Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «U-233»
Дирижабль подходил к Ксалу. Я поднялся на верхнюю палубу. Ночной полёт. Высота от земли — две тысячи метров. Красота. Холодный январский воздух набегает на лицо освежающим потоком. Звёзды в небе перемигиваются с огоньками на земле и в океане. Горизонта не видно — лишь сплошная чернота.
Город явно в режиме полной светомаскировки: если б не знал, что он прямо перед нами, не заметил бы пятна чуть более насыщенной черноты. Это правильная стратегия. Незачем облегчать задачу вражеским штурманам и наводчикам.
— Бывайте, граждане, — сказал я вперёдсмотрящему.
Он молча кивнул. Я перешёл на мачту левого борта: чтобы не выдавать себя шумом паротурбинного двигателя, дирижабль шёл под парусами.
Три двадцать. До Ксала ещё километров пять, но приземляться вслепую в черте застройки — развлечение на один раз. Конечно, есть эфирные сенсоры, но проще просто упасть в чистом поле, а в город зайти пешком.
Прыжок.
Ветер в ушах.
Тысяча девятьсот метров.
Подо мной голая степь. Должна быть.
Тысяча шестьсот.
Помнится, так же я пришёл в этот мир.
Тысяча четыреста.
В свисте ветра, свободным от всего, кроме ускоренного падения.
Тысяча.
Начинаю тормозить.
Семьсот.
Можно, конечно, импульсами, но эффективней — небольшой постоянной силой.
Триста.
И куда меня привёл этот путь?
Сто.
Десять метров в секунду, нулевое ускорение.
Пятьдесят.
Хотя, вообще, грех жаловаться.
Двадцать.
Работа есть, платят нормально.
Десять.
Есть касание.
Я выпрямился и осмотрелся. На юго-востоке на фоне звёзд виднеются тени — цепочка курганов, наследие хельджакского вторжения. Крыши самого Ксала едва заметны. Я поправил вещмешок и двинулся к городу.
Работа работой, но разве я не страдаю ерундой большую часть времени? Оклад, конечно, идёт независимо от результатов, но факт остаётся. С другой стороны, в Интерполе было так же: дела, требующие вмешательства ликвидатора, попадались от силы пару раз в год. Пока культы Бездны не начали плодиться, конечно. В общем, работа есть, даже общественно полезная относительно, так что всё в порядке.
Через пятьдесят минут от высадки, я вышел к черте города. На автомате собрался, прислушался к эфирным сенсорам… и ничего. Если периметр Ксала и охранялся, то активных поисковых заклинаний стража не использовала. Странно.
Прождав до пяти утра, я пропустил мимо себя только один патруль да ещё пару одиночек. И ни одного сколько-нибудь серьёзного мага или хотя бы сканирующего артефакта. Этот город точно со дня на день ждёт вражеский десант?
Безрезультатно провалявшись в степи до половины шестого, я решил продолжить движение. Ксал встретил меня пустыми, вымершими улицами. На всякий случай я всё-таки включил заклинания на отвод глаз и активное шумоподавление. Если противник не пользуется никакой магией, то этот трюк даёт абсолютную гарантию от обнаружения.
Застройка в Ксале была типовой для приморских городов ОКД: радиально-кольцевая паутинка с портом в центре. Разве что в этом конкретном случае рядом с портом также стоял крупный железнодорожный вокзал имперской ещё постройки — Ксал стоял на Транстельрийской магистрали.
За четыре часа лёгкой трусцы я осмотрел всё внешнее городское кольцо. Ни одного КПП. Ни намёка на укрепления. Ни следа солдат. Всего один «патруль» — девчонка лет четырнадцати, одноногий, резво скачущий на костылях, и дедок, заставший, наверное, ещё имперское правление. С одной шестилинейкой на троих, зато все при повязках народного ополчения. Очаровательная картина.
Совершенно сбитый с толку, я направился к вокзалу. Если где в городе и были солдаты Собрания, то наверняка там. Ведь не просто же так половина улиц Ксала красовалась свежезасыпанными воронками, верно?
Перспектива: Гур Траут, торговец правдой
Я шёл с Привозки, когда увидел человека с Большой Земли. Таких хорошо видно — надо только смотреть внимательней. Одет в новую шинель, за спиной объёмистый вещмешок, на плече глефа, на голове бесформенная шапка. Такие в Ксале часто бывали. Раньше. До войны. После восполнения потерь никого не осталось.
— Извините… — как начать разговор так, чтобы не закончить его сокрытым телом? — Нет-нет, я не собираюсь о вас докладывать ополчению, мне просто нужна помощь.
Чужак расслабленно повернулся в мою сторону. Действительно, с чего кому-то докладывать о нём? Да и я прошёл бы мимо, если бы не служил разведчиком в Двенадцатом Общевойсковом. Нас учили видеть то, что есть, под тем, что кажется.
— Вы ведь… у вас есть канал в Клор? — наконец спросил я.
Наверное, что-то во мне было такое… не знаю. Но чужак сказал только:
— Пообедать не хотите, гражданин?..
— Траут. Гур Траут. А вы? — спрашивать пришлось уже на ходу.
— Сехем. Тит Кузьмич.
Очень странный акцент. Аспирация выражена слабо, но и не рыкает, как деновейцы. Вроде бы и есть редукция на безударных, но артикуляция всё равно избыточна. Никогда не слышал ничего подобного.
— Вы из Алейна? — я ткнул пальцем в небо Северного Хельджака.
— И почему вы так решили, гражданин Траут? — Тит Кузьмич не замедлил шага, не обернулся ко мне.
— Очень характерный суффикс патронима, гражданин Сехем.
— Отец оттуда.
— Ясно.
Мы подошли к «Яку» — едва ли не последнему всё ещё работающему дорогому ресторану во всём городе. Его хозяин напрямую торговал с Кифентой и Анмичой, поэтому мог себе позволить противовзрывные чары.
В гардеробе выяснилось, что под шапкой Сехем совершенно, противоестественно лыс.
— Кабинет на двоих, — заказал Тит Кузьмич.
Сдержанная хостес отвела нас в приватную комнату.
— Жареного кальмара и морс, пожалуйста, — излишне чревоугодничать Сехем явно не собирался. — Угощаю, не стесняйтесь, — кивнул он мне.
Я мысленно перебрал местное меню. Не стоит злоупотреблять чужим радушием.
— Тарелку мидий, пожалуйста, — помнится, они тут дешёвые. — И отвар ромашки.
Хостес кивнула и затворила дверь. Мы остались наедине.
— Вы ведь тоже не из ОКД, верно? — расслабленно поинтересовался Тит Кузьмич.
— Да. Я родился во всё ещё относительно единой Империи.
— Далеко отсюда?
— Нет, — я покачал головой. — В Катте. Тогда это была столица всего Южного Тельра.
— А теперь? — Сехем откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди.
— Руины.
— Мои соболезнования.
— Не стоит, — я воздохнул. — Больше семидесяти лет уже прошло.
— Понимаю.
— По вам заметно, — я улыбнулся. — Возможно, я переживал бы это острее, если б не служил тогда за полторы тысячи километров от дома.
— Вы легко говорите об этом.
— Да, — криво усмехнулся я. — Легко говорить, когда все чувства перегорели.
— Вы сражались за?.. — Сехем выдерживал нейтральные, но при этом сочувствующие тон и выражение лица.
— Избранного. Двенадцатый Общевойсковой.
Глаза Тита Кузьмича чуть сузились.
— Прошу прощения, этот вопрос, вероятно, не вполне корректен с моей стороны… — начал он.
Я спокойно кивнул.
— Вы ничего не знаете о Худагбаатаре Доэ? — спросил Сехем.
— Вы не особенно оригинальны, — усмехнулся я. — Я был разведчиком. С приданными магами почти не пересекался.
Раздался стук. Тит Кузьмич открыл дверь. Перед нами поставили еду и питьё. Официант вышел. Тит Кузьмич закрыл дверь.
— Предпочтёте сеанс связи до или после еды? — поинтересовался он.
— До, если вас не затруднит.
— Кто вам требуется?
— Валлэй Нине. Адрес…
— Не стоит, — Сехем перебил меня и начал плести эфирный контур связи.
— Постойте, — я узнавал руны и… — этот канал перекрыт с самого начала войны!
Тит Кузьмич только усмехнулся. Через пять секунд запрос на соединение прошёл в Клор. Через полминуты с той стороны раздалось:
— Слушаю.
— Валлэй Нине? — мой голос дрогнул.
— Верно. С кем имею честь?
— Траут, Гур Траут, это я, Валль!
— Гур… — Нине запнулся. — Ты… как? А, впрочем, неважно!
— Да, и я тоже рад тебя слышать, птах, — в этом разговоре было что-то нереальное.
— И я тебя, старик. Ты как жив там? До нас только официальные сводки из туленского штаба доходют, сам понимаешь…
— Понимаю… понимаю, конечно… а как я, по-твоему, могу жить?
— Ну… — Валль замялся.
— Вот оно и «ну». Сам-то как?
— Да, живём — не дышим, пердим — не слышим.
— Чую мою школу, — голос у меня могильно серьёзный, но на губах улыбка.
— Ага, есть такое. Новый сборник ещё публикую. «Пли!» называется.
— Это про Минах который?
— Да… — Валлэй явно не решался что-то спросить.
— Страшная история, — я же никак не мог перейти к тому, ради чего, собственно, звонил.
— Которая из? — слегка усмехается.
— Любая. Все до единой, собственно. После того как Форчин город в первый раз взял…
— Ага.
Молчание.
— Знаешь, старик, мне до сих пор храм Диска снится, — голос Нине звучал приглушённо, словно бы из-под слоя дёрна.
Я промолчал. Нечего тут говорить. Мне тоже до сих пор снится. Многое.
— И ведь ничего нельзя было сделать, — интересно, он передо мной оправдаться пытается? — Доэ с хаваральцами почти завершили призыв… если бы мы не… и всё равно, поганое воспоминание.
— Понимаю, птах, прекрасно понимаю, — не Валлэй первый, не он последний. В такие моменты человеку не нужны ни советы, ни расспросы — только тщательно выдержанное сочувствие.
— Знаешь, старик, я как от Стеклянной Башни вернулся, понял, что не могу больше. Демоны, чудовища… это не страшно. Просто…
— Просто? — я не стал давить. Ни к чему это.
— Люди, старик, люди. Они гораздо страшнее. У демонов мозгов вообще нет. Одна цель, прёт напрямик… мощно прёт, сильный. Но тупой. А человек…
— Да, птах. Ты этого не помнишь, тебя ещё не было тогда… — тяжёлые, переполненные раскалённым свинцом воспоминания, — в начале Войны четырнадцати Башен мы даже умудрились несколько местночтимых богов изгнать. Так что, да, никого нет страшнее людей, — на этих моих словах Сехем поперхнулся кальмаром.
— Я слышал, старик. И про цену тоже слышал.
Молчание. Только Тит Кузьмич вилкой стучит.
— Я думал, старик… — Валлэй замялся, — в сказках, книжках дешёвых ведь как оно? Если герой — значит самый хитрый, самый сильный, колдует как хаваралец, дерётся как зелтский гладиатор… ну, а если злодей, то хорошо, если знает, каким концом винтовка стреляет. Не настолько, конешно, тупой, но…
— Я понимаю, птах.
— Да, спасибо, старик. Так вот, я думал… и в целом, и в литературе, и про Доэ… злодей ведь будет считать героем себя. Даже тот же Доэ, он ведь…
— Хватит, — не выдержал я. — Ни слова про этого непечатного наисрамословнейшего филистёра. Я его присутствием ещё на службе обожрался.
— Прости, — Нине на пару секунд умолк, а потом продолжил. — Не хотел тебя обидеть, старик. Просто пример слишком уж…
— Так чего ты надумал, птах обшмурганный? — я усмехнулся.
— Да, я думал, старик… если злодей считает себя героем, то он будет ведь изо всех сил стараться. Ну, как мы про героев обычно пишем, только в другую сторону.
— Даже параноик может любить…
— Что, прости?
— Даже параноик может любить, — мой разум покрылся инеем абсолютного спокойствия. — Я прочитал это в одной старой, ещё до Великой Войны написанной книге. Она на Диске была.
— Да, тошнее и не скажешь, старик, — Валлэй рассмеялся полынно-горьким смехом висельника. — И вот с одной стороны герои, с другой стороны герои… и пытаются они друг друга укокошить, и каждый считает, что прав, злится на остальных…
— Гнев, о богиня, воспой, проклятый гнев, страданий без счёта принесший…
— Тоже с Диска?
— Да, с Диска.
— Умели ж раньше…
— Умели.
Молчание.
— И вот, старик, так и выходит, что бьётся вся это геройская кодла, головы летят, а герои, весь мир в кровь по колено погрузив, даже не морщатся. Потому что у одного великая цель, миссия; у другого путь такой, и иного пути он не желает; третий из любви к ближнему; четвёртый — к дальнему; пятый всех одинаково любит и максимизирует число тех, кого любить можно…
— Думается мне, птах, что отменный сборник у тебя получился. Копию из авторских пришлёшь?
— Обязательно, старик.
Молчание.
— Работаю я, старик, работаю, а сам думаю: лишь бы не было новой войны, — от этих слов Сехем фыркнул.
— Что, прости? — течение моих мыслей застыло на месте.
— Ты чего, старик? — удивился Нине.
— Я не ослышался, Валль, ты сказал: «Лишь бы не было войны»?
— Ну, да… — всё ещё не понимает.
— А что, по-твоему, сейчас происходит?
— Ты про замирение?
— Про него, чугунная башка, про него!
— Я… старик, я же про большие войны говорил. Как встарь бывали. А это… это — другое.
— Другое?! — вдох, выдох… — Помнишь, когда ты приезжал, мы ходили к Гарушу сосиски есть?
— Ну, да… — голос Валлэя звучал неуверенно, как будто он задумался об измене собственной памяти. — Он их до черноты всегда жарил.
— Там, где его палатка стояла, теперь воронка. Три с половиной метра глубиной. То есть воронку засыпали уже, конечно, но края всё ещё… я-то знаю, что она там была, понимаешь?!
— Стой, стой, старик, не части! — панические нотки в голосе. Очаровательно. — Вас что, бомбили?
— Нет, хекелтран тебя пробей, просто горожане встали поутру и решили, что воронка идеально впишется в архитектурный ансамбль улицы!
— Но… так, постой, в сводках туленского штаба про Ксал ни слова.
— Да дался тебе этот штаб, Валль, — я запнулся. — Я, я тебе говорю: нас весь декабрь почти каждый день бомбили.
— Невозможно, — отрезал чёртов упрямец. — Уж по бомбардировкам-то я все новости собирал. И от Собрания, и от штаба, и иностранные…
— Все да не все, видать. Валль, я тебе говорю, я, Гур Траут, я сирену каждый день — через день слышу.
— Может, это Собрание?
Слова гнилостно-сладостным комом встали в горле.
— Валль… — как, как до него достучаться? — ты головой не бился? На кой Собранию тратить бомбы на собственные тылы?
— Ну, мало ли… ты уверен?
Я промолчал. Вот тебе, старик, и подарочек от ученика. Сам вырастил.
— Ладно, я чего хотел-то, — когнитивный диссонанс наконец напомнил мне, ради чего я, собственно, звонил. — Ты с Дейпом общаешься ещё? Можешь словечко замолвить?
— Он исчез, старик. Ещё лет десять назад. Сейчас Красный Ферр советником у нас. Прости.
— Ох, ну и дела.
— Да, дела.
— Ладно, Валль, — я должен, должен хоть как-то… — ты ведь человек с именем, верно? Большим писателем стал.
— Да, старик. Стал, твоей наукой, стал.
— Валль… можешь им рассказать, что в Ксале нет солдат? Собрание считает нас глубоким тылом, поэтому…
— Так, постой, постой, старик, — голос Нине резко напитался какой-то странной, лихорадочной силой. — Кому — им?
— Ну, Конклаву, гражданам…
— Ты в порядке, Гур? Сам же учил, что нельзя путать искусство и конъюнктуру, что мы должны быть выше…
— Валль, я не могу выше! — мои кишки как черви скрутились в тугой ком. — Выше — дирижабли военные, по ним ПВО работает! Меня собьют к непотребной матери!
— Спокойней, старик…
— Да как я спокойней-то могу?! Ты меня слышишь, Валль: в городе ни одного солдата, но нас бомбят?!
— Я понимаю, старик, понимаю, но разве можно в эту нелитературщину искусство вмешивать?
— Я тебя не про искусство спрашиваю, Валль. Не про искусство, понимаешь. А про тебя, самого тебя. Или ты себя от искусства больше не отделяешь? Как истинный Избранный, говоришь только от имени Империи? — я хотел заплакать, но глаза совершенно пересохли и как будто начали трескаться.
— Гур, ненависть — это отрава похуже…
— Не я её выбрал, Валлэй, — кишки раскрутились. Горло очистилось. Мысли продолжили журчать. Пропал. Провалился в полынью, и теперь уносит течением всё дальше под лёд. — Собрание и Конклав выбрали её за меня.
— Я… мне…
— Ладно, неважно уже. Бывай, птах.
— Бывай, старик.
Канал закрылся. Мой взгляд упал в тарелку мидий. Не знаю, сколько я их разглядывал.
— Мидии стынут, — напомнил Тит Кузьмич.
— Спасибо… — вот вроде мысли и есть, а цензурной — ни одной, — я забыл уже про них.
Интересно, я заказал ромашку, предчувствуя исход разговора? Впрочем, неважно уже.
— Прошу прощения, что… — начал Сехем.
— Да, конечно, — перебил его я. — Спрашивайте. Отвечу.
— Мне нужно найти Конбо Арит-хе.
— Губернатора-то нашего?
Сехем кивнул.
— С комдивом Лейши квасит, наверное. В городе его уже с год не видно.
— А комдив?..
— С дивизией, вестимо. Где-то вдоль Тельрийской железки шароскверничает.
— Благодарю, гражданин Траут. Вы мне очень помогли.
— Да что вы, пустяк… спасибо сердечное за звонок. Это…
Сехем молча покачал головой и поднялся.
— Тит Кузьмич, — окликнул его я. — Последняя просьба.
Сехем встал перед дверью, опёршись на глефу, но ни на полоборота не развернулся ко мне.
— Прошу… да говорите с последним козопасом так, как говорите с вашим Богом. Может, хоть вы не растеряете порядочности.
Боевой пёс Конклава ОКД молча кивнул и вышел.
Интересно, сколько ещё будет налётов?