Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «U-233»
Седьмого мы никуда на вышли — внезапно выяснилось, что груз сжиженного эфира для холодильников задерживается. Восьмого, матерясь и гоня Кромэна куда подальше — Гай заявил, что занятие для некроманта у него только в экспедиции будет, — мы лихорадочно перекачивали этот непечатный эфир. Обошлись малой кровью — пара порванных шлангов и один сорванный с мясом превентор цистерны. Потеряли в итоге литра два — сущий пустяк, если считать в относительных величинах.
Девятого отчалили. Сайне я задолбал достаточно, чтобы боевым магом к себе она взяла Джин. Мне же прямым командиром достался Раакар им Курушсил им Махешан им Рашимар им Мерекет им Шиласах — гордый уже скорее дед, чем сын горного Фаранда, променявший рисовое вино на морскую соль. Занятный мужик с весьма своеобразным представлением о честоимении. И, видимо для размышления о том, кого именно я понабрал, вторым номером Сайне поставила к нам Янабеду Ниверорара, а сенсором — Каи Рилла.
Десятого встретили двенадцатый корабль. Оказывается, впечатлившись моими успехами в вербовке, Лето связалась с транобойцами из Аксиота. И всё бы было ничего, но лично мне фанатики из ордена Солнца Необоримой Истины порядком действовали на нервы. Слишком уж на культистов смахивают. Опять же, всё бы ничего, если бы они не поставили по УКВ-рации на каждый корабль. В комплекте с радистом, естественно. Естественно, в трёх экземплярах — по одному на штатную смену.
Двенадцатого вышли в район промысла. Попытка промерить глубину лотом закончилась невероятно предсказуемо: какая-то пошлятина срамная его откусила. От акустических и эфирных промеров решили от греха подальше воздержаться. Развернулись в поисковый ордер: четыре тройки по квадрату со стороной в семь миль, авиазвено над центром.
Четырнадцатого в пятнадцать пятьдесят пять авиазвено доложило наконец про дрейфующую тушу метров восьмидесяти в длину. Плюс щупала ещё метров по сто пятьдесят. Сквозь полупрозрачную плоть просвечивал скелет в виде снежно-белой четырёхгранной пирамиды с глубокими бороздами вдоль рёбер и по центрам граней. Вкрест этому великолепию шли поперечные насечки, прерываемые бороздами.
Хотел бы я посмотреть на такую занятную тварюшку, но не судьба. В канале эфирной связи, вывод которого я тупо и храбро задублировал на себя, развернулась эпическая драма:
— Непечатник! Мозгосрамец! Неудобь сказуемая, чтоб тебя отсюда и до ледника амхалы драли! — судя по темпу речи, Сайне забыла даже закурить.
— Цель нейтрализована, сбор добычи сейчас вполне безопасен, — Корто Арит, командующий нашим авиазвеном, искренне не понимал, что он сделал не так.
Диалог в таком режиме продолжался уже несколько минут, и я решил выяснить, что же всё-таки произошло. Полминуты — и я в радиорубке:
— «Мех» — «Хвосту». Приём.
— «Хвост» — «Меху». Сто. Приём.
— Что у вас происходит? Приём.
— Двести шесть из-за четыреста пятой. Приём.
— Поподробнее? Приём.
— Корто сбросил на трана пять тонн бомб. Когда мы подошли, осталось процентов двадцать от туши. Скелет в щебёнку и на дно пошёл, мясо растворяется в воде и теряет эфир быстрее, чем консервируем. Лето в бешенстве. Приём.
— Двести. Отбой.
— Сто. Приём.
— Двести два. Приём.
— Что ваш сенсор? Приём.
— Бросил курить и вернул четыреста восемнадцать. Приём.
— Четыреста двадцать. Отбой.
— Четыреста шестнадцать. Отбой.
Всё-таки в одном аксиотцы хороши: ответ дают точный, быстрый и исчерпывающий отправленный запрос. Где бы терпения такого набраться, чтобы не прикрыть к непотребной матери школу чайных церемоний на «Черском»… но за тактичное участие я коллеге всё равно был благодарен.
Я вернулся под гюйс. В некоторые моменты не хочется ничего говорить — просто нанести себе увечье социально одобряемым способом. Курнуть там чего или спиртяги залить внутрь. На худой конец застрелиться, но границы собственного бессмертия проверять — идея сильно хуже среднего.
Из-за моей спины раздалось вежливое покашливание. Рефлексы попытались резко развернуть тело к источнику звука, но в результате я только громко хмыкнул. Неплохая попытка, «братец».
— Ну что ж ты так себя не бережёшь, дорогой мой человек, — сказал некто, выглядящий точь-в-точь как я, за исключением светящихся расплавленным янтарём глаз.
Из-за моей спины раздался стук хромовых сапог о сталь палубы. Талос опёрся на борт справа от меня:
— Ничего-то ты так и не понял, брат мой с ликом девы. Как и сестра с ликом мужа, впрочем, но это уже не твоя забота.
— Поймёшь тут, как же… Базилик, — я решил запустить пробный шар, но не добился ровным счётом никакой реакции. Похоже, Талоса действительно совершенно не заботило то, как его называют.
— Жизнь же назад получить невозможно; её не добудешь и не поймаешь, когда чрез ограду зубов улетела, — один из по меньшей мере четырёх богов человеческих — в вопросе единства троицы Отца, Лжеца и Спасителя в аксиотской вере я так и не разобрался до конца — обратил на и сквозь меня свой взгляд, в котором отразился закат человечества. — А ты всё туда же. На ровном совершенно месте. И с Марсом в сороковом у тебя так же было. А потом в Джакарте в семьдесят первом.
— Где мои волосы?
— А? — кажется, впервые с момента нашей первой встречи тысячу-с-чем-там лет назад я увидел Талоса удивлённым.
— Куда ты дел мои волосы, я тебя спрашиваю?
Талос пару раз ткнул себя в макушку. Внезапно я осознал, что всё это время он тоже был совершенно лыс.
— Ну так? Уклоняемся от ответа, гражданин Богх? — поинтересовался я.
— Разве можно, гражданин начальник? — Талос скорчил максимально невинно-покаянную рожицу. — Что касается вашего обращения, прошу обратить внимание, что в соответствии с положением об уложении внешнего и нутряного уклада исправительного мира-поселения «Земля» волосяной покров, относящийся в соответствии с вышеуказанным положением к категории животных психологической поддержки, находящихся в факультативно-симбиотических взаимоотношениях с лицами, проходящими исправительные процедуры в мире-поселении «Земля», не может быть выдан вам в процессе прохождения предварительной подготовки к исправительным процедурам. С уважением, Канцелярия исправительного мира-поселения «Земля».
— А по-нашему, по-машинному, можно? — поток правообразного левозакрученного сознания я просто проигнорировал как потенциально содержащий деструктивные мемы. — Я, знаешь ли, не юридический чат-бот. И то, что у меня в черепе мозга нет, ещё не значит, что я истребитель или, скажем, авианесущая группа.
Талос усмехнулся и обратил взор к горизонту.
— Альфа-распад, — наконец выдал он спустя субъективную минуту молчания.
— Что «альфа-распад»? — устало выдохнул я. Вешно с ним так.
— Причина, по которой у тебя нет волос — альфа-распад.
— Ладно, допустим, — я понял, что ничего более вразумительного Талос мне сообщать не собирается. — Тогда ещё одна мелочь. Сущий пустяк. Кто такой Базилиск, если не мифический куроящер?
— Цивилизационный суицид.
— А если расшифровать?
— Ох, ё… — Талос начал отстукивать по щеке какой-то рваный ритм. — Давай ради разнообразия предположим, что ты знаком хотя бы с основными положениями атемпоральной физики?
— В первый раз слышу.
— Ла-а-адно. Тогда так: сначала строгий и корректный ответ, а потом один из работающих подходов к его философскому осмыслению.
— Договорились, — кивнул я, хотя и терзало меня смутное предчувствие неперевариваемого бреда.
— Базилиск есть эмерджентное свойство атемпоральной нейроморфной структуры, подобно тому, как Ликвидатор или Дознаватель есть эмерджентное свойство нейроморфного чипа Микроэлектронного Консорциума Западной Пацифики или, скажем, иллюзия реальности есть эмерджентное свойство биологических нейронных сетей.
— Допустим, — ответ, на удивление, был почти самосогласованным, хотя и не в полном объёме понятным. — А с осмыслением что и как?
— Спроси у аксиотцев. Они неплохо с этим делом справились, хотя и далековато от совершенства. Но желательно не у Янабеду и не у мозгосрамцев, мимикрирующих под драугов. Адиос, братец.
Талос перегнулся через борт и рыбкой сиганул в воду, не оставив мне и секунды на ответ. Спроси у аксиотцев… ну спасибо, вот задушевных бесед со всенародными опиумистами мне для полного счастья как раз не хватает.
Вахта прошла феноменально уныло. Рассматривать чаек надоело за полчаса. Единственного ворона, неведомыми ветрами удутого за полтораста миль от берега, я в профилактических целях сбил пулькой из морской соли. Никаких пролетайских революций в мою смену. В конце концов я получил по морде летучей рыбой, махнул на всё рукой и ушёл заваривать отвары Ли в кают-компанию. Если что — вызовут, не переломятся.
Утро пятнадцатого не предвещало ничего интересного. Будь я более органическим, сказал бы, что за вчерашнюю бездарно запоротую тушу боги обязаны лишить нас рыбацкой удачи до седьмого колена. Впрочем, я бы тогда просто имплантировал себе восьмое, делов-то. Но за полчаса до обеда Каи Рилл просемафорил с «Черского», что нашёл цель. Завыла сирена боевой тревоги. Отчёт с описанием трана полетел в эфир. Я вышел на пост.
Вообще, для обнаружения этой твари не нужно было дуть в мамонта или становиться чайником. Несколько проблематично не заметить стометровый купол слизи, который неспешно поднимается на поверхность в полукилометре от корабля. Я ясно различил два спирально закручивающихся от центра рукава, плавно изгибающихся в одном направлении, заостряясь к окончаниям. Два рукава под сто двадцать градусов, обзор сбоку… значит, всего рукавов три. По внешнему краю десятиметровые приблизительно щупалы, постоянно шевелящиеся в поисках чего-нибудь, что можно потискать. Понимаемо. Рукава сегментированные, ближе к центру сегменты укрупняются. На каждом сегменте по три странных выпуклости.
Через десять минут я уже сидел в одном боте с Раакаром им Курушсилом им Махешаном им Рашимаром им Мерекетом им Шиласахом.
— Как потойтём — стауишь щиты, энн, — многословием мой командир никогда не отличался. Во всяком случае, когда пользовался Лён Ньол.
Я молча кивнул и сконцентрировался на эфирных потоках. Как и предупреждала Сайне, простое присутствие трана перекорёжило их в полную неудобоваримость настолько, что у меня с segfault вылетел автопереводчик. Впрочем, у Раакара акцент вполне сносный, жить можно. Только бы не пришлось с Риллом общаться…
На сотне метров в нас полетела жижа, которую тран отрыгнул из того, что я определил как странные выпуклости. Плотность залпа впечатляла: за счёт навесной траектории по нам, очевидно, отстрелялась даже невидимая сторона твари. С другой стороны, та же самая траектория давала мне лишнюю секунду на подготовку. Секунда — это много. Секунда — это около пятисот тактов под разгоном восприятия. Дальше дело техники: арка кинетического рассеивания, контуры сброса эфира на всякий случай, якорение на центр тяжести бота, копии для эскорта… транова жижа в полном объёме улетает в воду. Янабеду, возглавлявший второе штурмовое звено, сообразил защиту другим путём: его бойцы в один приём разогнали эфир вокруг себя, что внезапно растворило снаряды.
Впрочем, сильно лучше ситуация не стала: на перезарядку у трана ушло всего шесть секунд. Повторить защитный манёвр труда не составило, вот только прорваться до самой туши через щупальца нам при таком раскладе не светило никак: если Яну удалось пройти целых пять метров, то мы так и зависли на сотне.
— Отхотим, энн, — приказал Раакар.
Впрочем, ушли мы недалеко: как только по нам перестало прилетать, сын горного Фаранда расчехлил внебрачное дитя пищали с фальконетом, которое он почему-то считал винтовкой.
— Начнём, помолясь, энн. Терши роуно.
Громыхнуло. Один из плюющихся пупырей на теле трана взорвался фонтаном жижи. Осталось ещё не менее шестидесяти штук. На видимой стороне.
Тем временем Янабеду занимался чем-то странным. Он развернулся к своей ватаге и энергично махал малой сапёрной лопаткой. Потом все его бойцы разом навалились на борт и… опрокинули боты. Хмда, вот что религия с людьми делает. Впрочем, перевёрнутые боты стали приближаться к туше трана ощутимо быстрее: жижный обстрел они теперь просто игнорировали.
Когда звено Яна дошло до щупал, я уже почти решил, что пора по безумцам петь заупокой: боты сначала остановились, а потом отдрейфовали прочь от туши. Но ещё полминуты спустя Раакар прекратил стрелять и спросил у меня:
— Что уитишь, энн?
— Они внутри. Кажется, роют тоннель, — обзор через склизкое мясо был отвратителен, но слишком уж характерно двигались фигуры в костюмах химзащиты.
— Префосхотно, энн, — командир оскалился и запустил пятерню в бороду. — Итём потпирать их поты, энн.
Исход этой охоты стал очевиден. Да, ватаге Янабеду оставалось ещё порядком покопаться с унылой рутиной, но сопротивляться тран уже не мог никак. И кто там говорил, что осадный инженер в море бесполезен?
Перспектива: Эва Арит, светский пророк самодержавного эгалитаризма
Всё было тошно так, как мне заранее рассказала бабуля. На второй день строгого поста в келью зашёл дядя Инбародод. Мы молча двинулись по коридорам старого донжона, через внутренний плац в часовню Великого Хана. Двое младших Арит открыли двери из тусклой стали. Только безупрешно преданные нашему делу, всецело посвятившие себя пути Хана, могут касаться святого металла. Так всегда говорила бабуля. Поэтому на посту у часовни всегда стоят двое из Арит — даже Арит-Хе нельзя доверить служение в святейшем месте. Хан Возрождённый спросит с нас, и суд его будет суров.
Мы прошли через Предел Очищения, где во время служб ждали те, чья вера ещё не была подтверждена ни ревностью на пути, ни чистотой во крови. В центральном нефе, в середине столба света, льющегося через барабан главного купола, на коленях стояла бабуля. Её лицо было обращено к могиле Великого Хана, сокрытой в предгорьях севернее Эстер Рефо. На ней был священный халат с шелкографией, изображающей бабулю вместе с Ханом на мосту в саду цветущих амарантов. Я никогда не могла толком понять, как так получается, что бабуле сорок пять, но при этом она встречалась с Ханом, которого убили четыреста лет назад.
Я села напротив бабули. Дядя Инбародод сел несколько в стороне тошно посередине между нами. Передо мной лежал револьвер, с помощью которого Мать должна защищать своих детей. Перед бабулей лежала страшная коробочка. В ней были Инструменты Цикла. Меня уже испытывали с их помощью. Но бабуле… нет, не думать. Род приходит и род уходит. Лишь путь Хана уходит в бесконешность, оставляя за собой грешную Землю, и разрывает сами звёзды и всех ложных богов, укрывшихся от гнева Его в космических безднах, чью симметрию нарушает лишь кипение вакуума.
Бабуля посмотрела мне в глаза. Улыбнулась. Я осталась спокойной. Такой, какой должна быть. Такой, какой бабуля всегда учила меня быть. Мы должны быть спокойны, ибо и дела, и слова, и помыслы наши всегда на виду. Те, кто следует за нами, повторяют всё в мельчайших деталях. Спокойны мы — спокойны и наши ведомые.
Бабуля кивает каким-то своим мыслям и открывает коробочку тусклого гофера. Вытаскивает Огниво и священный клинок кходжа. Оголяет левую половину торса. Та-что-внутри отмечает, что годы не пощадили бабулиной кожи. Да и белый лишай в районе поясницы подразросся. Я спокойно отпускаю мысль. Пусть идёт своим путём. Мне она сейчас ни к чему.
Бабуля берёт кходжа в обратный хват правой рукой, а левую руку кладёт на Огниво. Я должна всё очень хорошо запомнить — пройдёт лет тридцать-сорок, и на месте бабули буду сидеть я. Цикл должен продолжаться. Если Мать должна умереть, чтобы жили её дети, она умрёт с улыбкой. Огниво начинает работать. Сильнее, гораздо мощнее, чем при моём испытании… даже не концентрируясь, я чувствую напряжение эфира. Плоть на бабулином левом запястье начинает чернеть и усыхать. Огниво должно напитаться сполна. Оно голодало сорок лет. Чернота поднимается по бабулиной руке. От её тени начинает клубиться исчерна-багровый туман.
Бабулино лицо расслаблено, её глаза закрыты. Мать уже пережила всю мыслимую боль, чтобы привести в этот мир своих детей и спасти их от его хищного оскала. Чернота поднимается до плеча и слегка замедляется. Бабулина левая рука похожа на высушенную кроличью лапку, которую некоторые простолюдины носят как талисман. Та-что-внутри отмечает, что бабуля уже никогда не откроет глаз. Никогда не улыбнётся… но это не моя мысль. Эва, Мать всех Ар, бессмертна. Эва всегда возрождается, увеличивая собственное совершенство и совершенство своих детей. Чернота без остатка поглощает бабулину шею. Я вижу, как ей трудно дышать, но она держится эти последние несколько секунд.
Быстрое движение кходжа завершило церемонию. Бабулина голова упала ей на колени. На её лице навсегда застыла лёгкая улыбка, которой я награждала себя, когда у меня хорошо получались упражнения на тренировках.
— Мать моя, я позабочусь о достойной церемонии прощания с вашим прошлым телом, — Инбародод коснулся лбом пола в глубоком поклоне. — Прошу вас, отдыхайте.
Я молча кивнула. Подумав, добавила:
— Я хочу побыть одна. Если кто-то будет лезть ко мне в ближайшие два часа — отнепечатаю в неудобь нарицательную.
Инбародод, не поднимаясь, кивнул. Я убрала Огниво и кходжа в футляр, подобрала свой револьвер и направилась в свои покои. Ненавижу эту похабную церемонию. Вешно потом ещё лет пять-десять тело под себя донастраивать. Вот отпущу сейчас контроль — она ж, дура такая, так и застынет на полпути. Хорошо ещё если не разревётся. На моей памяти ни одна ещё с первого раза не переварила идею, что их любимая бабуля вовсе не померла. Ненавижу, клять их об колено, детей. И фантомные боли после переноса ненавижу.
Интересно, у Хо также всё болит при каждой смене тела? Это вполне объясняет срамное ненормированное филистёрство, которым они выматывают мои нервы. Фух, дошла. Убрать Инструменты, проверить револьвер… вот теперь можно и контроль отпустить. И в таком вот нелитературном режиме мигалки мне придётся делить тело с оригинальной личностью, пока интеграция нейронных контуров не дойдёт до конца. Вот тошно надо взять как-нибудь Хо и вытрясти из них, как они умудряются менять тела по десятку штук за минуту. А пока в отключку, потом, всё потом…
Бабуля?..