1
В свою комнату мы пришли за полночь, однако спать и не думали. Чем мы хуже футболистов, которые могут выйти из дома после отбоя?
…Но конспирация — как полагается. Свет не включали, разделись, легли. Понаблюдали в окно — никого там? Вроде нет, не видно и не слышно. Вожатые или не были на пляже, или уже искупались. Значит, вперед!
Оделись, взяли фонарики и выскользнули за дверь.
2
Темно на улице! И ветер. Несильный, но грозный. Раскачивает кроны деревьев. Шепчет, что сейчас попадешь в лапы мутанта или директора. А может, и им двоим одновременно. Поделят тебя как-нибудь меж собой, договорятся. Но мы умеем перебарывать страх. Не полностью, конечно. К тому же, когда страшно, интереснее. Мир без ночных чудовищ скучен. Без ночных чудовищ, но не без ночных директоров пионерлагеря! Без этих нескучно вообще.
План первой вылазки за дверь был таков — добраться до забора, по дороге проведя рекогносцировку, и без потерь вернуться обратно.
— Пойдемте к пляжу, — прошептал Артем.
Мы согласились. Пляж близко и не надо идти мимо администрации и корпусов. Для тренировки сойдет.
…Шли вдоль дорожки, за растущими вдоль нее кустами. Фонарики не включали, глаза уже попривыкли. Через несколько минут добрались до пляжа. Тут и ветер стих.
Красив пляж ночью! По бокам — огромные деревья, а между ними — река, лежит краем на песке, широкая-широкая, какой бывают реки только в темноте. Ни звука. Лодки у берега почти не видны.
Забор здесь огого. Не сетка-рабица, которую перелезть — раз плюнуть. Острые спицы на три метра из земли растут, вверху ничем не прикрытые, поэтому через них на пляж — опасный вариант. Хотя о чем мы, ведь собирались до забора и обратно? Разгорелся аппетит во время еды.
Артем почесал нос и подошел к калитке. Она такая же высоченная, как весь забор, и закрыта замком. Пожал Артем плечами, пригорюнился и вдруг заметил что-то под ногами.
Полузасыпанная песком металлическая коробка, а в ней ключ! От калитки, разумеется! Видно, вожатые оставляют его на ночь для своих. Правильно, не бегать же за ним каждый день в администрацию. И делать пятнадцать копий тоже не нужно. Ага! Но…
— Нас могут выгнать из лагеря, — пробормотал я.
— Запросто, — сказал Артем и поставил вопрос на голосование, — поэтому идем или нет?
— П-пошли, — твердо произнес Глеб.
И мы двинулись на пляж.
Никого! Вода тихонько плещется у ног. Я наклонился, окунул руку. Теплая! Не как днем, а таинственно-теплая. Обжигает, обволакивает. Вот почему вожатые ночью купаются. Может, и самим поплавать? Роботов нет, они смотрят на складе свои механические сны.
И тут Глеб печально проговорил:
— В л-лодке кто-то с-сидит.
Мы присмотрелись и с ужасом поняли, что он прав. На корме одной из лодок — темный силуэт человека. Молчит и не шевелится.
Сказать, что перепугались — не сказать ничего. Похоже, завтра объявят на линейке, что трое пионеров за жуткое нарушение дисциплины отправляются домой. А если здесь не кто-то из лагерного начальства, а простой мутант с военной базы? Уж лучше так…
Распереживались настолько, что не помчались спасаться, а смиренно направились к лодкам. Медленно зашагали по песку деревянными ногами. Половина жуткой минуты — и от сердца отлегло. Тот, кто там сидел, не был ни начальником военной базы, ни мутантом из пионерского лагеря (от волнения я немного перепутал). Он был дядей Гришей! А дядя Гриша был стареньким, невысоким и седым. Он жил в соседней деревне, работал водителем грузовика и привозил в лагерь продукты. Запомнился нам, когда выходили из столовой, на него ругалась повариха, говорила, что он папиросу изо рта не вынимает, а вокруг дети.
Сейчас рядом поварихи не было, он сидел и курил, не обращая ни на что внимания.
Мы подошли поближе. Остановились, смотрим. Дядя Гриша даже головы не повернул.
— Здравствуйте, — сказал Артем.
— Здрасьте, — кивнул дядя Гриша.
— Мы тут… того… прогуляться решили, — продолжил Артем.
— Правильное дело.
— Но по ночам в лагере гулять нельзя, особенно не в лагере.
— Нельзя, — согласился дядя Гриша.
— Могут и выгнать!
— Запросто могут.
— Но вы ведь не скажете, что нас здесь видели? — жалобно попросил Артем.
— Я? Ни за что! Я даж когда в тюрьме сидел, молчал как рыба!
Над рекой пронесся вздох облегчения. Вода опять заиграла приветливыми красками, луна вышла из-за туч.
— А как вы в тюрьму попали? — это я для продолжения разговора.
— Попал, как не попасть! Пред войной ишчо. При втором вожде. Многие тогда по тюрьмам сидели. Чуть что — сразу в тюрьму. Враги страну окружали, поэтому люди и сидели. В ответ на происки империалистов. Вот и со мной то же приключилось. Отмечал с мужиками и пивом конец уборочной, а я молодой еще, необдуманный, взял и пошутил, что сейчас в тюрьму забирают часто, будто призывников в армию, и население, значит, не только военно, но и тюремнообязанное. Эк по пьяне сформулировал, ну чисто филолог, прости господи! Утром меня на два года в тюрьму и забрали, шоб не клеветал на советскую власть. Отслужил, то бишь отсидел, и вернулся. Прошел школу жизни. Повзрослел, перестал веселиться понапрасну. И непонапрасну — тоже. На всякий случай. Тут запас не помешает. Начальник тюрьмы говорил, что коммунизм — это социализм минус чувство юмора у населения всей страны.
— Такое время было, — подумав, сказал дядя Гриша. — Анекдоты — рисковые, трава — зеленая, деревья — большие, реки — глубокие, и рыбы в них… Сейчас не так. Хорошее было время!
Он потушил папиросу.
— На реке ночью красиво… А у нас близ деревни все камышом заросло, напасть какая-то. Сейчас поплыву домой. Эх, скучно там. С тех пор, как жена померла, тишина дома. Скучная… Черная… А на реке тишина нескучная. Не веселая, но и не тоскливая. Прозрачная!
— А правда, что неподалеку от лагеря военная база заброшенная, — спросил я.
— Неправда, — ответил дядя Гриша, — не особливо она заброшенная. Обитает в ней что-то, с тех пор как солдаты бежмя бежали. Она рядом, реку переплыть, и взять левее. Почти напротив.
— Выходит, правду нам сказали, что там страшное место, — содрогнулся я.
— Неправду, — опять возразил дядя Гриша. — Какая же оно страшное? Оно нестрашное. А что в нем водится, то да, страшное.
— И сильно страшное?!
— Да нет! Васька с мельницы видал штось оттуда, и даже не испугался. Поседел, дергаться начал, но не испугался. Васька смелый!
— А кто может рассказать побольше?
— Ну, кой-какие солдаты там свихнулись, ушли в подземелья и бродят внизу до сих пор, они смогут!
Мы поежились и приступили к борьбе с собственным воображением. Проиграли быстро. Черные коридоры и безумцы в шинелях у него получались великолепно.
— Зомби те солдаты! — продолжил дядя Гриша, — ни живы, ни мертвы. Я знаю! Я сам похожий был.
— Как это? — в один голос воскликнули мы.
— Дык вот как! После войны подался я работать на литейный завод, железо какой изготавливает. Перед ним руда на складе горой лежала, ждала своей очереди. Шел я мимо, увидал — блестит чой-то желтым, как золото. Протянул руку — точно, золотой камешек! Только он не золотой сказался, а заколдованный. Ударил меня. Я спужался, бросил его, да поздно, потому как стал я никакой. Руки-ноги ходят, голова соображает, но чуйств никаких. Ничего не хочется, все безразлично. Будто человечек ты механический в часах. Утром на работу, вечером с работы, день прошел, еще один, и еще, и еще… хорошо-то так! Начальникам моим нравилось. Что ни прикажешь, все сделаю без возражений. А потом наваждение сошло. С чего — неведомо. Мож, руду со склада переплавили и волшебный камушек сгорел. Опечалился я. Покойнее с ним жилось. Все, уплываю! Надо поспать, а то завтра снова шоферить спозаранку. Идите в лагерь, чтоб не пымали!
Отвязал дядя Гриша лодку, вставил весла в уключины и не спеша поплыл к середине реки.
— Пока, дядя Гриша!
3
— Выдумывают люди, — сказал я, пытаясь придать голосу побольше уверенности. — В каждом селе полно баек про леших и домовых. А тут еще и военная база загадочная.
Глеб и Артем промолчали.
4
Мы закрыли ворота, положили ключ на место и вернулись домой. Вокруг вроде тихо. Все, на сегодня приключений достаточно. Ложимся спать.
5
Ночью Глеб проснулся. Повезло, что я сплю неглубоко, открыл глаза и увидел, что он сидит на кровати и у него текут слезы. Он проснулся, но не совсем. Его мама предупреждала, что с ним такое бывает.
— Глеб… — позвал я.
Но он будто не слышит. Хотя, может, и вправду не слышит.
Я встал, растолкал Артема. Тот сразу все понял. Мы подошли к Глебу.
— Что с тобой?
А он, глотая слезы:
— Г-где м-мы?
— В пионерском лагере, — ответил я.
— В л-лагере?
— Да.
Он посидел еще немного, потом лег, поправил одеяло и уснул. Мы с Артемом несколько минут покараулили его, а затем тоже отправились по кроватям.