Клуб космонавтики - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 12

Глава 12 БАМ и мамонты

1

Дома было все, как обычно. Как вчера и позавчера. И позапозавчера. Папа — на кухне с чертежами, мама — в родительской комнате перед телевизором что-то штопает. Сегодня, правда, не штопает, а шьет, ну да какая разница. Сидит на диване, а перед ней табуретка со швейной машинкой. Стучит игла по ткани, сшивает ее половинки. Раньше у мамы была ручная машинка, в которой нужно колесо вращать, но недавно купили электрическую, у нее это колесо вместо маминой механическая рука крутит. Первая машинка называлась "Подольск", а вторая, со стальной пятерней — "Подольск-5". Видимо, из-за числа пальцев.

По телевизору — концерт эстрадной музыки. Интересно, замогильный желтый свет в концертном зале действительно такой или телевизор постарался. Наверное, и то, и другое. Мертвые лица у певцов и ведущих. Говорят и улыбаются так, будто их ключом заводили перед выходом на сцену. Наш робот-гардеробщик и то веселее, даже если не знать о надписи у него на лбу.

Мама телек вроде и не смотрит. Включила, чтоб просто работал. Заглушал тишину. Отвлекал от грустных мыслей, да и от мыслей вообще, тем более что мысли, если они в голове есть, вероятнее всего, грустные. Многие знания — многие печали, говорил Достоевский, и здесь я с ним согласен. Грустна жизнь тех, кто думает. По себе знаю.

— Ты сегодня обедал? — спросила мама.

И я вспомнил, что нет. Еду она мне в холодильник положила, оставалось только прийти и разогреть (я умею), но мы налопались конфет и заигрались. Хотя сейчас понял, что голоден, а из кухни пахнет вкусно.

— Мам, забыл.

— Молодец. И зачем я готовила.

— Питаться надо вовремя, — это уже отец из кухни. — Иначе вредно для здоровья. Все болезни от нервов и неправильного питания. Сейчас поставлю греться.

На кухне протрещала зажигалка, ухнуло пламя, кастрюля стукнула о конфорку. Потом зашуршала бумага — папа начал собирать чертежи.

И тут он как бы промежду прочим:

— Письмо от брата пришло.

— Антона? — я снова забыл обо всем на свете.

— А у тебя что, другой есть? От него, от кого же еще.

— Пап, а можно я у себя в комнате поем?!

— Ешь, что с тобой делать. Письмо на полке, где газеты.

2

У меня есть троюродный брат Антон (или даже больше юродный, я в этой классификации не силен), я его сто лет не видел (сто — это три), он сейчас далеко, строит в Сибири железнодорожную Байкало-Амурскую магистраль (БАМ), и время от времени пишет письма. Его отец — мамин брат. Когда папа ответил "у тебя что, другой есть", он имел в виду того, кого я знаю. А так да, есть и другие, но я их ни разу не видел, они живут в мамином городке, и мама сказала, что общаться незачем, если только ради неприятностей.

Каждое Антоново письмо — событие, интересное до жути. Сибирь — это космос на Земле. Даже холод в тех краях космический, а то и сильнее. В космосе посмотришь на звезды, и на душе теплеет, а в Сибири небо почти всегда затянуто тучами, поэтому самолеты там стараются не летать. Об этом я знаю не только от Антона, но и из газет, журналов и телевизора. БАМ не такая уж и тайна.

Я схватил письмо, выключил в комнате люстру и щелкнул ночником у кровати. Такие письма лучше открывать в полумраке, чтоб проникнуться.

И вообще надо рассказать о брате. Как он попал на БАМ, например. Иначе будет непонятно. История должна быть с предисторией. Читать вслух письмо я не буду, потому что знать чужие письма посторонним людям, пусть даже и выдуманным, нехорошо. Пересказать — еще ладно.

Антону двадцать три года, он старше меня он на целую вечность и еще на чуть-чуть (ведь я родился целую вечность назад, а мне двенадцать).

Он скромный, тоненький и тихий. Был до армии! А на фотках к концу службы уже смотрит гордо, уверенно, и сложен, как гимнаст. Армия, видимо, правда сделала из него человека в своем понимании, как зловеще и предрек офицер на призывном пункте. Напоминал брат очкарика с плаката про молодых ученых, а к дембелю стал похож на иной плакат — рабочего с молотом или с другим похожим тяжело ударным инструментом.

И еще одна метаморфоза случилась. До армии он мечтал стать программистом, учился на него в техникуме и с компьютерами любил возиться до невозможности. Мониторы, процессоры, файлы, недавно изобретенные дискеты, — буквально жил этим. До армии, повторяю. Перед самым отъездом он, уже обритый налысо по армейской моде, подарил мне пачку картонных бумажек с маленькими прорезями.

— Это перфокарты. В них информации больше, чем в толстых книгах. Невероятно, да?

Угу, очень. Из перфокарт я потом клеил самолетики. Они летали просто блеск. Гораздо лучше, чем обычнобумажные.

Антон хотел поступить в институт на компьютерный факультет и работать где-нибудь на заводе в вычислительном цехе.

— Только представь, — говорил он мне, — идешь по залу, а вокруг огромные шкафы, и в каждом — по компьютеру. Лампочками мерцают, гудят о чем-то. И ты рядом с ними, маленький и незаметный. Счастье-то какое.

Но потом эта картина его радовать перестала. Поступать раздумал, и уехал строить БАМ. Сразу после армии, я его даже не успел увидеть. Зато он писал письма. За три года — двадцать штук (и десяток из армии). Они предназначались мне и моим родителям, он с ними очень дружил.

В первом послеармейском письме он сообщил, что теперь жизнь программиста ему не по нраву. Скучная она какая-то. Без романтики, адреналина, трудностей и подъемов по тревоге, поэтому он решил отправиться в составе комсомольской бригады прокладывать железную дорогу в неизвестных землях нашей великой страны и просит за него не тревожиться.

3

В армии брат попал в танковые войска. Отправили его в танк, наверное, по причине худобы — такие, как он, в люке не застрянут.

Фотки бронетехники Антон прислать не мог, но словами кое-что описывать не запрещалось.

Служил он на тяжелом танке ТГ-105. Вроде есть еще и сверхтяжелые, но они строго засекречены или вообще выдуманы, поэтому солдатам их не показывали. Но и его танк маленьким не выглядел! Главная пушка — не тоньше, чем у линкоров второй мировой. Если долго не стрелять, в ней, будто в пещере, заводятся летучие мыши. Зарычит мотор — вылетают черной стаей.

Дополнительных пушек — несчитано. Маленьких и побольше. Из каждой башенки пушка или пулемет торчит, а башенок прилеплены десятки, словно россыпью их кто накидал. Броня — многотонная бомба не возьмет. Но танк и сам умеет снарядами весом в тонну пуляться. Двигатель у него атомный, другие мощностью недостаточны.

Выше любых деревьев танк. Едет по лесу — ломаются, как спички. Реку переезжал, так она вплавь не могла через него перебраться, загородил ее на время проезда, как беспощадная плотина. И таких танков в стране много.

Экипаж в нем большой. Народу — тьма. Сколько именно — не знает даже командир, потому что военная тайна. Но точно не меньше ста.

Брата из-за его компьютерного образования сначала взяли младшим помощником заряжающего. Так и сказали:

— Умный, что ли? Поэтому такой грустный? Потаскай тяжести, легче станет.

Но затем поняли, что брат, хоть и умный, но свой, не задается, всегда готов помочь, и повысили его до наводчика четырнадцатого пулемета, а потом он и вовсе стал заместителем командира танка по воспитательной работе. Легкая работа, все обзавидовались. Раздавай бумажки да проводи политзанятия, рассказывай о коварных планах капиталистов. И отдельный кабинет в танке полагается. Маленький, но уютный и свой. Закрылся — и все, остальное тебя не касается, читай газеты, смотри телевизор да пиши методические указания, по инструкции ты в бою не должен принимать участие. Люк в кабинет ведет собственный — по статусу положено, и окно-перископ есть, ведь скучно сидеть взаперти, интересно узнать, как там сражение проходит.

Но брат почувствовал себя на новом месте плохо. Чужим и ненужным. Не любили коллеги политические занятия, называли их ерундой, а ответственных за политработу — лодырями. Поэтому Антон и попросился оттуда. Руководство танка пошло ему навстречу, и демобилизовался он уже со скромной безкабинетной должности ассистента второго танкового метеоролога.

…Сильная в СССР армия. Передовое оружие. А человек в армии — приложение к оружию, его незначительная часть. Автомат надо чистить и смазывать, иначе стрелять не будет, зато солдат долго протянет без еды и умывания. Экономика называется экономикой, потому что на чем-то экономит. На том, что не так важно. На казармах, в которых зимой холодно, а летом жарко, на кирзовых сапогах, которые можно использовать в качестве утяжелителей на планетах с малой гравитацией, на портянках, которые от мозолей не спасают, а наоборот, с ними сотрудничают… много на чем.

А может, так и должно быть? Все хорошо и правильно, я просто чего-то не понимаю? Сомнения умеют закрадываться куда угодно, особенно когда думаешь. Уверенные в чем-то люди, скорее всего, мало думали.

4

БАМ строится так.

Снега, метели, необъятные степи и леса, и сквозь них медленно растет железная дорога. Расти ее заставляет поезд из двадцати вагонов, в голове которого огромный атомный тепловоз, прозванный "пауком". Назвали его так потому, что у него толстое брюхо с бурлящим внутри ураном и множество длинных-предлинных ножек. Некоторые циркулярными пилами заканчиваются, ими он тайгу валит, другие — щупальца, хватают деревья и в перерабатывающий вагон засовывают, там из них автоматическими станками шпалы строгаются. Из туловища буры выставлены, по одному с каждой стороны, добывают они на остановках руду, которая тут же доменной печью в металл для рельс плавится. Впереди, на морде, стальные жвала перемалывают землю, чтоб насыпь соорудить, и рельсы прямо из пасти выходят, соединяясь с раньше уложенными. Когда надо, и тоннель сквозь скалу паук пророет, не остановится.

А на его темной спине надпись большими красными буквами — СССР.

В вагончиках, таких маленьких рядом с пауком — кой-какое вспомогательное оборудование и люди. Работают с утра до ночи, за механизмами глаз да глаз нужен, потом чай пьют и уголь в печки подбрасывают (ядерная паучья энергия на отопление не идет, только на строительство).

5

Главной неприятностью для строителей БАМа, по словам Антона, является йети. Мифический снежный человек. Но в тайге он не миф, а очень надоел. Воруют эти йети продукты, швыряются камнями и оборудование портят.

Новоприбывшие нервничают, пока не привыкнут. Сидит человек вечером в купе, пьет чай с сахаром, и тут на тебе — оскаленная волосатая морда метровой ширины к стеклу прижалась. Кто давно на пауке служит, только прикрикнет "а ну иди отсюдова" и тряпкой замахнется, а неопытный при виде снежного человека вздрагивает, чай проливает и полночи не спит.

А иногда йети людей утаскивали. Схватят лапами — и в лес. Зачем, никто не знает. Поэтому без оружия старались не ходить.

И чем дальше в Сибирь, тем крупнее йети. В начале попадались высотой с человека, но во время пути росли с каждым километром. А что творится в совсем неисследованных краях, даже предполагать не хочется. На Луну нога человека уже ступала, а в дальнюю Сибирь — еще нет.

Со снежными людьми у брата целое приключение вышло. Сперва оно было страшное, потом смешное, а затем унылое. Расскажу по порядку.

Схватил как-то йети девушку из стройотряда и побежал с ней в лес. Люди даже за винтовки не успели схватиться. Проводили только грустными взглядами.

Но брат помчался следом. Йети по заснеженной тайге, и он за ним. Направление держать было нетрудно оттого, что девица оказалась боевая, кричала и ругалась на йети, как жена на супруга-алкоголика. Костерила его почем зря, аж флегматичные сибирские птицы с деревьев улетали.

Неизвестно, догнал бы Антон снежного человека или нет, но тот отказался от девушки и так. Снял с плеча, на землю поставил, а сам дал деру налегке.

Привел ее Антон обратно к поезду, и народ изумился. Случаи, чтоб человек из лап йети спасся, советской наукой до сегодняшнего дня не наблюдались.

А после йети и любовь подоспела, как без нее. Схватила обоих похлеще таежного монстра. Отвели брату с девушкой отдельное купе, стали они жить там. Но скоро возникла проблема — выяснилось, что характер у девицы склочный и орать по любому поводу она может не только на йети. Терпение брата уже заканчивается, подумывает он разойтись с ней. Обидно ему — йети за полчаса все понял и отыскал в себе силы расстаться, а до брата лишь спустя месяцы начало доходить. Ну и кто из них вершина эволюции?

…Сибирь огромна и таинственна. Силен механический паук, но что он посреди нее. Тонка и одинока дорога-ниточка, клонятся над ней кедры и лиственницы. Замела пурга небеса, засыпала снегом звезды, не видно ничего, только ночь рядом, играет с тобой, насылает сны, да такие, что от яви неотличимы, доверься им, иначе сойдешь с ума.

Не знаю, откуда у меня берутся эти слова. Я их не выдумываю, а слышу. И не понимаю, интересны они или все это глупости. Учительница Мария Леонидовна наверняка со смехом сказала бы, что глупости.

И чего ее йети никак со школы не утащит. Я спасать не побегу.

…А еще брат рассказывал, как сломался паук, и строители долго стояли в степи, чинились, невзирая на метели. Еда закончилась, спасло то, что к поезду мамонт вышел. Некрупный, размером с пятиэтажку, хоботом злобно размахивал, напасть хотел, но подстрелили его и потом мамонтятиной кормились. Череп оставили у дороги, для будущих станционных смотрителей. Не надо теперь избу делать, поселился в черепе — и живи там спокойно, выходи ночами с фонарем, пропускай поезда.

Мамонты, в общем-то, мелочи. Они часто бродили неподалеку, внимания на них никто не обращал, агрессивные мамонты — редкость. Однажды прокладывали рельсы мимо горы, присмотрелись — батюшки, да это не гора, а заснеженные ребра неведомого животного. Может, доисторический зверь какой, может… тут все может быть. Двигались как-то вдоль озера, и громадная щука из воды выпрыгнула, в вагон зубами вцепилась. За мамонта сослепу приняла и чуть на дно не утащила.

Тяжело быть мамонтом в Сибири. Все тебя так и норовят съесть.

Но поплатилась она за свой поступок. Месяц уху лопали три раза в день. Вкусную, наваристую, не надоедающую, без костей. Самые мелкие кости с полруки длинной, такими не подавишься. Щуки в Сибири большие, когда шли мимо озер, постоянно рыбачили, но недоростков меньше трех метров всегда отпускали.

А однажды, за тысячи и тысячи километров от людей, бамовцы заметили охотника. Шел мимо по снегу. Откуда он и куда путь держит, спрашивать жутко. Вдруг ответит.

Невероятно старый. Двустволка на плече, у ног черный пес с загадочным взглядом. Сказал людям охотник: если не остановитесь, придете к краю мира. Будьте там осторожны, не упадите в темную бездну, к далеким мерцающим звездам.

Сказал — и ушел. Что он имел в виду, не понял никто.

6

Засыпая, я фантазировал, что сижу в купе и смотрю на заснеженную тайгу. Когда вырасту, наверное, не только в космос слетаю, но и в Сибирь съезжу, тем более что они где-то рядом.

По словам брата, никто не знает, что будут возить по этой дороге и зачем она нужна. Даже самое высокое руководство. И строители этим гордятся! Не дорогу, мол, прокладывают, а символ. Символ чего, правда, тоже не знают.

7

Что удивительно, дед, который спокойную жизнь не любил и потому в каких только путешествиях не побывал, расстроился от произошедших в армии с моим братом перемен. Сказал, что человек должен заниматься тем, что ему интересно и оставаться собой вопреки всему.

8

Среди ночи я проснулся. Я частенько просыпаюсь и долго не могу заснуть, прям как взрослый. Отрою глаза и смотрю в темноту. Хотя темнота в комнате не очень темная — шторы не завешены и в окно светит скорокоммунизм.

Но мне без разницы, скоро он или нет. Меня охватывает одиночество. Я чувствую, что меня никто не понимает. Ни родители, ни друзья, никто-никто. Одиночество, которое днем забылось и спряталось, ночью возвращается. Одиночество боится. Боится людей, отводит при встрече с ними взгляд. Кажется самому себе плохим и виноватым.

Его можно понять. Моим родителям было бы проще, если б я не читал взрослых книг, а получал пятерки по математике. Не шептались бы они тревожно вечерами на кухне — "а где он захочет работать, когда вырастет?" И от учителей я бы не слышал "ты такой способный, но если тебе неинтересно, то едва четверки зарабатываешь".

Они правы! Когда мне неинтересно, заставить себя не могу, хоть плачь. Сила воли не помогает. Мозг отключается и не хочет запоминать. И со сверстниками мне скучно, хотя я не считаю, что умнее их. Многие учатся лучше. Быстрее в математических формулах разбираются, и память у них — длинное стихотворение мигом выучивают. Есть польза от этих способностей. А от моих книг — никакой.

Значит, я ненужный. Чужой. Но это лишь первая половинка тоски. А вторая какая-то необъяснимая. Космическая.

9

Иногда я выдумываю, что пишу книгу. Предназначенную для меня одного, и поэтому самую лучшую. Конечно, она такая лишь на мой взгляд. Ночной взгляд. Взгляд из темноты.

…Мой космолет потерпел крушение на неизвестной планете. Воздух на ней пригоден для дыхания, но она мрачная и негостеприимная.

Острые скалы, высохшая трава, кровавое небо и чудовища. От древней цивилизации остались лишь пустые каменные хижины да жуткие храмы неизвестных богов.

Я один. Брожу по планете, отбиваюсь от монстров и разгадываю загадочную историю древних. Никого вокруг! Полная свобода. Никто не говорит тебе, что нужно делать. Никому ничем не обязан, ни перед кем ни в чем не виноват.

Не только ночью у меня такие мысли. Днем тоже, когда плохое настроение. Увы, я понимаю, что в реальной жизни без людей свихнешься и поэтому фантазирую, что ученые изобрели таблетки от одиночества и я захватил их с собой, но это уже слишком.

10

Что я люблю из фантастики? Многое! Почти все, ведь даже когда фантастическая книга не особенно неинтересна, ей прощаешь это потому, что она фантастическая. А так очень нравятся Беляев, Ефремов, Алексей Толстой, Стругацкие, Казанцев. Но их тоже иногда приходиться прощать.

Беляев, в первую очередь, "Человек-амфибия" и "Голова профессора Доуэля", но в самую первую, по моим подсчетам, все-таки амфибия, хотя и голова хороша. Здорово плавать под водой, как у себя дома. "Амфибия" — книга о свободе. О побеге. И вообще вся фантастика — про уход людей от обычной и правильной жизни. Неправильные те, кто читает фантастику! Но быть неправильным не всегда неправильно.

Толстой — не тот, который с Достоевским — написал "Аэлиту". Шикарно написал! Легко, точно, завораживающе.

"Гость из космоса" у Казанцева тоже интересен. А как могут быть неинтересны приключения полярников? Особенно эпизод, когда корабль столкнулся с огромным морским змеем.

И про тунгусский метеорит отлично! Если он на самом деле метеорит, то чего не долетел до поверхности, взорвался, как пришельческий космический корабль? Ученые гадают, есть ли жизнь где-то кроме Земли, а она, может, на нас уже падала!

"Пылающий остров" какой-то не такой. Не книга, а агитационный плакат. На тему революции, на какую же еще.

Слева серое небо, под ним не похожие на людей капиталисты рабочих по-разному угнетают и другими безобразиями занимаются. Посередине — забор из колючей проволоки, наподобие того, который в Берлине стоит, чтоб немцы из западной части в советскую не перебегали, а справа рай какой-то. Солнышко светит, травка зеленеет, спутник летит, и все это потому, что там социализм. Чересчур, пожалуй! Хотя большинству людей нормально.

У Ефремова мне больше всего нравятся даже не книги, а название одной из них. "На краю Ойкумены". Настолько потрясающее, что текст становится не нужен. Фантазировать можно сколько угодно.

Например, представить край Земли. Я — путешественник, проделал долгий путь и наконец-то добрался до цели. Под моими ногами пустота, космос. Вообразишь — и начинаешь жалеть, что Земля круглая.

Самая сильная вещь у Стругацких — "Пикник на обочине". Эх, снял бы кто по ней фильм! Непонятный, затянутый, очень не для всех, чтобы тот, кто все, даже случайно на киносеанс не забрел, а случайно все-таки забредя, убежал бы в ужасе через десять минут. Фильм без приключений, они тут неуместны, но со множеством символов. Чтоб каждая мелочь что-то означала. Причем обязательно непонятное!

Сталкер должен быть сумасшедшим, без этого не обойтись. В путешествие по "зоне" он отправится в кампании с еще двумя персонажами, в отличии от него не безумными, но не ориентирующимися в том, что в "зоне" происходит (это, если кто не понял, намек, что и в устройстве всего мира сумасшедшие разбираются лучше).

Но, повторяю, самое главное, чтоб было непонятно. Чем непонятней, тем лучше. Когда непонятного становится много, в голове щелкает, и кажется, что начинаешь что-то понимать, но что — непонятно.

С иностранной фантастикой я знаком так себе. У нас ее печатают не особо, наверное оттого, что в ней нет революции, а если и есть, то на картинке о капиталистическом "Пылающем острове" слева наоборот будет социализм.

А фамилия самого лучшего писателя-фантаста почти никому неизвестна, поэтому я назову только имя. Его зовут Игорь. Фамилия у него обычная, как раз чтоб спрятаться среди тысяч и тысяч однофамильцев, которые фантастику не пишут и не читают.

Мы случайно нашли его книгу. Она стояла на полке школьной библиотеки, даже в каталог не записанная. Изданная тиражом всего в пятьсот экземпляров. Мы сперва думали взять другую, автора, которого знают широкие слои населения (точнее, полуширокие, потому что широкие мало кого из писателей знают), но библиотекарша не смогла ее отыскать и пустила нас к стеллажам, сказала "ищите сами". И мы нашли! Не то, что хотели, но гораздо больше. Нашли, и не вернули. Нехорошо, согласен. Но из библиотеки она может исчезнуть, а у нас — нет! И вообще, небольшая потеря совести — потеря небольшая. Совсем неширокие слои населения отыскали своего автора.

У Игоря странная фантастика. Ни слова про революцию, и приключения не на каждой странице. Поэтому она не нравится народу и его начальникам, чьи живые портреты висят в школьном коридоре. Они от другого в восторг по вечерам приходят.

Думаю, что повесь вместо физиономий секретарей коммунистической партии какие-нибудь еще (да хоть завсегдатаев нашей пивной), и те поведут себя точно также. Народ и партия едины, говорит телевизор, и тут я с ним согласен.

Какой-то я злой сейчас. Обидно, что всякую ерунду печатают, а Игоря — нет.

11

В его книге три повести. И пятнадцать рассказов, коротких и странных.

Одна про дикарей на какой-то планете (может, и на Земле). Почему они одичали — неизвестно. Живут в огромном городе. Зданиям, наверное, уже тысячи лет. Люди охотятся с копьями и смотрят на звезды, поддаваясь далеким призрачным воспоминаниям.

Другая — об экологии. Огромный, ржавый, давным-давно построенный Комбинат стоит где-то на берегу ледяного моря, роет землю и плавит железо. Все вокруг отравлено. В реках исчезла рыба, деревья пожелтели. Жители окрестных деревень начинают бороться с Комбинатом и вдруг узнают, что он — живое существо.

Третья — о будущем. Техника развилась настолько, что люди носят с собой, как часы на запястье, маленькие компьютеры, которые знают чуть ли не все, соображают лучше своих хозяев и подсказывают им, что и когда делать. Люди в результате сами не думают, а выполняют указания. И живут счастливо! А может, и нет. Прямо об этом Игорь не говорит, хотя ясно, что такое счастье сомнительно.

И еще в книге много необычного. Того, что никто никогда не увидит, ведь подсказывающие компьютеры для широких слоев населения пока не изобрели.

12

Почему его фантастика самая лучшая на свете? Миллион причин! Одна из них — потому что мы так считаем.

Может, он когда-нибудь напишет еще одну книгу? А как было бы здорово ему позвонить! О встрече я и не мечтаю.