вдыхая запах мокрой травы.
— Господи! — стоя на коленях перед темнотой, кричал в пустоту, содрогаясь от нескончаемых рыданий, темноволосый мужчина в круглых очках. — Я знаю, что мне осталось всего ничего! Мне нужно закончить это дело, прежде чем погибнут ни в чем неповинные люди! Я закрою этот чертов реактор и приду к Тебе, чтобы просить прощения за совершенные злодеяния!
Тишина.
— По моей вине пострадал ребенок, маленькая девочка, которую я хотел спасти, хотел вырвать ее из грязных лап… я… хотел ее… спасти…
— Нет, папа, ты бы меня не спас.
Валера вздрогнул и, обернувшись, увидел девочку, по темным волосам которой стекала дождевая вода. По одежде струился электрический ток и оплетающие утонченную фигурку лоскутки мрака. Она стояла, приоткрыв розовые губы и отвернув взгляд бездонных синих глаз.
— Алина…
— Он хотел, чтобы я продолжила его дело. Он хотел, чтобы я поставила весь мир на колени и заставила умолять человечество о прощении. Меня не спрашивали, чего хочу я. Но мне стало легче, когда я впервые оказалась за пределами детского дома. Там… отвратительно!.. — сквозь слезы прошипела малышка. — Моя мать предпочла животную страсть, а не любовь к своему ребенку.
— Твоя мама…
— Да, она отказалась от меня!.. Особенно когда ТЫ ушел…
Валерий опустил глаза. Его руки, подобно лохмотьям, безжизненно повисли.
Дочь и отец стояли друг напротив друга и каждый думал о возникшей ситуации.
Взгляд маленькой девочки был переполнен грусти. Ее наливающиеся слезами глаза блестели. По грязной щеке потекла одинокая соленая струйка, оставляя после себя след. Ее поджатые губы дрожали от плохо сдерживаемых рыданий. И уже через мгновение малышка разревелась, склонив голову и позволяя горьким слезам течь по белоснежной ткани.
— Я смогла поговорить с тобой только потому что она пошла мне на уступки. Она ушла и забрала мой голос, мои чувства и эмоции, и теперь я как робот хожу среди людей и отбираю у них жизни. Потому что мне так хотелось!.. — повысив голос, воскликнула девочка. — Больше всего на свете я хотела отомстить, наказать всех за свои страдания, но сейчас я поняла, что пошла путем своего хозяина. Я так не хочу! Но и сделать с этим ничего не могу…
— Прости меня… я не хотел…
— Твоя судьба уже предрешена. Единственное, о чем бы я хотела тебя попросить… береги себя, пожалуйста!.. Она придет к тебе, не сомневайся. Она придет к тебе так же, как и к нему, когда история подойдет к концу. Пожалуйста… мамы у меня больше нет, но… я очень сильно переживаю за тебя…
— Стой!.. — девочка сделала шаг назад, постепенно погружаясь в темноту.
— Мне пора. Сохрани в тайне наш разговор. Прошу!..
Валерий с горькими слезами на глазах наблюдал, как последние девочкины слова растворяются в темноте, оставив после себя пятнышки мрака. Они ползали по полу, в тщетных поисках электрического напряжения и, не найдя такового, обиженно охнув, исчезли подобно наваждению.
Когда Алину привели за руку в помещение с белыми стенами, она остановилась, отпустив руку сопровождающего. Комната выглядела совсем не так, как в детском доме или в той жуткой больнице, в которой ей пришлось лечить множественные синяки и ссадины, заботливо оставленные маминым любовником.
— Устраивайся поудобнее. Теперь это твой дом.
Она проводила Долгожителя взглядом. На его место пришел темноволосый мужчина в толстых очках. Сердце больно кольнуло, когда ей удалось узнать знакомые черты лица человека, с которым ее мама прожила три года, а затем бросила.
Шестилетняя девочка с вьющимися цвета воронова крыла волосами смотрела на мужчину в очках на пол-лица и не могла произнести ни слова. Синие глаза наполнились слезами, а губы мелко задрожали. Боль сковала грудь железными цепями. Одинокая соленая струйка пробежала по щеке.
Малышка тихонько всхлипнула и, опустив голову, расплакалась.
— Боже… я и не думал, что он возьмет именно тебя…
Она промолчала, продолжая плакать.
— А как же мама тебя отпустила? Почему ты оказалась в детском доме?
— А почему ТЫ ушел?
Мужчина опустил голову. Любое слово покажется неправдоподобным, выссосанным из пальца — и все для того, чтобы успокоить маленькую девочку и снять с себя ответственность. Он ушел, потому что его самого сковывали супружеские обязанности. Эта малышка его вторая дочь. Старшая даже не подозревает, что у нее есть младшая сестренка.
— Папа…? — девочка всхлипнула.
Он погладил ее по длинным рукавам платья.
— Все хорошо, цветочек. Ты еще слишком мала, чтобы разбираться в отношениях двух взрослых людей.
— Ты ушел, потому что у мамы появился другой. Ты просто не стал биться ни за нее, ни за меня. И да, я знаю, что у тебя другая семья!.. — в девочкином голосе послышались нотки обиды и боли. — Я понимаю, что с моей мамой у тебя было мимолетное. Но я — не мимолетное. Я всего лишь ребенок. Почему ты меня не любишь?
Она увидела в его взгляде полнейший шок.
— На удивление ты рассуждаешь довольно здраво. Но тебе всего шесть лет. Это он тебя научил подобным словам?
— Ты не ответил на мой вопрос!..
— Я люблю тебя, цветочек. Просто жизнь такая штука…
— Все ясно.
Мужчина тяжело вздохнул.
— Почему он взял именно тебя…
— Ты не рад меня видеть?
— Ты не понимаешь, где ты сейчас находишься. Наверняка он тебе что-то наплел. Я не хочу, чтобы ты страдала…
— Но я страдаю, папа! Я так по тебе соскучилась, а ты придумываешь глупые оправдания!
— Прости…
— Оставь нас, куколка, — в их разговор вмешался Долгожитель, положив руку на плечо девочки, — двум дядям надо поговорить.
Алина наградила отца испытывающим взглядом и ушла в соседнюю комнату.
— Почему ты выбрал именно ее?! — Валерий набросился на Долгожителя.
Тот с вызовом сложил руки на груди:
— Ну, ты не хотел идти на уступки, поэтому я решил воспользоваться ситуацией. Ты с девочкой все равно не общался, раз она жила в детском доме…
— Я ничего об этом не знал!
— Делаем вывод: дочь тебе нужна поскольку-постольку.
— Да что ты знаешь об этом?!
— О-о-о, многое! Я, если хочешь знать, был когда-то на месте твоей дочери.
— Меня не интересует твоя биография! Отпусти ее, немедленно!
— Поздно. Теперь она часть моего эксперимента. Нравится ли тебе это или нет, мне все равно. Да и в принципе, твое участие уже больше не нужно. Я сделаю все, чтобы оградить Алину от твоего присутствия. Поверь, так будет лучше для тебя.
Молния, разбросав грязные комки, ударила в землю. Явившись перед огромным зданием больницы и одновременно смахивая электрические искорки, девочка направилась внутрь. В груди ныло сладковато-приторное ощущение, растекаясь нугой по всему телу. Она облизала губы, бросив взгляд на небольшую лужицу. Глоток воды сейчас бы не помешал.
Внутри больницы было пусто. Большая часть медработников ушли, оставив молоденькую медсестричку на посту. Когда незваная гостья появилась в коридоре и подошла к ней, девушка мирно спала, положив голову на большую раскрытую тетрадь. Постояв несколько минут, девчонка двинулась дальше, касаясь стен кончиками пальцев и принюхиваясь к запаху медикаментов. Медленно дошла до упора, повернула за угол и оказалась перед открытой палатой, где лежала девчушка на пару лет младше нее.
К хрупкому телу подключили непонятные приборы, которые от легкого детского прикосновения тут же выключились. Маленькая пациентка лежала неприкрытая одеялом. Она вся была перебинтованная.
Какое-то время пациентка лежала неподвижно, будто бы уже перейдя заветную черту, но чертовка в юбке понимала, что она еще жива. Подошла к ней и всмотрелась в лицо, украшенное уродливыми ожогами.
Веки широко распахнулись. Грудная клетка поднялась и тут же опустилась. Раздался громкий кашель. Голос превратился в сплошной хрип. Выключенные приборы светили темными экранами. Перевернувшись на бок, девчонка попыталась дотянуться до кнопки вызова медсестры, но, не выдержав, рухнула на пол. Поползла в сторону выхода, где ее перехватила гостья в школьной форме и потащила в сторону кровати, подхватив за подмышки.
Когда не получилось уложить на постель подругу по несчастью, девочка аккуратно пристроила ее на пол и, расправив юбку, села. Осторожно взяла к себе малышку на руки, подперев свесившуюся голову локтем.
— Мы с папой жили в Припяти до того, как все это случилось, — сказала она, жадно ловя ртом воздух. — А потом произошла авария, и я… оказалась здесь… кхе-кхе… Папа сказал, что это из-за радиации… кхе-кхе… Он сказал, что она невидима. И я… боюсь ее… “Тысяча журавликов”… Песенку вспомнила… которую мы пели в детском саду, кхе-кхе… Я никогда не думала, что буду на ее месте… кхе-кхе… Ты ведь пришла помочь мне… да?.. Спаси меня!.. — девчушка вцепилась в рубашку забинтованными пальцами. — Мне надоели эти… врачи… Белые халаты… Хочу увидеть папу… Свет… Я не… — и тут же застыла с открытым ртом.
В широко распахнутых глазах сияющие искры погасли. Руки обмякли и безжизненно упали на пол, как и голова, откинувшись на спину.
Девочка провела пальцами по бледному лицу, закрывая веки. Убрав еще теплое тело с колен, она встала с пола, отряхнулась и, повернувшись, последовала к выходу.
Срочное сообщение в Ивано-Франковск:“У меня умирает муж! Приезжайте как можно скорее!”
— Ты не представляешь, какая Москва красивая, особенно на День Победы, когда салюты пускают. Я хочу, чтобы ты это увидела.
Затем резко открыв глаза:
— Сегодня день или вечер?
— Девять вечера.
— Открывай окно! Начинается салют!
Раиса судорожно отперла деревянные ставни и, выглянув наружу, охнула. Восьмой этаж. Земля далеко. Темнота уже опустилась на столицу, накрыв ее своей мрачной периной с разбросанными, напоминающими алмазы, звездами.
— Вот это да…
Букет огня взвился ввысь, а затем распался на сотни искр. За ним полетел еще один и еще, усеивая темный купол мелкими всполохами.
— Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…
Раиса, тронутая словами, обернулась.
Василий достал из-под подушки три гвоздики.
— Дал медсестре деньги, чтобы купила.
— Мой единственный! Любовь моя! — девушка бросилась к болеющему мужу и начала покрывать его лицо, украшенное язвами, многочисленными поцелуями.
— Тебе что врачи говорят? Нельзя меня целовать, нельзя меня обнимать!
— Но я же люблю тебя… — по лицу скатилась счастливая слезинка.
Раиса вышла в коридор совершенно обессиленная. В больничных помещениях окна держали закрытыми, и девушка, обмахиваясь руками от внезапного головокружения, пожаловалась на духоту.
Ближе к обеду началась тошнота.
Когда головокружение стало сильнее, Раиса зацепилась за подоконник. Перед глазами появились белые “мушки”.
Она невольно зажмурилась, чувствуя скорый обморок.
— Вы беременная? — ее подхватил мимо проходивший врач.
— Нет-нет, что вы!.. — испугалась Рая.
— Не обманывайте, — тяжело вздохнул он.
Раиса растерялась и опустила взгляд.
— Почему вы меня обманули? — строго спросила заведующая на следующий день.
— У меня не было выхода! Скажи я вам правду, вы бы отправили меня домой! Святая ложь во спасение!
— Что вы натворили…
— Но зато я с ним! Ясно вам?!
Заведующая покачала головой.
— Миленькая ты моя! Миленькая моя…
— Надежда все-таки есть. Маленькая, но есть, — утешал девушку американский профессор, доктор Гейл. Его акцент немного смущал, но Раиса решила не придавать значения всякого рода мелочам, когда речь идет о жизни любимого мужа. — Такой могучий организм, такой сильный парень!
“Нужна пересадка костного мозга…”
Эта фраза крутилась в голове целый день. Рая сидела в палате недалеко от мирно спящего Василия, дожидаясь его родственников: двух сестер из Беларуси и брата из Ленинграда. Приехала и младшая сестра, Наташа, которой было всего четырнадцать лет. Когда ей сообщили об операции и что ее костный мозг подходит лучше всего, девочка-подросток заплакала:
— Я очень, очень боюсь!..
— Я лучше умру, но не трогайте Наташу, ей же всего четырнадцать!! — закричал Василий, когда девушка вместе с американским врачом принесли ему эту новость.
— Его старшей сестре, Людмиле, двадцать восемь. Почему бы вам не попробовать взять ее костный мозг? — выйдя из палаты, поинтересовалась Раиса.
— Успокойся, — она обернулась и увидела медсестру. — Твой муж уже не человек, а реактор. Сгорите оба.
— Врете вы все! Ваша наука и гроша ломаного не стоит!
А где-то в подкорках сознания грелась проворная мысль: а что, если действительно Васеньку не спасут, и он умрет, как те шестеро ребят, что работали вместе с ним? Сердце нещадно заколотилось о ребра, будто пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки. Рая с трудом взяла себя в руки и сжала пальцы до побеления: если кто-то увидит слезы на ее бледном лице, то немедленно выпроводят из больницы.
Васе с каждым днем становилось все хуже, и ее отчаянные рыдания только добавят ему страданий.
— Рая, где ты? Рая!
Услышав страдальческий зов, она врывалась в палату, машинально убирала за ним простынку, на которую он ходил под себя, не подпускала к нему солдат, что обхаживали остальных, и верила. Верила, что ее любимый Васенька встанет на ноги, сможет победить эту чертову болезнь и жить нормальной, человеческой, жизнью.
Раиса погладила руки, покрытые волдырями, и улыбнулась.
“Такое все любимое… родное…”
— Рая!!
Глава XIII
Самолет прибыл в столицу ранним утром.
Сидя у иллюминатора, ученый в толстых очках и багровым лицом, пряча черные руки в карманах куртки, наблюдал, как земля неминуемо приближается — пришлось на время покинуть место происшествия и вернуться обратно домой, где ему предстоял тяжелый разговор.
Она стояла недалеко от трапа, провожая его. Ее длинная юбка развевалась на ветру. Волосы волнующе трепыхались за спиной. Банты пытались распуститься и улететь в ясное небо.
На бледном лице пробежала одинокая слеза.
Девочка, не отрываясь, смотрела, как самолет, поднимаясь ввысь вместе с отцом, исчезает среди ясного неба.
И он тоже проводил ее печальным взглядом.
“Моя дочь…”
Другая дочь встретила его в московском аэропорту. Вместе с ней была Маргарита Михайловна, жена.
Инга распахнула объятия и обняла отца, обхватив руками его шею.
— Я рада, что ты наконец-то вернулся.
— Здравствуй, цветочек.
Они втроем прошли к черной машине.
— Ты выглядишь очень плохо…
— Работа. — Валерий отмахнулся.
— Там все плохо, да?
Он опустил глаза.
— Я вижу это по твоим глазам. Но если ты не хочешь говорить, твое право. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Потом расскажешь, что там происходит.
“Отвратительные вещи там происходят”, — хотел сказать ученый, сняв очки и протирая от бессонной ночи глаза. Отвернулся к окну, прижав к носу сжатый кулак, и надолго замолчал.
“Как им сказать то, что я долгие годы скрывал?”
— У меня сегодня встреча в Политбюро, поэтому я приехал обратно в Москву. К десяти часам меня уже будут ждать. Я заскочу домой, отмоюсь, переоденусь и снова уеду.
— Скажи, Валера, ты ничего не скрываешь?
Он в упор посмотрел на жену.
Маргарита Михайловна все поняла.
— Я не стану больше об этом спрашивать, пока ты сам не захочешь все рассказать. Но все же… не покидай нас так быстро…
— Не могу, у меня слишком много дел и забот, и я понятия не имею, когда и чем все это кончится. Да, мы перестали общаться, но на это есть свои причины, — Валера погладил жену по плечам. К горлу подкатил комок боли от несказанных слов, но он сдержался, обещая, как только выйдет за порог, то даст волю своим эмоциям, — все у нас будет как прежде, вот увидишь.
— Позовите Владимира Губарева. У меня с ним назначена встреча.
В кабинет вошел невысокий мужчина с поредевшими волосами в белой форме и с камерой на шее.
Валерий на следующий день вернулся обратно в Чернобыль:
— Мне неважно, кто виноват и в чем причина происходящего! — генеральный секретарь с коричневой “отметиной” на залысине грозно ударил кулаком по столу. — А теперь будьте любезны вернуться на свои места, — произнес он после долгой тирады, махнув рукой в сторону выхода.
— Мне стоит задержаться, товарищ Щербина? — когда руководители, прихватив с собой папочки с документами, вышли из огромного, увитого колоннами, зала, ученый подошел к Борису Евдокимовичу, спрятав руки в карманы темных брюк.
— Да, вы остаетесь здесь, Валерий Алексеевич.
Едва переступив порог своего кабинета, Валера бросился к телефону, набрал на нем номер и прокричал в трубку:
— Я хочу немедленно с ним поговорить!
Аппарат снова громко зазвонил:
— Щербина просит вас вернуться в Чернобыль!
В четыре дня самолет вылетел в Киев.
“Задачи остаются прежними. Во-первых, необходимо пронаблюдать за состоянием четвертого блока, так как основные засыпки уже окончены. Нужно вводить специальные зонды[1], чтобы измерить температуру внутри реактора, его радиационные поля и контролировать движение радионуклидов в воздухе.
Во-вторых, необходимо как можно скорее расчистить территорию промышленной площадки вокруг атомной станции.
И, в-третьих, начать работать по сооружению туннелей под фундаментом разрушенного блока.
Ну и последнее: оградить тридцатикилометровую зону, начать работы по измерению радиационных доз на ее территории и за ее пределами, и дезактивировать большую ее часть”
Когда приглашенный Владимир Губарев, журналист из газеты “Правда”, присел перед ученым, тот встал, засунул руки в карманы брюк и, подойдя к зашторенному окну, остановился, бросив взгляд на улицы опустевшего города.
— Вова, я знаю тебя со студенческой скамьи. Мы проучились с тобой до самого последнего курса…
— Слушай, на тебе лица нет. Ты, случаем, не заболел?
Валера достал из кармана пиджака пачку сигарет и прикурил. Издал тяжелый вздох и посмотрел на огонек на кончике сигареты. Поднес ее ко рту и затянулся. Выпустил дым через приоткрытые губы и вновь устремил взор на улицу.
— У меня столько всего накопилось, ты себе это представить не сможешь.
И академик продолжил, выдержав паузу:
— Это случилось десять лет назад, я уже тогда работал в курчатовском институте, преподавал неорганическую химию, изучал ядерную реакцию и писал статьи на тему атомных реакторов.
Однажды я увидел одну девушку, журналистку. Она захотела пообщаться со мной тет-а-тет.
Мы с ней не раз беседовали после, а потом у нас все закрутилось. Я переспал с ней раз, потом еще раз, и еще раз, а потом я узнал, что она беременна. У нас родилась дочь. А потом я ушел, оставил ее с дочерью потому что любил только одну женщину, свою Маргариту.
Все, что со мной случилось, я посчитал кошмаром наяву. “Это был не я!” — кричал я сам себе по ночам.
Дочь свою, вторую, я не видел два года. В последний раз мы увиделись, когда ей исполнилось четыре.
И спрашиваю себя сейчас, почему тогда я поступил так глупо, не по-мужски? Что произошло во мне, когда я очнулся от наваждения, длившегося целый год, понимая, к чему привели мои действия? Почему я тогда не признался Маргарите, что у меня появилась вторая дочь? Почему я до сих пор обманываю ее, Ингу и себя? Чем они заслужили такое отношение?
— Если я правильно понял, тебя терзает появление внебрачной дочери? — когда ученый надолго прервал свой монолог, погрузившись в тишину, заговорил Владимир задумчиво. — И это все, что тебя сейчас беспокоит? А как насчет аварии? Ты уже выяснил ее причину?
— Пока что нет.
— Но у тебя-то есть определенные мысли на этот счет, просто делиться ими ты не хочешь, я так понимаю?
— Мне нужно подождать еще немного, прежде чем смогу понять, что же именно здесь произошло.
…На столе лежал принесенный кем-то апельсин.
— Меня угостили, — улыбнулся Василий. — Возьми себе.
Раиса застыла на пороге, терзая взглядом круглый, некогда оранжевый, фрукт — из-за большого радиоизлучения, что исходило от ее мужа, толстая корка покрылась приятным и ровным розовым цветом. Проглотив слюну, девушка неуверенно подошла к тумбочке и остановилась.
— Ну съешь! Ты же любишь апельсины!..
Рая отпрянула, когда из-под земли выросла полуголая девица с длинными темными, как летняя ночь, волосами. Их кончики достигали маленьких бедер, укрытых атласной юбкой.
— Ешь. — Возложив апельсин на ладонь, незнакомка протянула его испуганной девушке.
Реальность застыла подобно стоп-кадру и покрылась белыми всполохами будто фильм на испорченной видеокассете. Картинка пошла волнами, вызывая головокружение.
Девица, не двигаясь и не моргая, смотрела на Раису.
“Бери…”
Голос возник из ниоткуда, ласково коснувшись барабанных перепонок и переходя на зловещий шепот. Издевательское хихиканье заставило вздрогнуть и судорожно обернуться, в тщетных попытках отыскать этому причину.
— Ешь!..
Раиса разозлилась и схватила фрукт.
Девица разошлась дьявольским смехом и, отступив на шаг назад, исчезла в непонятно откуда взявшейся темноте.
Апельсин растворился на ладони, превратившись в обжигающую кожу черную кислоту.
Единственное, что она помнит о том дне, это большое окно в операционной.
Василий и его старшая сестра лежали рядом на двух столах. Раиса, абсолютно притихшая, сидела на стульчике в углу и безудержно молилась, раскачиваясь из стороны в сторону.
“Это какой-то кошмар, самый настоящий ад…”
Операция длилась два часа.
Девушка облегченно перекрестилась, когда Василия вернули в палату, и позволила себе слабую радостную улыбку.
Людмиле в этот момент было намного хуже: восемнадцать проколов на груди, тяжелый наркоз. Рая, прибегая к ней снова и снова, думала, что она не выживет — прошло уже больше пяти часов, а веки ни разу не дрогнули; грудь медленно опускалась и поднималась. И пульс слабый.
Василия перевели в барокамеру, держали за прозрачной пленкой, запрещая заходить за нее. Через специальные приспособления делали уколы, ставили катетеры, и при этом — все на маленьких липучках и замочках.
Рая вскоре научилась ими пользоваться.
Возле кровати поставили стульчик, и она, отодвинув пленку, сидела рядом, не отворачивая взгляд.
Как-то раз девушка, услышав подозрительный шорох, повернулась и увидела девочку в школьной форме. Малышка стояла на пороге палаты и переводила взгляд с удивленной Раисы на мирно спящего Василия.
— Вот и она пришла, — он резко проснулся и заулыбался.
— Кто…?
— Маленькая смерть, — и вновь заснул.
Ночь.
Тишина.
— Хочу поскорее увидеть нашего ребенка. Каким он будет?
— Кстати, а как мы его назовем?
— Ну, это ты уже сама придумаешь…
— Почему я сама, если нас двое?
— Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка — Наташа.
— Как это — Вася? У меня уже есть один Вася, ты! Мне другого не надо.
— Что-то случилось, Андрей Михайлович?
Когда рыжеволосая бестия из правительственного штаба привезла его обратно в Чернобыль и уехала, громко хлопнув дверцей, бедному секретарю райкома партии пришлось поехать в Москву: в городе возникали куда более глупые ситуации.
— Специалисты из Минска уже едут, — сообщил ему Щербина, в своей манере заложив руки за спину, — и привезут современные приборы. Я объяснил им ситуацию. Они пообещали помочь.
— Отлично. Когда их ждать?
— С минуты на минуту.
Дмитрий удивленно повел бровью.
— Откладывание важных дел смерти подобно, вы так не думаете, Дмитрий Константинович?
— Вы правы, Борис Евдокимович! — наиграно закивал головой Дима. — Я сообщу вам, когда будут сняты первые показания.
Он вышел из здания чернобыльского штаба и перекрестился. В душе закрались нехорошие предчувствия. Черный автомобиль его уже ждал. На этот раз за рулем сидел взрослый водитель. Дмитрий взглянул на него и мысленно пожелал ему доехать до станции живым.
Трое крепких парней в защитных костюмах его уже ждали, прогуливаясь недалеко от разрушенного реактора.
— Ну что, привезли?
Они продемонстрировали зонды с приборами.
— Но это же те же дозиметры, что и на станции!..
— Других нет.
— Твою мать!..
Но Дмитрий все же решил испытать удачу еще раз:
— Ладно, давайте свои дозиметры! Может, в этот раз нам повезет, в чем я очень сильно сомневаюсь.
Но результат был тот же.
— Проклятье, что же делать с этой, мать ее за ногу, радиацией?!
По прибытию в столицу Дмитрий набросился на представителя власти:
— Ну хоть ты скажи что-нибудь утешительное!..
Тот лишь смущенно улыбнулся.
— Что на этот раз?!
— Я им сказал: “этого не может быть, потому что не может быть никогда”.
— Не понял…
— Звонил дежурный из МВД, интересовался обстановкой. Ему кто-то сказал, что, якобы ты бежал вместе с женой на машине из Хойников. Я ему деликатно объяснил, кто он такой и куда ему следует идти.
“Вы за кого принимаете секретаря райкома партии? За трусливого сорванца? Он не тот человек, чтобы паниковать и драпать!”
— О, “выражаю чувство глубокой благодарности партии и правительству за столь высокую оценку моей личности”, — произнес Дмитрий голосом Брежнева.
Но неприятный осадочек все же остался. Кому понравится, если его посчитают трусом и предателем? Человека, пытающегося спасти чужую шкуру ценой своей собственной. Таков долг советского человека: он впитывает его вместе с молоком матери, как мораль и доблесть.
Но паршивцы есть везде и всегда.
Дмитрий, отыскав мелочь в карманах пиджака, направился к ближайшему киоску, в котором продавалось мороженое.
Еще издалека он заметил девочку в школьной форме: девчушка протягивала сжатые в кулаке проржавевшие монеты.
— Что ты мне даешь?! — воскликнула возмущенная продавщица.
Малышка тут же ловко выхватила пломбир из рук пухлой женщины и бросилась наутек.
— Эй, ты…!
Дмитрий побежал следом.
Девчонка попыталась скрыться в полупустых закоулках.
— Стой, сейчас же!..
Дима остановился на перекрестке нескольких зданий, пытаясь отыскать взглядом знакомую фигурку в школьной форме.
Ее силуэт промелькнул в ближайшей подворотне, а затем снова исчез подобно галлюцинации.
Дмитрий, часто дыша, побагровел от невыносимой, распаляющей лицо, жары.
В конце концов, он потерял маленькую чертовку из виду и остановился посреди пустой улицы, чтобы перевести дыхание.
— Вот жеж… твою мать…
“Интересно, поверят ли мне, если я расскажу, что бегал по Москве в попытках поймать маленькую воровку…?
В любом случае, я уже немолод, чтобы так бегать…”
— Валерий Алексеевич, генеральный секретарь просит вас к телефону! — когда моложавый мужчина в офицерской форме громко провозгласил с порога, отдав честь, ученый вздрогнул и оторвал взгляд от маленькой девочки, что сидела напротив его стола.
Перед ним были разложены необходимые бумаги, но он в упор смотрел на молчащую малышку и поджимал губы в тщетной попытке заговорить с ней.
“Что же мне делать с тобой…”
— Сейчас подойду.
Она проводила его равнодушным взглядом.
— Слушаю вас, Михаил Сергеевич.
— Мне бы очень хотелось узнать, что у вас там происходит, — без обиняков начал генеральный секретарь. — Меня несколько волнует сложившаяся ситуация в мире. О нас треплются, придумывают всякие небылицы, обвиняют непонятно в чем, сплошной массовый психоз! Не расскажете, Валерий Алексеевич, каково же истинное положение вещей?
“Таково, что это я во всем виноват…”
— Ситуация в данный момент вполне контролируема. Масштабы загрязнений самой станции и ее территорий а также всего мира мне более-менее понятны. Вспышки лучевой болезни, что произойдут в дальнейшем, ждать не имеет смысла. Мы ведем тщательный контроль за населением. Если на территориях других стран выпадет большее количество радиоактивных веществ, мы примем необходимые информационные и санитарные меры, чтобы никаких последствий в дальнейшем не последовало.
— Отлично, Валерий Алексеевич…
Валерий плохо помнил, о чем он дальше рассказывал генеральному секретарю, пребывая мыслями в соседней комнате. Там ждала его внебрачная дочь, что каждый раз приходила к нему, садилась напротив и сверлила в нем дырку пронзительным взглядом синих глаз.
— Золотце мое… — снимая очки, ученый издал тяжелый вздох. — Я предал тебя, поступил как последняя свинья. Мне очень тяжело об этом говорить, и я не знаю, как мне искупить свою вину перед тобой.
Малышка склонила голову.
— Я представляю, что ты сейчас чувствуешь, и, пожалуйста, не пойми меня неправильно, — встав из-за стола, академик затушил сигарету в стеклянной пепельнице, и, подойдя к девочке, обхватил ее руками за тоненькие плечи, — я не мог поступить иначе. У меня семья, работа, и моя репутация уже давно трещит по швам, с той поры, когда я попытался сделать так, чтобы твои страдания закончились.
Знал ли я, что ты все это время была здесь? Да, знал, как и то, что реактор, детище моего старого учителя, достаточно несовершенен.
Если хочешь, я могу познакомить тебя с Ингой. Она намного старше тебя, и я уверен, что вы подружитесь.
Девочка покрутила головой.
— Валерий Алексеевич, вас снова просит генеральный секретарь!
— Съезди со мной на кладбище… я без тебя не смогу!..
Раиса всю ночь просидела у кровати мирно спящего мужа. Когда подруга ушла, она на прощание погладила его по руке, слегка касаясь пальцами покрытой язвами коже, и вышла, тихонько прикрыв дверь.
Татьяна плакала навзрыд, пока правительственные машины вместе с катафалком направлялись на Митинское кладбище через всю столицу. Утром, когда медики заворачивали тело ее мужа в полиэтиленовый пакет и укладывали в цинковый гроб, умерли еще трое человек.
— Я просила Горбачева, умоляла: отдайте его нам, мы сами его похороним! — воскликнула Таня отчаянно. — Отказали! Сказали, что похоронят его здесь, в Москве, со всеми почестями! Он герой, он спаситель всего мира!.. О боже… Витя… Как я дочери объясню, что папы у нее больше нет!..
Рая молча выслушивала причитания подруги и, опустив взгляд на цинковую крышку гроба, погрузилась в мрачные размышления. Пересадка костного мозга не помогла ни этому несчастному, ни Василию: радиация оказалась намного сильнее и проворнее.
Раиса прикрыла веки, чтобы скрыть появившиеся в глазах слезы.
— Василий умер пятнадцать минут назад.
Раиса вернулась с кладбища ближе к обеду. Прибежала в номер больничной гостиницы и позвонила на пост медсестре:
— Как там Василий?
— Он умер.
“Как?!”
Она просидела у кровати тяжелобольного мужа до самого утра, не отлучаясь даже в туалет. Ее не было-то всего три часа! Отвратная старуха с косой воспользовалась удобным моментом, прокралась в палату умирающего пожарного и, взмахнув косой, окончательно оборвала нить его жизни.
Раиса проиграла в схватке за жизнь любимого мужчины.
— А-а-а, за что?!
Это какая-то вселенская несправедливость. У нее отняли то, чем она дорожила больше всего на свете — ее опору и защиту.
Когда первые эмоции схлынули, появилось желание на прощание увидеть его, дотронуться до него в последний раз.
Рая кубарем скатилась по лестнице, ворвалась в палату, где Василий все еще лежал в барокамере.
— Вася! Вася!! — закричала девушка что было сил, но медсестра успела перехватить ее и оттащить от тела мертвого мужа. — Пустите меня к нему! Пустите!! — не выдержав, она рухнула на пол и, закрыв лицо руками, продолжала горько плакать.
— Хотите, мы вам покажем, во что он будет одет?
— Хочу!
Раиса плохо помнила, что было дальше: заботливые руки подняли ее с пола, помогли добраться до гостиницы, где она сидела на постели и безудержно плакала, не прерываясь ни на минуту.
— Он звал тебя все это время. Мы успокаивали его как могли, а потом он затих. Проверили его пульс — нету, не дышит. Мы зафиксировали смерть. Мы пытались спасти его жизнь, но оказались бессильны. Сочувствуем вам и вашему горю, — она только кивала и продолжала уповать на несправедливость.
Василия принарядили в парадную форму, фуражку оставили на груди. Завернув его тело в полиэтиленовый пакет, аккуратно положили в деревянный ящик, который потом, обернув целлофаном и забив гвоздями деревянную крышку, запаяли в цинковый гроб.
Парадную форму пришлось разрезать — труп сильно распух, превратившись в одну кровавую рану. Найти нужный размер обуви не удалось. Ноги стали похожими на бомбы.
В итоге Василия похоронили босым.
— Подпишите этот документ. Это ваше согласие на их погребение в Москве, на Митинском кладбище, так как они отныне государственные люди, герои своей страны.
На кладбище поехали тем же маршрутом, что и вчера. На похороны собрались родители молодоженов, близкие, знакомые и друзья. Один из них предоставил безудержно рыдающей девушке плакальщицу, что вызвало удивление у присутствующих.
— Зачем нам плакальщица? — незнакомка в черном одеянии невинно захлопала ресницами. Ее длинные волосы были заплетены в косы, а на ней самой темное платье по фигуре до самых пят, скрывая ноги в туфлях на высоком каблуке.
Машины долго колесили по городу в тщетной попытке оторваться от назойливых иностранных журналистов.
— Что вы делаете?! Сколько можно издеваться над человеком? — не выдержала Раиса, в очередной раз вытирая бежавшие по опухшему лицу слезы. — Зачем нужно скрывать моего мужа?! Он что, убийца? Вор?! Кого мы хороним? Уголовника?!
Плакальщица заботливо коснулась ее рукой, пытаясь успокоить. И никто из сидящих в катафалке не заметил на белоснежном лице насмешливую улыбку, которую девица с косами тут же спрятала в уголках густо накрашенных губ.
— Тихо, доченька, тихо, — едва слышно произнесла рядом сидящая женщина в черном платке.
— Поехали-ка прямо на кладбище, вдова нервничает, — произнес по рации полковник.
Катафалк, развернувшись на полдороги, отправился на кладбище.
Процессию тут же окружили солдаты. Впереди понесли гроб под пристальным наблюдением конвоя. Когда цинковый ящик водрузили на табуреты, ни одного присутствующего не подпустили к телу умершего пожарного.
Церемония прощания прошла в полном молчании.
— А теперь засыпайте, быстро, быстро!
Блестящая крышка гроба постепенно исчезала под тяжелыми землянистыми комками. Офицеры, сдвинув “лепестки” на подбородки и обливаясь потом, дружно подхватывали лопатой мокрую от дождя землю и тут же бросали ее в яму. Глухой стук по цинковой поверхности разрывал сердце.
Офицеры разровняли могилу лопатами и отошли в сторонку. Один из них, взяв из рук девушки букет живых цветов, возложил их на бугор.
— Прощай, Васенька…
Глава XIV
— За Победу, товарищи! За нашу Победу!
Валерий посмотрел на партийного чиновника с поднятым в руке бокалом портвейна и слабо улыбнулся.
— За Великую Победу!
Девятого мая решено было отпраздновать скромным застольем. На столе появилась дорогая выпивка (и это во время сухого закона!), закуски и еда из столовой. Дружно устроившись за столом, мужчины принялись поздравлять друг друга с Днем Великой Победы.
— Поговаривают, Чернобыль сильно пострадал от немцев. Вы видели сосну недалеко от станции? — Валера кивнул. — На ней вешали расстрелянных евреев. Жуткое зрелище!
— Давайте не будем о плохом. Просто отпразднуем этот день как следует!
— Не получится.
Ученый долго размышлял, стоит ли сообщать только что полученную им новость или же оставить ее под конец застолья.
— Валерий Алексеевич, попрошу вас объясниться!
— Мои помощники обнаружили малиновое пятно внутри блока. В реакторе все еще держится высокая температура. Непонятно только, парашюты это горят, в которых мы сбрасывали свинец, или что-то другое. Скорее всего, это раскаленная масса песка, глины, в общем, всего, что было сброшено внутрь реактора. Простите за испорченный праздник, Борис Евдокимович, но нам придется сбросить еще восемьдесят тонн свинца, чтобы свечение это прекратилось.
День Победы отпраздновали в спокойной обстановке вечером десятого числа.
— Валерий Алексеевич, вы отлично понимаете, какая ситуация складывается в мире связи с аварией, и я доволен тем, с каким рвением вы занимаетесь спасением всего человечества…
— Михаил Сергеевич, бросьте, я уже говорил вам, что большой угрозы отныне авария не представляет. Измерительные и подготовительные работы к предстоящей масштабной ликвидации уже сделаны, теперь дело предстоит за малым. Мы с Евгением Павловичем решили построить поддон под реактором, так как ядерное топливо может проплавить нижние части блока и загрязнить грунтовые воды. А затем, с моего позволения, мы начнем строительство некоего сооружения, которое позволит навсегда закрыть дыру, сбрасывающую радиоактивные вещества.
— Хорошо, хорошо, Валерий Алексеевич. Я лишь попрошу вас об одном: напишите для меня подробное письмо, что и как происходило, чтобы я мог выступить по центральному телевидению.
Инга не сразу узнала отца — тот похудел еще больше, под глазами появились темные круги, а лицо стало багровым, как переспелый помидор. Ее сердце тревожно забилось, а с полуоткрытых губ сорвался едва слышный стон.
“Мы теряем нашего папу… О, мама, как же ты была права! Эта работа его окончательно погубит!”
— Папочка! — девушка бросилась к отцу с распахнутыми объятиями. — Боже, что с тобой? Ты выглядишь отвратительно!
— Все в порядке, цветочек. Я просто устал, — его голос сильно охрип.
— Там над тобой издеваются что ли?! — с возмущением отозвалась Инга. — Тебя невозможно узнать! Я вижу, что с тобой происходит, и меня, как дочь, это очень сильно пугает. Ты себя так до могилы доведешь!
— Мне там самое место.
— Папа…
Валера поднял глаза — его старшая дочь захныкала так же, как и младшая, что осталась в Чернобыле. Малышка вновь явилась в аэропорт и, стоя вдалеке, провожала отца пугающе отстраненным взглядом.
— Цветочек, — однажды он перехватил ее за руку, поймав недалеко от станции, — тебе не нужно там ходить, там радиация, это очень опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадала еще сильнее. Пойдем, золотце.
Валерий повел ее в штаб по опустевшей дороге: на город уже опустились сумерки, и большая часть работников уже мирно посапывали в своих постелях.
“Мне нужно сказать Инге, что у нее появилась младшая сестра. Я представляю ее реакцию…”
— Мама на работе, так что, мы можем побыть вдвоем. — Инга привезла отца в их московскую квартиру. Они прошли на кухню, где девушка разлила горячий чай по кружкам и расставила посуду с дымящимся напитком на столе. — Я очень сильно переживаю за тебя, папочка. — Она взяла его за руку. — Я бы очень хотела, чтобы ты больше не летал туда…
— Инга, цветочек, у меня к тебе очень важный разговор.
У нее появилось испуганное выражение лица:
— Что случилось?..
— Единственное, о чем я тебя хотел бы попросить, не рассказывай ничего маме, она очень сильно расстроится, когда обо всем узнает.
— Я не понимаю…
— Инга, понимаешь, тут такое дело, что девять лет назад появилась на свет моя вторая дочка.
Девушка опешила:
— Что?..
— Вторая дочка…в Чернобыле…
— Дочка?.. В-в… в Чернобыле?..
— Я никому об этом не рассказывал, даже самому себе. Я предал твою маму, я предал тебя, я связался с журналисткой, она очаровала меня, и я не мог ничего поделать. Спустя год наших тайных отношений появилась моя вторая дочка. Она очень сильно похожа на меня, и когда-нибудь ты сама ее увидишь, в этом я, в общем-то, не сомневаюсь.
— Но почему ты об этом никогда не рассказывал?..
— Я боялся позора, и, если честно, до сих пор его боюсь. Я совершил массу ошибок за свои пятьдесят лет, и ты отлично знаешь, что твой отец далеко не честолюбивый человек, и, как все, имеет грехи за душой, но говорить о них всем подряд большая глупость.
— А девочка?
— Ее зовут Алина. Она прекрасна, как и ее отец.
Они надолго замолчали.
— Я не могу в это поверить…
— Увы, это правда, и то, что произошло в Чернобыле, это отчасти моя вина.
— Это все реактор, папа! Ты тут совершенно ни причем!
— Если бы ты узнала всю правду… ты бы ужаснулась, какой твой отец монстр.
— Не говори так! Ты никакой не монстр! Все совершают ошибки, это нормально! Как говорит мой муж: “кто не ошибается, тот не живет”! Вся наша жизнь состоит из проб и неловких шажков, проблем и неприятностей, без них бы человеческая жизнь стала бы скучной и бессмысленной!
Валерий устало улыбнулся:
— Я воспитал достойную дочь…
Улица Советская, двадцать шесть. Здесь двумя днями ранее обосновалось министерство угольной промышленности. Город Чернобыль ничем не отличался от обычных сел и поселков: такие же здания, такие же названия улиц. Единственная его отличительная черта — пугающая история.
Поздним вечером к двухэтажному зданию подъехало два автобуса, внутри которых сидело несколько крепких мужчин. Одним уже было за сорок, другим еще не исполнилось тридцати — совсем молодые ребята.
Прихватив с собой увесистые сумки, они выходили из транспорта друг за другом, останавливались, закуривая заранее приготовленные сигареты, и, когда перекур закончился, их повели к непримечательному парадному входу, где на ржавых петлях висела деревянная дверь.
— Добро пожаловать в Чернобыль!
— Мы наслышаны о нем, — мрачно произнес невысокий мужчина, поставив дорожную сумку у входа.
…Он уезжал из Тулы с тяжелым сердцем: его жена была на раннем сроке, сидела дома и часто закатывала скандалы, стоило ему прийти на пять минут позже.
— Я тут токсикозом мучаюсь, а ты где-то шляешься!..
Но он все равно ее любил. Безумно, до одури. Иногда казалось, что его приворожили, затащили в ловко расставленные сети, и — как вдруг из прекрасной красавицы любимая жена превратилась в оголтелую ведьму с бигудями в волосах и испачканном халате. Замени старое тряпье на модное платье, бигуди на природные кудри, а деревянную скалку, оружие массового поражения в семейных ссорах, на засосы, оставленные в порыве страсти — и ничего не изменится.
Это все та же ведьма.
Когда она забеременела, то стала еще невыносимее. Беременность способна превратить спокойную добрую женщину в лютую истеричку: “хочу то, хочу это, ты слишком мало уделяешь мне внимания!..”
Но он все равно ее любил.
— Люсенька, мне приходится пропадать на работе, чтобы прокормить тебя и нашего будущего ребенка. Будь хоть немного снисходительна…
— Ладно, — смеется, — я расценю это как прощение. Правда, посмертное.
И в этот раз началось то же самое:
— Нас вызвали…
— Куда?
— В Чернобыль…
Она посмотрела на него квадратными глазами:
— В Чернобыль?..
— Ну-у…
— Туда, где радиация?
— Ее, возможно, там и нет…
— Откуда ты знаешь?
Он замялся.
“И правда жеж…”
— Меня же еще там не было!..
— Ты дурак, Тима. Я всегда это знала!
— Значит, ты вышла замуж за дурака.
— Зато с тобою веселее.
— Это не шутки, Люся! Нас вызвали, чтобы помочь родине…
— А мне кто поможет?
— Так я же не навсегда уезжаю…
— Кто знает!..
Это уже походило на идиотско поставленный спектакль.
— Если бы я хоть что-то мог изменить… но, увы, от меня ничего не зависит.
И это была правда — пока на улице шел непрекращающийся майский ливень, он вместе с коллегами по работе едва спустились в шахту, когда их подозвал к себе полноватый мужчина.
“Собирайтесь, к директору”
Это походило на гром среди ясного неба.
“Что случилось?” — недоумевающие мужчины переглядывались между собой и послушно шли по коридору до двери с заветной табличкой “Дирекция”.
Их там уже дожидались: уже довольно немолодой бухгалтер, кассир и человек из военкомата.
— Мужики, Родине нужна помощь.
“Ну раз нужна-а-а…” — и в ту же секунду их отправили по домам, собирать пожитки.
Автобус выехал из Киева уже вечером. Солнце еще стояло над городом, освещая бурную зелень, скрывающую бетонные здания.
Здесь красиво и по-современному, нежели в скромном городишке недалеко от Тулы.
Но по приезду в Чернобыль восхищение сменилось разочарованием.
Это место выглядело еще старее шахтерского поселка.
— До Припяти рукой подать, но туда никого не пускают. Да, сам Чернобыль, конечно, не самое лучшее место, куда бы я хотел попасть, но ты посмотри, какая красота вокруг! Все такое зеленое, цветастое, уже вон, и черешня вовсю растет… жалко только есть ее нельзя. Радиация. Здесь ее очень много.
— И все брошенное…
— А что делать? Жить-то хочется! Жалко, конечно, собственным трудом нажитое, но ничего не поделаешь…
Их поселили в интернате, недалеко от чернобыльского штаба.
— Гинекология. Там важные чины заседают.
— Гинекология? Почему гинекология?
— Понятия не имею.
— Боюсь, все же часть топлива попадет в подземные воды. Пока они соберутся, пока их проинформируют, пройдет много времени. Каждая минута на счету!
— Не понимаю вашего волнения, Иван Степанович.
Прошло немного времени, как одного партийного начальника сменили другим: Щербина уехал, оставив вместо себя Ивана Степановича Силаева[2] — тоже большая шишка. По прибытию он установил крупное вознаграждение за выполнение опасных заданий. Да и сам Валерий, пробыв всего пару дней дома, снова уехал в Чернобыль — дело не терпело отлагательств.
— Как там Инга? — между делом спросил Иван Степанович: в отличие от своего коллеги он мирно сидел за столом, а не расхаживал по кабинету с заложенными за спину руками.
— Нормально.
— Она уже вернулась из Парижа?
— Иван Степанович, это к делу не относится! Как говориться в одной известной пословице — я вам про Фому, а вы мне про Ивана.
Силаев рассмеялся:
— Ладно, докладывайте, что у вас там!..
— Нужно проверить, если в барботерах вода. И, если они свободны, то стоит ли заливать их бетоном, закапывать и тому прочее. Правда, подойти к этим барботерам довольно трудно, так как рядом расположенные коридоры заполнены водой. Ее активность — до кюри[3] в отдельных точках. Нужно сначала откачать воду, а потом повернуть задвижку. Нужен доброволец.
На пороге возник мужчина с побледневшим от усталости лицом. Его рабочая форма была изрядно испачкана.
— Это один из работников станции…
— Они всегда вызывали у меня сомнения. Но сейчас не об этом. Вы должны проверить, есть ли в барботерах вода, — обратился Валерий к мужчине, и тот, не говоря ни слова, кивнул.
— Я приказал включить откачные устройства, — заявил Силаев. — По окончанию их работ, вы, премногоуважаемый, спуститесь в бассейн под реактором и откроете задвижку. Удачи.
Прошел не один час, когда отправившийся на опасное задание работник станции вернулся с багровым, перекошенным от ужаса, лицом.
— Я спустился туда, — придя в себя, начал он, — вот здесь, — ткнул дрожащим от волнения пальцем на расстеленные перед ученым чертежи, — должен быть свободный проход. Я работал на поверхности и ни разу не спускался в эти помещения. Я ударился о бетонную стену, когда до него дошел. — Об этом красноречиво говорила большая распухшая шишка на лбу. — Мне пришлось развернуться и искать другой проход…
— То есть, чертежи не соответствуют действительности?
Работник поморщился:
— Позвольте мне договорить, — и продолжает дальше: — Я пошел по другому коридору и заплутал еще больше. Да еще этот чертов фонарик сел!.. Я не знаю, сколько времени прошло, но я отыскал нужное помещение, нащупал задвижку и повернул ее. Я последовал вашему совету, уважаемый… э-э-э…
— Валерий Алексеевич.
— Да, Валерий Алексеевич, я последовал вашему совету и изучил чертежи прежде чем спуститься. Я запомнил местоположение барботеров. Я знаю, как они выглядят, нас же проинструктировали, прежде чем поставить на блочный щит управления. Чтобы не утомлять вас своим долгим рассказом, я скажу, что воды в барботерах нет. Они совершенно пусты.
Валерий вместе с Силаевым издали вздох облегчения.
— Слава богу! Хорошо, когда все хорошо заканчивается!.. — ученый поморщился от напыщенных слов партийного чиновника. — Я должен поблагодарить вас за спасение своей страны и всего человечества! Вот, держите. — Силаев протянул бумажный конверт, в котором лежали тысяча рублей, растерянному работнику.
Валерий удивленно приподнял брови: бедолага мял конверт грязными руками и отводил глаза, не решаясь произнести и слова. Конечно, это огромная радость получить столь большую сумму — зарплату инженера за пять лет непрекращающегося упорного труда, — но мужчина испытывал неудобства, ведь отказаться от денег он не мог.
“Он борется с аварией, борется с радиацией ценой собственной жизни, поэтому награда эта его не шибко радует”
— Спасибо…
Как-то раз Александр пребывал на заседании правительственной комиссии. Подобные мероприятия происходили довольно часто — и всегда во время громких речей и представлений что-то да случалось.
В чернобыльской зоне отчуждения появилась торговля для работающих на загрязненной радиацией территории.
“Нас же тоже нужно чем-то кормить, верно?” — объяснял физик-ядерщик своей молодой жене.
Она часто пропадала, работая водителем правительственных машин.
“Это все, на что я способна”
Мысли о Миле посещали мужчину довольно часто, и ему казалось, что она начала отдаляться от него.
“О чем я вообще думаю?”
Среди присутствующих находились двое мужчин и женщина — начальники торговли. На первых двух сидели два дорогих штатских костюма, на даме — роскошный женский плащ. Впрочем, и на улице погодка соответствующая: шел нескончаемый ливень. Вечером стояла невыносимая жара, на которую перестали обращать внимание. Перед самым рассветом с неба начали срываться крупные капли дождя, питая засохшую землю влагой.
Доклад длился уже больше часа.
— Вы закончили? — первым не выдержал председатель, грозного вида мужчина с уже изрядно поседевшими волосами. Это был их новый руководитель, Иван Степанович Силаев: он уже успел поработать с Валерием Легасовым и оценить его высокий профессионализм. — Очень хорошо. Значит, за последние три дня чернобыльцам продали всю обувь?
— Да, товарищ председатель, — ответил ничего не подозревающий докладчик.
— Ничего не осталось в магазинах и базах?
— Практически ничего. Наш долг — как можно скорее передать все героям-чернобыльцам.
Силаев замолчал, поджав губы.
В зале повисла пауза.
Докладчик начал заметно нервничать.
Александр с некой долей удивления наблюдал сие событие.
— Вот ведь что странно, — спустя недолгое молчание начал председатель, обращаясь к залу, — сегодня с утра все члены правительственной комиссии разбились на группы и объехали магазины, которые должны были торговать австрийской обувью.
В зону повышенной радиоактивной загрязненности ежечасно доставляют некоторые продукты питания — икру, кофе, кока-колу, пепси-колу, — и вещи — ту же австрийскую обувь, французскую косметику и канадские дубленки. Если же вкратце, доставляют то, что простым советским гражданам пока недоступно.
Так вот, мы опросили сотню людей, и никто из них не видел и не слышал об иностранной обуви. Я думаю, что вся она была увезена и продана подпольно! И это и есть результаты вашей работы, а не то вранье, которые мы слушаем почти час!! Есть в зале кто-нибудь из прокуратуры?
Среди недоуменных и одновременно напуганных неожиданным поворотом зрителей сидели высокопоставленные люди из советской и украинской прокуратуры. Их гражданская форма сливалась с рабочей, позволяя им не выделяться среди простого люда. Александр завороженно наблюдал, как двое высоких и крепких парней дружно встали, не произнеся ни слова.
— Необходимо немедленно возбудить уголовное дело по поводу этой преуспевающей шайки. А сегодняшний доклад приобщите к материалам следствия, он только на это и годен.
Лицо докладчика стало белым, как простыня, когда до него долетели последние слова председателя. Крепкие парни, аккуратно обойдя сидящих в зале людей, подошли к начальникам и, мягко подхватив их за локотки, вывели из зала.
Александр заприметил среди мужчин в военной форме маленькую девочку с пронзительными синими глазами. Она всматривалась в лица людей, изучала их движения, склонив набок голову, и невинно хлопала ресницами.
Малышка, ощутив на себе его взгляд, повернулась и улыбнулась.
— Ты так и не выяснил, что здесь делает эта маленькая девочка? — в голове всплыл недавний разговор двух лучших друзей.
— Пусть она побудет здесь.
Удивленный ученый посмотрел на старого приятеля.
— То есть… как это? Ты же знаешь, здесь полно радиации, тут детям не место!
Ответом ему послужил тяжелый, преисполненный грусти, вздох.
Глава XV
ПОВЕСТКА
лейтенанту Осиповой Марине Витальевне
Предлагаю вам “6” июня 1986 года к 8.00 часам явиться в Дзержинский райвоенкомат г. Харькова для убытия на учебные сборы сроком на 25 дней.
При себе иметь: паспорт, военный билет, комс. билет, две пары нательного белья, два полотенца, две пары портянок и носков, два носовых платка, исправную обувь и одежду, принадлежности личного туалета.
ВРИО Дзержинский райвоенкома
(Костюк)
Подполковник: [кудрявая подпись]
[на подписи — фиолетовая круглая печать: в центре — герб СССР; по окружности печати — текст: “Дзержинский районный военный комиссариат гор. Харькова, Харьковской области]
— Внученька, это тебе.
Престарелая женщина, опираясь на клюку, протянула молоденькой девушке запечатанный конверт с фиолетовой печатью.
“Райвоенкомат”
— Странно… — оторванная рукой полоска запечатанного треугольника медленно упала на пол, — я же совсем недавно вернулась оттуда. Или случилось что-то такое, что пришлось призвать на помощь армию?
— Четыре года прошло, внученька.
Девушка в упор посмотрела на старушку.
— Для меня жизнь течет иначе, бабуся[4]. Для тебя четыре года — целая жизнь, для меня — секунда.
— Ты еще молодая. Потом сама все поймешь.
— А разве я еще не повзрослела?
Дом наполнился громким женским смехом.
— Ой, Марина, Марина… Ты еще так молода и глупа…
— Да, так глупа, что родила двое детей. И замуж вышла.
— Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть.
— На все у тебя есть поговорка.
Старушка развела руками:
— Я прошла войну, деточка. Потеряла двух сыновей. Тебя вот воспитала. И все одна. Дед пьяницей был, никогда мне ни в чем не помогал. А когда он сгинул, — пауза, — жизнь наладилась. Чего уж греха таить, без него стало намного спокойнее.
Марина усмехнулась:
— Любишь же ты дедушку, однако…
— Читай, что там.
— Хм, — на пожелтевшей бумаге печатной машинкой было написано всего три небольших абзаца без каких-либо подробностей, — меня отправляют на какие-то учебные сборы. Шестого числа. А сейчас… — девушка бросила взгляд на настенный толстый календарь, — уже пятое!.. Придется завтра ехать в райцентр.
— Учебные сборы?..
— Ну да!..
— Есть у меня кой-какие соображения… — старушка потерла сморщившийся подбородок. — Я вот по вечерам люблю радио слушать. Там иногда очень интересные программы ведут. Ну и музыка. Музыку я люблю. И как-то раз передали, что на севере произошло какое-то событие. Дай-ка вспомнить… м-м-м… А-а! Чернобыль! В Чернобыле произошло что-то, взрыв, что ли…
— Ядерная война?!
— Да не-е-е, что ты! Хотя наши недруги из-за рубежа способны на подобное, — бабушка ехидно подмигнула.
— Ой, ну тебя, бабушка!..
Они рассмеялись.
— А Паша? Он же…
— Ему это не понравится.
— И что делать? Я не хочу бросать страну в беде!
— Мы что-нибудь обязательно придумаем.
Первым же автобусом Марина отправилась в Харьков.
Дорога из деревни, в которой она проживала вместе с бабушкой, до райцентра занимала полтора часа. С неба медленно снизошел рассвет, рассекая всполохами ночную темноту. Небольшая металлическая будка в столь раннее время уже заполнилась людьми: будничный день начинался очень рано и заканчивался поздно, когда мгла закрывала ясный синий небосвод своим черным покрывалом, разбросав по нему блестящие, как алмазы, звезды.
Душа наполнилась неясной тревогой. Любопытство полностью захватило разум и подкидывало всевозможные версии, начиная от самых страшных до самых абсурдных. За окном пролетала насыщенная зелень: ветки деревьев хлестали по стеклу, трава с каждой минутой становилась все выше, а от недавней слякоти не осталось и следа.
Красивая и благоухающая, без пяти минут летняя, природа.
Перед входом в райвоенкомат собралась небольшая очередь из мужчин. Крепкие, красивые, с поредевшими волосами и редкими седыми волосиками на висках, худые, полноватые, низкие и рослые. Каждый обладает своей отличительной чертой. Но появление среди представителей сильного пола молоденькой девушки произвело фурор — заприметив женский силуэт в летнем цветастом платье, они громко присвистнули, осматривая стройные ноги и высокую грудь, длинные развевающиеся на ветру золотистые волосы.
— Чего уставились?!
Солдаты как по команде отвернулись.
— Ты всегда такая добрая?
Марина повернулась и увидела высокого незнакомца старше нее, темноволосого и стройного. Он крутил пальцами сигарету и стоял поодаль ото всех, словно происходящее его нисколечко не волновало.
— Не люблю, когда меня оценивают, как товар в магазине. А ты кто такой?
— Человек.
— Я поняла. У тебя отличное чувство юмора.
— Ты еще не знаешь, какое у меня это самое чувство юмора. Сергей. Пришел сюда по приглашению. И в Чернобыль отправляюсь тоже по приглашению. “Не соизволите ли проехать в места столь радиационные…”
— Откуда ты знаешь, что нас отправляют именно в Чернобыль?
— Об этом трубят из каждого угла. А ты что, не в курсе?
— Там война.
Сергей усмехнулся:
— Если бы там была война, такой толкучки не было бы…
— Логично.
— Как я уже соизволил заметить, мы все здесь по приглашению. Среди них, — Сергей кивнул на небольшую группу юношей, — не отыщется ни одного дурака, который бы горел желанием поехать в Чернобыль. Горел именно желанием, а не чем-то другим. Да и мне тоже не шибко-то хочется туда ехать. Я по жизни юморист, из любой трагедии сделаю комедию. Не вижу смысла лить крокодиловы слезы.
— Ты циник, а не юморист.
— Да? Неужели ты разбираешься в людях?
Марина сложила руки на груди:
— Предположим. Это плохо?
Сергей усмехнулся:
— Смотря при какой ситуации.
— Ладно, скоро моя очередь. Бывай.
— Э-э-э, в смысле? Прекрасная дама уйдет и даже не назовет своего имени?
— У прекрасной дамы есть муж.
— Муж не стенка, подвинется.
— Твоей наглости даже танк бы позавидовал…
— Ну не знаю. Я с танком тягаться не привык.
Марина вернулась домой уже вечером. Она сняла с опухших ног туфли на высоком каблуке, отбросила их в сторону и издала вздох облегчения, когда стопа коснулась прохладной поверхности. Девушка подошла к рукомойнику и, поддав соском снизу, зачерпнула в ладони холодной воды. Плеснула себе в лицо и застыла, наслаждаясь струйками воды, стекающих по обнаженной шее. Затем прошла в комнату, прихватила полотенце и вытерлась.
Марина с удивлением заметила, войдя в военкомат с новоиспеченным знакомым, что людей внутри не намного меньше. Покачала головой, пролезла сквозь толпу мужчин и присела на скамейку.
Сергей присоединился к ней, убрав сигарету в кармашек куртки.
— Значит, мои опасения оправдались.
— По поводу войны?
— Ты не видишь, сколько здесь людей?
– “На Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв”, — отчеканил Сергей голосом диктора. — Никакой войны. Техника вышла из строя.
— Техническая поломка? А солдаты зачем?
— Увидим.
— Не нравится мне все это… — произнесла Марина, рассматривая выходящих из кабинета мужчин с озадаченными лицами.
— Меня когда в первый раз призвали, мое лицо было таким же.
Девушка посмотрела на нового приятеля снизу вверх.
— Тебе что, здесь не нравится?
— Уже четыре года прошло после моей службы. Сейчас у меня двое маленьких детей, муж. Муж, кстати, будет очень недоволен, если узнает, куда я еду.
— Ревнивый.
— Ха, причем тут это?
— Ну как же? Его жена будет среди мужиков, не дай бог, уведут.
— Ты по себе судишь.
“А ведь он прав…”
— У меня у самого пятилетняя дочка…
— А жена?
Сергей ничего не ответил.
— Осипова! — из кабинета выглянул молодой человек в форме.
— Я первая, — усмехнулась Марина, поправляя платье.
— Главное, что не последняя.
— Юморист.
Войдя в кабинет, где заседало несколько взрослых мужчин в военной форме, она, растеряв былую самоуверенность, застряла на пороге, крепко сжав руками ремешок сумочки.
Военные начальники дружно подняли головы и критически осмотрели девушку с ног до головы.
“Сейчас начнется…”
— Присаживайтесь, чего же вы встали?
— А мы думали, вы старше…
— Так там же написан год моего рождения.
“Хотя кого сейчас интересуют бумаги…”
— Вы прислали мне повестку, и я пришла.
— Да. Вас призывают в Чернобыль.
— А что там?
Марина села на стульчик напротив господ с блестящими медалями.
— Сами все увидите.
“Ну вот… еще больше сомнений добавили…”
— Отправляетесь завтра же, рано утром.
“И что я скажу мужу?”
— Да уж, Паша точно устроит мне тысячелетний разнос…
— Да ладно тебе, поворчит и перестанет. Куда ему теперь деваться-то? Ладно, увидимся завтра.
Сергей на прощание помахал рукой и скрылся вдалеке.
— Что сказали?
Марина повернулась и увидела суровое лицо мужа со сложенными на груди руками.
— Завтра рано утром сборы. Отправляемся в Чернобыль на двадцать пять дней.
— И ты поедешь?
Она отчаянно всплеснула руками:
— А куда я денусь? Мне нужно ехать в любом случае, хочу я этого или нет!
Неожиданно Павел обнял ее, прижав к себе:
— Я сильно за тебя переживаю, а вдруг ты оттуда не вернешься…
Руки Марины безжизненно повисли. По спине прошлись приятные мурашки от нежных прикосновений мужа.
— Да меня вроде никто там убивать не собирается… но мне очень приятно, что ты так обо мне заботишься, — она уткнулась носом в его плечо и прикрыла веки, вдыхая запах мужского парфюма.
Над ними светило безжалостное солнце, стоя во дворе посреди узенькой дорожки.
Повисла долгая и неловкая пауза.
— Мне пора собираться. Не хочу опоздать.
— Знаю, что изменить ничего не могу, но мне не нравится, что ты туда едешь. И все же я буду ждать тебя, сколько потребуется. И наши дети тоже. Только прошу тебя, береги себя! Без тебя я совсем пропаду.
Марина обернулась и, грустно улыбнувшись, кивнула.
Поезд из Харькова до Киева отправился ранним утром.
Марина, переодетая в военную форму, сидела в гордом одиночестве на скамейке вокзала и бросала короткие взгляды на проходящих мимо мужчин. В очередной раз склонила голову, рассматривая армейские ботинки и прокручивая недавнюю прощальную сцену с мужем в своих мыслях: убитый новостью о ее скором отъезде, он стоял с демонстративно-отстраненным видом и наблюдал, как она собирает вещи, отправляясь в дальний путь. Под конец девушка не выдержала, обняла Пашу за шею и едва не расплакалась.
А потом ушла, прихватив сумку и бросив на него взгляд, преисполненный грусти.
— Ты, часом, не меня ждешь, красавица?
Марина, подняв голову, увидела своего нового приятеля.
— С какой это стати мне тебя ждать?
— Да мы вроде как с тобой в одной лодке, даже гребем потихоньку. На тебе лица нет. Муж?
— Нет… то есть да… то есть тебя это не касается!..
— Я уже понял, что грубить ты у нас любительница.
— У меня такое ощущение, что мы с ним больше не увидимся.
— Ты не поверишь, я сегодня тоже дочку обнял как будто в последний раз. Что с нами происходит? — Сергей присел рядом. — Массовая паранойя?
— Навряд ли. Просто все это как снег на голову.
— И хрен знает, надолго ли это.
Мужчина швырнул окурок в ближайшую урну.
— Задолбало все. Уехать хочу. На моря.
— Как будто тебя там ждут, — усмехнулась Марина.
— Ждут не ждут, но отдохнуть все равно хочется.
Девушка хмыкнула и ничего не ответила.
Из ее уст невольно вырвался удивленный вздох — перед ними открылся изумительный и одновременно пугающий вид разрушенного бетонного здания, у которого полностью отсутствовала крыша. Вместо нее зияла огромная черная дыра, напоминающая пасть устрашающего животного.
Пассажиры автобуса бросились к окнам, глазея на необычную картину и тыкая пальцем в четвертый блок.
“Я слежу за тобой…”
Марина заозиралась, пытаясь отыскать источник едва услышанного ею тихого голоса, наполненного угрозой и детскими нотками. Приятная на ощупь кожа покрылась мелкими пупырчиками. Душа съежилась и спряталась на самом дне, найдя там успокоение. Сердце часто забилось, и глаза забегали, будто у испуганного воришки.
Никто ничего не слышал.
“Это просто крыша едет. Если все пойдет по такому же сценарию, меня надолго не хватит”
Раздалось чье-то издевательское хихиканье.
А потом все смолкло.
…Ее глаза казались бездонными. Где-то на глубине черных, как ночь, зрачков грелось любопытство. Это как загадка, тайна, которую хотелось вкусить, добраться до сути, и, напитавшись, облегченно вздохнуть. И — одновременно — бежать, боясь переступить запретную черту.
Она была роковой красавицей с прямыми золотистыми волосами. Средь длинных прядей запутались лучи солнца, сверкая, как грани оттесненного драгоценными камнями бриллианта. Грудь то поднималась, то опускалась. Маленький выпуклый живот был скрыт под прозрачной блузкой. Валерию хотелось просунуть под нее руку, дотронуться до гладкой кожи, почувствовать, как отвердевает мужское достоинство…
И она заметила это, игриво прищурившись.
— Что, нравлюсь?
Валера почувствовал, как постепенно краснеет, ощущая неловкость, но отвести глаза не может, впившись взглядом в пульсирующую соблазняющую шею. Тонкая рука, шаловливо, расстегивая пуговицу за пуговицей, открывала соблазнительный взор на два больших бугорка в обтягивающем бюстгальтере.
— Ты — ведьма…
Она громко рассмеялась.
— Ты это говоришь, потому что я тебе нравлюсь. И не надо доказывать обратного! Просто, — Валерий ощутил прикосновение ее жаркого дыхания, — возьми меня здесь и сейчас. Мы в институте одни, нам никто не помешает. Знаешь, — не дожидаясь ответа, она сняла бюстгальтер и отбросила его в сторону, — я так соскучилась по мужскому вниманию…
Сорокалетний мужчина, увлеченно отдающий себя работе, чувствовал давно забытый бурный всплеск гормонов — еще в годы молодости, когда он впервые встретился со своей женой, ему пришлось прочувствовать то же самое: мурашки, бегущие вдоль позвоночника, внезапный холод, бросание в пот, мелкое подрагивание пальцев и заикание, будто в миг все слова забываются, уступая место блаженному ощущению, что заставляет сердце биться чаще. Маргарита была не такой развязной, как молоденькая журналистка из “Правды” — скромная, застенчивая, иногда — молчаливая, но очень добрая и сердечная.
Валерий, проглотив слюну, подошел к девушке и, обхватив ее шею дрожащими пальцами, приблизился к полуоткрытым губам, прикрыв веки.
— Валерий Алексеевич! Валерий Алексеевич! Валерий Алексеевич!!
Валерий окончательно проснулся, подскочив на стуле от громкого крика.
— Прошу прощения, что прерываю ваш сон, но вас уже все ждут.
Ученый, все еще пребывая в странном сне, встал из-за стола, плеснул себе воды в стакан и выпил. Вытер рукавом куртки гбу и ясным взглядом всмотрелся в лоснящееся лицо партийного чиновника.
— Люди все прибывают и прибывают. Теперь сложновато передавать поручения с глазу на глаз, нужно выделить по одному начальнику каждой группе.
— И где вы отыщете столько начальников?
— У вас есть предложения?
Они вышли из штаба.
Валерий достал сигарету из кармашка куртки и закурил.
Двое мужчин стояли под откосом, наблюдая, как стекают на землю ручейки воды, окропляя траву под ногами. Небо затянуло серыми облаками, куда-то медленно плывущими.
— Слава богу, радиоактивные выбросы закончились.
— Это ненадолго.
Пауза.
— Я решил, что будет лучше поделить всех пребывающих на станции людей на две группы. Первую группу возьмет под свой контроль Силаев. Я буду командовать второй. Что-то погодка сегодня бушует. — Щербина достал из куртки берет и надел его на голову. — Скоро Воронин на площадке появиться, он займется дальнейшим планированием работ. Он собирается закупать нужные материалы для постройки объекта “Укрытие”.
— Отлично.
Борис посмотрел на задумчивого ученого и, по привычке заложив руки за спину, прищурился:
— Вы что-то скрываете, Валерий Алексеевич.
Валерий поднес сигарету к губам и, затянувшись, выдержал паузу.
— С чего вы взяли?
— По тебе видно, что тебя что-то гложет.
— Любите вы, Борис Евдокимович, переходить черту вежливости. Надеетесь таким способом получить мое доверие? Я нисколечко не сомневаюсь в вас, товарищ Щербина, но есть вещи, которыми не захочет делиться ни один человек на этой планете. И плюс, я не понимаю, по какой такой причине вас интересуют мои грешки.
— Я не думаю, что у такого человека, как ты, есть грехи.
— Я такой же человек, как и все, не нужно делать из меня святого.
Валерий развернулся, чтобы уйти, но Щербина бросил ему в спину:
— Между тобой и той девочкой явно есть связь. Вы очень сильно похожи.
— И вам всего доброго, Борис Евдокимович.
— Военные прибывают с каждым днем все больше и больше! Нам не хватает помещений, чтобы разместить их всех!
— Твои предложения?
Валерий, сильно намокнув под проливным дождем, вернулся в штаб. С бледно-салатовой куртки ручьями стекала вода. Ему хотелось прогуляться, выплеснуть эмоции, которые он долго держал в себе. Если знаменитый академик Легасов разреветься как маленький мальчик среди подчиненных, то что они о нем подумают?
“Нам прислали слабохарактерного специалиста!”
Валера искал девочку с пронзительно-синими глазами, которая наверняка где-то пряталась, не смея высунуть нос наружу. Он остановился посреди огромного, заросшего высокой травой, поля. Задрал голову, жадно ловя губами крупные капли дождя.
С полуоткрытых уст вырвался крик отчаяния, похожий на рык оголодавшего зверя.
По мокрому лицу потекли первые соленые струйки.
Девочка, склонив голову и поджав губы, из-за чего на подбородке появилась глубокая вертикальная линия, стояла за его спиной. Она замерла, наблюдая за рыданиями своего отца.
Мрак облепил тоненькую фигурку, создавая энергетический купол. Капли воды, падая на девочку, сыпались искрами во все стороны и падали на мокрую траву, мгновенно затухая.
— Предлагаю построить несколько поселков, чтобы наши солдаты могли там проживать. Знаешь ли, одного сельского городка на всех не хватит, — с сарказмом произнес ученый после недолгой паузы.
Александр Боровой затушил сигарету в стеклянной пепельнице и, встав из-за стола, распахнул форточку, запуская в небольшое помещение запах мокрой травы, ибо комната погрузилась в дымную завесу.
— Как вам с Велиховым пришла идея накрыть реактор бетонной коронкой?
— Нужно было что-то делать с развалами реактора. Не будут же они стоять вечно открытыми. Мы с ним всю ночь работали над его идеей. Он предлагал накрыть это дело куполом, чтобы полностью его похоронить, оставив старые конструкции внутри. Я же предложил построить новую конструкцию, задействовав при этом старые.
Мы остановились на втором подходе. Для этого нужно провести некоторые испытания, дабы проверить, подходят ли старые конструкции в качестве опоры. Но это невозможно, вокруг блока такие радиационные поля, что мы вместе со своей техникой попросту “сгорим”.
— Можете задействовать вертолет.
— Но все равно прочность этой конструкции будет под вопросом.
Валера отвернулся к окну.
— Мне кажется, с тобой происходит что-то странное, — прищурившись, произнес Александр. — Ты замкнулся в себе, ходишь мрачный да еще и выглядишь отвратительно. Хотя это уместно здешней обстановке, тут кругом сплошная радиация. Мне тоже иногда бывает плоховато. Ты не расскажешь, что с тобой происходит?
Валера опустил глаза.
— Расскажу, но боюсь, ты мне не поверишь.
Боровой покачал головой:
— Ты сомневаешься во мне как в своем друге?
— Нет, просто ты чересчур консервативен.
— Я же ученый. Каким я еще должен быть?
Академик пожал плечами.
— Так в чем же дело?
— У меня появилась внебрачная дочь, Алина. Ей всего девять лет.
— И что же в этом такого катастрофического?
— Да ничего собственно, если не учитывать тот факт, что девочка, которая бегает на территории станции, и есть моя дочь.
Глава XVI
Их распределили по расставленным среди поля палаткам и раздали постельное белье. Внутри стояли раскладушки с разбросанными на них матрасами и подушками.
Одеяла выдали уже после.
Поужинали они в отдельной палатке, на неудобной скамейке, куда приносили еду в специальной армейском котелке.
Марине крупно повезло — к ней подселили еще двух человек, один из которых был ее новоявленный приятель.
— Нас сама судьба носами сталкивает! — отреагировал он в своей шутливой манере. — Может, после разведешься со своим Пашей и выйдешь за меня замуж?
— Бегу и спотыкаюсь!
— Ну во-о-от… — с наигранным огорчением протянул Сергей. — Я к ней, значит, со всей душой, а она…
— Что здесь делает ребенок?
На пороге палатки появилась маленькая девочка в школьной форме. Длинные вьющиеся волосы прятались за спиной, как и белые ленточки, которыми перехватили тяжелую прядь. Бант напоминал яркий полумесяц среди ночной черноты. На подбородке вырисовывалась вертикальная, едва заметная, линия. В уголках пронзительных синих глаз собирались мелкие морщинки, стоило малышке улыбнуться. Кончик носа слегка подрагивал, пытаясь распознать незнакомцев через обоняние и прочувствовать ранее неведомый запах.
— Тебя как зовут? Как ты здесь оказалась?
Девочка остановила свой взгляд на светловолосой даме, прищурилась, изучая ее сквозь маленькие щелочки глаз, и расплылась в довольной улыбке.
— Она что, не умеет разговаривать?
— Да не-е-е, притворяется.
Марина пожала плечами:
— Может быть.
Марина всю ночь не могла уснуть. По лицу текли струйки обильного пота, заливая и щипая глаза. Едва прикрытые одеялом ноги жутко чесались. Кожа на стопах горела от долгого ношения носков из плотной ткани. Да и пижама была намного толще армейской куртки.
“Они решили о нас так позаботиться? Забавно…”
Марина перевернулась на другой бок и почесала икры.
Одеяло от неловкого движения упало на голую землю.
“Комаров здесь нет. Тогда откуда этот чертов зуд?!”
Сергей, разбросав руки по разные стороны и отбросив в ноги пододеяльник без одеяла, спал на соседней раскладушке. Здоровенный детина храпел так, что палатка сотрясалась будто от раскатов грома в ясный летний день.
“Храп хуже комаров…”
Им строго-настрого запретили покидать палаточный городок: в эвакуированной Припяти разбушевались мародеры, вытаскивая из оставленных жильцами домов мебель, технику и другие вещи.
Вечером, укладываясь спать, Марина приметила двух солдат с автоматами наперевес недалеко от своей палатки.
Сев на постели и свесив ноги, Марина бросила взгляды на спящих приятелей. Раскладушка предательски скрипнула, но ни один из них не проснулся. Подойдя к закрытому на “молнию” выходу, она взялась за “собачку” и потянула ее вниз. Затем осторожно выглянула на улицу и покрутила головой в разные стороны: солдаты с автоматами исчезли.
Девушка пролезла через небольшую дыру и, выпрямившись, отряхнулась.
Перед глазами зияла глубоко протоптанная тропинка.
Пожелтевшая трава вонзилась в потрескавшуюся кожу. Хрустнула тоненькая веточка под ногами. Непроглядная темнота давила на психику, подпитывая страхи не реалистичными картинками из своего воображения: два блестящих, без зрачков, белых и смотрящих из-за кустов глаза.
Порывы ветра прогнали, подобно песку пустыни, непроглядную темноту, вычерчивая контуры серебристого здания: из черноты проявилась металлическая труба, что разрезала темный небосвод на две половины. Звезды сгинули, как и яркий полумесяц, некогда освещавший тропинку. Выплыл темный, как уголь, прямоугольник, состоящий из нескольких этажей с мелкими непроглядными окнами. За ним показалась верхушка бетонного вентиляционного канала.
Внезапный ветер взъерошил длинные золотистые волосы и бросил в лицо горсть мелких зеленых “самолетиков”. Марина обернулась и заметила, что палаточный городок растворился в темноте. Из уст невольно вырвался испуганный стон, когда она нос к носу оказалась перед разрушенным взрывом энергоблоком, пугающим своей развернутой черной пастью и величиной в несколько человеческих ростов.
— Добро пожаловать в Чернобыль!
На фарфоровом лице появилась ядовитая улыбка. Темные распущенные волосы незнакомки неподвижно висели у нее за спиной. Нагое тело прикрывали какие-то непонятные черные лохмотья. Холодный взгляд синих глаз заставил Марину остолбенеть. Пот выступил на ее лбу, чувствуя, как душа, испугавшись резких перемен, ушла в пятки. Руки покрылись мелкими мурашками. Сердце пыталось выскочить наружу, пробивая своими ударами грудную клетку.
— Кто ты…?
— Тебе лучше не знать.
— Что я здесь делаю…?
Девица подняла вверх палец:
— Ты задаешь слишком много вопросов! Не пора ли нам повеселиться?
— Что…?
— Повеселиться!
Незнакомка, осев на землю, превратилась в злобного зверя, с острых клыков которого стекала обильная слюна.
— Я вас всех ненавижу! Вы все сдохните, сдохните!
Некогда былая храбрость и отчаянная смелость покинули девушку — она, сорвавшись с места, бросилась бежать. За спиной раздавалось хриплое рычание — монстр прыгал по стенам, пытаясь догнать жертву, придавить к земле и вонзить клыки в тонкую шею.
— Сдохните, сдохните!
Дыхание от сильного бега сбилось и заставляло жадно ловить ртом воздух.
В горле забулькало, мешая свободно дышать.
Кашель раздирал легкие и адски бьющееся сердце.
Ноги нестерпимо горели дьявольским огнем.
Марина, завидев место, где можно укрыться, одним прыжком достигла его и спряталась, поджав ноги к груди.
Звезды, словно по мановению волшебной палочки, вновь появились на темном небосводе, зияющем над головой. Полумесяц выплыл из черного тумана, рассекая мрачную перину серебристыми лучами. Ветер, некогда разбушевавшийся, утихомирился, прильнув к разгоряченной земле.
Она осторожно выглянула из-за угла.
Никого.
Марина крепко зажмурилась. Струйки обильного пота стекали с побледневшего лица на кофейного цвета пижаму. Грудная клетка одновременно опускалась и поднималась, пытаясь стабилизировать дыхание. Кашель все еще пытался пробить невидимую преграду.
Золотистые локоны висели грязными прядями, прилипая к мокрому лицу.
Из царапин на ступнях медленно капала кровь.
Когда ожидание стало невыносимым, Марина на четвереньках выползла из своего временного пристанища и, резко выпрямившись, побежала вдоль бетонного забора, появившегося непонятно откуда.
Убраться отсюда по добру, по здорову не получится — где-то бродил рычащий отвратительного вида монстр, хриплое дыхание которого было слышно за версту.
Марина увидела лежащий на земле автомат Калашникова. Недолго думая, она схватила его и, наведя прицел, медленной поступью отправилась на детальный осмотр места, куда ее занесла нелегкая.
Из разрушенного блока не показывалась даже знакомая малиновая зарево — черная пасть взорвавшегося реактора выглядела как детская игрушка.
Раздался оглушительный свист свинцовых, проходящих через толстую кожу зверя, пуль. Монстр, истекая кровью, тяжело захрипел и рухнул на землю, сраженный автоматной очередью.
Марина отбросила автомат в сторону. Тот издал треск падающего оружия.
Ноги резко подкосились.
Не справившись с силой земного притяжения, она рухнула на черный, засохший от жары, грунт без сознания.
Воспользовавшись кратковременной паузой, Валерий незаметно вышел из двухэтажного здания и направился в сторону атомной станции. Но на полпути остановился, понимая, что там работает огромное количество людей. Его внезапное появление вызовет вопросы — правительственная комиссия редко посещала площадку рядом с четвертым блоком, разве что, в самые критические моменты.
“Все равно придется туда наведаться…”
Поправив зеленую кепку с полукруглым козырьком, покручивая пальцами заранее приготовленную сигарету, Валера — пешком! — направился на станцию. Через весь город, по асфальтированной дороге. Возможно, где-то в этих местах бродит его дочь в школьной форме. Но взору попадалась только плотная, закрывающая дальние просторы, зеленая занавеса. Деревья укрывали своей листвой. Трава ярко-салатовой полосой заслоняла протоптанные тропинки. Чуть дальше зияли вырытые тракторами котлованы для захоронений техники и вещей из Припяти.
Валерий остановился и прижал к губам сигарету, набирая в легкие табачного дыма. Выпустив яд через ноздри, он снова оглянулся, тщетно высматривая тоненькую фигурку среди агрессивно-зеленого фона.
“Может, все же стоит признаться не только самому себе, но и всем остальным, что моя дочь…” — из-за кустов раздался громкий рык, на миг прерывая тяжелые мысли ученого, заставляя того вздрогнуть и несколько раз обернуться.
“Показалось…”
Усталость своей невыносимой тяжестью давила на хрупкие плечи — хотелось все бросить и сесть посреди дороги. Валерий бы обязательно последовал этой затее, если вовремя не вспомнил, что этим путем военные бронетранспортеры добираются до станции. Он представил их лица и продолжил путь.
Машины со свинцовыми щитами заезжали на станцию со стороны стройбазы, минуя первую очередь и третий энергоблок, который уже был остановлен.
Валера выбросил окурок недалеко от входа в административно-бытовой корпус [АБК-2], находящийся с обратной стороны второй очереди. Такое же административное, черное, напоминающее прямоугольник, здание [АБК-1] располагалось в двух шагах от второй очереди.
— Приветствуем вас, Валерий Алексеевич!
Ученый махнул рукой в знак приветствия.
— Пока без происшествий?
— Слава богу!
— Кто-нибудь заходил?
— Обижаете, товарищ Легасов, у нас здесь и комар не пролетит!
— Ничего подозрительного не замечали?
— Например, девочки в школьной форме? Так ее сегодня здесь не было!
— Пропустите? — улыбнулся охранникам ученый.
— Ну что вы, Валерий Алексеевич, проходите! Это не вы у нас должны спрашивать, а мы!
Внутри было так же прохладно, как и снаружи. Над станцией медленно собирались дождевые облака, грозя обрушить стихию на головы работающих людей. Ранним утром солнце стояло высоко над городом, пробуждая природу от ночного сна, а ближе к обеду погода резко изменилась.
— Товарищ Легасов, мы сегодня не видели маленькой девочки. А зачем она вам?
— Ее родители нашлись!..
— Боже, слава богу, вы не представляете, как мы от нее устали!..
Валерий вышел на улицу, тщетно пытаясь отыскать внутри полутемных помещений маленькую девочку. Вытащил из кармашка куртки маленький беленький приборчик с проводками. Поднеся к губам прикуренную сигарету, ученый принялся его распутывать.
— Товарищ Легасов, товарищ Легасов!
Валерия окружила толпа людей в армейской форме.
— Мы давно хотим с вами поговорить, у нас к вам вопросы!
— А это что за штучка? Это дозиметр такой, что ли?
— А это штука, накапливает, да?
— И накапливает, и иногда показывает мощность дозы, — с зажатой во рту сигаретой ответил ученый, ткнув указательным пальцем на серый экран приборчика, — и интеграл, но какой сейчас интеграл, ноль-ноль, он и есть ноль!..
Валерий убрал дозиметр обратно в кармашек куртки.
— А когда вы летели на самолете, над реактором…
— Нет, там другое. Когда мы летели, — обратился к мужчине в толстых очках академик, выдохнув табачный дым, — там было максимально ноль семь рентгена, скажем, в час, мощность дозы… в час. Значит, когда мы пролетели, дозы накопились, ноль три рентгена, ноль пять рентгена, где-то вот так…
— А детишки у меня будут, нет?
Толпу разразил громкий смех.
Валерий, наигранно закатив глаза, цокнул.
— Будут, будут!..
— Вот именно теперь и будут!.. — произнес ученый и по-настоящему улыбнулся — впервые за все это время.
Его дружно поддержали остальные.
— Будут, будут, не переживай, — подмигнул один из присутствующих. — Я с шестьдесят четвертого года работаю с источником радиоактивного излучения, детишки у меня есть, и все нормально… по этой части, так что, не переживай.
Счастливые мгновения в большинстве своем недолговечны — ученый убедился в этом, когда группа радостных мужчин разошлась по рабочим местам, заполучив ответы на волнующие вопросы. Осталась только пустота, которую сложно чем-то заполнить, да и чувство вины его тоже не покидало. Ему хотелось объясниться со второй дочкой, сказать ей все, что накипело.
Валерий, трясущимися от волнения руками, плеснул себе в граненый стакан холодной воды из графина. Выпил, наслаждаясь текущими по шее ручейками. И вернулся к столу с бумагами.
Посреди комнаты сверкнула молния, за ней другая, заставляя перепуганного ученого выскочить из-за стола, дабы не попасть под немилость стихии. Мрак, прячущийся по углам, накрыл всполохами тонкую девичью фигурку.
— Золотце мое…
Девочка смущенно улыбнулась и опустила взгляд.
Валерий бросился к дочери и, присев перед ней на колени, погладил по рукаву рубашки.
— Ты только не беспокойся, хорошо? Мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем!
Малышка вопросительно посмотрела на отца.
Легасов вскочил и принялся расхаживать по комнате, словно обезумевший.
— Ты даже не представляешь, под каким ударом ты находишься! Это все очень и очень серьезно!
Девчушка продолжала невинно хлопать густыми ресницами.
— И что нам теперь делать? — академик сложил руки на груди, возвышаясь над девочкой. — Ты подставляешь под удар не только себя, но и меня тоже. Что подумают люди, когда узнают о тебе и твоих способностях?
Девочка стыдливо опустила блестящие от слез глаза.
Валера наградил дочь испытывающим взглядом.
В пронзительно-синих, как ясный небосвод, глазах промелькнуло настоящее отчаяние.
Слезинки покатились бусинками по грязному лицу, оставляя мокрые дорожки.
Малышка захлопала ресницами, пытаясь унять порывы душевной боли.
— Изобретение, обеспечивающее всем необходимым, награждает маленького ребенка своей силой. Это очень и очень необычно для века ядерных технологий. Наши взаимоотношения с мирным атомом не настолько развиты, чтобы познать его как можно глубже. Ты не подумай, я не хотел тебя обидеть или, скажем, как-то задеть, — академик провел ладонью по девочкиной руке, — я просто очень сильно переживаю за тебя, мой цветочек. Ты же не обижаешься на своего папу, верно?
Девчушка отрицательно покрутила головой и неожиданно обняла его, обхватив руками толстую короткую шею.
— Сейчас самое главное, сделать все, чтобы ты была в безопасности. Ты не должна ходить там, где не положено. И, пожалуйста, не показывай людям свои умения. Не потому что ты так опозоришь своего папу. А потому что у тебя могут начаться проблемы, очень большие проблемы.
Валерий провел свою дочь в небольшой закоулок. Маленькая комнатка напоминала чулан обычной жилой квартиры. В углу стоял одинокий стул без сидушки, а на полу — старый, погрызенный молью, матрас.
— Я принесу тебе чистое постельное белье. Ты будешь жить здесь, за стенами моего кабинета.
Я подозреваю, что ты сегодня же сбежишь, и мне, скорее всего, снова не удастся тебя отыскать.
Валера приблизился к лицу девочки и положил руку ей на плечо:
— Просто будь осторожна, хорошо? А насчет твоих умений поговорим позже. Все. Иди.
Малышка кивнула и, подойдя ко входу в закуток, напоследок обернулась.
— Давай поговорим об этом позже, хорошо?
Ей ничего не оставалось сделать, как раствориться во мраке маленького чуланчика.
Глава XVII
Новоприбывших подняли с постелей, заставили наспех одеться и отправили по длинной протоптанной тропинке к стоящему неподалеку автобусу. Тот молча загрузил пассажиров и отправился в Чернобыль.
Салон погрузился в сонный час — мужчины и женщины, прижавшись лбами к мокрому от ночного дождя стеклу, заснули.
Внезапная вспышка фотокамеры заставила Сергея разомкнуть веки. Он взглянул на двухметрового темноволосого молдаванина и, промычав ругательство себе под нос, вновь опустил голову. Но сон упорно не хотел возвращаться. Тогда ему пришлось довольствоваться наблюдением за молодыми женщинами, которые, несмотря на обстановку, выглядели очень недурно.
У Сергея от этого зрелища засосало под ложечкой.
Когда автобус прибыл на место и приветливо распахнув дверцы, пассажиры вышли наружу, громко зевая и протирая заспанные глаза.
— Поехали! Чего стоишь?
Сергей повернулся и увидел группу молодых ребят, которые радостно махали руками, приветствуя нового командира. Старый же, нахмурившись, оценивающе поглядел на приближающегося к нему мужчину, и тоже резко отмахнулся, указав головой на бронированную, разведывательно-дозорную, машину.
— Залезай. Ты теперь у нас командир. Я уже отработал свои положенные двадцать пять дней.
— Давай, поехали, товарищ лейтенант! В нашем бронике! — закричали ребята.
Сергей, не сказав ни слова, залез в машину.
Первым пунктом назначения был лес, находящийся в паре шагов от атомной станции.
— Вон АЭС, а вон то, — один из парней показал рукой поверх сосен, когда они направились по полупустующей трассе, — четвертый энергоблок виднеется.
— Здание как здание — промышленное, длинное, белое. Энергоблок, правда, как коробка, над ним выступает, да все вроде целое. — Сергей пожал плечами. — Не понимаю, в чем тут проблема.
— Так отсюда же плохо видно!.. Подъедем поближе, там все и рассмотрите.
Остановились у раскрашенной бетонной эмблемы[5] Чернобыльской АЭС:
ЧАЭС имени В.И.Ленина
ВСЕСОЮЗНАЯ
УДАРНАЯ
КОМСОМОЛЬСКАЯ
СТРОЙКА
[слева “факел” с изображением Владимира Ильича Ленина]
Парни выскочили из бронированной машины и, вытащив дозиметры с зондами, принялись мерить радиацию.
— Беру свои слова обратно. — Сергей повернулся в другую сторону и увидел разверзнутый взрывом энергоблок: с того места был замечен только больший его кусок, все остальное скрывалось прямоугольником с выпирающей арматурой.
— Здесь самая большая доза — тысяча двести миллирентген в час, то бишь одна целая, две десятых рентгена в час. Это приблизительно сто тысяч нормальных природных уровней радиации.
— Съездили, называется…
— Во время взрыва здесь не одна волна прошла, поэтому все деревья — абсолютно все! — покрылись ржавчиной. Их только рубить и захоранивать. Хотя я сомневаюсь, что это как-то поможет, радиация впиталась в почву, и, как мне кажется, останется там надолго.
— Ладно, поехали! Я есть хочу.
Дальше ехали уже молча.
— Как дорога?
Новая приятельница, молодая светловолосая девчонка, имени которой он до сих пор не знал, уже сидела в палатке, разминая опухшие от армейских сапог ноги.
– “Засветились” немного и домой поехали.
— Что, большая доза?
— Будем сиять, как новогодние гирлянды.
Она усмехнулась.
— А ты чего такая хмурая?
— Да день не задался, — тяжелый вздох, — направили к женщинам… в качестве поломойки, — милое личико стало еще мрачнее.
— А чего ты хотела? Вы, женщины, очень хрупкие создания…
— Я не такая! — отчеканила девчонка, повернувшись к нему.
– “Я не такая, я жду трамвая”
— Да пошел ты…
— Ладно-ладно…
Ее лицо внезапно просияло:
— Слу-у-ушай, а ты бы не мог взять меня к себе в роту?
— Вот те на! — громко рассмеялся Сергей. — Как ты себе это представляешь, солнышко?
— Как? С тобой ездить буду. Ты же начальник, верно? Ты решаешь, кого взять, а кого послать.
— Ты просто гений. Только вот имя этого гения мне незнакомо.
Девчонка заулыбалась:
— Марина.
— Только вот мы, мужики, народ очень одинокий, — Сергей взъерошил волосы, — и молоденькая девочка среди таких же, как мы… ну-у-у… не очень-то очень…
— Так и скажи: брать тебя я не хочу! Зачем весь этот цирк?
— Ладно, твоя взяла. И почему я вечно иду у вас на поводу?
Марина с вызовом сложила руки на груди:
— Потому что ты одинокий мужчина?
— Ты меня поддела. Я оценил.
— Ты вроде есть собирался.
— Ну как?! Как я могу вкушать скромные армейские блюда в присутствии обворожительной дамы!?
— Смотри, слюнями не подавись.
— Девушка, вам бы поучиться манерам…
— Пошли!..
Ужин прошел в довольно скромной обстановке, и Сергей, улегшись на свою раскладушку, уснул.
На следующее утро он, приоткрыв веки, почувствовал, как его распирает в туалет. Встав с постели, лейтенант с запаса тихонько вышел из палатки и порысил взглядом в поисках местного сортира.
Палаточный городок, освещенный утренним солнцем, казался каким-то прозрачным, пустым и нереально спящим.
Подъем начинался в шесть утра.
До него Сергей посетил уборную еще три раза, размышляя над причинами сия действия.
— Что с тобой?
— Да приболел немного…
Марина усмехнулась:
— Неудивительно.
“Странно… Когда только попадаешь в армию, возникают проблемы как раз “наоборот” — все эти каши постоянные плюс нервный стресс плюс непривычный режим, в итоге делаешь это по привычке, чем по необходимости…”
— Ой!..
“Где-то тут был медпункт… Господи, пусть он будет открытым!..”
До завтрака оставались считанные минуты.
Сергей, с трудом сдерживаясь, чтобы не опрофиниться перед сослуживцами, отыскал палаточный медпункт. Потянув за продолговатые белые деревяшки-пуговицы, он расстегнул вертикальный ряд до пола и прошел в темный тамбур.
Полусвет лился из шатра палатки.
Пустота и чистота.
Лейтенант подошел к стоящему сбоку от окошка деревянному столику, накрытому марлей. Слегка приподнял ее и принялся исследовать многочисленные баночки и скляночки со всевозможными лекарствами.
“Здесь должен быть активированный уголь…”
Но его, как назло, не оказалось.
“Проклятье! Медпункт батальона радиационной разведки…”
— Что, занимаешься спортом?
— Ага. Гажу в душу унитазу.
— Счастливчик! Не успел в Чернобыль попасть, все унитазы обосрал.
Пока остальные на завтрак поедали кашу, стуча ложками об металлические чашки, лейтенант, боясь попасть впросак и быть осмеянным, скромно жевал корку черного хлеба и пил горячий чай.
В импровизированную столовую, выпятив грудь, вошел начальник медицинской службы батальона — такой же лейтенант из запаса, только старший.
На гордо расправленных плечах заблестели погоны с изображением змей.
— Прошу прощения, но вы не подскажете, где в данном месте можно отыскать активированный уголь?
Начальник приподнял бровь:
— У нас его нет.
“На пятьсот человек нет ни одной таблетки?!” — Сергей мысленно схватился за голову.
— Черт бы вас побрал вместе с вашей АЭС… — прошипел он сквозь сжатые зубы.
“В сортир опять хочется… Что же делать?..”
Колонна бронированных машин уже дожидалась своего командира, пока тот, покинув палаточный городок, размышлял над тем, где бы справить нужду.
“Такое ощущение, будто я проглотил круглую оборонительную гранату, “лимонку”, с радиусом разлета осколков двести метров…”
— Товарищ лейтенант, вы где были? Мы вас уже заждались!
— Поехали!..
На стоянке в Чернобыле потуги отступили.
— Следующий маршрут — Рыжий лес-2.
Живот предательски заурчал.
“КА-РА-УЛ!!”
“Что сейчас будет!!”
Марина, сидящая рядом с ним, пыталась подавить насмешливую улыбку. Золотистые локоны свисали из-под бледно-зеленой треуголки. Спустив ноги в темно-коричневых кожаных сапогах, она бормотала что-то себе под нос, не обращая внимания на муки лейтенанта.
— Ты почему не носишь респиратор?
— Мне в нем душно.
— Ты у нас, получается, бессмертная.
— Все там будем.
Машины, как назло, ехали по центральной улице одна за другой.
“Да и ребят просить остановить… ну неудобно как-то!..”
“Ладно, черт с ним, потерплю!..”
Бронированная машина свернула с трассы.
“Вот оно! Сейчас остановимся — и тогда…!”
Дозиметрист спрыгнул с броника, перехватывая на ходу дюралевый держак с зондом, и сделал несколько шагов к кустам.
“Ну! Не тяни ж ты…!”
Спрыгнуть с машины, сказать “подождите”, зайти за куст, снять штаны и — о-о-о!..
— Двадцать девять миллирентген в час!
Сергей аж побелел.
“Зайти за куст, снять штаны и присесть, свесив яйца на 29 миллирентген в час…”
“Это же немного… совсем немного…”
— Что, не вышло облегчить душу?
Он поднял голову и наградил девчонку с золотистыми локонами испытывающим взглядом.
Марина сидела на верху бронированной машины и улыбалась.
— Поехали… — проскрипел зубами Сергей.
“А если с броника? Рукой за скобу, а задницу свесить за броник — полтора метра высоты…”
Вертикальный кормовой лист брони — расписанный веером разлетающихся “осколков”…
— ПОЕХАЛИ!
— Да ладно тебе, изнемогать. Ближайшие кусты — и дело сделано!..
— Опустив свое “приданое имущество” на двадцать девять миллирентген в час?! — шепотом прошипел лейтенант. — Ну уж увольте, мне мои потроха еще дороги…
Марина захихикала, поведя плечами:
— Знаешь, я представила себе это дело, и теперь не могу удержаться…
— Смейся, смейся! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Она озорно улыбнулась и отвернулась.
Глава XVIII
— Ну вот смотрите, — рослый темноволосый безусый мужчина, расстелив карты с изображением атомной станции, водил пальцем по плотной бумаге, — вам предстоит проложить ста тридцати шести метровый тоннель под четвертым блоком, провести по нему коммуникации и уложить рельсы для вагонеток. Необходимо построить холодильную камеру под реактором на тот случай, если он провалится.
Тимофей, сложив руки на груди, пристально наблюдал за происходящим.
Стены небольшого помещения впитывали каждые слово и звук. Дымовая пелена окутала комнату, специально выделенную для министра угольной промышленности.
И он, и его помощники, не переставая, курили одну сигарету за другой.
Впрочем, как и все, кто работал в Чернобыле.
— Радиации в этом месте, — чиновник постучал пальцем по схеме четвертого блока, — немеренно, так что, ребятки, вы под большим ударом. Долго находиться там нельзя, поэтому мы разделили сутки на восемь смен по три часа каждая. Как только сообщат, что ваша смена окончена, немедленно уходите оттуда! Все ясно?
— Ясно!
— Даем вам два месяца. Ни днем больше!
— А теперь — вперед!..
— Наворотили они дел, мама дорогая, — сообщил Тимофею его коллега, когда они вместе с остальными вышли на улицу.
— Это могло произойти где угодно.
— Говорят, за рубежом было нечто подобное.
— Меня это интересует меньше всего. Пошли. Нас автобус ждет.
Автобус, загруженный шахтерами, двинулся из города по центральной дороге. В салоне повисла пауза, нарушаемая лишь чьим-то кашлем или шмыганием носа. Когда на горизонте показалось здание атомной станции, мужчины в белой униформе вскочили с мест и, подбежав к окнам, всматривались в постепенно выплывающий разрушенный взрывом энергоблок.
Они проехали мимо стройбазы, ровной землистой площадки, где даже редкие травинки не росли, и обогнули вторую очередь с другой стороны.
Тимофей рассмотрел экскаваторы, убирающие груды строительного мусора.
— Смотри. Удручающее зрелище, не правда ли?
Он молча кивнул.
Шахтерам выдали лопаты и кирки.
— Удачи!
Острие лопаты пронзило насквозь сухую от жары почву. Отброшенные черные комки прилетали на землю неподалеку от копающих мужчин.
С лиц на белоснежную ткань обильными ручьями стекал пот. В респираторах стало душно — приходилось снимать их, делать вдох и надевать снова. Кожа рук, что крепко обхватывали скользкую деревянную ручку, невыносимо горела.
Тимофей, оказавшись наедине с самим собой в мрачном помещении интерната, кормил маленьких золотистых рыбок в стеклянном аквариуме.
Через три часа предстояла новая смена.
Болящие от изнурительной работы руки и ноги казались мелочью по сравнению с штуковиной, изрыгающей радиацию.
Проходила дезактивация жилых помещений — солдат в защитном костюме поливал длинный узкий коридор из резинового шланга.
В нос ударил запах жареной рыбы.
— Вам запрещено ловить рыбу, есть местные фрукты и овощи, а также заниматься охотой! Все здесь заражено радиацией и представляет опасность для человеческого организма! — вспомнил Тимофей слова местного председателя.
Он с грустью посмотрел на обитателей аквариума.
“Все равно сдохнут…”
— Эй, землекоп, иди к нам! — из комнаты выглянул молодой мужчина и махнул рукой. — Мы тут селедки нажарили! Проходи, угощайся!
Тимофей долго раздумывать не стал.
— А нас за это не накажут?
Рыбаки рассмеялись:
— Все здесь занимаются тем, что запрещено! Мы вообще в эту радиацию не верим!
— Ты сам посмотри: рыба как рыба. Что в ней плохого?
На этот вопрос оставалось только пожать плечами.
— О, смотрите-ка, — засмеялся мужчина, — у нас гостья!
На пороге стояла девочка в школьной форме.
— Бедняжка…
Пронзительные синие глаза впились в кусочки жареной рыбы.
— Ты хочешь есть?
— На, бери! Не бойся!
Тимофей во все глаза таращился на малышку, нерешительно топчущуюся на пороге.
— Почему вы ее так радостно встречаете? Разве ей можно тут находиться?
— Она тут частенько бегает. Мы уже привыкли. Придет, поест и уйдет.
Девчушка все же набралась смелости и присоединилась к группе мужчин, присев на краешек одиноко стоящего деревянного стула.
Она ловко подхватила кусок рыбы, разломила его пополам и, поднеся ко рту, начала быстро есть.
— Дикарка, самая настоящая дикарка!
Девочка вытерла жирный рот рукавом рубашки.
— Ну не чудное ли создание, а?
— Ее же все ищут…
— Ищут да поймать не могут! По-видимому, деваться ей некуда, поэтому она ошивается здесь.
— Разве у нее нет родителей?
— Судя по всему — нет. За все это время за ней никто не пришел.
Девчонка, отужинав вместе со взрослыми мужчинами, выскользнула из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
— Когда мы ее обнаружили, она была вся в бинтах, еле живая. Помыли, накормили, одели и выпустили. Я уже тогда понял, что она бродячая и никому не нужная. Жалко все-таки, ребенок еще.
Спустя три часа Тимофей вновь отправился на станцию.
Над огромным бетонным зданием светило безжалостно палящее летнее солнце.
По спине, под испачканной землей майкой, текли соленые ручейки пота, пощипывая царапины, полученные в проходах узкого тоннеля.
Респираторы пришлось снять. В них невозможно дышать.
— Вы радиации не боитесь?
Тимофей ответил сквозь зубы:
— Не боюсь! Как можно бояться того, чего не видишь?
Любопытная журналистка из очередной комсомольской газеты. Эти ненасытные репортеры лезли везде и всюду, не замечая, что подвергают собственную жизнь смертельной опасности. Тимофей не мог на них злиться. Люди должны знать правду о происходящих здесь ужасах.
Когда шахтеры подобрались к реактору чуточку ближе, крупные комки песка посыпались им на головы.
Мужчины отпрянули, вытаращенными глазами наблюдая странную картину.
Маленькая фигурка девочки в электрическом куполе.
— Мы сделали все необходимое, чтобы грунтовые воды не подверглись радиоактивному загрязнению. Мы в самые кратчайшие сроки построили несколько защитных дамб. Теперь же нам предстоит соорудить холодильную камеру под реактором. У нас появилось предположение, что рано или поздно он провалится, когда горящее масло расплавит нижние части блока.
Но вместо реактора на людей свалилась девочка в школьной форме.
— Уходите оттуда, немедленно!..
Шахтеры, побросав лопаты, рванули к выходу.
Снаружи уже собрались милиционеры, построившись вокруг второй очереди.
— Что случилось?!
— Девочка! — вырвалось у Тимофея. — Девочка в школьной форме!
— Что?..
Темноволосый мужчина в толстых очках побледнел.
— Ее нужно как-то оттуда увести!
Незнакомец в темно-синей куртке начал протискиваться сквозь толпу.
— Валерий Алексеевич, что вы делаете?!
— Я вытащу ее, пока она все не разрушила!
— Легасов…!
Работники зашептались.
Наступило напряженное ожидание.
По толпе прокатился вздох облегчения, когда незнакомец вышел из тоннеля, держа за руку девочку.
Она, опустив глаза, мирно шла рядом, даже не пытаясь вырваться.
— Ее нужно немедленно передать в руки милиции!
— Я сам этим займусь.
Шахтеры проводили странную парочку недоуменными взглядами.
— Простите, а мы уже можем вернуться к работе?
Милиционер смерил их с ног до головы:
— Можете.
— Саша, слушай, только внимательно. На блок ездить это тебе не к теще на блины ходить. На книгах и на том, что в институте узнал, там долго не протянешь. Выполнять все обычные инструкции по безопасности — лучше вообще в Чернобыль не приезжать, ничего здесь сделать не сможешь, все СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Но ведь авария… Чтобы работать и жить подольше, надо знать правила игры. Здесь много людей пожглось прежде, чем эти правила поняли. Но раз поняли, их еще раз проверять на своей шкуре уже ни к чему. Поэтому слушай и запоминай, как “Отче наш”.
“Правила игры…”
“Игры…”
— Поднимитесь, Александр Александрович.
На пороге возник темноволосый ученый в толстых очках и темно-синей куртке.
Глубокие морщины на лице. В глазах какое-то уныние. Уголки губ оставались неподвижны, произнося сухие приказные слова. На подбородке вырисовывалась строгая вертикальная линия.
Легасов был мрачнее тучи.
— Хорошо, Валерий Алексеевич, через минуту я поднимусь к вам.
“Черт, это все не к добру…”
— Простите, уважаемый…
Ранним утром к нему подошли двое молодых офицеров.
— Александр Александрович. Боровой.
— Простите, товарищ Боровой, нас попросили передать вам датчики. Вы сегодня пройдете внутрь блока и установите там измерительные приборы. Нам необходимо знать уровни радиации на протяжении всего рабочего дня.
— Я понимаю вас. Трудно работать, когда под боком… такое…
— Всего вам доброго, Александр Александрович.
— Благодарю.
С ним пошли еще двое ребят из его института.
— Ладно, товарищи специалисты, какими будут ваши предложения? — с важным видом вопрошал Щербина, обводя взглядом небольшое помещение.
Председатель часто собирал их и долго выспрашивал.
Александр уже привык сидеть в своем уголочке.
Сначала включался интерес, возникали вопросы, поднималась рука, а в ответ — ничего.
Ученый больше месяца играл роль пустого стула.
Можно быть бесконечно умным, но от этого легче не станет.
“И что я здесь делаю?”
А за окном жизнь продолжалась.
“В Москве наверняка прохладнее, чем здесь” — приходил к грустному заключению Александр и отворачивался к окну.
Легасов назначил его в группу по обследованию помещений четвертого блока.
“Мне кажется это бесполезным. Я могу ползать там сколько угодно, но мне важности не добавляет”
— Нам передали защитные костюмы, Александр Александрович.
— Очень хорошо! Значит, так быстро мы не “сгорим”.
В считанные минуты они переоделись и, прихватив принесенные офицерами датчики, отправились ко второй очереди.
Летнее знойное солнце уже стояло высоко в небе, освещая стройплощадку перед разрушенным энергоблоком. Неподалеку шумели экскаваторы и тракторы, гудели грузовые машины, слышались режущие слух милицейские сирены.
Полным ходом шла подготовка к строительству объекта “Укрытие”.
Над головой раздался плач новорожденного младенца.
— Коршуны. Здесь неподалеку заячья нора. Мы когда территорию обходили, случайно ее обнаружили. Жизнь продолжается, как не крути! Кругом такая красота…
— Деревья все в листве, вишня в цвету…
— И птички поют!
— Ага! Соловьиное щепетание!
Александр тяжело вздохнул:
— Пойдемте, ребята.
На входе посадили человека для измерения радиоактивных доз у работников станции.
— Как только выйдите, я вас тут же замерю. Мы тут ведем учет каждого, — он постучал указательным пальцем по раскрытой на столе тетради, — чтобы знать, кто какую дозу получил и когда кого отправлять домой.
— На лечение?
— А это уже как повезет.
— Пожарникам уж точно не повезло…
— Ну кто же знал!.. — дежурный развел руками.
Внутри было все так же темно.
— Мы подвели сюда запасные генераторы. — Щелкнули лампочки. — Иногда мы задерживаемся допоздна. Работать в темноте — нехорошо.
— Отлично.
— Мы вам выдадим простые фонарики на батарейках. Провести туда свет не представляется возможным.
— Хорошо.
Ученого слегка потрясывало.
“Я никогда не отличался особой храбростью. Наверное, не найдется ни одного человека, которому будет по силам признаться в собственной трусости”
— Ни пуха, ни пера!
— К черту.
Вдоль узкого коридора были проложены длинные проводы и кабели.
Тоненький луч света пронзил непроглядную темноту, разрезая ее на части.
Боровой, возложив на плечи датчики и приборы, начал отставать от группы.
Молодые ребята ушли далеко вперед.
Голоса раздались в самом конце коридора. Потом и вовсе смолкли.
“Надо поспешить…”
По лицу ручьями стекал пот.
Респиратор нельзя было снять — на полу лежала радиоактивная пыль, осевшая после взрыва.
“Я завидую тем, кто побывал здесь до меня. Они очень храбрые и смелые ребята… не то что я…”
Человеческий мозг — штука непредсказуемая и одновременно сложная: в самые тяжелые моменты он подкидывает нереалистичные мысли и фантазии.
Видеть в полной темноте, подобно шизофренику, размытые и одновременно мрачные человеческие силуэты — сначала неясные, подобно миражу, что маячит на горизонте. И уже воображение начинает добавлять более яркие детали. Например, чья-то рука, выплывающая из черноты подобно привидению в заброшенном средневековом замке.
Мрак придает им форму, оплетая в затейливые фигуры, и уже потом рождается голос.
И тоже из ниоткуда.
Александр ощутил себя именно таким шизофреником, услышав на грани восприятия чей-то издевательский смешок. Он покрутил головой, сбрасывая странное оцепенение, и продолжил путь по мрачному коридору.
“Странно, коридор не заканчивается!..”
Впереди должна показаться дверь, что вела в разрушенные взрывом помещения.
“Ну где же ты?!”
— Хи-хи…
“Это уже какой-то психоз, вашу маму!”
— Хи-хи-хи…
По коже пошли мурашки от легкого прикосновения.
— Тебе страшно?..
— Кто это…?!
Снова пронзительный издевающийся смешок.
Ученый, бросив датчики, пустился наутек.
— Бля-я-а-а…!!
Тело пронзила острая боль, когда он, споткнувшись на ровном месте, свалился.
— ХА-ХА-ХА!
“Это сам дьявол смеется надо мной. Я никогда не был суеверным, но сейчас готов поверить во что угодно, лишь выбраться отсюда как можно скорее!”
Это что-то вроде конспирации — пригласить к себе в кабинет, при этом обращаясь друг к другу по имени-отчеству. Так уж вышло, что старый приятель с институтской скамьи побаивается, что его тайна станет явью, и от неприятностей ему не отвертеться.
Александр с трудом пришел в себя.
— Ты что, привидение увидел?
— А вы… ничего не… не заметили?
Молодые мужчины с недоумением переглянулись между собой:
— Нет. А что, должны были?
— Прошу прощения, но я всю ночь не мог заснуть, привиделось что-то…
— Бывает.
— Саша, ты какой-то мрачный.
Ему хотелось побыть в одиночестве в своей комнате, наблюдая за игрой теней. Огарок свечи стоял на столе в подсвечнике с ручкой. Присев на краешек кровати, ученый сверлил пустым взглядом пол под ногами. И думал, не переставая, о кошмарной сцене, что произошла с ним в темном коридоре энергоблока.
— А, ерунда! — Боровой отмахнулся. — Мне спросонья что-то привиделось. Мы сегодня ходили в помещения четвертого блока, расставили там измерительные датчики. Завтра же утром снимут первые показания. Раз уж ты решил облегчить работу вертолетчикам…
— Они снимали показания над реактором, а для нас необходимы показания в самом реакторе.
— Но ты ведь меня позвал не из-за реактора, верно?
Валерий тяжело вздохнул:
— У меня назрел очень серьезный разговор.
— По поводу твоей дочери?
— У нее, скажем так, есть некоторые способности, которые нуждаются в оценке со стороны. Я позвал тебя не только как лучшего друга, но и как опытного физика-ядерщика. За время нашей дружбы не возникло ни единого момента, когда бы я сомневался в тебе.
— Я тебя не понимаю.
— Алина, солнце, выйди.
У Борового перехватило дыхание, когда из ниоткуда появился сгусток электрических молний, обернувшийся маленькой девочкой в школьной форме. С двух огромных хвостов струился мрак, спустившись темным пятном на пол. Съежившись, его всполохи скрылись в ближайшем углу. Искры с одежды еще долго падали на окружающие малышку предметы.
Девочка посмотрела на ученого пронзительными синими глазами, похлопала густыми ресницами и внезапно присела, взявшись двумя пальцами за края платья.
Физик-ядерщик отказывался верить в происходящее.
— Золотце мое, продемонстрируй нам еще что-нибудь из своих умений.
Девочка прищурилась, всматриваясь в лицо мужчины через маленькие щелочки глаз.
Потом неопределенно пожала плечами и замерла, впившись взглядом в соседнюю стену.
В ее глазах заблестели маленькие искорки.
Лампочка яростно замигала.
Свет в комнате погас.
Малышка подняла вверх руки, сложенные подобно молитве, и начала медленно отдалять ладони друг от друга. Засверкала, осыпая искрами, агрессивная молния.
Зрачки стали кроваво-красными, а на фарфоровом лице появилась ядовитая улыбка.
Девчонка, покрутившись на месте, швырнула молнию, словно древнегреческий бог, в лампочку, висящую над головой.
Та сначала засияла, а потом разбилась на тысячи осколков.
— Я… в-в… в шоке…
Валерий придвинул стул и сел напротив своего друга.
— Вчера произошел один неприятный инцидент — шахтерам было поручено прокопать тоннель под реактором. Когда они до него добрались, с нижних уровней посыпался песок. Им пришлось срочно эвакуироваться. Алину я вывел оттуда за руку. Что она там делала, я понятия не имею. Я не смог отыскать причину ее внезапной немоты. Она у меня очень общительная, болтливая. И меня до сих пор вгоняет в ступор ее молчание. Ее поступки наталкивают меня на определенного рода мысли, которыми я собираюсь с тобой, как с опытным коллегой, поделиться.
— И что ты от меня хочешь?
— Мне нужна твоя помощь. Ты разбираешься в этом куда лучше химика-неорганика.
— грустно улыбается —
Если быть совсем честным, меня пугает моя дочь. Ее силы неуправляемы. Они с каждым днем все больше растут, и, боюсь, это не предвещает ничего хорошего. И плюс, мне, как человеку, отдаленному от медицины, показалось, что у девочки развиваются нездоровые наклонности.
— делает большой вдох —
Я собираюсь поведать тебе, скажем, кое-какие мысли, на которые меня натолкнула моя дочка. Я был бы очень рад, если ты примешь их со всей серьезностью и ответственностью. Пусть для тебя это будет, скажем, некая такая игра, правила которой тебе уже озвучили. Все очень и очень серьезно. И, будь добр, не говори никому о нашем разговоре. Я не ручаюсь за твою безопасность.
Как ты уже убедился, моя дочь очень необычный человек. Скажем так, у нее появились некоторые способности, природу которых мы достаточно давно знаем. Это — электрический ток, известный нам с начала девятнадцатого века. Спустя каких-то пару лет электричество начало поступать в жилые дома, начались массовые производства, по, эм, выработке электроэнергии и так далее.
Но это очень опасная вещь. Я человек не суеверный, но, если бы относился к какой-нибудь религиозной касте, то наверняка подумал бы, что это изобретение нечистых сил. Когда-то в древние времена Птолемей одарил нас божественным огнем. Так и мы смогли одарить самих себя таким вот подарком. Сейчас наша жизнь не представляется возможной без электричества. Мы все связаны с ним по-своему. Кто-то работает с ним напрямую, а кто-то косвенно.
Сейчас технологии не стоят на месте. Каждый день что-то придумывается, что-то создается.
Но мы приблизились к той самой точке невозврата.
— делает перерыв в рассказе, прикуривает сигарету —
Любой из нас в детстве мечтал иметь сверхспособности.
Есть, конечно, люди, которые считают себя выше бога.
Средневековая инквизиция считала таких людей еретиками, их сжигали на костре.
Необычные способности моей дочери как раз таки направлены на наше уничтожение. Я сужу очень однобоко, по тому, что произошло в тоннеле под реактором. Нет смысла отрицать, что мы сами себя разрушаем. Войны, природные катаклизмы, вызванные деятельностью человека, различного рода болезни. Ни для кого не секрет, что своими действиями мы мучаем природу и себя, в первую очередь.
Однако рано или поздно, но Алина дойдет до этой самой точки невозврата. Она уже неуправляема, как и сам реактор. На данный момент существует неразрешенность проблем взаимоотношений человека и машины. А сейчас, представь, появилась другая неприятность, сам человек-машина. Изобретение, созданное нашими руками, смогло одарить своими силами одного из нас. Но к чему это может привести, если человек, наделенный этой силой, ею управлять не умеет?
Скорее всего его ждет следующий сценарий:
а) так как реактор это сооружение с ядерной начинкой, то, скорее всего, Лена начнет излучать радиацию, если, конечно, подобное, уже не происходит;
б) я понимаю, что подобное прозвучит как нечто что-то фантастическое, но она, скорее всего, сможет перемещать вещи, предметы с места на место, если исходит из того, что мы знаем об электричестве;
в) возможно, девочка дойдет до той точки, до той грани, когда ее силы станут настолько, скажем, могущественными, что она перенесет саму атомную станцию, куда-нибудь в другое место.
Ну и самое страшное, что меня волнует в данный момент, ее тяга к насилию.
Ты можешь считать меня сумасшедшим или еще кем-то. Как говорится, каждый имеет свое мнение.
В любом случае, для нас все это очень большая загадка.
— затягивается сигаретой в последний раз и тушит ее в пепельнице —
Поэтому мне необходим человек с определенным образованием. Нужно как можно скорее разобраться, какова природа этих способностей, нужно научить девочку управлять ими, держать, так сказать, под контролем. Ну, если это, конечно, в твоих силах, то можно даже пресекать на корню.
Кто знает, к чему эти, м-м-м, мягко говоря, “шалости” могут привести?
— И как ты себе это представляешь?
— Ну, тебе решать.
— Но ты же ее отец!..
— Если честно, я стал отцом только сейчас. Мы с ней не общались два года. Когда ей исполнилось четыре годика, я ушел.
Но это сейчас не представляет интереса.
Я просто прошу тебя, как своего лучшего друга и как опытнейшего ученого, последить за моей дочерью, чтобы она, и весь мир, в том числе, были в безопасности.
В общем, я как смог, тебе все объяснил, теперь дело за малым.
Знаешь, у меня впереди много важных событий, мне нужно принять несколько ответственных решений, поэтому для меня будет лучше побыть, хоть какое-то время, в одиночестве. В какой-то момент я стал слишком мнителен, поэтому уже успел мысленно попрощаться и с Ингой, и с Алиной, так как я чувствую, что скоро умру.
Поэтому я попросил тебя о помощи.
Глава XIX
Встреча была назначена на шестнадцать пятьдесят в понедельник. Член редколлегии “Химии и жизни” академик Легасов Валерий Алексеевич пригласил сотрудника редакции “Правды” Владимира Губарева, чтобы обсудить состояние текущих дел.
Легасов незаметно для всех покинул Чернобыль ранним субботним утром.
Самолет вылетел вместе с ним из Киева жарким полуденным днем.
Репортер из газеты и ныне знаменитый химик-неорганик встретились неподалеку от курчатовского института.
Валерий вышагивал, чуть сутулясь, в сопровождении большого пушистого пса, который казался третьим лишним. Он погладил его по круглой голове, чуть прижав ладонью повисшие уши.
— Хорошая причина, чтобы уехать, товарищ Легасов, — произнес с сарказмом репортер, поправляя висящие на шее камеры. — Да не обижайся ты, я просто издеваюсь.
Он махнул рукой, заметив хмурое лицо приятеля.
— У меня появилась история намного драматичнее Чернобыля.
— Ты меня заинтриговал.
Устроившись на скамейке, Валера, прикурив сигарету, сгорбился, словно старик, опустив на колено руку с сигаретой и разглядывая мелкие травинки под ногами.
— Моя жизнь кардинально изменилась еще до чернобыльской аварии. Я тебе уже поведал историю, как я, будучи тридцати девяти летним мужчиной, увлекся молоденькой журналисткой. Мне сложно представить, как на это отреагирует Маргарита, если обо всем узнает. Как я буду смотреть ей в глаза? Не знаю…
Легасов выпрямился и, затянувшись сигаретой, осторожно осмотрелся вокруг:
— Знаешь, я начинаю побаиваться за свою жизнь…
— С чего это вдруг? Тебе кто-то угрожает?
Легасов тяжело вздохнул:
— Да-а… просто нервы…
— Давай-ка ты, дружочек, рассказывай все как есть, иначе я с ума сойду.
Академик усмехнулся, выбросил окурок в мусорную урну рядом со скамейкой и, выпрямившись, поправил съехавший пиджак.
— Год восемьдесят третий, мой самый любимый год среди остальных. Мы вместе с моим учителем, Анатолием Петровичем Александровым, и несколькими приятелями по работе выступали тогда на торжественном мероприятии, куда нас пригласили по случаю юбилея нашего института.
Мы приоделись, сели в повозку, снимали и вновь надевали свои шапокляки[6], и толпа бурлила от радости вокруг нас.
Тогда еще оркестр цирковой звучал, как я помню.
Среди всей этой красоты я мельком заметил представительного мужчину.
Ну, мужчина как мужчина, думаю, но на следующий день как раз таки этот мужчина пришел к нам в институт.
Ну, пришел и сказал:
“У меня есть то, что вам нужно”
Мы любезно переспросили, что он имеет в виду.
“Я в курсе, что Советский Союз расширяет границы для использования “мирного атома”. Вы создали неплохое оружие, господа коммунисты. Нет, я ничего не имею против советской власти, я такой же, как и вы, несмотря на отличительную особенность”
— Это какую же?
— Мы тоже об этом спросили.
“Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я отбывал наказание за злодеяния своего отца.
Сейчас мне сто четырнадцать лет”
— Сто четырнадцать лет?
— Мы его на смех подняли, но он не смутился. Даже заулыбался.
“Зря вы, господа, смеетесь. Мой старый, но неплохо сохранившийся, разум помнит те времена, когда вы, отныне свободные вкусители гранита науки, приходили на поклон к царю.
Нет, не к Николаю Второму, а к его отцу, Александру Третьему.
Человеком он был, скажем, своенравным. Но в отличие от сегодняшних правителей он никогда не вел войн, даже между родственниками и друзьями.
Но мы ведь собрались не российскую историю обсуждать, верно?”
Он был человеком, каким-то подозрительным. Мы ему не до конца поверили.
“Вы задаетесь вопросом — а что же делает сумасшедший человек в институте среди физиков и химиков?
И главное — как он сюда попал?
Я не стану нагружать вас своим долгим рассказом. Ограничусь лишь сухими фактами из своей жизни.
Мне довелось провести тридцать лет на урановых рудниках и чудом не умереть от радиации. Еще мне довелось прожить с лейкозом больше двадцати лет, прекрасно осознавая, что завтра я окончательно умру.
Каждый мой день как последний.
Я жил и пока живу на широкую ногу, зная, что может меня ждать на следующее утро.
Самое странное, что лейкоз не уходит, но и не убивает меня.
Я ездил с этим вопросом по всему миру.
Даже к советским врачам обращался.
Поэтому я здесь.
Я хочу сделать поистине ценное предложение.
Я вижу, что вы, господа, мне не верите. Возьмите мою кровь на анализ. И вы поймете, что все сказанное мною, вплоть до последнего слова, правда”
Мы отвели его к нашим лучшим врачам. Они взяли у него кровь, провели несколько экспертиз и пришли к однозначному выводу, что у данного мужчины лейкемия. Лейкоциты постепенно вымирают. Болезнь не проходит. Эритроциты в крови отсутствуют. Мы долго гадали, в чем же там дело, пока один из наших не упал в обморок, перед этим выдав содержимое желудка.
Радиация, причем, дозы очень впечатляющие.
Его организм уже давно был разрушен.
При этом он как-то умудрялся дальше жить.
Владимир прикурил сигарету:
— Но вы хоть разобрались, в чем дело?
— Скажем так, это не представляется возможным.
— Как это?
— У него нет ни имени, ни фамилии.
Репортер усмехнулся:
— Разве такое возможно в наше-то время?
— И он не умеет ни читать, ни писать.
— А как вы тогда с ним общались?
— Он назвал себя долгожителем.
— Ну, допустим. Хотя я больше чем уверен, что вся его история высосана из пальца. Он наверняка облучился где-нибудь под “Маяком[7]” и выдает это за события из своей жизни.
— Возможно. Но с лучевой болезнью, как ты уже знаешь, долго не живут.
А у него была именно лучевая болезнь, как у пожарных, из Чернобыля.
Самый известный урановый рудник в магаданской области, в Бутугычаг[8]. Туда до и после войны завозили узников ГУЛАГа, для добычи урановой руды.
По документам заключенные якобы добывали свинец и альбит.
Я в свое время читал рассказы людей, отбывавших там наказание[9].
— Сомневаюсь, что наш приятель там был. Этот рудник открыли в тридцать седьмом году.
— И опять же все по документам.
— И плюс, как мне известно, об этом рассказывал некий Жигулин, чьим словам я, мягко говоря, не доверяю.
— Это просто предположения. Правду никто не знает.
Да и слова этого долгожителя проверить не представляется возможным.
Он явился для чего? Чтобы просто посмеяться над нами. Мол, смотрите, какие недоумки тут сидят.
— Ты сказал, он сделал вам некое предложение. Что это было за предложение?
— Это были самые настоящие чудовищные эксперименты…
Губарев удивленно приподнял бровь:
— Эксперименты? В наше-то время?
— Знаешь, за все это время я понял единственную вещь: хорошее время или нехорошее, человек пакостит всегда.
Ну, у всех нас есть темная сторона, что с этим поделать?
Ну да, это были самые настоящие эксперименты. Мужик этот, долгожитель, все проверить хотел, сможет ли обычный человек протянуть столько же, сколько он сам, или не сможет.
“Мы решили, что для подобной затеи лучше всего подойдет ребенок”
Кто мы? И что значит решили? И кто вам дал такое право?
“Нет, мы решили”
Это просто редкостная сволочь, у меня других слов нет!..
Я, конечно, никогда никого не оскорблял, но тут и святой на моем месте не выдержит…
Какой-то, значит, черт подзаборный, творит всякие злодеяния, а мы с этим сделать ничего не можем!
— вздыхает —
Потом я узнал, что похитили мальчика восьми лет.
Его мама вместе с бабушкой искали его по всему городу. Не нашли. Им потом сказали, что это маньяк ребенка убил.
Но тело все равно не нашли.
Его к тому времени уже поместили в одну из подпольных лабораторий.
В течение суток мальчика не стало, он умер.
Как после выяснилось, отравление радиоактивным ураном.
— Как это?
— Есть такой химический элемент, называется уран двести тридцать восемь. Он слаборадиоактивный… в маленьких-то дозах. Те, кто с нами работал в этих подпольных лабораториях, растворяли его в специальном растворе, состав которого даже мне неизвестен.
Его остужали, а затем вводили, через шприц или капельницу.
— А с какой целью вводить внутривенно радиоактивный раствор? Этот ваш долгожитель совсем умалишенный?
— Просто поблизости не оказалось урановых рудников, — усмехнулся Легасов.
Пауза.
— Получается, мальчишка умер от лучевой болезни?..
— Отравление химическим элементом в больших количествах. Он умер на следующий день. Это произошло еще до меня. Но когда мне предложили поработать на человека со “светлыми целями”, спустя какое-то время подсунули доклад об этом инциденте.
— И причем здесь твоя дочь?
— Моя дочь оказалась в приюте. Мы перестали общаться, когда ей стукнуло четыре годика. Ее отдали в детский дом. Моя бывшая любовница нашла себе кавалера, а тому не понравилась девочка, вот они и решили от нее избавиться.
Через год она оказалась в лаборатории.
Я с ней пообщался наедине.
Знаешь, не может шестилетняя девочка говорить такие вещи. Только взрослые, и никак иначе.
Да и долгожитель этот влезал в наше с дочерью общение…
Мне приходилось тайком к ней пробираться.
О чем мы разговаривали? Да ни о чем, практически. Так, сущие мелочи. Да это уже и неважно.
За год ее тело покрылось ожогами. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы девочку перебинтовали. Раны жутко гноились.
К ней приставили медсестру, но отношение не изменилось, нас всех заставили относиться к ней нейтрально.
— И что с ней стало после?
— Через год меня перестали к ней подпускать. Выставили охрану, запугивали, один раз даже избили.
Но один раз все-таки позволили увидеть.
Правда, дочери моей там уже не было.
Меня довело это до ручки. Я полез с ними в драку. Думал, убью его, вот этими руками, гада этого…!
А он взял и растворился.
Я думал, у меня голова уже поехала. Я все из-за дочки переживал, все думал, как к Маргарите подойти, да и рассказать ей обо всем, уже сил никаких не было!
Да и Алину мне очень и очень жалко. До сих пор!..
Ну, и начал Алину искать. Искал, искал… и нашел…
— И где ты ее нашел?
Валерий поднял глаза:
— В Чернобыле.
Порывы ветра задрали полы длинной юбки. Носок туфли легко подцепил обломок графита и оброкинул его в чернеющую под ногами пасть.
Внизу раздался глухой стук.
Ветер принес прохладу откуда-то издалека, растрепав длинные волнистые волосы. На фарфоровом лице появилась довольная улыбка. Бешено забилось сердце, ударяясь о ребра. По венам пошло напряжение, разряды коснулись одежды и спустились на бетон под ногами.
Грудь клетка то поднималась, то опускалась, вдыхая кислород, наполненный радионуклидами.
Легкое, будто невесомое, тельце медленно воспарило.
— Несите сюда, быстро!..
Девочка испуганно вздрогнула и, опустившись на землю, спрыгнула вниз, в жерло реактора.
“РОБОТ ИДЕТ ПО БЛОКУ”
“На помощь ликвидаторам пришла наша передовая робототехника”
— Простите, а где можно увидеть ту самую передовую робототехнику?
— Катись отсюда к чертям собачьим, пока я тебе все зубы не повыбивал!
— Нам нужно немедленно изобрести свою собственную робототехнику для сохранения жизней чернобыльцев!
— Робот оригинальной конструкции?
— Да поскорее!
— Это же возможность хорошо заработать…
— А может, лучше не надо?
— Я вам головы поотрываю, если вы этого не сделаете! На кону миллион ни в чем не повинных жизней, а вы решили отлынивать, чертовы тунеядцы! Даю вам неделю, если робот не будет испытан, отправитесь под трибунал!..
— Итак, дорогие наши курчатовцы, вам предстоит испытать отечественного робота, созданного специально для сохранения жизней людей, работающих в Чернобыле. Возражения не принимаются. Робот страшно дорогой, и мы, как и вы, отвечаем за него головой.
Несчастным курчатовцам оставалось только вздохнуть.
— Ну, как прошли испытания?
Тяжелый вздох:
— Мы все засняли на телекамеру, вечером будем показывать начальству, там все и увидите.
Вечером предстояла демонстрация телефильма, если, конечно, так можно назвать десятиминутный ролик.
Руководство оперативной группы, как и создатели робота, стояли с гордо выпяченной грудью.
Шел доклад.
Сначала появилась картинка коридора, в котором должны были проходить испытания. Место это было известно своими высокими радиационными полями, которые возрастали по мере продвижения вглубь блока.
Робот стоял в боевой стойке, оператор и другие участники прятались за выступом стены.
После коротких приготовлений робот двинулся вперед.
Он благополучно прошел восемь метров и застрял, наткнувшись на металлическую трубу, лежащую поперек коридора.
По сравнению с внушительными размерами робота это препятствие выглядело жалко.
Однако преодолеть его самостоятельно данный механизм не смог.
Двое людей в белых формах выскочили из-за стены и, схватив робота, с большим трудом перетащили его через трубу.
Робот благополучно продолжил свое движение.
Пройдя три метра, он снова застрял.
Оператор в течении нескольких минут дергал различные ручки на пульте управления, но безрезультатно.
“Я же предупреждал, что не надо было расписываться за это дерьмо! Какого хрена, Юрка, ты за него расписался?! Теперь опять в рентгены лезть!”
И снова две белые фигуры подбежали к роботу и развернули его назад. Оператор буквально прыгал у пульта, но механизм оставался неподвижен. В конце концов он махнул рукой, оставив всякую надежду оживить механизм.
Так прошли пары минут.
Совершенно неожиданно и нелепо замахав своими щупальцами и замигав лампочками, робот, развернувшись, бросился вдоль коридора, заскрежетал и свалился на бок.
— Звук! Выключите звук!! — закричал на стоящего у телевизора сотрудника руководитель испытаний.
Опоздали.
Из динамиков телевизора на зрителей обрушились такие виртуозные ругательства, что те невольно встали.
Так в торжественной обстановке закончилась демонстрация.
— Вытащили?
— Игорь и Юра вытащили.
Маленький пластмассовый танк рассекал развалины энергоблока. Детская игрушка умело обходила препятствие, то пропадая за обломками графита, то появляясь вновь — на башенке умелые дельцы установили прибор для измерения радиации, протянув шнур на десять метров. По длинному кабелю шло питание от батарейки на пульте к электромоторчику.
Те же дельцы добавили к дозиметру измеритель температуры и закрепили сильный фонарь.
Маленький игрушечный пластмассовый танк выполнял работу охотничьей собаки, бегая впереди на поводке перед “охотниками” — исследовал завалы разрушенного блока и при случае предупреждал об опасности.
И при этом — легко отмывался от радиоактивности.
Танк почил уже весной восемьдесят седьмого года.
Для постройки собственной робототехники появилось новое предприятие “Спецатом”, созданное на территории бывшего завода “Юпитер[10]”.
— Этот злосчастный “Спецатом” специально построили для того, чтобы издалека наблюдать за нашими с вами действиями. Мне частенько приходит в голову такая мысль. Я сомневаюсь, что после ряда неудачных экспериментов наш приятель бросил это дело и затаился.
— Это уже похоже на паранойю. Представляю, что о тебе начнут говорить газеты: “Знаменитый академик Легасов превратился в психопата-параноика! Что это — воздействие радиации на психику или неокрепший академический ум?”
После взрыва обломки реактора усеяли крышу третьего блока. Предстояло убрать их, сбрасывая в разверзнутую черную пасть.
С той же кровли медленно приближались конструкции будущего объекта “Укрытие”.
ЗГИ ЧАЭС по ЛПА —
— Заместитель главного инженера Чернобыльской атомной электростанции по ликвидации последствий аварии —
— Юрий Самойленко.
Он приехал из Смоленска, где работал на тамошней атомной электростанции.
Это все, что было о нем известно.
В его подчинении находилась команда “крышных котов”.
— Впервые здесь встречаю такую прекрасную девушку.
Мила, положив грудь на стол, слегка придвинулась к собеседнику:
— Ты что, ко мне клинья подбиваешь?
— А что такого? Да, я не скрываю, что ты мне нравишься!
— У меня муж! Я занята!
— Кого это когда останавливало…
— Меня! Мне не нравится, что за мной, будучи замужней женщиной, бегает какой-то фотоаппаратчик!..
— Я попрошу…! Фотоаппаратчик намного лучше физика-ядерщика, он хотя бы не помрет раньше жены!
Небольшая компания, состоящая из девушек, сидели неподалеку и громко смеялись, воспользовавшись коротким перерывом.
Женщины в Чернобыле работали уборщицами, посудомойками и прачками, медсестрами и врачами.
Мила, оглянувшись, бросила на ровесниц переполненный грустью взгляд и снова обратила взор на сидящего напротив фотографа-молдаванина. Его кудри забавно торчали из-под шапочки. Сам он носил усы и выглядел довольно старомодно.
— Смотрите-ка, наша Милка нашла себе кавалера! — и снова брызнул громкий смех, похожий на поросячий визг.
— Тебе что, одного мало?
— Бедная, бедная Мила!
— Они меня недолюбливают, — девушка грустно улыбнулась, опустив взгляд на пустой граненый стакан, — с тех пор, как меня назначили их главной.
Затем тяжело вздохнула:
— Наша жизнь никогда не будет прежней…
Одна из дамочек, выглядевшая чуть постарше громко хохочущих девиц, присоединилась к их столику.
— Ты права. Я директор местного ресторана. Услышала, что вы беседуете, решила к вам присоединиться. Не хочу болтать с этими квакушками. Они только и делают, что сплетничают и смеются.
У нее были слегка рыжеватые, кудрявые, волосы. Круглое лицо с темно-карими глазами. Она без устали поправляла очки, съезжающие с переносицы.
— Я несколько раз отказывалась сюда ехать. Мне сказали: “Вы обязательно должны поехать и помочь родине”.
Сотрудников здесь постоянно не хватает, работаю то за официантку, то за повара или уборщицу. У женщин очень тяжелый труд. Хоть нам постоянно и делают поблажки, все равно хочется как можно скорее покончить со всем этим и уехать.
Мила подняла глаза и в упор посмотрела на фотографа.
— Я Мила. Это Игорь. Он фотограф, снимает тут все.
— Я Люба.
— Меня назначили старшей. А я даже не знаю, что делать…
— Следи за порядком, да и все. Вон тех пигалиц, — Люба ткнула пальцем в громко смеющихся девушек, — ремнем под зад да по рабочим местам. Совсем раскудахтались, курицы!
— Да-а-а… — грустно протянула девушка, вновь опустив взгляд.
— Ты какая-то убитая. Это они тебя так задели, что ли?
Мила промолчала.
— Да не обращай ты на них внимания. У них вместо мозгов газетные вырезки.
— Все нормально.
Мила встала из-за стола и вышла на улицу. Вытащила припрятанную сигарету из кармашка темно-зеленых брюк и прикурила, пустив одинокую слезу.
Игорь неожиданно возник рядом.
— Вот уж не знал, что ты куришь.
— Мне просто одиноко. Мой муж там, — Мила кивнула в сторону атомной станции, — и я не вижу его уже который… месяц?..
На бледном лице появилась кривая, преисполненная боли, усмешка.
— Ты можешь поговорить со мной. Я тебя внимательно выслушаю и поддержу.
Девушка в упор посмотрела на возвышающегося над ней фотографа.
— Послушай, я тебя уже все сказала. Я не хочу, чтобы эти сплетни дошли до моего мужа, ясно?!
— Ясно. Я понял. Незачем так нервничать.
Мила фыркнула и, бросив недокуренную сигарету в мусорную урну, быстрым шагом направилась в сторону городской площади.
— Мы не намерены получать лишние дозы из-за твоих фотографий.
В тот же день уставший репортер направился к “крышным котам”, убирающим обломки графита на кровле третьего энергоблока.
“Роботы, что дали нам западные партнеры для устранения последствий аварии, оказались бесполезны — высокие радиационные поля на кровле третьего блока вывели их из строя. Пришлось отнести их на специализированную свалку, куда доставляют сломанную радиоактивную технику”
— Вы не понимаете, мне нужно — нет, просто необходимо! — снять жерло разрушенного реактора! Я делаю это не для себя, а для людей, что будут жить после нас, чтобы они знали, как мы боролись со стихией, вырвавшейся из-под нашего контроля! Как вы этого не понимаете…!
“Коты”, сложив руки на груди, смотрели на фотографа испытывающими взглядами.
— Ну поймите же вы, насколько это важно! Я ни в коем разе вам не помешаю. Ведь вы, в конце концов, должны делать какую-то работу, вот и делайте, а я буду рядом делать свое дело.
— Рядом? Что значит “рядом”? Там, где с виду неприметный обломок графита “светит” похлеще самого реактора?
Игорь смутился.
— Ну… да…
“Коты” переглянулись между собой.
— Ладно, черт с ним! Мы так только время потеряем!
Они поднялись на чердак третьего энергоблока.
Там уже были пробиты и защищены свинцовым стеклом специальные смотровые отверстия, сделанные курчатовскими учеными.
И кусок металлической трубы, возвышающейся над третьим и разрушенным четвертым энергоблоком.
— Это все не то! Мне нужно попасть на крышу!
— Нет, нет и еще раз нет! Советую вам не подвергать лишней опасности ни себя, ни моих ребят! Там, чтобы вы знали, излучения куда больше, чем в самом реакторе! Вам что, мало приключений на пятую точку? Вам нечем себя развлечь?
— Мне просто нужны фотографии.
— Я же беспокоюсь о своих ребятах…
— Не-е-ет, товарищ Юрченко, вы беспокоитесь обо мне. Ну и о себе, совсем чуточку. Вы же знаете, если дозы достигнут определенного уровня, нас с вами отправят на отдых. А он будет долгим, настолько, что мы с вами можем сюда и не вернуться. Вы, как и я, боитесь допустить мысли, что все будет сделано без вашего участия.
“Коты” наградили друг друга насмешливыми взглядами.
На настырного репортера надели свинцовую манишку, сверху защитный костюм, шапочку и капюшон, закрывающий лоб и плечи. Выдали десять пар перчаток, респиратор-”лепесток” и специальные ботинки на свинцовых прокладках.
Камеры вложили в свинцовый бокс.
— Как только я досчитаю до двадцати, ты немедленно вернешься на чердак. Понятно?
— Вполне.
— Вперед!
Игорь поднялся с чердака по хлипкой металлической лестнице на кровлю третьего блока, приготовив заранее камеру.
— Раз!
Съемка началась.
Больно хлестнул порыв ветра.
— Два!
Игорь осторожно направился к жерлу реактора.
— Три!
При этом он держал одну из своих тяжелых камер, пытаясь зафиксировать все, что попадется в объектив.
— Четыре!
Обломки графита поблескивали от света солнечных лучей.
— Пять! Шесть!
Оставалось всего ничего до реактора.
— Семь!
Сердце нещадно билось о ребра, грозя выпрыгнуть из груди.
— Восемь!
Вот и жерло реактора.
— Девять! Десять!
Увиденное заставило фотографа охнуть.
— Одиннадцать! Двенадцать!
Перед этим пасть разрушенного реактора ему удалось видеть с высоты птичьего полета.
— Тринадцать! Четырнадцать!
Игорь включил камеру, занеся ее над чернеющим жерлом.
— Пятнадцать! Шестнадцать!
Он старался записать все детали увиденного, понимая, что для этого понадобится больше времени.
— Семнадцать! Восемнадцать!
Фотограф, прервав съемку на самом интересном месте, побежал обратно к чердаку.
— Девятнадцать! Двадцать!
Игорь пролез в отверстие и скатился по лестнице.
— Ну?
— Все прошло на “ура”, но этого недостаточно, чтобы снять интересный фильм. Мне придется снова просить вас пустить меня на крышу.
— Знаешь что…! С меня хватит! Ты рискуешь не только своей шкурой, но и моими ребятами, ставишь под удар всех нас, чтобы снять дурацкий фильм! Такого ненормального я еще нигде не встречал!
Тебя что, в детстве головой роняли? Ты хоть понимаешь, насколько это небезопасно? Я пошел тебе навстречу, а ты решил сесть мне на шею?!
Ладно, черт с тобой! Даю тебе еще двадцать секунд! И больше — не проси!
Вернувшись, Игорь, нисколько не смущаясь и мысленно приготовившись к бурному потоку брани, попросил еще раз подняться на крышу.
Тем временем на крыше третьего энергоблока бурлила работа.
— Так, товарищи солдаты, — скомандовал генерал-майор Тараканов, обводя крепких мужчин в плотных защитных костюмах, — делаем все как и вчера — заходим на крышу по восемь человек, берем специальное снаряжение и сбрасываем заранее намеченный обломок графита в реактор. Даю вам сорок секунд. Как только прозвучит сирена, тут же возвращаемся обратно. Марш!
Восемь солдат, подхватив лопаты, побежали на кровлю по хрупкой металлической лесенке.
— Вы ждете особого приглашения, товарищ репортер?
Игорь, оцепенев от увиденной картины, лишь растерянно кивнул.
На крыше он был девятым.
Одна из фотокамер тут же защелкала.
Восемь бравых ребят, подцепив лопатами выброшенные из реактора обломки графита, потащили их к обрыву.
Неподалеку Игорь заметил дозиметриста. Его он тоже сфотографировал.
Прозвучала оглушающая сирена.
— Благодарим вас за помощь родине!
Солдатам вручили благодарность и денежную премию.
— Завтра же поедете домой. Вы уже достаточно накопили свои дозы. А вас, товарищ репортер, я попрошу остаться.
Игорь с недоумением обернулся.
— Командование попросило вас сделать панорамную съемку. Так они быстрее запомнят, где какой обломок лежит. И запомните: нужно заснять все обломки, даже самые мелкие. Вы меня поняли?
В двадцать ноль-ноль на столе у командования уже лежала панорама кровли третьего блока.
“Победа?
Нет, поражение.
Какую глупость я допустил, не засняв человека у развала реактора — доказательство того, что все под контролем”
Глава XX
И так Сергей ездил до конца маршрута, желая, изнемогая и не смея.
И — терзаясь!
“Что, муки неразделенной любви? По сравнению с этим муки неразделенной любви утонченное наслаждение жизнью!..”
Его кидало из жара в холод, из стороны в сторону на ухабах и кочках, из холода в жар, покрываясь испариной от невероятных усилий.
Сергей трясся внутри бронированной машины всю дорогу.
Когда тяжелый военный броник ехал уже вдоль трассы мимо АЭС и на Чернобыль, он лихорадочно прикидывал, глядя на обочину — то на левую, то на правую:
“Здесь? А какой там уровень? А вон там?.. Уже проехали… А тут — голяк, ни кусточка! Ладно… Там? Людей много… Машин по трассе до черта!”
Лейтенант что было сил сцепил зубы, иногда, если позволяли силы, проглатывал слюну, ибо в животе яростно бурлило и давило ниже спины.
И его раздражало невероятное спокойствие спутницы.
— Ну ты же женщина! Войди в мое положение!
Марина усмехнулась:
— Я тоже обязана обсираться?
— Ну хоть капельку любви… сочувствия…
— Терпи, казак, атаманом будешь.
Сергей едва не расплакался.
К его небольшой компании, состоявшей из него самого и золотоволосой молодой девчонки, примкнул еще и дозиметрист, один из “крышных котов”.
— Я кое-как добился, чтобы мою службу продлили! — он приземлился рядом с Мариной у костра — лейтенанта мучило несварение желудка, и он бегал через каждые пятнадцать минут в сортир и обратно. — Я Андрей. Я работаю здесь дозиметристом. Сначала погнали на крышу третьего блока, сейчас несу службу на земле.
— Тебе что, жить надоело? — простонал Сергей.
— Меня просто дома никто не ждет.
И каждое утро все начиналось по-новой.
Кто-то из советских фигуристов жаловался (даже не жаловался, а скорее обращал внимание): когда штангист толкает штангу, ему позволительна любая гримаса, рык и прочее. А фигурист, толкая вверх свою партнершу — тоже, отнюдь, не невесомую — и которую, в отличие от штанги, уронить нельзя, — должен наигранно улыбаться, светясь от счастья.
Вот так и лейтенант, тратя сто пять процентов имеющихся сил, чтобы мышцами живота брюшины давить, ежемгновенно держать эту клятущую периодически взрывающуюся гранату в животе — давя, мня, жмя внутри этот взрыв, — одновременно ходил, залезал в машину, спрыгивал с нее, получал приказания, отдавал приказания, улыбался где надо, чувствуя себя как фигурист, завидующий штангисту.
И желание, одно-единственное — спустить штаны и сидеть в любом скрытом от людского взора месте, пусть даже в самом загаженном сортире…
И млеть от счастья…
Где тут поблизости?!!!
И спутница как назло куда-то подевалась.
Марина ускользнула под шумок, скрывшись за густыми, покрытыми яркой салатовой зеленью, ветвями. Она раздвигала листву руками и шла вперед. Бронированная машина стояла в паре шагов от деревни, где они с Сергеем и его командой остановились, чтобы измерить уровень радиации.
Марина услышала тихий, на самой грани восприятия, жалобный писк.
“Если там какая-то скотинка, как я ее тут брошу? Роте все объясню. Они хорошие, все поймут”
Девушка сбросила с плеча хвост кое-как собранных в спешке волос и, надвинув респиратор на лицо, медленно продвигалась вглубь лесной чащи, прищурившись, словно хищница, высматривая дичь средь плотной зеленой занавесы. Она вздрогнула и резко обернулась, услышав подозрительные шорохи за своей спиной.
Потом свободно выдохнула.
“Показалось”
Марина поплотнее закуталась в накидку.
“Не верю я этой обстановке. С виду все спокойно, будто ничего не случилось, а если заглянуть в саму суть, то тут такие ужасы творятся… даже обычному человеку не поздоровится…”
Неподалеку раздались крики и чьи-то голоса.
“Это меня ищут! Они, видимо, вовремя спохватились!”
Марина невольно завизжала, когда путь ей преградил огромный дядька в темном защитном костюме и с противогазом на голове, свалившийся с крыши ближайшего заброшенного домика.
Девушка невольно отступила, увидев перед своим носом увесистый каменный баек.
Земля под ногами содрогнулась. Дядька в очередной раз замахнулся, чтобы произвести еще один удар.
Кувалда с пронзительным свистом рассекала воздух.
Незнакомец вконец рассвирепел, заметив поколебимость своей жертвы, и треснул огромным молотом по сухой почве еще раз.
“Я как-то видела в одной из палаток автоматы. Мне придется прихватить один из них, чтобы выжить. Иначе я и месяца здесь не протяну”
И — о, чудо! — на земле лежал брошенный кем-то АК-47.
Марине не составило никакого труда перетянуть затвор, и, направив прицел в сторону врага, выпустить автоматную очередь. Пули пробили плотную ткань, оставив дырки, из которых полилась темноватая бордовая кровь. Девушка, опустив оружие, с удивлением наблюдала, как поверженный бугай с молотом, пытаясь прикрыть полученные раны, сначала с протяжным стоном упал на правое колено, а потом и вовсе потерял сознание.
Марина перебросила автомат через плечо и направилась в сторону тропинки, заманчиво выглядывающей из-за кустов.
— Ты где была? Мы тебя везде обыскались! — когда фигурка девушки показалась из-за густой, едва проходимой, чащи, парни с облегчением перекрестились. — Никуда этих баб отпускать нельзя! Мы уж думали, тебя зверье утащило!
— Не дождетесь. — Марина поправила съезжающий с плеча автомат.
— А ты где, дорогуша, автомат-то взяла? Ты что, забыла, что здесь оружием нельзя пользоваться?
— Нельзя. Но моей жизни вечно что-то угрожает, и мне приходится отбиваться.
— От кого? От радиации?
— Да лучше б это была радиация.
— Здесь кругом полно голодного зверья!
— Сомневаюсь, что звери способны ходить с кувалдами.
— Послушай, здесь все равно нельзя ходить с оружием!
— Мне наплевать.
— Тебя отправят домой!
— Пускай отправляют. Я хоть живая останусь.
Один из парней направился к девушке, чтобы сорвать с ее плеча ремешок с автоматом, но та быстро наставила на него дуло, готовясь выстрелить.
— Отдай автомат! Не дури!
— А я и не дурю! Вы что, дальше своего носа не видите? В Чернобыле творится полная жуть, а вы ходите, как дураки, ничего не замечаете!
— Я все доложу главнокомандующему.
— Докладывай, стукач!
Марина усмехнулась, заметив изменившиеся лица приятелей. Залезла на броник, сняла автомат с плеча и положила его себе на колени, отвернувшись с деланным лицом от укоризненных взглядов.
— Мирный нас за это по головке не погладит…
Девушка позволила себе еще одну усмешку:
— Ему сейчас не до вас.
На третий день сил на поддержание положенного по уставу “молодцеватого вида” уже не хватало. Поднялась температура, лейтенанта лихорадило, и он перестал из себя что-то изображать, сконцентрировавшись вокруг одной, главной, основной, основополагающей, цели:
НЕ ОБОСРАТЬСЯ!
Марина наградила приятеля, забившегося вглубь броника, насмешливым взглядом. Они подъехали к пруду-охладителю, который находился на территории станции, чтобы разведать радиационную обстановку.
Девушка, прихватив оружие и надев респиратор, выпрыгнула из машины, отправившись следом за парнями.
Небольшое искусственное озеро, созданное для охлаждения работающих на станции энергоблоков, поражало своей красотой и необыкновенным спокойствием.
На бережку росла бурная зелень.
Земля находилась на одном уровне с водой.
Плавное и одновременно усыпляющее течение нарушил брошенный мелкий камушек, который Марина подцепила носком сапога, чтобы с любопытством посмотреть на расходящиеся по воде круги.
Раздался едва слышный “бульк!”, а затем все снова стихло.
— Когда пруд заполняли, — один из парней достал зонд с прибором, — вода затопила карьер по добыче песка и Нагорцы[11]. По ту сторону, — он неопределенно махнул рукой, — осталась часть их кладбища. Здесь всегда много моллюсков, рыб, микроорганизмов всяких. Живут как видишь. Радиация не сильно их зацепила.
— Да, только вот на дне большое количество обломков, и их нужно каким-то образом достать. И радиоактивность здесь ой-ёй-ёй. Легасов вместе со своей компанией постоянно берут пробы воды, говорят, в ней много тепловыделяющих веществ и радиоактивной пыли. Так что, не соблазняйся красивым видом, здесь полно “подводных камней”.
— Я заметила, что Легасова тут не особо жалуют. Личная неприязнь?
— Девчонку видела?
— Темноволосую которую?
— А у нас есть другая?
— Может быть и есть. А причем здесь она-то?
— Да все при том! — повысил голос другой солдат. — Это маленькое исчадие ада дочь нашего дорогого академика Легасова!
— А ты что, со свечкой стоял? — усмехнулась Марина, сложив руки на груди.
— А разве это незаметно? Они же как две капли воды похожи друг на друга!
— А я похожа на Золушку. И что?
— С тобой бесполезно разговаривать…
— Мы закончили. Пойдемте.
В тот день Сергей впервые был допущен в чернобыльский штаб.
Показав часовому — обтерханному и апатичному “партизану[12]” — свой пропуск (прямоугольник из плотной бумаги с фамилией и инициалами, с пустой круглой печатью, внутри которой был написан только номер), он первым делом направился на поиски местного сортира.
Сортир в штабе, в здании бывшего чернобыльского райкома партии и райисполкома, обеспечивал интимность: кабинки были разгорожены, и даже створки спереди прикрывались.
Сергей уединился. А потом вышел из сортира счастливым (без тени преувеличения!) и понес данные в разведотдел, чувствуя себя могучим, легким и невесомым.
Хватило этого ощущения ровно на десять минут.
“В штабе же должен быть медпункт!”
И намного лучше, чем в лагере!
И активированный уголь там точно есть!
Медпункт представлял собой узковатую комнату с окном в торце. Цивильного вида молодой холеный доктор и молодая же медсестра — девушка с длинными мелированными волосами и с таким большим бюстом, что пуговицы на халате в любой момент могут оторваться.
Завидев лейтенанта, медсестра уткнулась в тетрадь, делая вид, что что-то записывает.
— Добрый день.
Побитые рыжие, бывшие в употреблении, сапоги да еще коробом сидящая новая форма — резкий контраст на фоне стерильного уюта.
Сергей, как можно вежливее и с замиранием сердца, обратился к одному из медработников:
— Добрый день, извините, у вас активированного угля не найдется?
— Прошу меня простить, моя прекрасная Лизавета, — доктор оборвал любезный разговорчик с медсестрой, что застенчиво опустила глаза, а ее щеки покрылись тонким пунцовым румянцем, — как видите, пациенты не заставили себя долго ждать. Как только у меня появится свободная минутка, я приглашу вас в ресторан.
“А этот доктор ничего так, высокий, темноволосый, стройный, да и медсестра ему под стать”
Доктор тем временем немного покопался в шкафчике и подал лейтенанту заранее отрезанную полоску с двумя таблетками.
— Э-э-э… а еще не найдется?
— Ну, вообще-то, мы по столько не даем… — уже протягивая еще одну полоску с двумя таблетками.
“Четыре таблетки, вся упаковка, десять штук, стоит по четыре копейки! О бессмертная, в отличие от своих пациентов, бессмертная советская медицина!”
И, протягивая лейтенанту жалкую полоску, доктор и медсестра обменялись понимающе-насмешливыми взглядами.
Они-то отлично себя чувствовали…
“Чтоб вы усрались!!”
Сергей, собрав в кулак всю свою волю — или чем там приходится сдавливать потроха! — не спеша, неторопливо, держась из последних сил, спрятал шелестящие полоски в офицерскую сумку.
“Не хватало только в главном штабе…!!!”
— Большое спасибо, — ответил он, как можно обаятельнее улыбаясь, — а то самогон такой вонючий, просто сил нет. Теперь хоть есть чем почистить. Спасибо от всего коллектива. Выручили. Выпьем за ваше здоровье. Обязательно.
Защелкнув сумку, лейтенант честно, прочувственно заглянул доктору и медсестре в глаза. Затем закрыл дверь — неторопливо, с достоинством, вполне благополучный и уверенный в себе человек.
И пулей бросился в сортир.
“В три часа дня, Иваново, Московский сквер”
[приписка]
“Ты же хотел меня видеть, верно? Теперь появился повод. Я уже давно не виделся со своим старым другом, академиком Легасовым”
Асфальт потемнел от недавнего дождя. Над городом собрались дождевые облака, грозя вновь обернуться настоящим летним ливнем. Царил полумрак, как в поздний вечер, закрыв темной пеленой яркое солнце. На скамейках блестели крупные капли воды, что скатывались с гладкой деревянной поверхности.
Мимо проходили люди, прикрыв головы зонтиками. Никто из них не обращал внимания на темноволосого высокого мужчину, одетого в элегантный черный костюм — пиджак, жилетку и брюки, — и его спутницу, совсем еще молоденькую девчонку с длинными темно-русыми волосами и в солнечных очках. На ней красовалось кожаное пальто — это выглядело издевкой на фоне тотального дефицита в стране.
Каблучки стучали по тротуару. Губы, густо накрашенные темно-коричневой помадой, растягивались в довольную улыбку.
Сквозь коричневатые стекла нельзя разглядеть блеск зеленых глаз.
Маленький носик смешно подрагивал, стоило девушке нахмуриться.
— О, Валерий Алексеевич Легасов, мой старый друг! — Долгожитель распахнул объятия, когда к нему приблизился мужчина с мрачным лицом.
Широкий лоб украсили глубокие морщины.
Поправив толстые очки, ученый устало спросил:
— Я так понимаю, ты вызвал меня для того, чтобы обсудить предстоящий доклад, что пройдет в Вене?
— А еще ты сам требовал встречи. — Долгожитель спрятал руки в карманы брюк.
Тут Легасов неожиданно рассвирепел:
— Требовал, еще как! Мне нужны объяснения!..
В ответ раздался тяжелый вздох:
— Какие еще объяснения?
Валерий побагровел:
— Как моя дочь оказалась в реакторе!
Долгожитель отвернулся, поджав губы.
Валерий буравил его спину испытывающим взглядом, сжимая и разжимая кулаки, готовясь напасть на обидчика своей дочери.
— Твоя дочь, говоришь… хм-м…
Белые всполохи погрузили сквер в молочную пелену.
Сгустки отступили, вырисовывая медицинскую кушетку, на ней — забинтованную маленькую девочку.
Веки малышки были прикрыты.
Кроваво-красные губы выделялись на бледном лице.
Рядом стояла капельница и стул.
— Если это твоя дочь, зачем же ты ее бросил? Разве ты не знал, что она попадет в плохие руки?
Легасов изменился в лице, впившись взглядом в свою, лежащую на кушетке, дочь, не в силах произнести и слова. Руки похолодели, и даже кровь застыла в жилах от осознания, что эта маленькая, ни в чем не повинная, девочка по его вине оказалась в чернобыльском реакторе.
Валерий дрожащими пальцами снял очки.
Одинокая слеза прокатилась по щеке, оставляя мокрый след.
— Алина…
Долгожитель усмехнулся, с издевкой поглядывая на побледневшего академика.
— Папа не хотел так с тобой… поступать…
“Этот умный мужчина плачет, потому что осознает, что он натворил. И ему предстоит разгрести эту кучу дерьма, пока не станет хуже, — мужчина обернулся и посмотрел на девушку. Та только едва заметно кивнула, — если, конечно, сможет. Мы с Лизой не дадим ему это сделать”
— Я бы хотел предупредить тебя, дружочек, что на венском докладе не должно прозвучать ни моего имени, ни всего того, что ты наблюдал в подпольных лабораториях. Ты меня знаешь, я как тень, есть везде и всюду. Тебе предстоит потратить не один год своей жалкой жизни, чтобы осознать, что ты натворил. А твоя дочь, — долгожитель подошел к кушетке и слегка погладил пальцами по забинтованной руке, — отлично справляется с заданной ей ролью. Ты не представляешь, как долго я этого ждал…
Валерий продолжал стоять, как истукан, впившись взглядом в маленькую хрупкую девочку.
В памяти всплыло воспоминание, как он, уходя, оборачивался и напоследок замечал ее взгляд, полный грусти и любви.
Глаза без густых темных ресниц поблескивали от слез, а перебинтованное лицо украшала добрая детская улыбка.
— Ладно, бывай. — Долгожитель похлопал академика по плечу и подозвал к себе девушку в очках и пальто. — Пойдем, моя Лизавета, нас впереди ждет очень много работы.
“Занято!!!”
Сергей едва не завизжал от возмущения и предчувствия скорого позора.
Все кабинки в бывшем райкомовском туалете, рассчитанном на совсем иной ритм жизни — заняты!!!
“Черт побери!”
Прохаживаясь перед рядком кабин, лейтенант изо всех сил сдерживался, обжимая мышцами живота уже разорвавшуюся внутри гранату. Он поднимался на цыпочки, тянул шею, покусывал нижнюю губу и прошагивал пространство от окна до дверей — обратно, мимо кабинки, обратно…
“Чтоб вы пропали!..”
Плотный майор вышел через несколько минут, одергивая куртку.
“Ка-а-айф…”
Сергей запил сразу две таблетки водой из-под крана.
Туалет, хоть и в таком не последнем месте, как штаб оперативной группы Министерства обороны СССР, был изрядно вонюч.
“Загадили…”
Кто ж рассчитывал на такую “пропускную способность”…
И так на протяжении нескольких дней.
А в одно прекрасное утро…
Сергей открыл глаза. И понял, что спал спокойно. Он умиротворенно поглядел на потолок палатки.
На всякий случай на завтрак он выпил только чаю.
Маршрут разведки Рыжий Лес-3 начинался у километрового столба.
Дозиметрист Петро измерял уровень радиации на земле у его основания (“землю”) и в воздухе (“фон”).
Сергей записывал номер точки и величины уровней.
Бронированная машина съехала с заброшенной автотрассы в лес, в смоляную тенистую прохладу.
Высунувшись вверх из люка, лейтенант из запаса высмотрел дорогу получше, сверяясь с лежащей на рации схемой маршрута, грубо нарисованной от руки, и подал короткую команду Коле-водителю.
Мотор броника мощно урчал.
Зеленый поролоновый респиратор глушил слова.
Приходилось кричать, наклоняясь внутрь:
— Направо!..
— Налево!..
— По правой!
— По левой!
— Возле куста — замер!
Коля затормозил.
Петро спрыгнул, на ходу доставая зонд, и принялся измерять фон и землю на точке.
Сергей спешно записал данные карандашом.
Петро, тщательно оббивая песок с сапог о броню, залез наверх, на крышу бронированной машины.
— Вперед! — и броник тронулся с места.
Замер, еще замер…
Уровни радиации возрастали.
Поперек пути “выросла” вырубленная посадка молодняка: косые белые острия рядами — полоса шириной метров семь.
— Объедем?
Николай кивнул.
“У броника задние скаты[13] лысые. Если проколемся, то непонятно, как нас потом будут оттуда стаскивать. Да и уровни тут приличные…”
Среди косых белых рядов появилась тоненькая фигурка девочки с длинными темными волосами. Над тяжелыми прядями возвышался роскошный бант, кончики которого трепыхались за спиной. Малышка ходила вдоль вырубленных деревьев и пинала носком туфля мелкие комочки земли.
Сергей обомлел.
— Коля, стой! Тут ребенок!
Он вместе с Петро-дозиметристом выпрыгнул из бронированной машины и направились к девочке.
Та остановилась, впившись взглядом синих глаз в двух крупных мужчин, и невинно захлопала ресницами.
— Мы-то думали, ты испугаешься и убежишь…
Она опустила голову, спрятав злорадную усмешку. Потом вновь подняла пронзительные, с оттенками глубокой синевы, глаза и посмотрела на военных так, будто видела их впервые.
— Что ты здесь делаешь?
Малышка пожала плечами.
— Ты кушать хочешь?
Она активно закивала головой.
— Тогда поехали с нами в лагерь. Только придется немного потерпеть, работа еще не закончена.
Сергей, обхватив руками девочкину талию, ловко подхватил ее и посадил на самый верх.
— Поехали, Коль!
Бронированная машина в очередной раз сдвинулась с места.
Маршрут разведки Рыжий Лес-2. Два километра южнее АЭС.
Уровни — несколько десятков миллирентген в час.
По широкой песчаной дороге ехала зеленая бронированная машина.
Справа сосняк: мелкий, молодой, зеленый, с другой стороны — дома, заборы, палисадники.
Край села Копачи.
Кудахтали куры.
Было очень жарко.
Девчушка, сидя на верху броника, не обращала внимание на палящие солнечные лучи. Казалось, жара не приносила ей никаких неудобств, а лишь приятно согревала бледное лицо.
Алые губы растянулись в довольной улыбке.
Девочка прищурила синие, как летнее небо, глаза.
Волосы тяжелыми прядями ниспадали на плечи.
“Вот же чертовка! И даже не понимает, где она находится!..”
— А где же наша приятная златовласка?
— В лагере, наказанная сидит.
— Что ж ты ее так…
— Когда мне сообщили, что среди нас женщина с автоматом, мне стало страшно.
— Думаешь, она может пристрелить?
— Да кто ее знает…
В селе ни единой души. Уже три месяца.
— О, смотри-ка, кто к нам пришел!..
Возле БРДМ-а возникла маленькая собачонка, год от роду. Маленькие висячие ушки. Острая мордочка с черным “пятачком”. Шерсть стояла дыбом, а хвост поднимал небольшие клубочки пыли.
Пес еще раз облизнулся и устремил темные глаза на незваных гостей.
— У нас у самих-то поесть нечего…
Собачонка продолжила неотрывно на них смотреть.
Девочка спрыгнула с машины и вплотную подошла к животинке.
— Смотри, укусит!..
Малышка присела на корточки и провела кончиками пальцев по круглой голове. Шерстка слегка заискрилась, но ни пес, ни девчонка ничего не почувствовали. Зверек благоговейно склонился к ногам маленькой хозяйки и начал повизгивать от удовольствия, вытираясь мордочкой о ноги девочки.
— Ни у кого ничего нет?
— Не-а…
— Ну нету… ничего нет, — сказал Сергей собачонке.
— Погоди! — Коля-водитель нырнул в черную дыру люка.
Появившись обратно, он развернул засохший бутерброд.
— Точно!..
— Завалялся в ящичке, заначили когда-то как НЗ[14], а потом забыли!..
Пес схватил добычу на лету.
Посмотрев вслед уезжающей по трассе бронированной машине, собачонка побрела обратно к домам.
— Интересно откуда она?..
— Да черт его знает! Когда мы только приехали, она уже была на станции.
Сергей и его команда объезжали маршрут вокруг пустой Припяти.
— Как-то уныло это все выглядит…
Посреди красивого соснового леса, у быстрой полноводной речки Припять, в удобных многоэтажных домах жили сорок пять тысяч человек, всего лишь три месяца тому назад. А сейчас БРДМ ехал вдоль забора из колючей проволоки, который отделял город от остальной чернобыльской зоны.
Разведчики продолжали измерять радиацию через каждые сто метров.
— Тут будут жить люди!
Аккуратный ученый — их еще называли “наукой” по роду деятельности, — в белой робе, в белом колпаке на голове, с внутренней стороны колючей сетки, растянутой на столбах, мерил землю светлым прибором.
Девочка спрыгнула с крыши бронированной машины и направилась к “науке”.
Петро ткнул зондом темно-зеленого ДП-5 в тот же столб с обратной, наружной стороны:
— Ага, будут, как же, с 60 миллирентген в час!..
— Правда? — обрадовался Сергей, не обращая внимания на ехидное замечание приятеля. — А говорили, тут жить уже никто не будет…
— В Припяти будут жить люди. Припять будет нормальным живым городом, — уверенно произнесла “наука”. — Для этого мы, физики, тут и работаем. А вы офицер — кадровый?
— Да нет, я вообще-то химик…
— А тут?
Лейтенант пошутил:
– “Командир взвода сталкеров”, по зоне каждый день лазим, меряем…
Разговор перешел на “Сталкера” Тарковского: как режиссер показал Зону в фильме — и какая она настоящая…
— Никогда не думал, что увижу нечто подобное…
— Я тоже…
— Жаль, самого “Сталкера” мы больше не увидим.
— Да-а… теперь, когда Тарковский стал невозвращенцем[15], уже точно никогда…
— Нет теперь в Советском Союзе такого режиссера… — тяжелый вздох. — И не было никогда.
— И фильмов его нет.
“Эх, жаль”
— Жаль…
Сергей скользнул взглядом по настоящей зоне.
Каждый видел своего собеседника через колючую проволочную паутину на столбах.
За спиной “науки” стояла пустая, полуразграбленная, Припять.
“Мерзость запустения”, грязно-зеленый угловатый броник у колючей проволоки; мертвый “парк культуры и отдыха”, над лесом торчит огромный разноцветный круг, аттракцион “чертово колесо”.
Перед внутренним взором бежали кадры фильма Тарковского, которые удержались в памяти, и которые не предстоит увидеть как-то иначе, пребывая в радиоактивной зоне.
— Счастливо! — искренне пожелали друг другу собеседники через колючую проволоку и, кивнув на прощание, разъехались.
Девочка осталась в городе.
Бронированная машина проехала мимо фруктового сада.
В саду работало военное подразделение, тоже “партизаны”, из запаса.
БРДМ остановился для очередного замера.
Мужики обступили транспорт со всех сторон.
— Вы откуда?
— А вы откуда?
Подошел их командир.
Сергей сидел на верху броника, на плоской башне, пригретой солнцем, в ожидании данных. Подняв глаза, он неожиданно увидел, как несколько человек, что стояли поодаль у деревьев, подошли к БРДМ-у, поедая зеленые яблоки.
— Вы че, охренели?! Тут же кругом десятки миллирентген в час! У вас совсем мозгов нету?! Хотите, чтоб вас еще и изнутри излучало, притом, круглые сутки?! Ну вы во-о-обще-е-е!
Но лейтенанту Сергей ничего не сказал, лишь наградил его выразительным взглядом:
“Куда ж ты, блять, смотришь?!”
Эффект от сказанного был зримым и мгновенным: движение челюстей тут же замерло, а потом кто-то будто нажал кнопку РЕВЕРС на корморезке[16]: рот открылся, и из него наружу полезла бело-зеленая пережеванная масса, посыпалась вниз, на сапоги…
27.07
Мы в Диброве, в командировке.
Приглашают на обед.
Только 1-е и 3-е.
А у нас на троих, на весь экипаж, только два котелка.
К еде положена соль. Соль насыпана горкой на штабеле досок почти по грудь высотой.
Я ем первый, а хозяин котелка (Коля) в это время курит, ожидая, пока я закончу.
Местный лейтенант сгоняет нас с дров, мне:
— А вы, товарищ лейтенант, вообще пошли б в офицерскую столовую. Там бы вам тарелку дали, все как положено…
Я промолчал.
Ему ж не объяснишь, что мы — один экипаж.
С нами еще Маринка была, та еще выскочка.
Красивая, но с характером.
И ей от лейтенанта тоже досталось:
— А вам, девушка, не помешало бы работать среди женщин, вы суету среди мужчин создаете.
Но она, в отличие от нас, молчать не стала:
— А у вас, мужиков, вечно бабы виноваты! И вообще, здесь правила не писаны, где хочу, там и ем, без вашего-то, разрешения!..
В это время старший прапорщик появляется, говорит то же самое, но рекомендует солдатскую столовую (палатка рядом).
Делать нечего, прихватил Маринку, и мы с ней зашли.
Грязные столы с зелеными перьями лука, грязь на земляном скользком полу, запах хлорки, темень.
Вышли обратно, едим на дровах.
— Молодой человек, а вы дорогу до палаточного городка не подскажете? Я тут петляла, петляла, но так ничего и не нашла…
Длинные, цвета воронова крыла, волосы были перехвачены тканевой резинкой. Глаза с удивительной синевой густо подкрашены черным карандашом. Темно-бордовая помада выделяла губы на бледном лице. Ярко-зеленая форма по фигуре. Слегка выглядывающие персиковые бугорки. Из-под рукава торчал черный ремешок.
Игорь остановился и посмотрел на незнакомку снизу вверх.
— Конечно! — и слегка растерялся, когда девушка приосанилась, надувая губы. — Я могу даже проводить… если вы, конечно, не против.
— Нет, что вы! Я как раз таки не против! — девица захлопала густыми ресницами.
Игорь посмотрел в ее пронзительные синие глаза и почувствовал, как сознание медленно отходит на задний план, уступая место приятному наваждению.
На улице стемнело.
Большинство военных уже разошлись по палаткам и конторкам, уступая место ночной тишине.
На территории станции все еще пребывали люди, дежурившие в ночные смены — как только солнце появлялось на линии горизонта, появлялись и сменщики.
И так каждый день.
Они едва не споткнулись о порог небольшой комнаты, где ночевал репортер, а после, ранним утром, отправлялся на поиски новых репортажей: его неимоверно манил вид разрушенного блока, и каждый раз, пребывая перед развалами реактора, ему казалось мало.
Игорь никак не ожидал, что не станет сопротивляться, когда девушка толкнула его на постель и принялась стаскивать с себя одежду.
Лямка бюстгальтера съехала с плеча, приоткрывая мужскому голодному взору тонкие ключицы. Грудь все еще оставалась прикрытой, заставляя возбужденно фантазировать. Девчонка будто бы ждала решительных действий со стороны любовника — сидя на нем верхом и обнажив белые ягодицы, она беспрестанно гладила его по груди и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
Игорь схватил чертовку за тонкую шею и впился губами в алые уста. Она слегка растерялась, но скрыла довольную улыбку, прикрыв от удовольствия веки. Дрожащей рукой фотограф сорвал ненавистный бюстгальтер и отбросил его куда-то в сторону, принимаясь гладить маленькие бугорки.
Девушка, издав протяжный стон, прикусила нижнюю губу, и даже не пискнула, когда разгоряченный двухметровый мужик, перевернув ее на спину, без зазрения совести вошел в нее.
— Игорь!!
Костин, вскочив как ужаленный, подхватил с пола вещи и, отвернувшись, принялся одеваться.
Мила, сложив руки на груди, с явным презрением наблюдала за его паническими телодвижениями.
— Тебя сегодня ночью видели с какой-то девицей! А утром я застаю тебя в чем мать родила!
— А тебе есть дело? Я свободный человек!
— У вас какие-то проблемы?
Мила вздрогнула и, обернувшись, увидела перед собой Легасова.
У него был усталый вид, он крутил пальцами сигарету, а в глазах царили такая апатия и безысходность, что девушка невольно посочувствовала ученому.
— Нет, все в порядке, Валерий Алексеевич!..
— Милочка, можно поговорить с тобой тет-а-тет?
Перепуганная девушка вопросительно посмотрела на Игоря.
Тот пожал плечами.
— Э-э-э… а в чем дело? Что-то случилось?
Легасов бросил взгляд на репортера, а затем тяжело выдохнул:
— Мне просто очень нужно с тобой поговорить.
Мила с наигранным равнодушием пожала плечами и пошла следом за академиком, спрятав в густых ресницах огонек беспокойства. Она буравила испытывающим взглядом спину попутчика и гнала прочь тревожные мысли: зачем так волноваться, если знаешь, что ничего дурного не совершала.
Или же дело было в другом?..
Они прошли в кабинет ученого, располагающегося в оперативном штабе, куда, опять же, допускали не каждого.
Над Чернобылем давно повис ореол таинственности и загадочности с оттенками легкого страха и бескрайнего любопытства. Каждый новый день как открытие, каждый новый час происходило полного волнения и испуга событие, заставляя вздрагивать от настоящего, пробирающего до костей, ужаса.
— Так о чем же вы хотели поговорить со мной, Валерий Алексеевич? И да, позвольте заметить, выглядите вы просто ужасно. Хотя-я-я это неудивительно, судя по тому, где вы работаете…
Легасов не произнес ни слова и, подойдя к мрачному закутку своей комнаты, отодвинул плотную штору.
Мила приподняла бровь и, нерешительно подойдя, заглянула внутрь.
— Это же та девочка, которую все ищут!..
— Это моя дочка.
Девушка застыла с раскрытым от удивления ртом.
— Дочка?! В смысле… дочка? А что она делает здесь, в Чернобыле?
— Мы с твоим супругом, Сашей, в последнее время перестали общаться. Он ушел в работу, ему стало не до дружеских разговоров. Мы тут все заняты, так что это ни в коем разе не упрек. И в какой-то момент я ощутил одиночество. У меня есть дочь, и не одна, и жена, а по сути, я… ну, я остался один. Мне не с кем поделиться, вылить свои эмоции, освободить душу, хотя иногда я позволяю себе согласиться с тем, что так намного лучше, так намного безопаснее.
— Валерий Алексеевич, я вас не понимаю.
— Зови меня просто Валера.
Девушка потупилась и смутилась:
— Но вы же старше…
— Мы здесь все равны.
Мила позволяла себе с этим согласиться.
— И что же вы… ты от меня хочешь?
“Все равно он не признается, по какой-такой причине здесь находится его дочь”
— Я спрашиваю это не из-за простого любопытства, я понимаю, насколько тебе сейчас трудно, и, судя по всему, на душе у тебя какой-то камень, поэтому ты ничего рассказывать не хочешь. Ну и, скорее всего, ты уже с кем-то делился своими переживаниями, но тебя не услышали и не поняли, поэтому ты обратился ко мне.
— Мне нужно, чтобы ты присмотрела за девочкой, — произнес академик, когда девушка окончила свою тираду. — Я уже обращался с этим к твоему мужу, но он меня не понял и отказал.
Понимаешь, в чем дело, моя дочь не так проста, как кажется. Я боюсь, что рано или поздно она поставит не только себя и меня под удар, но и всех нас. Я думал, что Александр Александрович мне в этом поможет, но он не готов помочь мне решить эту проблему.
Моих знаний недостаточно, и, если честно, я поставил свои профессиональные качества под сомнения…
— Прости, но я опять не понимаю, куда ты клонишь…
Их беседу нарушило появление заспанной девочки.
Она громко зевнула и посмотрела на парочку слегка удивленными глазами.
— Поздоровайся, это Мила. Я попросил ее присмотреть за тобой.
Малышка недоверчиво осмотрела Милу с ног до головы.
— Понимаешь, золотце, я здесь ненадолго. Мне предстоит скоро уехать.
Девчушка насупилась, поджав губы.
— Я понимаю твои чувства и приму их в расчет, но сделать пока что ничего не могу. Тебе лучше остаться здесь.
[1] Элемент измерительной системы; датчик (прим. авт.)
[2] Отныне — российский государственный дипломат (прим. авт.)
[3] Внесистемная единица измерения активности радионуклидов (прим. авт.)
[4] Бабушка (укр. яз.)
[5] ныне уже несуществующей (прим. авт.)
[6] шляпа в форме цилиндра (прим. авт.)
[7] “Маяк”, Кыштымская авария, 29 сентября 1957 года. Первая в Советском союзе радиационная техногенная катастрофа, произошедшая из-за утечки радиоактивного топлива.
Также “Маяк” — химический завод по хранению радиоактивных отходов, построенный после войны по приказу Берия: после двух сброшенных ядерных бомб (Хиросимы и Нагасаки), “Советы” решили производить свое атомное оружие (прим. авт.)
[8]“Опасное место”, “Долина смерти” (прим. авт.)
[9] Примерно 1951–1953 гг. (прим. авт.)
[10] Завод по производству кассетных магнитофонов и деталей для бытовой техники. Считается, что на самом деле “Юпитер” производил секретную военную технику для Чернобыля-2 (прим. авт.)
[11] Село с населением 228 человек, которое выселили во время строительства Чернобыльской АЭС (прим. авт.)
[12] “Партизанами” прозвали резервистов, призванных из запаса на воинские сборы: им, в отличие от солдат срочной службы, выдавали обмундирование уже ношеное (“бывшее в употреблении”) и к тому же разных родов войск. Так что, выглядели они как настоящие партизаны и вели себя часто соответствующе (из книги “Живая сила. Дневник ликвидатора” С.Мирного) (прим. авт.)
[13] Покрышки, шины (прим. авт.)
[14] Неприкосновенный запас (прим. авт.)
[15] когда СССР послали Тарковского в служебную заграничную командировку, назад в страну он не вернулся. Данный поступок посчитали “изменой по отношению к родине” (прим. авт.)
[16] Машина для нарезания корнеплодов (прим. авт.)