"Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв. - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 20
— Жюли, обожаемая моя, — сказал он серьезно, выждав, однако, паузу, — позавчера я сказал, что люблю вас, теперь посмотрите на меня и ответьте: вы тоже любите меня? Ответьте, моя милая, дорогая подруга, ответьте, жизнь моя.
И, не отпуская дрожащих рук Жюли, он опустился к ее коленям и ласково к ним приник.
— Скажи, Жюли, скажи, — исступленно повторял он.
— Да! — шепнула она.
Она уткнулась в плечо Гастона, и он, обезумев, опьянев от счастья, впился губами сперва в ее лоб, затем в ушко, в шею, зарыл свое лицо в ее волосах и чувствовал, как прелестное тело трепещет в его объятиях. Внезапно, порывистым движением виконт сжал в своих ладонях голову Жюли и припал к ее устам своим пылающим ртом, чтобы испить ее дыхание и передать ей свое одним из тех долгих поцелуев, которые соединяют души, обдавая божественной волной влюбленных, чьи ласки и нежности святы, ибо предназначаются Господом далеко не каждому.
Гастону было двадцать шесть лет! Подобно представителям многих северных народов, он не разбрасывался своей любовью направо и налево, но под его холодной внешностью скрывался бешеный темперамент; и теперь, когда лед был сломан, а чувства взаимны, огонь пожирал влюбленных быстрее, чем можно было ожидать.
Поэтому, когда очередной горячий прилив ударил в голову, Гастон почувствовал, что охвачен страстью, достойной маньяка.
Грудь юной девушки, едва сдерживаемая легким корсажем, трепетала; он чувствовал, как молодая плоть содрогается, словно закипает, инстинктивно отдаваясь сладострастию и вожделея любви; он потерял голову, запустил нервные пальцы в почти расплетенные волосы подруги, вдохнул их тонкий аромат, провел дрожащей ладонью по жаркой руке Жюли.
Не переставая ласкать друг друга, они поднялись и перешли на диван, где Жюли окончательно лишилась всех мыслей и ощущений, кроме любовной лихорадки, и в изнеможении упала, томясь каждой частичкой своего существа.
Гастон издал приглушенный крик, приподнялся, обхватил вздымающиеся груди Жюли, сорвал с наряда верхнюю пуговицу, и впился губами в чарующие округлости, представшие перед ним без лишнего целомудрия, свойственного лишь тем, кто недостаточно искушен в любви, чтобы предаваться ей с высоко поднятой головой, позволяя уважать свою красоту и величие.
Тихие стоны Жюли, более напоминающее сдавленные крики, как и ее молчание, говорили больше, чем какие угодно взволнованные речи.
Гастон почувствовал, что его главный мускул в боевой готовности; ловким движением он извлек свой долгожданный подарок из праздничной упаковки, затем быстро раздвинул девушке ноги и, прильнув губами к окаймленной пурпурным воротником розовой головке, вобрал ее в себя целиком и ощутил, как наливается под языком любовная ягода той, что готова отдаться ему немедленно; тогда поменяв положение, он попробовал проникнуть в пышущий, распаленный ласками очаг, дивясь легкости, с которой его туда впускали, и полагая, что гордиев узел окажется не так уж и сложно разрубить.
Это была ошибка.
Однако Жюли помнила урок, преподнесенный кузиной сестре, и, несмотря на боль, поддавалась движениям виконта. Внезапно из ее груди вылетел резкий вскрик, затем она растворилась в сладком вздохе.
— Ах! Как прекрасна эта боль! Ах! Любимый! О, о, боже… меня нет… я…
И на сей раз, в беспамятстве от всепоглощающего любовного спазма и сильного нервного толчка, Жюли смолкла и замерла.
Глава пятая
Вскоре девушка пришла в себя. Она повисла на шее у виконта и спрятала голову у него на груди.
— Что мы натворили? — прошептала она.
Гастон, наконец, тоже обрел самообладание. Он был весьма недоволен тем, что не смог взять себя в руки, и пустил своего жеребца вперед со скоростью семьдесят пять километров в час.
Ухаживая за Жюли, он отнюдь не собирался пошло и грубо ее соблазнять. Он представлял ее своей спутницей жизни, но пока женитьба не входила в его планы; по многим причинам: и прежде всего — из-за старой тетушки, которая поставит непременным условием вступления во владение наследством свою кончину; лишь после нее, как говорила мадам Брикар, вспыхнет факел Гименея.
Спешка, которой он поддался в минуту забытья, может стоить ему восьмидесяти тысяч ренты, а значит, приведет его финансы в плачевное состояние; тридцать тысяч франков в год, учитывая его связи и привычки, делают его жизнь скромной, почти нищенской. Гастон был человеком чести, а потому ни минуты не колебался и внял внутреннему голосу, который подсказывал ему на следующий же день просить у мадам Брикар руки юной кузины.
— Милая, вы уже жалеете о том, что отдались мне? — спросил он Жюли.
— Нет, если теперь вы любите меня, как и прежде.
— Во сто раз сильнее, милое дитя. Только, дорогая Жюли, наше соединение было столь быстрым и неожиданным, что я немного растерян и не могу не думать о последствиях, я ведь должен обо всем позаботиться.
— Что бы ты ни решил, все хорошо, — сказала Жюли, — я твоя, твое сердце, твоя женщина, что бы ты ни решил, я буду с тобой согласна.
— Любимая, я не обману твое доверие; только мне придется ненадолго уехать, прежде чем я попрошу у мадам Брикар твоей руки, я должен увидеть одну родственницу и сильно заинтересован в этом визите, ибо в некотором смысле от нее завишу. О, ничего не бойся, Жюли, ты моя, а моя рука и сердце никуда не денутся.
— Не понимаю, — прошептала Жюли, задетая тем, что ее так быстро вернули к прозе жизни, — я совершенно не боюсь, я люблю тебя. Ничто в мире не может меня огорчить, если ты со мной, ведь так? Я не буду выспрашивать у тебя твоих тайн, поезжай и скорее возвращайся, потому что я стану считать минуты в разлуке с тобой.
Виконт нежно прижал девушку к груди и покинул ее со словами:
— Я люблю тебя, до скорого…
<…>
Поль Верлен. Стихи из сборника «Параллельно»
Поль Верлен [Paul Verlaine; 1844–1896] — избранный «принцем поэтов» своей эпохи, заложивший основы импрессионизма и символизма в поэзии, был столь чтим современниками, что ему всякий раз прощались его выходки и безумства, и, хотя он дважды сидел в тюрьме, Министерство просвещения периодически выплачивало ему пособия, друзья собирали для него ежемесячную пенсию, лечили его за свои деньги, а женщины — одни разоряли, другие — оплачивали его долги. Отношения с миром у Верлена были очень страстными, а с женщинами и подавно, о чем свидетельствуют многочисленные сборники эротических стихов поэта. Первый сборник был издан в Брюсселе, под псевдонимом, и назывался «Подруги, сцены сапфической любви» [ «Les Amies. Scènes d’amour sapphique, sonnets», 1867]; суд постановил тираж изъять и уничтожить, а автора — оштрафовать. Другим сборникам повезло больше, это «Любовь» [ «Amour», 1888], «Параллельно» [ «Parallèlement», 1889], «Женщины» [ «Femmes», 1890; вышел подпольно в Брюсселе], «Мужчины» [ «Hombres (hommes)», 1891; вышел подпольно в 1904 году после смерти автора], «Песни для нее» [ «Chansons pour elle», 1891], «Плоть» [ «Chair», 1896].
Перевод Михаила Яснова. Перевод публикуемых стихов выполнен по изданию «P. Verlaine. Chansons pour et elle autres poèmes érotiques» [Paris: Gallimard, 2002].
В ПАНСИОНЕ
Пятнадцать лет — подружка старше на год,В одном гнезде устроились голубки.Как душно в сентябре! Нежны и хрупки,Глаза горят и щеки ярче ягод.Рубашки — прочь! Благоуханней пагодТела, уже готовые к уступке;Подставив грудь под сестринские губки,Одна стоит — вот-вот и руки лягутНа плечи той, что, опустившись рядом,По ней скользит шальным и диким взглядом,Уста вонзая в золото и тени,Пока дитя дрожит, перебираяПод пальцами, в невинном исступленье,Все прелести обещанного рая.PER ARNICA SILENTIA[57]
Под пологом из белого муслинаСвет ночника плывет волной атласнойТуда, куда несет его стремнинаВ тени, неуловимой и всевластной.О полог над постелью Аделины,Он слышал, Клер, не раз твой голос ясный,Твой серебристый стон, твой смех невинный,К которому примешан шепот страстный.«Люблю, люблю!..» — то громче крик, то глуше;Клер, Аделина — жертвы сладкой клятвы,Живительный испили этот яд вы.Любите! Одиноки ваши души,Но в сей юдоли слез вы тем богаты,Что метят вас блаженные Стигматы.СЕГИДИЛЬЯ
Брюнетка, ты такая:Уже почти нагая,И вновь на канапе,И вновь эмансипе —Как в восемьсот тридцатом.О, эта плоть живая!Как облачко взлетая,Ложатся кружева —И не нужны словаГубам, огнем объятым.Хочу тебя такою —Хохочущей и злою,И грубой, и дурной,И властной — боже мой!Любою будь со мною!Ты ночь, но ты светлееЛуны — и, как во сне, яВесь мир тебе отдам,Но дай моим губамПлоть — всю мою, до дрожи!И этой плотью всеюПрижмись ко мне сильнееИ воедино слейЕе с душой моей —Еще, еще, еще же!Блеск ягодиц, не скрою,Лишь он тому виною,Что на свою бедуСмирюсь и пропадуС их бешеной игрою!CASTA PIANA [58]
То синий клок, то рыжий клок,А взгляд и нежен, и жесток,Нет в красоте твоей приманки,И дышат мускусом соски,И слишком бледные виски,Но в каждом жесте — пыл вакханки.Как ты волнуешь! Я готов,Святая Дева чердаков,Тебе свою поставить свечку.Неосвященную? Пускай!Твой «Ангелюс» блаженный райСулит простому человечку.Ты — каторжанка, в свой чередТвой безымянный труд сотретЛюбого — в прах, в песчинку, в крошку:Один на все пойдет с тобой,Другой захочет стать слугой,А третий поцелует ножку.Но ты не жалуешь чердак,Он как рабочий твой верстак —Здесь все тебе давно постыло:Любой мужлан тебя распнет,Как причастится тайн, но вотУйдет — и ты его забыла!И впрямь, ну что, в конце концов,Тебе до старцев и юнцов —Им всем не место в этом храме.Я знаю, как любиться всласть,Я знаю, что такое страстьИ власть, простертая над нами!А впрочем, прочим — грош цена:Подставь свои уста, пьяна,И дай вкусить мне без оглядкиВсю соль, всю терпкость — по глоткам,Соленый, терпкий твой бальзам,Святой, соленый, терпкий, сладкий!ШАТЕНКА
Шатенки тоже есть…
Песня о МальбрукеВзгляд в никуда, хаос кудрейС неровной линией бровей,И этот рот не слишком яркий,И не ахти какая стать —Но я готов такой дикаркеВсего себя навек отдать!Всего себя! Да, черт возьми,Как много радостной возниСулят мне вечера с тобою,Когда соски твои впотьмахТорчат, и голою стопоюМеня ты повергаешь в прах.О, эти груди под рубашкой!Обещан сладкий труд и тяжкийВсем чувствам яростным твоим,И я в виду такого рая —Прижмись ко мне! — неудержим,Греша, и мучась, и сгорая.Всю исцелую — до грудей,До глаз, до кончиков ногтей;Усталость пыл мой не умерит,И я склонюсь перед тобойКак потерявший разум передНеопалимой купиной!Ты знаешь, гордая, что плотьМоя не в силах поборотьЛюбовь к твоей влекущей плоти,И я опять сойду во мрак,Чтобы опять родиться, хоть иНе раз уже был мертв — да как!Ну что же, зыбкая, без края,Неси меня, волна морская,Гордись: я сбит тобою с ног,Кружи меня то так, то этак,Чтоб, обезумев, я не смогИ оглянуться напоследок!К МАДЕМУАЗЕЛЬ***
Милашка! С такойИ я бы не прочь!Как поле, точь-в-точь,Ты пахнешь травой.Остры и крепкиВсе зубки подряд,И хищно горятВ глазах огоньки.Влекущий твой видОценит любой,И грудь наготойБесстыдно блазнит.На бедрах крутыхЗадержится взгляд —Но сочный твой задЗаманчивей их.Безумство сердецВ крови мы несем:Палит нас огнем —И пах, и крестец.Хорош твой дружокСреди пастушат,Другие спешатК тебе на лужок.Ну, чем не эдемСчастливцам таким?И как же я имЗавидую всем!Теофиль Готье. Сокровенный музей
Теофиль Готье [Théophile Gautier; 1811–1872] — романтик до мозга костей, дышавший разреженным воздухом чистого искусства, обладал южным темпераментом, бурно проявившимся во время его путешествия по Италии. В 1850 году в Риме он встречается с красавицей-содержанкой, хозяйкой литературного салона мадам Сабатье и пишет ей блестящее и неприличное письмо в духе Рабле, известное как «Письмо к Президентше», которое она без колебаний показывает друзьям и даже способствует его распространению в списках (письмо было издано после смерти адресата в 1890 году). В том же году, в Венеции, он посвящает несколько восторженных и более чем смелых стихотворений, объединенных названием «Потайной музей», другой красотке, Марии Матеи; эти стихи сначала были включены в сборник «Эмали и камеи» [ «Emaux et camées», 1832], но в 1852 году оттуда изъяты; в 1876 году они вошли в пятнадцать эксклюзивных экземпляров полного собрания сочинений поэта. Кроме того, в 1864 году вышел подпольный сборник, озаглавленный «Сатирический Парнас» [ «Parnasse satyrique du XIXe siècle»], куда вошли эротические сочинения нескольких авторов той эпохи, в том числе «Письмо к Президентше» и «Потайной музей» Готье.
Перевод Михаила Яснова. Перевод публикуемых стихов выполнен по изданию «Th. Gautier. Oeuvres érotiques» [Ed. Arcanes, 1953].
СОКРОВЕННЫЙ МУЗЕЙ
Нагих богинь ваяли грекиИ обнаженных смертных дев,Их гнезда тайные навекиВо всей красе запечатлев.Но сих голубок против правилВаяли эти мастера:Резец, где нужно, не оставилНа них ни пуха ни пера.Они трудились без опаски,Но обедняли греки див,Лишив их царственной оснасткиИ сокровенность обнажив.Так по какой такой причине,Подобно древним, в свой чередСтригут художники понынеГазон, где возлежит Эрот?Ведь красоту сокровищ скрытыхЛелеют наши времена —Чтоб оценить и суть, и вид их,Психея с лампой не нужна.Узрел Филипп Бургундский тайныДевицы, спящей крепким сном,И новый орден не случайноНазвал он Золотым руном.И Лафонтен веселым слогомПоведал нам, как сатана Страдал, —но распрямить не смог онПрядь из девичьего руна.Люблю твоих натурщиц смачных,Поклонник правды, Тициан,Тебе талант мазков прозрачныхВенецианским небом дан.Они под пологом пурпурнымЯвляли миру без прикрасТу плоть, которую Амур намСо всем усердием припас.Ложатся шелковые тениНа бедра гладкие впотьмах,Там, где в густой курчавой сениТаится вожделенный пах.Ты первым был, кто их рукоюЧуть-чуть прикрыл его, чтоб мыВкушали чудо неземное —Сии Кипридины холмы.Была Флоренция немалоПоражена при виде тойТвоей Венеры, что купалаЛадошку в муфте золотой.Когда прекрасная, нагая,За темным облаком следя,Округлобедрая ДанаяЖдала Зевесова дождя.Пускай печальная гондолаС тобой ушла навеки в ночь,Божественного ореолаНичто не в силах превозмочь.Я пыль веков минувших вытруИ, чтоб искусству не пенять,Позволь мне лютню на палитру,Великий старец, поменять.Я погружу напев и словоВ твою глазурь, в твою камедь,Я как художник все покровыСорву, чтоб тайное воспеть.Пускай мой стих отдернет шторыИ к белизне прекрасных телПрибавит самой разной флорыВослед тому, что ты воспел.И этой краскою живоюНапомнит вечный образ он,Когда коснулся головоюГруди богини Купидон.И пусть простит нам муза этуЛюбовь, подобную греху, —Как персик, весь открытый свету,Лежащий бережно во мху.Руно, заклятие Ясона,Плод вожделенный Гесперид —Путь, по которому бессонноИ день, и ночь блуждал Алкид.Презрим, Искусство, кривотолки,И, чтоб не покушаться впредь,Хочу мой стих на этом шелке,Как поцелуй, запечатлеть.Пускай пластические стансыЗапомнят прошлого урок,Чтоб рассчитаться, может статься,За твой, Венера, бугорок!ПУПОК
Пупок, с тобой могу пропасть я,И, мрамор твой боготворя,Боготворю твое всевластье —Ты как облатка сладострастьяДошедшему до алтаря!СООТВЕТСТВИЯ
Бог дал гнездо любви — награду Для христиан,А зад безбожникам в усладу Недаром дан.Бог облегчил свою задачу, Ведь труд не мал, —И к одиночеству в придачу Он пальцы дал.ОДИНОЧЕСТВО
Ура эрекции! ДостануТого, кто жаждет постоянно Восстать — и в путь!Увы! Легко ли быть счастливымЛицом к лицу с подобным дивом? Отнюдь… Отнюдь…Один как перст творю молебен,А он уже вздымает гребень — Каков нахал!Жаль, нет соседки, что влюбленноСтреляет глазками с балкона — И наповал!Коко напрасно точит зубки,Нет в доме ни чепца, ни юбки, Но только тронь —И он уже готов излиться.Вот и спешит к нему вдовица — Моя Ладонь.Приди, богиня мастурбаций,Не зря ты требуешь оваций: Я весь в огне.Ты утешаешь бесподобноИ то, на что сама способна, Даруй и мне!Ладонь умеет без опаскиПорой излить такие ласки На мой снаряд,Что он взрывается без боя,Лишь охвати его рукою Тесней стократ!Не обойди меня урокомВ том, что Тиссо назвал пороком, — Как Купидон,Я тоже, может, преуспеюВ его игре, когда Психею Не видел он.Ногами опершись о стену,Себя ласкаю, постепенно Входя в экстаз:Могу я целеустремленноПолировать мою колонну Хоть битый час.Уже совсем теряю меру,Но не Венеру, а Химеру Я вижу — какОна встает передо мною,И образ с гривой золотою Мне жжет кулак.Но грудь, ласкаемая взглядом,Ничто в сравненье с этим задом, Когда онаЕго мне дарит… Вот так штука!О Рубенс, вся твоя наука Побеждена!Мне эти ягодицы впору,И не дает дружок мой деру — Наоборот:Я их коленом раздвигаю,А он — уж я-то это знаю! — Свой путь найдет.Вхожу в ее большое лоно —Нас мог бы штихель Клодиона Изобразить.В нее бросаюсь, как в пучину:Смогу ли эту Мессалину Я ублажить?Волна, рожденная простатой,На холм кидается покатый И у дверейОмытого прибоем храмаМоя искусница упрямо Кричит: «Сильней!..»И вот — застыла, побледнела,И я до самого предела В нее вошел.Так жрицы плоть свою терзали,Когда они в себя вонзали Приапов кол.Я прохожу ее навылет —И вот уже последний вылит, Исторгнут залп.И, поработавший на славу,Мой кратер, исторгавший лаву, Совсем ослаб.Я выдавил его до капли —Тут и мечты мои ослабли: Ни рук, ни губ.Прощай, фальшивая Киприда!Лишь пролетает — вот обида! — Один суккуб.Что ж, видели таких Венер мы!..Оставлю след застывшей спермы На пальцах, чтобВручить мой опыт, вроде дани,Тебе, дотошный Спалланцани, — Под микроскоп!КРЕСТ ЛЮБВИ
Четыре розы молодых —И крест любви, и знак влюбленных:Две, что цветут, и две в бутонах,Дневной цветок и три ночных.Вот символ веры — на устах,Что к ним склоняются, ликуя:Крестом — четыре поцелуяНа четырех живых цветах.Кармином первый опалит —Свою стыдливость губы дарят:Их поцелуй — известный скаредИ жемчуга свои таит.Но два бутона, два других, —Когда пониже опуститься,И слева можно насладиться,И справа прелестями их.А ниже — тот ночной цветок,Тот, самый робкий, самый нежный,Что распускается, безгрешный,Лишь положив на вас зарок.Эмблема счастья, вечный крест,Связует ночь и день в зените:Свою любовь им осените —Благословите этот жест!Пьер-Жан Беранже. Три стихотворения
Пьер-Жан Беранже [Pierre-Jean de Béranger; 1780–1857] — прославился своими антимонархическими и антиклерикальными песнями; он был любимцем французского народа, «l'homme-nation» (голосом народа), как сказал о нем Альфонс де Ламартин, воплощением независимости и свободы слова. Он стал также любимцем российского читателя, во-первых, потому что «подходил» нам тематически, а во-вторых, потому что ему повезло с переводчиками (начиная с Чернышевского и кончая В. Левиком, В. Курочкиным и В. Рождественским). Прежде чем поднять сатирическую песню до уровня оды или памфлета, начинающий поэт увлекался вакхическими и скабрезными песенками, которых за его жизнь накопился целый сборник.
Публикуемые стихи взяты из книги «Проказы Беранже: сорок четыре эротических песни» [ «Les Gaietés de Béranger: quarante quatre chansons érotiques», 1864], в которой борец за политические и социальные свободы предстает остроумным борцом за свободу нравственную.
Перевод Марины Бородицкой. Перевод выполнен по изданию «P.-J. de Béranger. Les gaietés, quarante quatre chansons éroliques de ce poète, suivies de chansons politiques et satyriques non recueillies dans les ceuvres prétendues complètes de Béranger» [Amsterdam: Éditeur aux dépens de la Compagnie, 1864].
ДВЕ СЕСТРЫ, ИЛИ ПРЕОДОЛЕННЫЙ СТЫД
Зачем в ночи, сестрица Зоя, С меня сорочку тянешь ты?Прошу, оставь меня в покое, Я сплю, и сны мои чисты.Бесстыдница! Ведь все-таки раздела!И в грудь целуешь… В чем тут дело? Зачем ты так хохочешь? Зачем меня щекочешь? Чего ты хочешь? А впрочем, это не беда — От сих забав Не будет нам вреда.Меня ты теребишь настырно Рукою дерзкой, а взамен — Мою, что почивала мирно,Хватаешь вдруг и тащишь в плен.Зачем ложишься ты ко мне валетом? И что твой рот творит при этом? Вот странная повадка! Сестра, так делать — гадко. И сладко, сладко… А впрочем, это не беда — От сих забав Не будет нам вреда.Откройся вдруг мужскому взгляду Альков наш темный… нет, молчу! Сестрице милой дать усладуЯ в свой черед теперь хочу.Итак, вперед — хоть прежде не бывало, Чтоб я усатых целовала. Мужчины — дуралеи, Ах, мне куда милее Твои затеи! Ведь это, право, не беда — От сих забав Не будет нам вреда. Не думай, это все не значит,Что впрямь я увлеклась игрой: На сцене шут поет и скачет, Пока не явится герой.А велико ли наше прегрешенье? Ведь это не кровосмешенье! — Не то любой прелат Пугать нас был бы рад, Но все молчат. А значит, это не беда — От сих забав Не будет нам вреда.МЫШКА
Лизетта, вот трусишка,Мышей боится — страсть. Раз выбежала мышкаИ к ней под юбку — шасть!Лизетта — прочь, а мышка За нею по двору…— Не бойся ты, глупышка, Она спешит в нору. Но в ужасе девицаБежит, поднявши крик, А мышка-озорницаК ней прямо в руку — прыг! Она, зверька сжимая,Визжит: «Сейчас умру!»— Не бойся, дорогая, Пусти ее в нору.Но в обморок ЛизеттаУпала в тот же миг, А мышка, видя это,Скорей в укрытье — шмыг!Там не страшна ей кошка, Ни дождик на дворе…Не плачь, Лизетта-крошка,Ведь мышь уже в норе.ШТАНЫ
Непристойная песня, сложенная повесой Жилемв честь победы над мамзель Зирзабель,что любила рядиться в мужское платье Ба, Зирзабель! Это вы? Вот номер!Мордашка-то ваша, но — чтоб я помер!Вы ж вроде мамзель — хотел бы знать я, Зачем вы надели мужское платье?Наряд не к лицу вам, вот в чем загвоздка: Где было пышно — там стало плоско, В нем ваши прелести не видны.Мамзель, поскорей снимите штаны! Мамзель, снимите штаны!Вы с юбкой расстались — чего это ради? Ведь вы, мамзель, не на маскараде. А может, затеяли вы игру Затем, что женщины вам по нутру?Из вас получился бы славный малый, Но кой-чего не хватает, пожалуй.А впрочем, с какой вас ни взять стороны — Мамзель, поскорей снимите штаны. Мамзель, снимите штаны! Но есть, однако ж, в этом нарядеДразнящее что-то… особенно сзади.Позвольте-ка пояс вам расстегнуть! Да не идет ли там кто-нибудь?А то ведь примут вас за парнишку И про меня наболтают лишку:Что мне, мол, по вкусу теперь каплуны… Мамзель, поскорей снимите штаны. Мамзель, снимите штаны!Ну же, мамзель! Немножко сноровки — Не то появится в вашей обновке Лишняя прорезь, иль невзначайЛюбовь моя выльется через край… Пардон, я вас перепачкал немножко: Прочней любви оказалась застежка.Прощайте, пусть снятся вам сладкие сны — Мамзель, поскорей наденьте штаны. Мамзель, наденьте штаны!И вы, мамзели, послушайте Жиля: Не одевайтесь в мужеском стиле,Коль не хотите обманом завлечь Тех нечестивцев, о коих речьЗдесь не веду, чтоб себя уберечь. Дамы, прелестны вы иль дурны, Дам вам совет благой:Суйте лишь руки в мужские штаны, Сами ж туда — ни ногой!«Лишь извращенные умы видят в наготе извращение» (Жан-Клод Болонь)
Пьер Луис. Учебник хороших манер для маленьких девочек.(для чтения в воспитательных заведениях)
Пьер Феликс Луис [Pierre Félix Louys; 1870–1925] — поэт, прозаик, основатель литературного журнала «Ла Конк» («Раковина»), в котором печатал современных ему поэтов, друг Андре Жида, он прославился при жизни как автор поэтической и эротической мистификации «Песни Билитис» [ «Les Chansons de Bilitis», 1894] — сборник своих стихов на лесбийскую тему, написанных от лица женщины, он выдал за переводы с греческого современной, придуманной им, поэтессы. Его сюжеты до сих пор притягивают к себе: по роману «Женщина и паяц» [ «La Femme et le Pantin», 1898] Луис Бунюэль снял «Этот смутный объект желания».
«Учебник хороших манер…» [ «Manuel de civilité pour les petites filles», 1926] является признанным во Франции шедевром эротической пародии и, в силу своей неприличности, вышел только после смерти писателя — сначала анонимно.
Перевод Марии Аннинской. Перевод публикуемого текста выполнен по изданию «P. Louys. This Filles de leur mère; Douze douzains de dialogues; Manuel de civilité pour les petites filles» [Paris: La Musardine, 1998].
Учебник хороших манер для маленьких девочек
В комнате
Если вас застали нагишом, прикройте стыдливо одной рукой лицо, а другой — срам; только не показывайте при этом первой рукой нос и не трите себя где не надо — другой рукой.
Не вешайте годмише[59] на стену рядом с распятием; лучше этот инструмент прятать под подушкой.
Дома
Не плюйте с балкона на проходящих внизу людей; тем более не делайте этого, если у вас во рту сперма.
Не мочитесь на верхнюю ступеньку лестницы, чтобы изобразить многоступенчатый водопад.
За столом
Если вас спрашивают, что вы пьете за обедом, не отвечайте «Я пью исключительно мужской сок».
Не водите у себя во рту туда-сюда стеблем спаржи, томно поглядывая на молодого человека, которого вы желаете соблазнить.
Не водите языком по бороздке абрикоса, подмигивая при этом самой известной в обществе ценительнице женской любви.
Когда кто-нибудь из взрослых рассказывает фривольную историю, которую детям понимать не должно, старайтесь не издавать нечленораздельных звуков, как маленькая девочка на пике эротического экстаза, — даже если эта история очень сильно вас впечатлила.
Когда перед вами поставят блюдо с бананами, не прячьте самый большой к себе в карман; это вызовет улыбку мужчин и, возможно — даже некоторых барышень.