1
Мне надоело рассказывать про уборку. Какие-то мелочи я пропустил, ну да сойдет и так. Не в последний раз она происходит.
Если, конечно, огромный метеорит на землю с небес не свалится.
Из-за метеорита большая часть человечества вымрет, а почти все оставшиеся превратятся в злобных мутантов, с которыми будут героически сражаться спасшиеся в бомбоубежищах. Об этом можно снять фантастический фильм.
Избранному на заседании девятнадцатого съезда Московских подземных депутатов делегату Центральный комитет Катакомбной Коммуно-постапокалептической партии поручает найти электронную схему, предназначенную для очистки воды. Деваться товарищу некуда — идет. Уж послали, так послали.
Путь труден и извилист. Москва из-за падения метеорита очень интересна. Приходится драться с мутантами, роботами, инопланетянами, взбесившимися памятниками и другими контрреволюционерами. Финал оптимистичный, но оставляет некую недосказанность, намекая на продолжение, потому что публика любит сериалы.
Жаль, думать она не любит, но эта проблема легко решаема — надо, чтобы после перестрелок (или даже во время них), персонажи говорили что-то умное, философствовали, как мой и Артемов папа на кухне, когда вторая трехлитровая банка пива подходит к концу. Тогда занятый схваткой читатель не обратит на мудрые мысли никакого внимания и они проберутся в его мозг словно двадцать пятый кадр, под покровом ночи минуя вооруженные заслоны обывательского мировоззрения, и начнут незаметно управлять человеком, как африканский гриб-паразит муравьем.
Похоже, меня занесло куда-то не туда, ну и ладно.
2
Завтра в восемь утра мы выезжаем в пионерский лагерь имени И.В. Мичурина. Он недалеко, в ближайшем Подмосковье. Почти вся школа едет, кроме старших классов.
Мама отутюжила мне белую рубашку, шорты, галстук (какое счастье, что теперь не нужна эта дурацкая шапка-пилотка), собрала чемодан, наклеила на него бумажку с моей фамилией. В чемодане запасные вещи, обувь и подарок родителей на день рождения — электрический фонарик, наиглавнейший предмет для лагеря. А также запас печений, пряников и конфет, которые позволят продержаться первое время даже после падения огромного метеорита.
Провожать нас будет мама Глеба, потому что мы уже большие и хотели ехать одни, но родители оказались решительно против и пришлось соглашаться на мучительный компромисс.
Ну да сойдет. Одна провожающая мама на троих — достаточно брутально. Можно свысока смотреть на тех, кого в лагерь привозят целыми семьями, включая дедушек, бабушек и домашних животных.
3
Спалось мне опять плохо. Вроде и убегался за день, а все равно. Лозунговый свет спать не дает? Вряд ли, я никогда на него не обращал внимания. "Скоро коммунизм"? Ну, хорошо, только чего об этом кричать. Есть вещи поинтереснее, особенно когда тебе не сто лет.
Я повернул голову и увидел в красной темноте за дверцей серванта маленьких дедушкиных солдатиков. Дед вырезал их из дерева, раскрашивал, и отдавал перекупщикам. Продавать сам не хотел. А спекулянты — пускай занимаются на свой страх и риск.
Солдатики нас серьезно выручали. Вроде мелочь, но столько всего покупалось на эти деньги! Тот же папин автомобиль без них бы не появился.
Не помню, рассказывал ли, но раньше дед жил со мной в одной комнате, а потом перебрался в кладовку и оборудовал там себе кабинет. В кладовке кровать, стол и узенький шкаф вполне поместились. А больше, сказал дед, ему ничего и не нужно.
Отговорить мы его не смогли. Впрочем, почти не отговаривали, боясь разозлить, хотя дедушка был человеком очень хорошим. Но если ему сильно надоесть, мог взглянуть так, что захочешь куда-нибудь подальше забраться и оттуда долго не вылезать.
В кладовке деду никто не мешал. И не душно было, под потолком вентиляционная дыра-вытяжка.
Работал он чаще всего по ночам. Когда спал — неясно, такое впечатление, что не спал вовсе. Не читал ни газет, ни книг. Говорил, в газетах толкового не пишут, новых интересных книг нет, а старые он знает наизусть.
Ночью он еще часто выходил гулять. Без фонаря. Утверждал, что он ему без надобности, и не обманывал. Однажды, когда я зашел к нему в кладовку, он закрыл за мной дверь и выключил лампу.
— Видишь что-нибудь? — спросил дед. Его голос звучал будто со всех сторон сразу.
— Нет, — ответил я, почувствовав себя, как в заколдованной пещере.
— Напиши в воздухе цифру.
Я нарисовал пальцем единицу.
— Один, — сказал дед. — Давай дальше.
Следующей была семерка.
— Семь. А теперь слово.
Я написал — "темнота меня не пугает".
— Молодец, — засмеялся дед. — Из тебя будет толк.
И щелкнул лампой. Вернул из пещеры обратно.
…А теперь его нет.
Почему именно сегодня я так часто вспоминаю деда?
Я встал, вытащил фонарик и открыл дверь кладовки.
Уже ни кровати, ни столика. Один шкафчик, но там родители теперь всякую ерунду хранят. Пол завален мешками и коробками, у потолка папа прибил гвозди, с них мамины колготки с луком свисают.
Все хранят лук в колготках. Сбоку дырочку процарапывают и выковыривают луковицы по одной. На этикетках с недавних пор начали печатать, сколько лука колготки выдержат, поделив их на категории —"трехкилограммовые", "пяти", "семи". Самые лучшие — десятикилограммовые, мечта всех женщин.
В кладовке еще лежит дедов чемодан. Деревянный, почерневший, в паутине трещин-морщин. На замке чемодан, и где ключ, никто не знает. Перед смертью дед сказал: все мои вещи выбрасывайте, а чемодан оставьте и не трогайте.
Поэтому что внутри, неизвестно. Открыть — страшно. Мне страшно, а родителям тем более. Они бы не открыли, даже отыскав ключ. Глупо бояться, что дед оживет и накажет, но…
Вот папа с мамой и выкинули все, кроме чемодана. Хотя нет, остались еще маленькие солдатики. У них своя тайна. Разгадать ее просто, но никто не разгадывает. Надо взять мощное увеличительное стекло и увидеть, что их лица нарисованы точь-в-точь как настоящие. Не аляповатые рожи магазинных поделок. И на лицах — печаль и тоска.
Я сказал об этом деду.
Он улыбнулся.
— А что должен чувствовать солдат на войне?
И добавил:
— Надеюсь, люди не будут разглядывать. Узнают правду, перестанут покупать. Правда нужна не всем.
После чего отвернулся и продолжил водить тонким лезвием по деревянной заготовке.
4
Деда мне не хватает. Чем старше я становлюсь, тем больше по нему тоскую.
Как ни странно, его жизнь мне толком неизвестна. Только эпизоды. Знаю, что он воевал в Великую отечественную, был ранен, и у него есть награды, которые он никогда не показывает. А еще — что он сидел в тюрьме. Недолго, до войны.
Родители об этом старались не говорить. В тюрьму ведь отправляют преступников! Таких, как мамины братья из далекого города. Но они пьют и воруют, поэтому все по закону!
Представить деда ворующим я не могу. Это невозможно, немыслимо. Значит, попал за что-то другое?
Вообще-то дед был не только добрым, но и грозным. Много занимался боксом, и до самых последних дней говорил, что на один удар его хватит, и этого будет достаточно.
Потекла у нас как-то батарея в квартире и мы вызвали слесаря из жилищно-коммунальной службы, за которой дом закреплен. Слесарем оказался вертлявый и хамоватый мужичок лет сорока, ростом побольше папы и с прокуренными зубами. Зашел — не разулся, трубу небрежно замотал и на вопрос "потечет ли когда-нибудь снова?" засмеялся и ответил, что конечно потечет, намекнув, что надо дать ему денег, вот тогда проблем не будет. Папа с мамой пригорюнились и были готовы идти за кошельком, но тут вместо кошелька появился дед и молча взглянул на слесаря.
Поначалу тот безразлично глазами с дедом встретился, но через несколько секунд вытянулся в струнку и затрясся, как в лихорадке. Отвести глаза не мог, не было на это сил, а разрешение не поступало. Еще чуть-чуть, и умер бы дядя от разрыва сердца, как кролик под взглядом удава, но дед нарушил тишину, сказал:
— Почини хорошо.
И ушел в свою кладовку, захлопнул дверь.
— Конечно-конечно, — пролепетал слесарь, — что же вы сразу так не сказали.
Возился довольно долго, даже бегал отключать воду в подъезде. Но не беспокоят трубы уже два года. А у соседей текут постоянно.
К чему я это рассказываю? К тому, что дед мог сделать больно, если человек заслужил. И было деду тогда за восемьдесят.
Все, пора спать. Времени — полночь.
5
Ну и что! Да хоть час ночи, хоть два! Я еще хочу рассказать о деде. Кусочек его жизни. Он любопытный! Хотя таких кусочков в дедовой биографии полно.
…Перед тем, как родился мой папа, дед работал в Тайном исследовательском институте подземной Москвы. Есть такой. А как ему не быть, если московские катакомбы площадью больше самой столицы!
Почему тайный? Да потому, что не стоит простым людям знать о происходящем под гладкими городскими тротуарами. Дед подписку давал о неразглашении, но к концу жизни плюнул и поведал кое-что нам с отцом (мама тоже поначалу слушала, но быстро ушла в очередной раз смотреть "Москву слезам не верящую", неинтересно ей стало). Папе дедов рассказ был умеренно интересен, есть все-таки вещи и поважнее, вроде выполнения плана на заводе, а мне интересен очень, потому что не представляю, что может быть важнее этого. Космос, разве что. Но ведь и здесь его кусочек! Упал с неба и закатился под землю.
Не знаю, что тут правда, а что дедова усмешка. Но многое я слышал и от других. Подземное шило в московском мешке не утаишь, хотя мир и похож на чью-то шутку. Не помню, кто это сказал и говорил ли.
…Сотни лет катакомбам. Или больше. Копали их во времена князей, потом при царях, и с приходом советской власти по инерции. А еще внизу есть пещеры, которые динозавров видели. И даже тех, кто жил на Земле перед динозаврами.
На самом деле катакомбы — штука расплывчатая. Сложно отделить их от заброшенных веток метро, от старых подвалов, от тех же пещер и канализации. Но в московской канализации интересного мало. Ну если только крокодилы.
Ага, крокодилы! Большие, зеленые и хищные. Из-за них канализацию сейчас закрывают чугунными люками в тонну весом, поэтому москвичи и крокодилы никак не встретятся.
Откуда крокодилы? Понятно, откуда — перебрались из нью-йоркской канализации, там-то они давно обитают, это всем известно. Нью-Йорк — город контрастов. Капиталисты, рабочие и крокодилы.
Что за бред, скажете вы. Где Москва и где Нью-Йорк? Между ними расстояние даже на глобусе огромное, и редкий крокодил доплывет до середины Атлантического океана.
Хахаха! Все объясняется элементарно — проходил в Москве научный форум, посвященный проблемам зоологии. На него привезли несколько выловленных в Нью-Йорке крокодилов, показать тамошнюю фауну седой ученой общественности. Однако не успели, сбежала она (фауна) из клеток и скрылась в привычной среде обитания — канализации. Вот так-то! Теперь Москва и Нью-Йорк — города-побратимы в крокодиловом смысле слова.
Но канализация — это так, цветочки. Хотя и дурнопахнущие.
…Дед пришел в подземелье младшим научным сотрудником. Над ним посмеивались — возрастом он был старше всех, кроме начальника. Но через пару лет дед его заменил — тот однажды бросил все со словами "с меня достаточно" и перебрался в какое-то домоуправление бумажки перекладывать.
Дед говорил, что подземных приключений хватит на целую книгу. Причем толстую и интересную. Как "Записки из подполья" Достоевского, хотя они не толстые, не интересные, и не из подполья.
В московских катакомбах перед революцией большевики скрывались от полиции. Могли и в питерских, но выбрали Москву. Питерские подземелья какие-то холодные и неуютные. Интеллигентные, но высокомерные.
А в Подмосковье (ведь катакомбы — самое что ни на есть Подмосковье), Ленину и его соратникам понравилось. Не апартаменты, но жить можно. Да, троглодиты белоглазые в дальних пещерах. Да, полным-полно всяких неизвестных чудовищ. Да, некоторые динозавры пережили падение метеорита и бродят по темным лабиринтам. Ну и что! Сел на камень, запалил факел поярче и пишешь спокойно про Льва Толстого как зеркало русской революции, никто тебе слова не скажет. А в динозаврах есть и свои плюсы. Известная картина художника Петрова-Водкина о пещерном периоде коммунистической партии — "Товарищ Ленин и товарищ Дзержинский жарят на вертеле тушку игуанодона".
Много наскальных изображений большевиков в пещерах находили. Схематических, но понятных. Как не узнать силуэт невысокого человечка с копьем и в кепке?
Но большевики потом наверх переселились, а всякие маньяки и убийцы, прячущиеся от правосудия — нет. С незапамятных эпох в темноте так и существуют, забыло о них время. Это о добрых людях оно помнит, следит, чтоб лишнего себе не позволили. Идешь по тоннелю — а в боковом ответвлении комнатенка. Уютная, но костями человеческими украшена. Думаешь сразу — а далеко ли хозяин, закончил ремонт или за новым материалом ушел.
Призраков тоже хватает. Живут энергетические субстанции сумрачной жизнью, не любят посторонних, завывают ругательно им в уши.
Крысы в подземельях огромные, да настолько, что втроем и крокодила одолеют, тараканы — бессилен против них тапок даже со свинцовой подошвой, нужно чугунный кирзовый сапог искать, слизняки кислотные — проползет такой по чему-нибудь железному и ржавый след за ним тянется… что еще? Ну, сектанты-староверы с петровских времен как от гонений под землю ушли, так там и живут. Потеряли уже человеческий облик, выродились в злобных карликов-каннибалов, но учение свое не бросили, все каноны строго соблюдают. Постятся по календарю и свечки жгут. А еще еретиков и отступников в своих рядах ищут, как без этого. Найдут, и в пищу потребляют, не пропадать же добру.
Река течет под Москвой. Другая, не из тех, что всем известны, то даже не реки, а так, ручьи.
Ее вода черная, непрозрачная и безымянная. Если попробовать ловить рыбу, то не будет никакой уверенности, что эта рыба не поймает тебя. Впадает река в подземное море. Его никто не видел, но говорят, что оно есть, и обитает в нем огромное чудовище, человекокальмар. Сейчас спит на дне, но как проснется, мало человечеству не покажется. Всплывет, вынырнет около Кремля, и начнется темная глубоководная эпоха.
Но не оно тут самое страшное! Вылитый тысячами москвичей в раковину и соединившийся под землей в огромную мыслящую колонию чайный гриб — вот монстр преисподней. Людей ненавидит, и это объяснимо. Еда обычно не любит того, кто ее ест. Посидите неподвижно с полчаса, наблюдая за чайным грибом в банке на вашей кухне, и увидите, с какой злобой он смотрит на вас.
Каждый кусочек чайного гриба из канализации просачивался в пещеры, к своим. Вырос гриб до многометровых размеров, обзавелся пастью, щупальцами и презрением к человечеству. Рассказать, как он выглядит, сложно. Тот, кто не видел гигантский чайный гриб, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность.
Продолжал он копить силы и злость, но не повезло ему — нашли его катакомбные ученые, облили спиртом и сожгли в тяжком бою.
Граждане, чайный гриб не то, что он кажется! Вы или не заводите его, или доедайте целиком, не то однажды поменяетесь с ним местами!
После этой схватки начальник и подал в отставку. Увидел на своей коже следы присосок чайногрибных щупалец и дезертировал на более спокойную работу. Без сектантов, крокодилов и грибов.
Заменил его дед, но ненадолго. После рождения ребенка бросил ради него опасные приключения и устроился мастером на тихий завод живых памятников.
Все, я спать.
6
Нет! Никакого сна. Не отпускает мысль, что расскажи я это незнакомому человеку, он бы решил, что дед просто хвастается. Выдумал все, кроме крокодилов, потому что о них подозревает вся Москва.
Так вот, однажды дядя Саша во время занятий в Клубе задумчиво посмотрел на нас (в тот день пришли только мы втроем), и спросил у меня:
— А ты знаешь, кто твой дед?
Я от неожиданности лишь помотал головой. Дедушка умер всего пару месяцев назад, и от разговора стало неуютно.
— Он — легенда, — сказал дядя Саша. — Он говорил что-нибудь о своей жизни?
Мало, ответил я. Дед не любил рассказывать о себе, хотя я с друзьями постоянно об этом его упрашивал. Мол, потом, как будет настроение. Но знаю, что он где только не был. И в московских катакомбах, и в пустыне, и на кораблях.
Тогда слушайте, произнес дядя Саша.
И рассказал нам о бескрайней монгольской пустыне, где нет теней, а жители иссушены солнцем настолько, что напоминают мумии; растущие из песка деревья сочатся ядом, а под их корнями чернеют логова огромных варанов — пожирателей верблюдов, где твари, похожие на увеличенных в миллион раз муравьиных львов копают ямы, из которых человеку не выбраться, на горизонте сверкают предательские миражи, а пыльные вихри ведут себя так, будто они — живые существа.
…Автомобиль, на котором ехал дед и его товарищ — молодой ученый Николай, налетел на спрятавшуюся в песке скалу и перевернулся. Им не осталось ничего другого, кроме как идти пешком десятки километров до ближайшего поселка.
Через три дня на них напал синий песчаный червь — тот, о котором местные боятся даже думать. Ядовитый и обжигающий ультрафиолетом.
Дед убил его. Получил страшные ожоги, но убил, разрубив на шевелящиеся куски.
Никто до деда не убивал синего песчаного червя.
Чудовище успело лишь оцарапать Николая клыками, но и этого хватило, чтобы он потерял сознание. Дед потащил его на руках, но скоро Николай умер. Глаза закрылись, сердце перестало биться.
Но дед отказался бросить его. Посмотрел на полуденное безжалостное небо и сказал "нет".
И понес тело. Увязая ногами в песке и потеряв счет времени.
Но все-таки добрался до людей.
А потом, спустя месяц, уже после того, как вышел из больницы, он узнал, что Николай жив, и даже закончил лечиться раньше него.
Наверное, небо услышало дедово "нет" и вернуло человеку жизнь. Испугалось?
…Николай отказался встречаться с дедом. Увидел что-то в мире мертвых и сказал, что зря дед его вытащил, нарушив естественный ход вещей. А затем бросил науку и ушел в монастырь. Препятствий ему никто не чинил.
7
Я сплю.
8
Нет, не сплю! Понимаю, что если бы меня сейчас кто-то слушал, то уже бы сказал "на сегодня хватит". Но мне не хватит! Мало!
Дед еще и плавал, вернее, "ходил в плавание", как сердито утверждают моряки. И на торговых кораблях, и на исследовательских. И чего только не видел!
Огромных птиц, кружащихся над морем, чтобы поохотиться на акул, морского змея, такого же, как на древней картинке, с гривой спутанных волос и страшной пастью, русалок, подплывших ночью к кораблю и смеющихся над людьми, грозовые молнии, бившие в воду с такой силой, что она вскипала, хищных летучих рыб, проносящихся над палубой в надежде схватить кого-нибудь из матросов, чудовищную медузу размером в несколько футбольных полей, поймавшую километровыми щупальцами невнимательного кита.
Дед опускался в водолазном костюме на дно океана к ушедшему под воду древнему городу и чувствовал странные взгляды из черных глазниц-окон высоченных зданий, пережил нападение гигантского кальмара, почти утащившего корабль под воду и штиль, который принес тишину, жуткую и безумную, наделившую любой звук эхом, едва не утонул в огромном водовороте, подстерегающем корабли у мыса Горн, выброшенный ночью за борт волной где-то посреди Индийского океана, дед, пока его не нашли, провел несколько дней на панцире мертвой морской черепахи… я заснул или нет?
9
Утром я, как ни странно, оказался выспавшимся. Воспоминания о дедовых приключениях заменили мне сны. Почему бы и нет — ведь они такие же удивительные. А может, даже удивительнее, потому что случились наяву, не в самой благоприятной для удивительного среде.
В общем, я бодро встал с дивана, умылся-позавтракал и побежал вниз, причем не побежал, а попрыгал — схватившись рукой за перила, одним прыжком оставлял за спиной целый лестничный пролет.
Умею я прыгать, умею. Умею и люблю. Получаю удовольствие от того, что получается.
Во дворе меня встретила веснушчатая физиономия Артема, аналогично моей демонстрирующая все признаки довольной выспанности, а вот спустившийся через минуту Глеб выглядел выспавшимся не очень. Он пришел с красно-опухшими глазами, всколочено-непричесанный и молчаливо несчастный. Мы с Артемом решили это как бы не заметить, но потом взгляд упал на Глебовы сандалии, красноречиво грязные, не такие, какими они были вчера вечером.
— Гулял во сне, пока мама на заводе дежурила? — спросил Артем, хотя все было ясно и так.
Глеб помолчал и шмыгнул носом.
— Д-да.
— Может, сказать ей? — продолжил Артем.
— Н-нет.
Он закрыл глаза, будто что-то вспоминая.
— П-пойдем играть в х-хоккей.
И мы отправились на чердак.
День перед отъездом начался так себе. Мы давно знали, что Глеб, оставаясь ночью один, иногда бродит лунатиком по двору, а потом из-за этого очень расстраивается, но все равно. Когда кому-то плохо, а ты не можешь ему помочь, то чувствуешь себя виноватым, хотя ты совершенно не виноват.
…В хоккей мы играли почти целый день (с перерывом на обед). Играли по-честному, ни капельки не поддаваясь Глебу, хорошо понимая, что наша жалость ему не нужна и от нее будет только хуже.
Через один хоккейный час Глеб уже потихоньку заулыбался, через два его глаза перестали быть красными, через три его волосы чудесным образом пригладились и Глеб перестал напоминать выбравшегося из чулана интеллигентного домовенка. К обеду Глеб уже совсем превратился в самого себя, и побыл им еще пару часов… но потом его лицо опять стало мрачнеть, глаза — краснеть, а волосы обратно распричесываться.
— Что с тобой? — как бы вскользь поинтересовался я.
— Н-ничего. Ид-дем на улицу. Н-надоело играть.
Мы с Артемом быстро посмотрели друг на друга.
— А там куда? — спросил Артем.
— Д-давайте сх-ходим на ст-троительную площадку.
Это еще зачем? Стройплощадка — место, где мы запускаем клубные ракеты. Но сейчас ракет у нас нет. А без них там делать нечего, разве что куличи из песка лепить!
Ладно, пошли.
10
Ходьбы до пустыря две минуты, из них первая по дороге, а вторая уже по земле и песку, чумазых от ночного дождя. Но мы не неженки, правда? Если есть смысл в преодолении препятствий, то мы их преодолеем, чего бы это не стоило. Сейчас, правда, в ходьбе по грязи никакого смысла не наблюдается.
— Ну и? — спросил Артем у Глеба, когда мы подошли к пустырю.
— К-когда в прошлый раз здесь был, кое-что заметил, — сказал Глеб и направился к торчащей из земли одинокой бетонной плите. Немного не дойдя до нее, он наклонился и разгреб песок ногой.
Под тонким, явно насыпанным для маскировки слоем песка обнаружился деревянный люк, а под ним — черная бездна подвала.
— Ниче себе, — протянул Артем. — А почему мы раньше тут не были?
— Н-не знал о подвале, в-видел только кусочек люка и не д-догадался, что тут.
…Мы сходили домой за фонариками и отправились под землю за приключениями.
Спустились по железной лестнице не особенно глубоко — метров на сорок-пятьдесят. Земные глубины остались недостижимы, но коридор повел нас дальше, не особо собираясь заканчиваться, а через минуту расширился, будто захотел стать не подвалом, а пещерой, и у него получилось. А еще у него получилось вызвать у меня нервную дрожь и пугающие предчувствия.
После расширения коридор свернул налево и мы увидели, что там, в загадочной дали, светит фонарь. Хорошо так светит, ярко, прям как уличный, хотя у нас уличные фонари светят неярко, а то и не светят вообще.
Я, конечно, обрадовался, но радость была нерадостной. Фонарь означал, что под землей что-то происходит… но будет ли происходящее нам радо? Или будет, но эта радость окажется трогательной радостью людоеда, увидевшего, что еда сама пожаловала в гости?
Нехорошие предчувствия набросились на меня с утроенной энергией. Но я понял, что если сейчас предложу отступить и меня послушают, мне придется иметь дело с разочарованным любопытством и риторическим вопросом "я что, струсил?", а эта парочка еще зловреднее.
Поэтому я натравил любопытство на страх, и пока они между собой грызлись, разглядел в конце коридора гигантскую кучу всевозможного металлического мусора,
Мы подошли к ней метров на десять и остановились под криво торчащей из далекого потолка круглой лампой.
Тишина. Людей не видать.
— П-подвал использовался под свалку. Вс-се ясно. Идем обратно, — сказал Глеб.
— Давай быстренько глянем, что тут лежит, — ответил Артем.
— М-может, все-таки уйдем? — попросил Глеб, — к-как бы чего не вышло.
Глеб, в отличии от меня, не побоялся признаться в том, что ему страшно.
— Боишься — уходи, — отрезал Артем.
Но кто уйдет после такой фразы?
Поэтому мы подошли к куче вплотную.
Однако ничего заслуживающего внимания не увидели.
Ржавые автомобильные цилиндры, аккумуляторы, шестеренки, железные бочки, пустые огнетушители, парочка пустых черепов древних роботов… ни о чем, короче. Немного заинтриговал маленький дирижаблик у потолка. Что он тут забыл, непонятно. Кто-то оставил его непривязанным, поэтому он взлетел и уткнулся в земляной свод. Впрочем, такие игрушки обычно делают радиоуправляемыми. Придавить кнопку на пульте, и они вернутся к руке хозяина.
Глеба дирижабль почему-то очень расстроил. Чуть ли не слезы появились.
— П-пожалуйста, идем отсюда!
— А что там, — Артем совершенно не обратил на его слова внимания, обошел мусорную кучу и присвистнул. Я подбежал к нему и понял, что свистел он правильно. Свистеть было от чего.
На обратной стороне я увидел стол, на нем слесарные тиски, а рядом соединенные проводами аккумуляторы и раскрытый чемодан с полевым набором инструментов. Кто-то сюда недавно заходил.
— Интересно, — сказал я.
И тут внутри мусорной кучи что-то заскрежетало, вниз посыпались шурупы, гайки, куски проволоки, и наружу выполз робот.
Я таких никогда не встречал.
Он был похож на человека. Или нет. Точно не знаю.
Огромная проржавевшая голова. Полный зубов рот — от уха до уха. Две худые длиннющие руки, а туловище… От него осталась только часть. Будто огромная рыбина откусила ноги и половину живота, из которого теперь торчали искрящиеся провода.
Робот, вращая глазами и разинув пасть, быстро полз к нам. Точно не затем, чтобы поздороваться.
— Назад! — закричал Артем, и мы кинулись в темноту.
Отбежали метров на пятьдесят и оглянулись. Робот замер у подножия мусорной кучи и смотрел нам вслед. Потом он взобрался на вершину, еще раз повернул голову и скрылся.
— Его кто-то собирал из отходов, — пробормотал я, поежившись. — Но зачем?
— П-пошли наверх! — Глеб уже почти умолял.
— Хм, — задумался Артем. — Мы-то уйдем, а если сюда еще кто-нибудь заглянет и попадется ему?
Не ждал я от него таких слов. Удивил меня Артем. Хулиган хулиганом, а сердце у него доброе и благородное. Какой необычный образ — благородный хулиган, ну почему его не используют в литературе.
— Можно заманить робота в ловушку, — предложил Артем.
Страх снова обнял меня своими холодными лапищами, но я вспомнил, что вообще-то как бы на полном серьезе собирался в космос, а трусов туда не берут. Не знаю, о чем вспоминали Глеб с Артемом, но, так или иначе, мы осторожно подкрались к подножию свалки, отыскали несколько прорезиненных веревок (их часто используют на заводах), и сделали две большие петли.
Мы положили их на землю, привязав другие концы к торчащим из земли колышкам.
Я и Глеб взялись за веревки, а Артем пошел звать робота. Долго кричать не пришлось — он выглянул из-за кучи и хищно бросился за Артемом.
Не посмотрел робот на пол, а зря. Угодил руками, как и задумывалось, сразу в обе петли, тут же нами затянутые. Мы обмотали веревки вокруг колышков, и повисло механическое страшилище, как муха в паутине — ни влево ему, ни вправо, ни вперед, ни назад. Порычал он, подергался, и затих, даже глаза закрыл.
И тут возник вопрос — что дальше? Прикончить с безопасного расстояния? Роботы, в принципе, неживые, особенно такие примитивные. Они ничего не чувствуют и ни о чем не переживают. Но вот так, хладнокровно…
Артем шагнул к роботу.
— Эй…
Он не двигался. Артем подошел еще, уже почти вплотную.
— Эй…
И тут работ рванулся вперед, насколько позволили веревки. Артем отшатнулся, упал, но откатился в сторону, и вовремя — страшные зубы клацнули там, где он только что был.
Робот понял, что ничего не вышло, и в бешенстве забился на привязи. Ревел, дергался, стучал зубами… ужас.
Артем, побледневший и посуровевший, встал с пола, демонстративно не спеша отряхнулся, поднял какой-то железный ломик и ткнул им робота в глаз. Мы с Глебом отвернулись и только услышали, как полетели искры и заскрежетали в агонии железные челюсти.
…Оказавшись на поверхности, мы закрыли люк и засыпали его песком, решив, что пока сохраним находку в тайне. Затем молча вернулись во двор, раз за разом прокручивая в голове случившееся под землей, а потом увидели, что на пустырь проехала строительная техника — огромный бульдозер, огромный дорожный каток, и несколько огромных самосвалов со щебенкой. Мы кинулись за ними, потому что опять стало жутко интересно. Площадка заброшена уже несколько лет, и вдруг такое.
Строители, суетливые дяди в разноцветных касках, обошли площадку, потом залезли в свои машины, и до наступления темноты несколько раз проехались по пустырю бульдозером, засыпали его щебенкой и утрамбовали катком. Подвал стал замурован, как погребальная камера древнего египетского царя.
Да, вовремя мы вылезли.
Потрясенные тем, что могло нас ожидать, мы распрощались и отправились по домам.
11
…Если задуматься, все не так уж и странно. Ну да, огромный подвал. Но ведь и здание тут должно было стоять огромное! А здания растут не только вверх, у них, как у деревьев, есть корневая система, и эти корни — подвалы. Делаются подвалы раньше стен, потому что так копать удобнее. Зачем свалка? Хранить запчасти на всякий случай, и чтоб не мокли снаружи. Робот? Над землей их полно, поэтому один мог и под ней оказаться. Дядя Боря — Кулибин, если надо, в гараже за два часа и две бутылки водки тебе его спаяет. Роботы обычно добрые, но поменять местами парочку проводов в голове, и вся доброта в прошлое улетучится. Для охраны самое оно. Иногда смотришь на кондукторов, и полное впечатление, что у них тоже черепные проводочки набекрень.
Получается, кто-то знавший о подземной свалке решил организовать подпольную мастерскую. Причем, не нарушая закон, ведь поблизости никаких заборов, шлагбаумов и табличек "проход воспрещен".
Вот и объяснение, опускающее таинственный подвал с небес на землю. Так что даже секретное метро под нашими домами гораздо удивительнее, хотя и оно не удивительно вовсе.
С этими мыслями я уснул.