Клуб космонавтики - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 15

ЧАСТЬ 2 Пионерский лагерь Глава 15 "Все лучшее — детям"

1

Утром в девять возле школы стояли пять автобусов с надписями "Осторожно, дети", хотя чего нас бояться, похожий на цыпленка желтый милицейский автомобиль и толпа из школьников, учителей, пап, мам и двух гаишников. Все бегали, кричали и резвились. То есть школьники резвились, а родители нет, они сверяли список. Даже гаишники не резвились, а молча ждали около своей смешной машины сигнала отправления. Нас троих, как мы и решили в ходе долгих дипломатических переговоров, провожала только мама Глеба. Чемоданы мы принесли самостоятельно.

Исходя из своего жизненного опыта я могу твердо сказать, что список — такая вещь, которая никогда не сходится. Вот и сейчас не сходилась. Ехать нельзя, потому что кто-то опаздывал, кто-то пошел не к тому автобусу, а кто-то ждал поодаль, не понимая, что надо подойти и отметиться.

Погода была замечательная. Ни облачка, одно лишь солнце, теплое и приветливое, еще не жаркое, а если присмотреться, можно было заметить и луну, ненадолго задержавшуюся на утреннем небе.

А на земле в это время мальчишки швырялись камнями в фонарный столб, девчонки скакали через натянутые резиночки, кто-то с кем-то едва не подрался, четверо с нашего класса обсуждали погоны гаишников… и еще много чего происходило. Шумело, кричало, подпрыгивало.

Я, Глеб и Артем стояли в стороне. Это получилось само собой, и, признаюсь, получается часто. Можно, конечно, пойти сыграть в "выбивалу" — поуворачиваться от брошенного мяча и покидаться им в своих одноклассников… но игра началась без нас и без нас продолжалась. Частенько выходило так, что между нами и остальными будто нарисована мелом черта — перешагнуть ее нетрудно, но что-то останавливает. Ладно, подождем здесь, в тени деревьев.

К половине десятого на горизонте появился директор Авангард Аполлонович, издалека взглянул на толпу, затем подошел и громко сказал, чтоб все немедленно ехали, невзирая ни на какие списки, потому что к школе неумолимо приближается главный технолог Эдуард Данилович, желая выступить с напутственной речью, а еще он кого-то с собой везет, догадайтесь, кого и зачем. Поэтому эвакуироваться надо быстро, иначе я ни за что не отвечаю. Опоздавшие могут добраться до лагеря самостоятельно, у кого нет машины, у того благодаря советской власти есть автобусы и электрички.

Угроза возымела действие. Все мгновенно забежали в автобусы, оставив за окном суровоодинокую фигуру Авангарда Аполлоновича. Он скрестил на груди руки, поднял подбородок и выглядел как капитан, не желающий покидать корабль.

Ехали мы долго и в противоположную от Москвы сторону. Впереди машина ГАИ, следом автобус, в котором сидели мы трое и мама Глеба, а дальше еще четыре автобуса.

Я заметил интересную деталь — автобусные двери оказались из резины. Водители, когда в салон набивается много народа, часто говорят "не висите на подножках, выйдите, у меня автобус не резиновый". И чтоб они так не говорили, автобусы модернизировали. Пока только двери, а потом, наверно, и остальное будет резиновым. Вместимость сразу улучшится и водители вынужденно замолкнут.

Но сейчас мы ехали в полупустом салоне. Никто не стоял, все сидели на сиденьях (знаю, что так говорить неправильно), сложив чемоданы горой на задней площадке.

Началась поездка традиционно скучно. Мимо обыкновенно-надоевших домов, деревьев, остановок и автомобилей. Трасса ровная и заасфальтированная, почти без ухабов, на которых автобус весело и шумно подпрыгивал.

Зато как прекрасно стало дальше! Дорога пошла проселочная, и на ней ям великое множество. Мы не мечтали о таком даже в самых сокровенных фантазиях. Молодцы строители!

Просто класс. Большую часть пути мы не сидели, а висели в воздухе, ведь автобус непрерывно скакал на выбоинах. Ба-бах — и ты взлетаешь, держишься за поручень над спинкой сиденья впереди и кричишь от восторга. Потом приземляешься, но только на секунду, ведь впереди новая потрясающая яма, над которой ты опять летишь, да так, что ноги оказываются выше головы и ты делаешь стойку на руках, как олимпийский гимнаст.

Артем взлетал совсем высоко, потому что он легкий, и орал совсем громко, потому ему так хотелось. После одного бугра-трамплина, когда приземление автобуса заняло целую вечность, во время которой мы парили в невесомости, Артем не выдержал и гордо завопил:

— Эту дорогу делал мой папа!!!

Дети кричали от счастья, а родители ойкали. Им, родителям, недоступно наслаждение дорогой. Гром ударов колес о землю их пугает.

2

Но все когда-то заканчивается, и проселочное путешествие — тоже. Вновь объявился грустно-гладкий асфальт. Мы хотели приуныть, но передумали, решив, что впереди еще будут развлечения и что нехорошо похорошевшая дорога означает недалекий пионерский лагерь.

И оказались правы. Скоро наш автобус жизнерадостно проехал огромные ворота под полукруглой аркой с надписью "Пионерский лагерь "Юный романтик" имени И.В. Мичурина" и мы организованно выгрузились на большой усыпанной камешками площадке, где уже стояли другие автобусы и легковые автомобили.

3

Сейчас я нарушу последовательность повествования и расскажу о лагере целиком. Так, как я бы его описал, прожив в нем неделю и почти все узнав, а не как в некоторых книгах, где главный герой, попав на новое место, куда-то идет, что-то видит, говорит "ух, ты", рассказывает о нем, потом идет дальше, снова что-то видит и снова говорит "ух, ты" или "какой ужас" и опять делится впечатлениями.

Это долго, сложно, и можно самому запутаться. Лучше я забегу вперед, как нередко поступали многие великие и полувеликие писатели.

…Лагерь находится в лесу. От стройно-высоченных сосен и дубов его отделяет забор из металлической сетки-рабицы и дорога, по которой мы приехали — узкая асфальтовая полоска на земле, над которой смыкаются кроны деревьев.

С другой стороны лагеря — река. Немаленькая, шириной в полкилометра, с лодками, прогулочными корабликами и даже огромными баржами, доверху засыпанными углем, щебенкой или чем-то еще. Баржи нечасты и обитают вдали от берега, на боках носят надоевшие имена тех, чьи памятники рождаются у нас на заводе, но волны поднимают отличные, далеко на берег заползающие.

В центре лагеря — трехэтажное здание под названием "администрация" с пионерской комнатой, кабинетом директора и прочими кабинетами. Оно из круглых бревен, выглядит новеньким и блестящим, особенно после дождя. Крышу сделали из железа и зеленой краски, получилось красиво. Ну а чтоб не было красиво сверх меры, над входом, как халаты на вешалке, повесили разнообразные флаги (один из них — СССР), и светящийся крупнобуквенный лозунг "Все лучшее — детям".

Если меня, когда вырасту, против воли назначат директором пионерского лагеря, я поснимаю все флаги и лозунги. Порядочный человек всегда отдаст детям самое лучшее, даже я сквозь мысленные слезы вручу пломбир тому, кто младше меня, поэтому говорить об этом нет смысла никакого.

А дед так и называл лозунги "напоминалками". Как бумажки, которые папа магнитом к холодильнику прицеплял (отец у меня малость рассеянный). На холодильнике — "Купить кефир", на фасаде дома — "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Один к одному. Купить, выпить, и соединиться с кем-то. Но именно этот лозунг не для папы. Он все-таки инженер и считается интеллигентом, а наука учит, что физические явления необратимы, и сделать обратно из интеллигента пролетария нельзя, как нельзя запихнуть прокрученное мясо тем же путем в мясорубку.

Хотя можно! Около нашей пивной постоянно отирается несколько бывших инженеров, выглядящих как бездомные лондонские рабочие девятнадцатого века с иллюстрации школьного учебника истории, главы об ужасах капитализма.

…Однажды вечером дед заглянул на кухню к отцу, а тот опять весь в своих чертежах, напряженный и сосредоточенный. Верхний свет погашен, одна настольная лампа горит, да с соседнего здания слова "Скоро коммунизм" красного цвета добавляют. Подошел дед и негромко, но тревожно, как в фильмах про революцию:

— Сын! Ты слышал новости?!

И тень дедова на стене зловеще скрючилась, и занавески сквозняком колыхнулись.

Папа испуганно поднял голову.

— Что случилось?!

А у деда лицо — будто привидение встретил. Через мгновение и у отца такое же стало.

— Что, скажи!

Дед еще помолчал, ткнул пальцем в окно и папе на ухо драматическим шепотом:

— Пишут, что скоро коммунизм!!!

Отец побледнел, стукнул ладонью по столу и скривился на захохотавшего деда:

— Да ну тебя с твоими шуточками!

…Хорошо хоть памятников вождям в лагере нет. Ни одного. Ни живого, ни мертвого. Хм, в городе памятники я и не замечал, а тут увидел их скульптурное отсутствие и обрадовался. Говорят, чтоб понять, насколько для тебя что-то важно, его нужно потерять, а здесь наоборот — потерять, чтобы узнать, как оно тебе надоело.

Странная она какая-то, наука психология. Все у нее вверх тормашками. Логика в ней не работает.

Хотя не совсем нет памятников, я ошибся. Есть пионерская аллея, которая ведет от администрации к столовой, и вдоль нее полсотни гипсово-трехметровых пионеров на тумбах между деревьев выстроились. Чередуются они: дерево — пионер, дерево — пионер, пионер — дерево. Кто-то с горном, кто-то с флагом, кто-то — девушка с веслом. Вроде одна из скульптур немного живая, но какая именно, забыли. Она в любом случае живая не слишком, давно не шевелится, однако цепями за ноги приковали все статуи до единой. Иногда лучше перестраховаться.

А вообще необычно видеть памятники не вождям, а кому-то другому. Каким-то безымянным пионерам, которые и не существовали наверное никогда, а просто вылепились с картинки. Если б памятники Ленину на аллее стояли, тогда понятно. Ну а что, идешь вечером по дорожке, уже почти стемнело, а вдоль нее один Ленин, другой, третий, девятый… И с горном можно их, и с веслом. Ленин с веслом — разве плохо? Почему малоизвестной гипсовой девице можно носить с собой весло, а вождю мирового пролетариата — нет?

Строители лагеря могли бы поучиться у своих ленинградских коллег, поставивших на городском вокзале самый оригинальный памятник Ленину из всех. Ильич перед революцией приехал в страну в пломбированном товарном вагоне, вот его-то памятником и сделали. Вагон с неоткрывающимися дверями, если кто не понял. На робкие вопросы иностранных туристов "а где сам Ленин?" экскурсовод гордо отвечает — "внутри!"

Правду говорит, потому что внутри вагона — живой памятник вождю. Приложив ухо слышишь, как он там ходит и о чем-то сам с собой разговаривает. Памятники, даже сильно живые, все-таки не люди, изоляцию от общества спокойнее переносят, не бьются о стены, не истерят "выпустите меня сию же секунду".

И в одном из районов Москвы память Ильичу творчески переработали — в монументе открыли опорный пункт милиции. Памятник не живой, огромный и пустотелый, внутри свободного места предостаточно. Поэтому и засели в голове вождя участковые, сквозь глаза-иллюминаторы за порядком приглядывают.

А теперь из Москвы и Ленинграда возвращаемся обратно.

4

Перед администрацией заасфальтирован большой кусок земли для проведения линеек и прочих построений, на его краю — столб наподобие фонарного, только выше и с металлическим тросиком для скрипучего поднятия флага.

Еще в лагере есть несколько одноэтажных белокирпичных зеленокрышных зданий, они называются корпусами. Довольно больших, сверху выглядят, как плоские коробки. В первом кинотеатр, в другом столовая, в третьем проходят различные кружки, например, вышивания для девочек, выпиливания лобзиком для мальчиков и шахматного для всех — наверное, потому, что на него никто не ходит (на те два, впрочем, тоже никто не ходит). В четвертом еще что-то и то же самое в пятом, а в шестом, самом дальнем и поцарапанном временем, разместились склад и прачечная, из трубы которой постоянно поднимается то белый, то черный дым.

Также есть два футбольных поля с вытоптанной травой. Одно большое, размером с настоящее, и второе, поменьше, там можно устраивать встречи пять-на-пять. Неподалеку волейбольная площадка, на которой играют в основном в пионербол (это такой волейбол, где мяч не отбивают, а ловят), и самое главное — пляж. То, ради чего все сюда и ехали.

Он песчаный, громадный, метров триста длинной, огорожен в реке сетью. Около него — заходящий глубоко в воду причал с лодками и катамаранами. И те, и другие детям не положены, но для купания можно брать маленькие резинонадувные лодочки, матрасы и подушки. Плавать и бултыхаться с них в воду очень удобно.

Река отделена от лагеря железным забором, чтоб никто из детей, убежав ночью из спальни, не добрался бы до воды и не утонул, а потом не всплыл в виде зомби и не топил других убежавших, которые тоже станут зомби-утопленниками, и так до бесконечности. Воспитательные сети подстерегают повсюду.

Домики, в которых нас поселили, мне приглянулись. Не новые, но после ремонта, и они близко к реке, спрятались за деревьями от администрации.

Деревянные, двухэтажные, из покрашенных в зеленый цвет досок. Жалко, из обычных досок, не круглых, ведь тогда бы домики напоминали избушку бабы Яги — река по весне разливается, и поэтому они стоят на полутораметровых сваях, точь-в-точь как на куриных лапах.

Крыши треугольные, а под ними — мрачные чердаки. Запертые, но это исправимо. Наверняка там хранятся древние сокровища, а то и парочка скелетов, потому что сокровищ без скелетов не бывает. Короче, наши цели ясны, задачи определены, скоро примемся за работу.

Комнаты в домиках разные. Мы поселились в самой маленькой, как раз для троих и предназначенной. Кроме нас — никого, и это здорово, а то попался бы какой зануда, да еще и не один. В двух соседних живут уже по шестеро. Глеб обрадовался больше всех, хотя виду не показал. Ему с незнакомыми тяжко.

А на втором этаже обитает наш вожатый Геннадий Семенович, и это проблема. Не то чтобы он нам не нравился, но лучше б мы как-нибудь сами. К нашему отряду и второй дом относится, точно такой же, так у него внутри вожатого нет. А тут две секунды ему по лестнице ночью спуститься, пересчитать присутствующих по головам и поутру наказать головы отсутствующие. Хотя и до соседнего домика, отведенного девчонкам, если завредничать, идти недалеко.

Но будем надеяться, что такого не случится. Геннадий Семенович сам недавно был пионером и совесть у него взрослая жизнь еще не забрала. Да и какая там взрослая жизнь, студент он третьего курса политехнического института сверхтяжелого машиностроения имени В.И. Ленина. Можно называть его дядей Геной, но дядя из него так себе, на троечку с двумя минусами и записью "в следующий раз поставлю два". Худой, долговязый, слегка длинноволосый и с усиками для солидности, причем эти усики солидности не добавляют, а напротив, отнимают ее со страшной силой. Усатый старшеклассник, гыгы. Но здесь он начальник. Хотя власть ему, судя по первым впечатлениям, нужна не слишком. Не утонули пионеры, не переломали ноги, не потерялись в зазаборном лесу — и уже хорошо.

А еще взгляд у него с хитрецой, как у Артема. Это интересно!

…Если подытожить, обычный пионерский лагерь, каких сотни и тысячи. Прошлым летом мы отдыхали в почти таком же — с деревянными домиками, кустами вдоль дорожек, администрациями, флагами, коптящими прачечными, проволочными заборами и пляжами на манер австралийских, за подводными ограждениями которых тоскливо, но не теряя надежды, смотрят на людей голодные акулы. И все было хорошо — отдохнули, загорели, накупались. Жаловаться не на что, потому что на мелочи жаловаться стыдно.

Лагерь принадлежит "Агитационностроительному заводу имени В. И. Ленина", или проще, "заводу светящихся лозунгов". Горящая красными фонарями в окна фраза "Скоро коммунизм" — дело их безжалостных рук. И местное "Все лучшее детям" — тоже. Завод огромный, не меньше нашего, даже район для него построили в лесу. Брат-близнец, одним словом. Говорят, руководства предприятий во время совместных праздничных застолий часто спорят, какой завод ценнее для государства и мировой истории. До драк, к счастью, никогда не доходило. Все боятся, что мы на разборки свое каменное воинство приведем.

Но по части пионерских лагерей лозунгосветящиеся нас опередили. У них лагерь есть, а у нас — увы, поэтому на лето директор завода просится к ним или к кому-то еще, в случае отказа обещая в будущем поставить таких вождей, с которыми они потом хлопот не оберутся.

5

Название лагеря мне нравится. "Юный романтик" — звучит! Хоть о романтике говорят постоянно, мне эти разговоры не надоедают. Романтика космоса, дальних походов и прочая. Учителя о ней говорят, телевизор, книги, газеты, плакаты и лозунги.

Деньги — не главное, напоминают они. А также квартиры, автомобили, одежда.

И я согласен! Даже без пломбира жить кое-как можно, а без космоса — нет.

Слышал, что где-то в далеком Подмосковье стоят две малюсенькие деревеньки под названиями Марс и Юпитер. Назвали их так жители. Переименовали после революции. Умопомрачительно! Работают на чумазых незаасфальтированных колхозных полях, выращивают картошку-помидоры, а все равно на звезды смотрят!

6

Мама Глеба рассовала вещи из чемоданов по шкафам и тумбочкам, поговорила с важно надувшим щеки Геннадием Семеновичем, потом вернулась к нам, попросила не баловаться, вытерла у себя на глазах слезы, поцеловала Глеба и не оглядываясь ушла к автобусу ехать обратно.

Все произошло очень быстро, за какой-то час, одним предложением, пусть и на целый абзац с семью сказуемыми… и наступила свобода.

Пахло рекой, слышался плеск волн. Вокруг домика росли деревья, он казался наполнен таинственным шорохом листы… а каково будет вечером!

Доставшаяся нам комнатка оказалась хоть и небольшой, но просторной. Три кровати, причем две рядом с окнами, около каждой — тумбочка. Шкаф, три стула и стол с обмотано-починенной длинной изолентой большой железной настольной лампой… ой.

Пол деревянный, мягкоскрипучий, окрашен прозрачным лаком и поэтому видны все сучки и прожилки. Класс! В прошлом нашем лагере полы безжизненно штукатурились сантиметровым слоем краски.

Комната обычная, за исключением одного элемента интерьера — из стены над шкафом торчит белогипсовое плоскопионерское лицо, ко рту которого для чего-то прилепили горн. Настоящий, медноблестящий, мы такие носили на школьных праздниках. Зачем он здесь? Пока никаких версий.

Около выхода — помещение с умывальниками и туалет. Это отчасти хорошо, отчасти плохо. Меньше предлогов для покидания дома после отбоя. Рядом еще одна комната. Общая, для всех. В ней двадцать стульев и на старой тумбочке теплый ламповый голограммный телевизор (утром включали, вот он и нагрелся).

Мы съели половину привезенных конфет, попрыгали на кроватях, открыли окно, прикинув, как будем вылезать ночью, и приступили к обсуждению наиважнейшего вопроса лагерной жизни — будет ли дневной сон? Расписания мы пока не видели, на стенде около администрации вместо него зияет дыра. Ладно, не зияет, и дыры там никакой нет, зато слово красивое.

Есть ли на свете что-то более глупое и ненужное, чем дневной послеобеденный сон? И не спит никто, и заняться нечем, и светло на улице, убежишь — сразу поймают. Глеб пессимистично заявлял, что сон неизбежен. Артем спорил, аргументируя тем, что если человечество смогло полететь в космос, то и этот пережиток варварства сумеет победить, а я помалкивал, не желая отказываться от веры в цивилизацию, и в то же время терзаемый плохими предчувствиями, которые обычно не обманывают, в отличии от радостных ожиданий.

Через несколько минут из коридора раздались голоса — это заселялись в соседние комнаты. Мы гордо смотрели на суетящихся пап, мам и прочих бабушек с горами сумок, пакетов и чемоданов, словно их дети-внуки оставались зимовать на ледяной арктической станции.

Скоро граждане провожающие исчезли и мы подумали сходить познакомиться, потому что ребята приехали не из нашей школы, но к нам заглянул Геннадий Семенович и велел выходить на улицу — около администрации намечается линейка с выступлениями и поднятиями флагов.

На вопрос о дневном сне он сказал, что сам не знает, может, сейчас и сообщат.

Отряд собрался рядом с беседкой. Мы и девчонки из второго дома, из них тоже ни одной нашей районной. Некоторые родители еще не уехали и помогли Геннадию Семеновичу всех пересчитать, после чего мы организованной толпой направились вверх по тропинке.

7

На площадку мы явились последними. Остальные отряды уже выстроились перед зданием администрации. Несколько сот человек, я прикинул. Все дети возрастом примерно от девяти до тринадцати. Мелкие и старшие поехали не сюда. Вот и прекрасно. От них одна головная боль в метафорическом смысле.

Пока мы стояли, вожатые суетились со списками, иногда что-то спрашивая у находящихся здесь же родителей, поскольку те могли подсказать, не потерялся ли кто. У столба с неподнятым флагом виднелась микрофонная стойка, от которой тонким хвостом уползал в кусты провод.

Один пионерский отряд выглядел очень интересно, потому что состоял целиком из лагерно-хозяйственных роботов — уборщиков, грузчиков, дворников и прочих. В основном человекообразных, с руками, ногами и головами, но парочка ездила на колесах.

Они выгодно отличались от пионеров. Не суетились и не кричали. Образцово замерли в ожидании указаний, устремив вперед свои безжизненно-всевидящие глаза-лампочки.

С глазами же любителей фантастики, кроме нас, не было никого. Даже роботы реалистично смотрели на жизнь.

Печаль.

Неожиданно из репродуктора заиграл марш и тут же оборвался. На площадке откуда-то возникла строгая тетя в коричнево-пиджачном костюме и черных очках, стукнула пальцем по микрофону и сказала:

— Слово предоставляется директору пионерского лагеря имени И.В. Мичурина Игнату Петровичу.

И отошла в сторону, уступая место появившемуся из дверей администрации вышеупомянутому Игнату Петровичу. На вид ему было около шестидесяти. Его седые малопричесанные волосы и горящие глаза мне кого-то напоминали.

— Дорогие дети, взрослые и вожатые! — сказал он в жутко зазвеневший микрофон. — Разрешите представиться, хотя меня уже представили. С этого года я — директор нашего замечательного пионерского лагеря, который построили для нас шефы — сотрудники "Агитационностроительного завода имени В.И. Ленина". До лагеря я трудился на этом заводе в должности главного технолога, хахаха.

Я понял, что линейка будет долгой. И не я один, судя по выражению окружающих лиц. Безучастными остались только роботы, хотя некоторые из них вроде тоже погрустнели.

— Еще вчера моя жизнь заключалась в одной работе. Жил на заводе днями и ночами, неделями и месяцами! Однажды решил пойти домой и с трудом отыскал свою квартиру, хахаха! Когда пришла пора собираться на пенсию, я подумал — почему бы мне вместо пенсии не стать обратно пионером, хахаха! Так я здесь и оказался.

— А теперь о главном, — посерьезнел Игнат Петрович. — Что такое отдых, дорогие друзья? Отдых — это не баловство, а тяжелый и напряженный труд, требующий полной самоотдачи!

…В свои двенадцать я повидал массу линеек. Если они не деревянные и не пластмассовые, то неизбежно происходят первого сентября, во время последнего звонка и по другим своеобразным праздникам, поэтому тут волей-неволей научишься отключаться и не слушать того, что на них говорят. Ничего нового не скажут, а любопытного — тем более. Витать где-нибудь в облаках — вот что надо делать во время торжественных мероприятий. Знаю, что взрослые против витания детей в облаках. Однако эти облака ничуть не дальше от земли, чем то, о чем говорят выступающие дяди, даже когда дяди очень высокопоставленные и находятся в телевизоре. Торжественная речь, как я понял, — это ритуал, наподобие вызова зловредных духов туземцами. Но там хоть какие-то шансы на их появление, а тут никакой надежды ни на что. Есть только время, принесенное в жертву богу бессмысленности. Бессмысленно принесенное.

Сказал — и самому понравилось. Но снова напомнил себе, что вслух произносить это не стоит, а то поведут к докторам и заставят пить таблетки. Я уже научился преждевременно читать, и повезло, что доктор спокойный попался. А среди них тоже бывают свои Марии Леонидовны, и лечиться мне потом от излишков ума.

Подумал, что я умный, и опять совесть укусила. Нескромно ставить себя выше других. Но я и не ставлю! Зачем мне это? Никакого удовольствия не принесет. Интеллектом меряются только дураки.

Хотя как-то в книге-воспоминаниях одного ученого я прочитал разговор двух девушек, с виду неглупых. Обычных студенток какого-то института.

Одна говорит другой про кого-то, что он — дрянь, потому что считает себя непризнанным гением. Вторая молча ей кивает, соглашаясь, и все, беседа окончена. Больше обсуждать, по их мнению, тут нечего. Гении (признанные или непризнанные), им не нужны. Да и просто умные, наверное.

Не знаю, сколько времени я витал и не слушал директора, но очнулся от страшного грохота мгновенно. Какой-то робот устал стоять, потерял сознание и всем своим металлическим телом шмякнулся на асфальт. Роботообморок. Упало давление в гидравлической системе, такое случается.

Все переполошились и бросились оказывать первую помощь. Директор объявил линейку оконченной, расстроился, что не успели торжественно поднять флаг, велел идти в столовую, так как подоспело время обеда, а потом вдруг прокричал в микрофон:

— Стойте! Я не сказал самое главное!

Набрав побольше воздуха в легкие, он зловеще произнес:

— Дневной сон — будет!

И ткнул пальцем в небеса:

— Указание свыше!