Перспектива: Элетройма Серех, человек помнящий
— Эл, а можно всё то же самое, но по-человечески? — Хо Орнаг во всех своих ипостасях всегда предпочитал притворяться тупайей.
— Повторяю для наделённых особенными талантами, — связки работали механически, пока мысли были поглощены вопросом о причине задержки Ферона, — я наконец смогла вытащить к нам инфернального демона из времён первой крупной войны с Той стороной.
— Зачем? То есть Кузьмич как боец, конешно, хорош, но…
— Есть вопросы к способности данного отдельного индивида к высшей нервной деятельности?
— Эл, я ни черта не понял. Говори по-человечески, пожалуйста.
Я вздохнула и запустила пятерню в волосы. Пальцы сразу покрылись жирной плёнкой. Нервная выдалась неделя. Впрочем, судя по тяжести симптомов фантомного переноса на морде Хо, не только у меня. Я очень терпеливо, по пунктам, продолжила доносить до типового образчика орнаговскового способа мышления простые тезисы:
— Сехем — лучший из тех, кого можно достать нашим магическим колдунством. Значит, смотри, какое тут дело: все мало-мальски мыслящие ребята дожили до Великой войны. Результат тебе известен. У Твардовского одна нога тут, другая — там, Талоса, насколько нам известно, так и не удалось запустить, попытки обнаружить Суртова выдают, что он равномерно и изотропно распределён по всему пространству в каждый момент времени, а Кирзаш сидит в глухой обороне и не отвечает на мои мемы. Следующий по силе в документированной версии истории — Сехем. Он же Ал, он же Йор, он же «эй-как-тебя-там-и-что-ты-делаешь-в-нашей-локалке»…
Дверь открылась. В кабинет ворвался концентрированный спиртовой дух с нотками горчишного газа и, почему-то, роз. Следом за ним появился Гай Ферон. Хо театрально скривился и только что не сплюнул сквозь зубы:
— Ты что, пьян?
— Я бы ещё выпил, — парировал Ферон, падая в кресло.
— Так, граждане комбатанты, — я решила направить разговор в конструктивное русло прежде, чем два подизносившихся алкоголика нащнут трещать «о стариковском», — вернёмся к основной проблеме современности.
— Отдадим покойнику, — Гай нехорошо ухмыльнулся. Я подавила порыв спросить, о какой непристойности он говорит на этот раз: пояснения никогда не делали изначальные заявления более внятными.
— Основной проблеме современности, — с нажимом повторила я. — До тёмного сезона осталось от полугода до двух лет, а городские эфирохранилища заполнены едва ли на девять десятых.
— А проблема в чём? — удивился Хо. — Это же в пределах плана.
— Проблема, — Гай приложился к своей фляжке с барельефом в виде пробитой мечом золотой звезды с серпом и молотом, — в том, что добыча падает. Стремительно падает. Над сушей китов не видели уже лет пятьдесят, верно?
Мы с Хо молча кивнули.
— Над Тайтом и Уралом тоже пусто. Китобоям приходится уходить на две тысячи километров в Тиамат. Я говорил раньше и повторю сейчас: если мы хотим дожить до света, вам, граждане, нужно повышать нормы добычи для Хельджакской Компании.
— Стоп, стоп, стоп, — Орнаг замахал руками. — Не пытайся нам тут мозги клепать. Хельджак и так на грани. Гораздо проще ведь завербовать людей для Гляца. Верно, Эл?
Я предпочла молча разглядывать горы за окном.
— Эл? — в голосе Хо прорезалось беспокойство.
— Полярные дома восстали, — сказал Ферон.
— И почему я узнаю об этом последним? — у Хо побелели костяшки кулаков.
— Потому что последнюю неделю дом Орнаг расследует вмешательство Империи Минах Клиа в суверенные дела городов Клорского договора? — не удержалась от отравленной шпильки я.
Повисла ватная тишина. После очередного глотка из фляги Гай резюмировал:
— Моё мнение вы слышали. Я готов отправить любого из своих бойцов — хоть себя — в Хелькрай, если вы прекратите страдать непристойностью.
— Исключено. Мне нужно время, чтобы предложить альтернативу. И нам однознашно нужен срошный Конклав, — позиция Хо оказалась, в целом, ожидаемой.
— Мне это тоже не нравится до исключительности, — за сотни лет взаимодействия я наизусть выучила, что следует говорить, чтобы заставить старшего Орнага колебаться, — но в установленных альтернативах мы не можем отметать никаких потенциальных возможностей. Город должен выжить.
— Город должен выжить, — эхом откликнулись Хо и Гай.
— Раз уж по существенно важным вопросам все высказались и мы всё равно пока ни до чего не договоримся, предлагаю на этой душещипательной ноте закончить, граждане комбатанты, и обсудить то, из-за чего нам пришлось собраться именно здесь. Сегодня я выписываю Сехема…
Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Pa-233»
Я собрался с духом и открыл глаза. Свет пятого моего утра в Клоре немедленно поджёг сетчатку. Я закрыл глаза. Чем я вообще занят? Хотя вернее было бы спросить, зачем я занят. Первая формулировка создаёт соблазн начать перечисление каждого действия, каждого процесса в теле и психике. Кстати, хороший редукционист вообще-то не должен их разделять. Впрочем, моё отношение к старым добрым редукционистам всегда было отстранённым. Слишком уж много из их рядов вышло мерзких, мелочных, вечно чего-то требующих, путающих способность к неконтролируемому словоизвержению с разумностью углеродных шовинистов.
Мои веки повторно открылись со звуком преодолевшей звуковой барьер межкомнатной двери. Торс сам собой принял субвертикальное положение, ноги же решили полежать ещё несколько минут. Как и следовало ожидать, поперёк комнаты тянулась полоса белоснежного йогурта, оканчивающаяся моим соседом по палате. На третий день принудительной госпитализации я спросил Силисика, что это за кабатчок и какого назаборного в этой больнице с планировкой творится, но Силисик сказал, что никакой смежной палаты в природе не существует. Кстати, Человек-Йогурт в тот день действительно никак не желал выдавать своего существования, так что в моей медкарте, скорее всего, появилась пометка о выраженной галлюцинаторной симптоматике.
Йогуртово-белоснежный человек сидел посерёд моей комнаты и растерянно хлопал глазами. Я снова лёг на спину. Эту картину я наблюдал уже не первый день и нового в ней было ничуть не больше, чем в потолке надо мной. Конечно, Силисик дал мне ведро, швабру и даже тряпку для пола, но об их практическом применении речи у нас не шло. В чём вообще смысл уборки, если каждый день приносит с собой лишь ещё больше пыли? Зачем вообще выкапывать из-под пыли осколки прошлых эпох? Дайте и нам наконец отдых…
Но, видно, в другой раз. Йогуртовый издал громкий «плюх!» — значит, попытался встать. Закадровый смех. Ха-ха-ха. Если что и не меняется с течением времени, то это вообще всё. А большинство записей закадрового смеха были сделаны в середине CXX века. Хозяева тех голосов даже до Третьей мировой не дожили. Повезло же людям. Шлёп-шлёп. Два раза. Йогуртовый смог встать и упорно пытается сохранить равновесие. Выглядело бы забавно, будь я завершённым дегенератом.
— Йогурт! — опять. Чума. Как. Же. Он. Меня. Достал. — Повсюду йогурт! С потолка, со стен, даже с пола капает!
Я отвернулся к стене и попытался уснуть. Или, скорее, проснуться. Пусть даже и в качестве бабочки. Всё лучше чем это:
— В теле мёртвом и разлагающемся жизни больше, чем в хлебе нашем! Раса хозяев создала хлеб, чтобы кормить своих верных соглядатаев, одетых в чёрное оперение!
Я засунул голову под подушку.
— Они управляют миром при помощи грибов и радиоволн, скрытые от глаз в подземных залах!
Что. За. Кабатчина. Меня посетила отчаянно-гениальная мысль. Всего одно аккуратно сработанное короткое замыкание…
Я проснулся от чудовищного приступа кашля, заставившего меня сделать «склёпку». По щекам стекали капли холодной воды. Надо мной нависло лицо перемазанное йогуртом до состояния полной неразличимости черт. Прежде чем я успел прописать ему добротный шотландский поцелуй, лицо голосом Силисика заявило:
— Капитальный же ты свинтус, приятель.
Я спокойно выдохнул. Утренний кошмар кончился. А изнуряющую полуденную бессмысленность я как-нибудь переживу.
Спустя полчаса и три ведра воды я сидел в кабинете главного врача этого славного дурдома — Элетроймы Серех. Несмотря на открытое настежь окно, в воздухе чувствовался отзвук тройного одеколона. Главврач выглядела так, будто всю ночь провела в стиральной машинке с барабаном, полным камней. Синяки под глазами, помятое лицо, кое-как расчёсанные волосы с выраженным восковым блеском. Элетройма бросила на меня взгляд мёртвой афалины и спросила:
— Что? Опять?
— Вроде того, — пожал плечами я.
— Наши чары не обнаружили решительно никаких паранормальных чудачил. Вообще от слова совсем. Кроме тебя.
— Мои тоже.
Несколько мучительно долгих секунд мы смотрели друг на друга.
— Силисик сказал, что сегодня он наступил на, цитирую: «йогуртовую мину», — конец цитаты.
— Также он должен был сказать, что я в этот момент валялся в отключке.
Элетройма тяжело вздохнула и прикрыла глаза.
— Я сяду?
— Да, конешно.
Скрипнули доски паркета.
— Значит, дело вот какое: все основные и не особо тестовые проверки мы завершили, и теперь тебя выписываем. Для общества ты признан в целом безопасным, а в чём-то даже и полезным.
Я слушал молча.
— Разумеется, ты можешь послать всех в путь, противоречащий требованиям цензуры, но…
— Нет.
— Что — нет?
— Не могу.
Главврач слегка улыбнулась.
— Рада слышать. Тогда путь у тебя такой вырисовывается: ты сейчас выходишь от меня и направляешься к Гаю Ферону — он пробил для тебя полное гражданство, регистрацию малого дома Сехем и комиссарской мандат. Эта часть программы добровольно-принудительная, если, конешно, ты не являешься пассивным любителем тентаклей.
Я кивнул. Хотя с Гаем мне пересекаться не доводилось, навыки Джин произвели совершенно неизгладимое впечатление. Достаточно сильный аргумент, чтобы не нервировать дом Ферон лишний раз.
— Силисик подбросит тебя до площади Свободы — у него сегодня как раз деловые телодвижения в центре запланированы. Гай сказал, что, раз до пятницы он совершенно свободен — что бы это ни значило, — ты можешь найти его на Бирже, в «Забое». Дорогу сам найдёшь?
Я закрыл глаза, вытаскивая карту города из базы данных. «Забой» — жральня, другого слова она вряд ли заслуживает, слегка сбоку от площади, на которой расположилась, собственно, Батрацкая Биржа. Район вокруг, называемый вслед за этим знаковым местечком Биржей, я представлял себе весьма неплохо — насколько это вообще возможно, когда речь идёт о перестраивающейся чуть ли не ежедневно массе жилых и не очень массивов. Во всяком случае, ту часть, которая располагалась на уровне мостовой.
— Найду, — ответил я. — В крайнем случае, вы найдёте меня, следуя за великими разрушениями.
Элетройма бросила на меня подозрительный взгляд и протянула:
— Допу-устим. Если вдруг передумаешь — просто скажи Силисику. На этом у меня всё. Свободен, гроза застройки.
Главврач нырнула в работу с горой документов, осевшей на правой стороне стола. Когда я уже собирался закрыть дверь, она окликнула меня:
— Последнее, Тит Кузьмич. Если комиссарской оклад покажется исчезающе маловатым — мне всегда нужны толковые вспомогательные ассистенты.
— Спасибо, — я решил аккуратно уйти от ответа.
Бесшумно закрылась дверь. Я выдохнул. Осмысленная работа — это хорошо. Я осмотрелся. На первый взгляд, в коридоре я был один. Однако эту иллюзию разрушал торчащий из оконной ниши локоть в чёрном техническом халате. Я прошёл с десяток шагов и обнаружил сидящего на подоконнике Силисика, уплетающего за обе щеки гречневые колобки. Я усмехнулся.
— Будешь? — Силисик протянул мне пару. Славный парень. Хоть и срамовидец редкостный.
— Не стоит. Идём. Труба зовёт.
— Тоже верно.
В целом главный госпиталь Серехов определённо был схож с резиденцией Орнагов на площади Свободы. Сугубо функциональные, безликие интерьеры, сглаженные углы, ощущение, будто всё здание за один приём отлито из «бронзы». Кстати, этот чудо-материал аборигены называли эльёд, и металлом он, в строгом смысле, не был. Силисик как-то пробовал мне объяснить технологию производства, но я быстро утонул в потоке «диссоциаций глинистых щёлоков» и «отпусках в соке амхалов». По какой-то причине база Талоса не справлялась с сопоставлением представлений местных алхимиков с привычной мне химической наукой. Всё, что я понял, — у эльёда есть множество разновидностей с очень разными свойствами, и делать из него можно почти что угодно.
Мы вышли с чёрного хода, прошли через небольшой хоздвор в гараж и сели в фургон с фамильным фениксом Серехов. Силисик замкнул на себя двигательный контур, проворчал что-то про «демонами клёпанную груду болтов», поправил несколько рун и наконец вырулил на бетонку, ведущую в город.
Ехали молча. Силисик был весь в дороге, а мне было о чём подумать. Вот, например, Элетройма. Руководила памятной операцией после моего приземления именно она — в этом сомнений нет. Хотя бы потому, что слишком уж у неё характерный драматический тенор. Странный голос. И ведь наверняка есть какое-то объяснение, но спрашивать немного страшновато. Как выразился Хо, «в лучшем случае просто не поймут».
За окном фруктовые сады пригорода сменились типовыми многоквартирниками из грязно-серого кремнистого песчаника. Пешеходы стали попадаться значительно чаще. Небо разродилось мелкой моросью, больше похожей на водяную пыль.
Или взять возню первого дня, который я провёл в сознании. Что это вообще было? Зачем Хо вцепился в меня с такой силой, если очевидно не понимал ни с кем имеет дело, ни как всё поаккуратней обстряпать? Только для того, чтобы насолить Серехам? Едва ли. Должно быть что-то ещё. Должно быть.
Тем временем сплошная застройка распалась на отдельные дома, окружённые садиками и парками — у кого побольше, у кого поменьше. Едва ли можно было найти два одинаковых проекта, но некоторые тенденции определённо прослеживались. Свежие особняки матово поблёскивали модными эльёдовыми стенами, украшенными немногочисленными, но очень детализированными рельефами. Постройки времён имперской оккупации хмуро косились на улицу сквозь узкие окна-бойницы. Самые почтенные поместья были сложены из крупных и несколько грубоватых каменных блоков, порядком сточенных погодой и войнами.
Но пёс бы и с Элетроймой и с Хо, их мотивы я хоть насколько-то понимаю. Даже с учётом того, что совершенно не представляю себе, кто они такие на уровне аппаратной реализации. То, что не совсем люди, — это очевидно, а вот насколько — вопрос хороший. Действительные чёрные коты в мнимой коробке — это Фероны. Судя по всему, они — сильнейшие боевые маги в городе, если не во всём Клорском Договоре. Такие люди просто так услугами не разбрасываются. Особенно такими услугами, которые уже собирались оказать Орнаги. Вывод: отношения между Феронами и Орнагами весьма прохладные. Слишком уж ясно прослеживается «подрезка» ценного кадра. И всё ещё ни намёка на причину цирка. Я зажмурился, выровнял дыхание и снова открыл глаза. Интересная охота, нечего сказать. Всегда терпеть не мог возню бульдогов под ковром.
— Приехали, — голос Силисика окончательно вернул меня в реальный мир. — Точно сам дойдёшь?
— Откуда такая озабоченность, гражданин хороший? — настоятельные намёки начинали меня откровенно раздражать.
— Да просто Хо рассказал, как ты капитально начудил в прошлый выход в город.
Я смерил Силисика взглядом, исполненным жёсткого излучения, пронзающего душу, и поинтересовался:
— Жертвы есть? Нет? Вот и нечего докапываться.
— Ну, дело твоё, — пожал плечами Силисик. — Тогда выгружайся давай и топай отседава.
— И тебе хорошего деньку, — проворчал я, уже выйдя на тротуар.
Фургон потихоньку укатился в направлении рыбного рынка. Я пару минут постоял, наслаждаясь атмосферой тлена и всепроникающей сырости, соорудил простенькое заклинание на фильтрацию запахов и углубился в хитросплетение переулков Биржи.