Я с трудом приходил в себя. Палящее солнце над головой пекло просто нещадно, обжигая кожу, хотелось пить. Слышался плеск волн, разноголосый говор, блеянье животных, скрип такелажа и хлопки паруса, палуба под моей спиной мерно поднималась и опускалась. Всё говорило о том, что я на корабле и он сейчас неспешно идёт куда-то по своим делам. Вокруг стоял невообразимая вонь, разделочная палуба китобойной матки, по сравнению с тем, что я сейчас ощущал, была просто парфюмерным магазином. Запах испражнений человека и животных, прогорклого жира, разложения, гнилой древесины и мокрой ткани, смешался с обычными запахами моря. Лежал я прямо на досках палубного настила, своими ребрами ощущая каждую волну, на которой корабль поднимался вверх, а потом опускался вниз. Я был полностью обнажён.
Хреново Витя! Адмиралы обычно с голой жопой на грязной палубе не валяются! А если и валяются, то только в двух случаях, или по недоразумению и пьяни (но не долго, верные адъютанты и вестовые поднимут командира, оденут и отведут в каюту, да ещё утром похмелиться принесут и слова плохого не скажут), или же если это вражеский адмирал и он в плену, а всем вокруг насрать на то, что эта падла у всех на виду мудями светит! Делаем вывод. Я точно не пьян, да и не напивался я так никогда, последнее, что я помню, это то как мы с Гришей, моим лучшим другом и командиром погибшего в бою крейсера, укрывались за телом моего убитого адъютанта, отстреливаясь последними патронами от абордажной команды американцев. Мы продержались час на тонущем линкоре, дав возможность специалистам подорвать ядерную бомбу, что лежала у нас в трюме, прямо посреди американской эскадры. Я мёртв, в этом не может быть сомнений! Или нет? Может опять со мной это дерьмо приключилось⁈
Я адмирал Виктор Жохов. В своём последнем походе моя эскадра попала в засаду вражеского флота. Пытаясь предпринять хоть что-то, и дать уйти самым быстроходным транспортам, боевым кораблям и авианосцам, на потрёпанном в прошлом бою линкоре мне пришлось вступить в свой последний и неравный бой. Не в первый раз такое со мной случалось, и всегда фортуна была на моей стороне, но в том, своем последнем бою, выжить я не мог. Взрыв ядерной бомбы должен был гарантированно отправить меня и моих врагов на тот свет. Моё тело разлетелось на атомы вместе с линкором, да и был я на момент гибели не в лучшей форме. Осколки в спине и ногах, перебитая рука, огнестрельное ранение в грудь — с такими ранами не спастись. Но вот теперь я лежу, загорая на солнце, и не ощущаю ран!
— Беее! — почти прямо над ухом проблеяла коза.
Это точно коза! Сомнений быть не может. Я хоть ещё и не открыл глаза, однако точно помню, что козы именно так и общаются с окружающим миром. Да что за херня твориться⁈ Похоже надо попробовать встать и осмотреться.
Я открыл глаза. Мда… Лучше бы я и дальше оставался в неведении. Понятнее ситуация не стала, однако то, что всё хреново мне однозначно ясно. Над головой переплетение пеньковых верёвок и грязные паруса. Мачта деревянная, а на рее болтается труп мужика, повешенный за шею и уже начавший разлагаться. Как раз сейчас на нём чайка сидит, и с удовольствием обедает протухшей плотью. Голые ноги трупа как раз надо мной и мне всё видно в деталях.
— Ben je wakker jongen? (Ты очнулся мальчик?) — солнце от меня заслонила высокая и мощная фигура. С трудом оторвав взгляд от страшного зрелища, я повернул голову к говорившему.
Это, чего за маскарад⁈ Мужик стоящий передо мной был одет колоритно. Да чего там, он был одет как бомж, стащивший маскарадный костюм! Мужик носил куртку из коричного сукна, штаны из полосатой, бело-синей ткани и белый шейный фуляровый платок, его штаны были из грубой шерстяной ткани, высокие кожаные сапоги до колен фиксировались маленькими ремешками и пуговицами. На голове красовалась высокая коричневая же шляпа, из-под которой выглядывали длинные немытые волосы, собранные в хвост. Задубевшее от ветра и солнце лицо, было гладко выбрито. На шее у мужика висел серебряный свисток, который заканчивался цепочкой и медальоном с каким-то гербом. Руки этого персонажа были не пустыми. В правой руке был латунный рупор, в левой деревянная палка. Боцман, как пить дать!
— Чего? — вопрос я не понял, язык похож на немецкий, но точно не он. За годы войны я немецкий язык подтянул, и немного его знал.
— Drol! Sta op, de kapitein wil je zien! (Дерьмо! Вставай, тебя хочет видеть капитан!) — мой вопрос мужика явно разозлил, и он слегка пнул своим сапогом мне по ребрам. Не больно, но обидно!
— Понял, не дурак, дурак бы не понял — прошептал я, пока не вступая в конфликт. Надо понять где я, а мужик просто хочет, чтобы я встал. Конечно можно было вежливо за плечо потрясти, а не грязным сапогом размахивать, но пока потерпим, хрен его знает где я, в морду ему дать я всегда успею.
Кряхтя как старик я поднялся сначала на колени, а потом встал на ноги. В процессе озираясь по сторонам. Мне открывалась печальная действительность. Парусник был явно древним. Три мачты и вокруг полном столь же странно одетых людей. Я лежал возле самодельного загона, в котором влачили своё жалкое существование три тощих козы и баран. За загоном стояли деревянные клетки, в которых сидели куры. Кораблик маленький, едва ли больше тридцати метров в длину, но тут многолюдно. Толпа мужиков оторвавшись от работы смотрела на меня во все глаза. Ну и чё пялиться⁈ Голого адмирала не видели⁈ Чего там у меня такого, чего у других нет? Я оглядел себя и тоскливо вздохнул. Ну точно! Опять! Ран на моём теле не было, но руки, ноги и живот явно принадлежать не мужику за тридцать, которым я был на момент смерти, а подростку. Я просто дрищь! Худой и нескладный! Судя по всему, меня закинуло в прошлое!
— Хуе морхен, Ёб! (Доброе утро, Ёб) — вдруг один из мужиков выматерился на чистом русском языке, явно обращаясь к боцману.
— Wie heeft je verteld dat het goed is? Aan het werk, slappelingen! (Кто тебе сказал, что оно доброе? За работу бездельники!) — боцману явно не понравилось, что на него лаются почём зря, и состроив зверское лицо он что-то ответил на своём не понятном языке. Мужики тут же бросились по своим местам, забыв про меня. А Боцман тут в авторитете! Его приказы и команды выполняются с полуслова!
Боцман нетерпеливо толкнул меня в спину рупором, и мы пошли к деревянной надстройке на корме корабля. Через несколько секунд я увидел флаг судна и понял с кем имею дело. Это голландцы! Огромный флаг развевался на корме и не узнать его было трудно. Я моряк и знаю почти все флаги мира. Только вот этот флаг был не простым, на средней полосе, был чёрный герб, такой же, как и на боцманской дудке. Латинские буквы «VOC», переплетенные между собой.
На верхнем открытом рулевом мостике стояла представительная компания. Капитан и три офицера, не иначе. Эти были одеты в камзолы, треуголки и туфли с огромными пряжками, вместо штанов у них были короткие, белые шорты до колена, и длинные гольфы, на поясах болтались сабли, а в руках были трости. Перед офицерами меня и поставил Боцман. Самый пожилой из них и богато одетый, стоял с надменной рожей опираясь на позолоченную трость, и смотрел на меня чего-то ожидая. Чем дольше мы стояли смотря друг на друга, тем больше он мрачнел и хмурился. Чего тебе надо от меня клоун ряженый? Говори зачем звал!
Удар последовал неожиданно. По спине меня перетянул палкой Боцман. Падла! Больно же мать вашу! Второй удар последовал от одного из стоящих передо мной офицеров. В солнечное сплетение воткнулась трость, и я согнулся буквой «Г», хватая воздух пересохшим ртом.
— Snotaap! Ik zal je respect leren! Buig voor de kapitein! (Сопляк! Я научу тебя уважению! Кланяйся капитану!) — у меня над ухом взревел Боцман, осыпая меня ударам, от которых я скоро снова оказался на палубе.
— Сука! Я тебя урою тварь! Дай только в себя прийти, ты ещё пожалеешь шакал, что на свет родился! Фак ю бич! — сквозь боль от ударов я зло шептал ругательства, приплетая к ним и английские слова, в надежде, что хоть так эта тварь поймёт, что я о нём думаю. Что мать вашу происходит⁈ Меня сюда притащили только что бы избить⁈ Это можно было сделать и на том месте, где я лежал до этого!
— Sukkel⁈ Ik vermoord je, puppy! (Дурак⁈ Я тебя убью щенок!) — слово «шакал» неимоверно возбудило Боцмана. Наверное, угадал, его мамаша не иначе ему раскрыла его родословную, и он её стеснялся и никому не говорил, а тут все вокруг узнали. Как бы там не было, удары на меня посыпались с удвоенной силой.
— Стоп! — на английском языке прервал экзекуцию капитан — ты англичанин⁈ Отвечать!
— Я русский! — ответил я, на том же языке. В последнее время этот язык моих бывших врагов был мне особенно ненавистен, но знал я его сносно. Только на нём приходилось общаться во время похода с различными иностранцами, да и в школе учил. В моё время знать английский язык было модно — и к Англии не имею никакого отношения, они мне враги!
— Русский⁈ — капитан выглядел удивлённым — как ты тогда попал сюда? У московитов нет кораблей! Мы выловили тебя в океане! Не врать! Ты англичанин⁈ Учти, мы узнаем правду, и тогда тебе несдобровать! Голландия и Англия в состоянии войны! Англичан мы обычно скармливаем акулам!
— Да русский я! Меня зовут Виктор Жохов! Как раз англичане и напали на наш корабль и потопили его! С удовольствием поучаствую в процессе, если вы поймаете этих засранцев! — лёжа на залитой моей кровью палубе я с трудом поднял голову и посмотрел на капитана — а вы очень гостеприимны господин капитан, стоило ли меня спасать, чтобы потом убить?
— Виктор Жохов? Ну что же, английские мрази могут сотворить и не такое. Но мы приличные и честные люди! — капитан на мой вопрос не ответил, он задумался, произнеся моё имя с ударением на букву «О» — Очевидно ты дворянин, судя по твоему поведению, но Голландия — Республика! Ты будешь кланятся каждый раз, как увидите меня или моих офицеров на палубе моего корабля! Я не потерплю не уважения! Я не дворянин, и дворянство не признаю! Зовут меня Михаил Руландс. Обращаться ко мне — господин капитан! Этот фрегат принадлежит Голландской ост-индийской компании и называется «Нидерланд». Мы идём домой и тебя высадят в порту Амстердама, как только мы до него доберёмся. На моём корабле нет нахлебников и пассажиров, все получают своё жалование и пайку только за работу! Воровать, бунтовать, богохульствовать и бездельничать нельзя, иначе будет тоже самое, что и с этим подлецом, что сейчас болтается на рее! Он украл яйцо, и за это поплатился жизнью! Такое нельзя спускать, каждый должен знать своё место! У нас есть одно простое правило, которое ты должен запомнить! Выполнять приказы беспрекословно! За неповиновение на первый раз порка, второй раз виселица! Учитывая твой возраст, я определяю тебя в юнги, с соответствующим жалованием. Одежду тебе выдадут в счёт жалования. Боцман Ёб, теперь твой непосредственный начальник. Слушать его как отца родного! Если ты не согласен, можешь прямо сейчас снова прыгать за борт!
— Господин капитан, я бездельничать и не собираюсь, и честно отработаю поездку на вашем корабле. Однако голландского языка я не знаю, английского и русского судя по всему не знает господин Ёб. Как мне понят, что от меня хотят? Я готов выполнять приказы, однако боюсь, что могут возникнуть недоразумения — ну и имечко же придумали этому мордовороту родители, ему лучше не появляться в кабаке где будут отдыхать русские, ибо драки и насмешек ему тогда не избежать. Все точки над «ё» расставлены. Капитан предельно чётко рассказал о всех раскладах. Мне предстоит путешествие в Амстердам и дорогу мне придётся отработать. Низко же ты пал Витя, был адмиралом, а теперь мальчик на побегушках!
Насколько я знал, раньше обязанности юнги на корабле во многом зависели от его происхождения. Некоторую часть юнг составляли подростки дворянского сословия. В корабельной иерархии они занимали промежуточное положение между офицерами и матросами. Они были избавлены от тяжёлых и грязных работ, выполняли преимущественно функции вестовых и помощников офицеров. Их обучали работе с навигационными инструментами и картами, основам артиллерийского дела и другим навыкам по управлению кораблём. Впоследствии юнги-дворяне становились мичманами и далее поднимались по карьерной лестнице. А вот жизнь юнг из простонародья была намного более тяжёлой. На их долю приходилась огромная доля неквалифицированной работы на корабле. Они работали на камбузе, выполняли обязанности прислуги у офицеров, драили палубу и гальюны, штопали порванные мундиры матросов. Во время морских сражений юнги должны были насыпать порох в специальные мешочки для выстрелов, подносить к орудиям картузы и ядра. Таких могли кинуть с жалованием запросто, просто дав пинка под зад в очередном порту. Судя по настроению и надменности капитана, мне предстоит как раз второе.
— В твоих же интересах выучить язык быстро! Хотя Ёб отличный боцман и сможет объяснить тебе твои обязанности и без слов! — рявкнул на меня капитан, но тут же снова сделал одолжение — когда будешь заниматься уборкой в каютах офицеров, и, если я буду не занят, можешь спрашивать незнакомые слова, я поясню, что они значат. А сейчас приступай к работе!
Ответить я ничего не успел. Схватив меня за ухо, боцман с интересным именем Ёб, которого я уже всей душой ненавидел, стащил меня с кормовой надстройки.
Дальше всё было как в тумане. Получая время от времени удары то кулаком, то палкой от злого здоровяка, который беспрерывно сыпал проклятиями и ругательствами на своём языке, меня погнали куда-то в трюм. Тут запах стоял просто неимоверный! Казалось мы зашли в выгребную яму уличного туалета! Я почти теряя сознание от жуткого зловония, получил в руки какие то обноски на два, а то и три размере больше, и вскоре ничем не отличался от остальных матросов. Вместо обуви мне выдали старые деревянные башмаки, но тут же показали где они должны стоять всю дорогу до порта, по палубе матросы передвигались исключительно босиком, очевидно, чтобы не портить «полировку» палубы, которая аж лоснилась и блестела от грязи. И вот я уже с деревянным ведром и шваброй, сделанной из обрезков пеньковой верёвки, стою на носу корабля. Перед адмиралом Жоховым поставлена задача отдраить до зеркального блеска носовую оконечность в районе бушприта. На голландском именуемую гальюн.
Местечко довольно занятное, если разобраться. Наиболее спокойное место при различных эволюциях судна. Не в плане досягаемости волн, их то тут как раз больше чем достаточно, а чтобы не часто туда бегать при сменах галса. Этот свес прежде всего имеет декоративную функцию — на нем крепится носовая фигура духа-покровителя корабля, так же известная как гальюнная. Вот туда-то и бегают матросы по естественным надобностям. А чтобы те не пропали без вести во время волнения, вдоль бушприта закреплена сеть — для страховки. Такое расположение нужника выгодно еще и тем, что постоянно омывается волнами — какая ни какая, а гигиена. И направлением ветра. Или от кормы к носу, или в сторону — так что основное амбре над палубой не гуляет, хотя это и мало помогает в той помойке, на которой я очутился. К тому же, на корме располагаются каюты офицеров и гадить там матросам никто не позволит.
Теперь я знаю почему везде так воняет. Клиентуру этого сортира в шторм легко смоет в процессе отдавания дани природе, да и из трюма путь до туалета выходит неблизкий. Добраться из глубин трюма, до носа корабля в свежую погоду — тот еще маневр. Все гадят там, где удобно и где их не поймает за этим занятием злой боцман с офицерами. Потому и воняет в трюмах, льяльные воды там такого состава, что современная канализация покажется нектаром. Докатился Витя, дожил, теперь ты юнга на голландском фрегате, который идёт хрен знает куда и не известно, доберётся ли до места назначения, и обязанность твоя чистить гальюн!