1
И мы начали готовиться к путешествию. Достали рюкзаки, положили в них свитера — в подземельях сыро и холодно, мы же не хотим умереть от простуды. Сапоги решили не брать — в них тяжело убегать от мутантов. Проверили наши фонарики и перочинные ножи.
Безжалостная стрелка дошла до половины двенадцатого. За окном — темень. Тихо, будто ночь проглотила все звуки. Разве что сверчки стрекочут, да ветер шелестит за приоткрытым окном.
— Идем? — спросил я, сам не веря, что мы это затеяли взаправду. Даже если большая часть рассказов — выдумка, то еще останется с лихвой. Сердце колотится, аж выпрыгивает.
Артем и Глеб молча кивнули.
Я посмотрел на кактус.
— Пока, — сказал я ему.
Кактус не ответил.
Мы вышли в коридор и закрыли дверь.
Соседи спят. Как странно — только что были с ними друзьями, и тут на тебе — они посмеялись над Геннадием Семеновичем. "Надо было прятаться". Ну и прячьтесь всю жизнь. Не вылезайте из своей норки. Там вас не найдут и не тронут.
А футболисты… Казались хамами, но выяснилось, что это не хамство, а философия. Неправильная, но лучше неправильная философия, чем никакая, потому что никакая — тоже философия, и очень неправильная. Философии можно быть неправильной, если она красивая. Эта, к сожалению, некрасивая. Простая, как футбол. Но удобная! Оправдаться ей — раз плюнуть. Мол, мы не виноваты, что жизнь такая. Предъявляйте претензии тем, кто ее такой сделал.
2
— Вот чего, — сказал я. — Мы — люди современные и понимаем, что никакой мистики не существует. Военные с базы тоже были современные, но в мистику верили, поэтому испугались и убежали. Мы их ошибок не повторим. Если в подземельях что-то померещиться, твердо говорим себе, что этого нет и подыскиваем всему рациональное объяснение. Согласны?
Несогласных не было.
3
…Мы шли к пляжу не прячась, по дорожке. Никого нет. Чувствуется, что никого. Пустота в воздухе. Все спят. Все далеко отсюда, в своих снах. Ночь над пионерским лагерем. И огромная луна. Ее свет призрачный, ненастоящий, прячет вещи белым покрывалом, и они просыпаются, не опасаясь, что это заметят.
Когда миновали аллею с гипсовыми пионерами, почувствовали спиной чей-то взгляд. Повернулись — и точно, одна гипсовая девица наклонила голову и смотрит на нас.
Мы не испугались. Не нам бояться оживших памятников. Не с того мы района. Помахали ей и отправились дальше. Навстречу подлинным опасностям.
Вот и пляж. Тоже пустой. Закрыт, но коробка с ключом лежит на своем месте. Металлический щелчок — и мы за воротами.
Слева три лодки, привязанные цепями к колышкам. У одной нет весел, зато внутри полно воды. Ей давно никто не пользуется, и мы тоже не будем. Но та, что справа от нее, вполне подойдет.
Глеб с Артемом перебрались через борт и сели за весла, а я столкнул лодку в воду. Боялся, что не справлюсь, но она заскользила легко. Еле успел запрыгнуть и не замочить ноги.
И мы поплыли.
База, по словам дяди Гриши, совсем близко.
…Ребята гребли, а я поднял голову к небу. Оно черное, космическое, бездонное. Как на других планетах. Луна — громадная, смотрит вниз и думает о чем-то неизвестном тебе, ведь ты всего лишь маленький человечек. Исчезнешь, и ничего не изменится в ее взгляде.
Как далеко слышно! Где-то плеснула рыба — и кажется, что рядом. А может, то не рыба?
Миновали середину реки, стали плыть вдоль другого берега. Там тоже пляж, но дикий, необжитой, с крутыми холмами в дюжине метров от воды и темной стеной леса поодаль.
Все очень мрачно. Нас явно не ждут.
Еще немного — и мы на месте.
Река уходит вправо, образуя большую заводь. Когда-то здесь была пристань. Причал с автомобильными шинами до сих пор стоит, а дальше на поднимающемся берегу несколько заброшенных домиков и солдатская казарма. Ни огонька, хотя стекла в окнах целы.
Нет, вру. И окна побиты, и лозунг на казарме увядающе тлеет. "Болтун — находка для врага".
Значит, ищем подземный вход.
Лодка ткнулась носом в песок, мы поднялись на склон и принялись осматриваться.
Ничего заслуживающего внимания. Зашли в домики — их двери незаперты — и тоже ничего. Кое-где мертвая старая мебель, и все. В казарме три ряда безматрасных железных кроватей. Жутковато выглядят при луне, а на одной еще и памятник Ленину лежит. Простенький, неживой, рукой в потолок указывает. Додумался же кто-то сюда его. Но где ворота на базу?
— Мы не проверили вон т-там, — Глеб указал на маленькое деревянное строение недалеко от казармы.
— Это туалет, — ответил я. — Классической туалетной формы. Хоть в кино его показывай. Туалет типа "сортир".
— Поэтому и п-подозрительно, — сказал Глеб.
Он дошел до туалета, распахнул дверь, посветил фонариком и замахал нам обеими руками.
Мы подбежали и увидели, что пол в туалете необычный. Не пол, а металлическая дверь из двух половинок лежит на земле.
Втроем мы аккуратно взялись за ручки, открыли сначала одну половинку, затем другую и вздохнули. От радости и страха. Вот он, секретный проход на секретную базу. Лестница с бетонными ступеньками глубоко уходит в землю. Как хитро замаскировано, шпионы ни за что не догадаются. Мало ли зачем человек сюда пошел. Даже генерал — что тут такого? Разве ему нельзя? Хотя если рота солдат строем промаршировала, то да, непонятно.
Шутки шутками, но когда ты рядом с подземным ходом, из которого могильным холодом веет, чувствуешь себя не по себе.
— Вперед? — спросил я.
— Отступать поздно! — произнес Артем, и мы начали спускаться, ненадолго задержавшись, чтобы надеть свитера.
Первым шел Артем, за ним Глеб, а я последним. Но не из-за того, что я несмелый, это произошло само собой.
Шли долго. Светили фонариками, надеясь увидеть конец лестницы, но он что-то никак не появлялся. Ступать старались осторожно, хотя получалось не всегда, камешки то и дело хрумкали под ногами. За перила не держались — боязно. Когда руки на перилах, идешь будто по-хозяйски… а если подземелье обидится на нас? Вот такие мысли!
Через минуту лестница все-таки кончилась. За последней ступенькой лежал ровный каменно-серый тоннель. Не особо широкий, вроде школьного коридора, а дальше — ворота.
И какие! Стальные, больше метра толщиной, и выпукло-полукруглые, словно два кусочка разрезанного мячика. Покрашены черно-желтыми полосками. Такие ворота ставят для защиты от ядерной бомбы. Первая половинка ворот закрыта, а вторая отъехала вперед, и за нее можно пройти.
— Идем? — снова спросил я.
Из-за ворот лязг послышался, будто что-то проехало. Показалось?
Еще несколько минут назад, когда только нашли лестницу, я подумал, что мне страшно. Нет. Страшно теперь. По-настоящему страшно. Какую глупость мы затеяли.
— Идем! — ответил я себе как можно уверенней.
За воротами тоннель продолжился, и по пути нас встретил странный коридорный кабинетик в клетке. Покрытый зеленым сукном стол, на нем несколько телефонов, телетайп, лампа, и все это за решеткой от пола до потолка. Дверца в решетке незакрыта.
— Контрольно-пропускной п-пункт номер один, — прочитал Глеб.
Мы подошли к столу. Да, точно. Здесь должен сидеть офицер в отутюженном кителе, проверять удостоверения всех, кто приходит на базу, сообщать по телефону о происшествиях и включать телетайп.
Одна бумажная полоска-телетайпограмма все еще торчала из устройства. Артем оторвал ее, посветил фонариком и отдал нам.
— Читайте сами.
Мы прочитали.
Сообщение оказалось лаконичным, без подписи, и заставило вздрогнуть. Оно гласило — "тьма сгущается".
— Надо смотреть внимательно, — сказал я. — По оставшимся следам мы поймем, что случилось на базе. Составим реальную логическую картину. Без глупостей и суеверий.
— А если вк-ключить лампу? — нерешительно предложил Глеб. — Вдруг электричество есть.
— Давай попробуем, — ответил Артем.
Громкий щелчок — и она загорелась! Гораздо ярче, чем наши фонарики. Но свет, конечно, подземный, мрачный. Он всегда чувствует, где находится: на кухне или в страшной пещере. Соответствует обстановке.
Поэтому мурашки по коже забегали еще быстрее. Но они в организме не главные и поэтому не помешали нам приступить к осмотру.
Для начала мы увидели в рамочке на стене приказ командира части "51–17" — "Наружу не выходить! Мы нужны Родине совсем внутри нее!" Рядом и тоже в рамочке — "Не волнуйтесь, на капиталистических военных базах то же самое".
То есть солдаты годами солнца не видели? Да так с ума можно сойти!
Можно совершенно точно, потому что в столе нашлась обложка брошюры под названием "Пятнадцать отличий советского сумасшедшего от зарубежного" с карандашной надписью "на первом КПП еще спокойно…"
Дальше мы пролистали "журнал пришествий" — толстую книгу в кожаном переплете, она лежала-пылилась в верхнем ящике стола и была исписана полностью.
Одной и тоже фразой — "я не сумасшедший"! Только эти три слова. По двести раз на каждой странице. Боролся человек с надвигающимся безумием. Не уверен, что у него получилось. Особенно засомневался, когда нашел другую его запись, уже на листке бумаги — "я постараюсь логическим путем, объективно, без лишних эмоций и суеверий понять, кто живет у меня под кроватью. Стоны и бормотание свидетельствуют о его схожести с человеком". В подтверждение серьезности намерений в ящике нашелся учебник по логике, весь в пометках и закладках.
— Пойдемте, — сказал я. — Ясно же, что человеку от безвыходного сидения под землей начала казаться всякая ерунда.
— Подожди, — ответил Артем.
В другом ящике лежали карандаши, давно высохшие шариковые ручки, резинки, линейки… и значок! Синий, треугольный, из толстого куска бронзы. С гербом, флагом, перекрещенными мечами и надписью — "оперативный дежурный части 51–17".
Шикарная вещица. Повертели мы ее в руках, и у меня мысль возникла.
— А знаете что! Можно валить домой. Значок докажет, что мы были здесь.
Постояли минуту, подумали, и Глеб возразил:
— Еще п-погуляем. Интересно ведь! Артем, т-ты "за"?
— Конечно! — воскликнул Артем.
Ну, так тому и быть. Действительно интересно, хотя неуверен, что интересность будет продолжаться долго. Фильмы ужасов интересно именно смотреть, не участвуя в происходящем на экране, однако я остался в меньшинстве, и мы спрятали значок, выключили лампу и пошли дальше.
4
Сделав три десятка шагов, мы оказались в другом каменном тоннеле, перпендикулярном пройденному. Длинном-предлинном, но шириной все с тот же школьный коридор. Потолок полукругл, под ним висят-покачиваются давно погасшие лампы. На полу проложены рельсы. Стену украшают нарисованные красным слова: "СССР — оплот мира и здравомыслия!". А под ними еще одна надпись: "привидений не существует!"
— Куда пойдем, налево или направо? — спросил я дрогнувшим голосом. — Где больше привидений не существует?
— Н-направо, — сказал Глеб.
И мы свернули направо.
Кое-где по коридору при свете фонарей виднелись запертые железные двери и боковые проходы. Кромешная тишина, но тут за спиной раздался звук, который слышался еще перед атомными воротами. Будто трамвай едет в темноте.
Мы переглянулись и убежали обратно на КПП. Спрятались за решеткой — какая-никакая, а защита.
Светили фонариками и ждали. Шум все усиливался и усиливался, и наконец мимо нас по рельсам прогромыхала пустая железнодорожная тележка.
Думаю, с тех пор, как базу оставили, она кругами и ездит. Электричество-то кое-где имеется. Одна радость, что тележка — не мутант, не привидение и не обезумевший солдат.
— Вот, — сказал Глеб и ткнул пальцем в рубильник на стене.
Не обратили мы на рычаг внимания, а он, между тем, подписан — "ж/д платформа". Артем дернул его и шум вдали затих — тележка остановилась. Да, так лучше. Пусть темнота молчит. И мы будем говорить шепотом.
5
Идем дальше. Как конкистадоры в запретных подземельях древнего индейского храма. Из которых пока что никто живым не выходил.
Артем потянул ручку какой-то металлической двери и та открылась. Посветили фонариками — мастерская. Полки вдоль стен, на них всякая всячина. Куски двигателей, трубки, шланги, чего только нет. Взять что-нибудь с собой? Но все какое-то неинтересное, за исключением одного плаката: молодой рабочий с искаженным лицом держится за голову, а рядом лежат на полу слесарные тиски. Надпись: "Сошел с ума — сломал оборудование — стыдно!" Таких плакатов я раньше не видел. Что-то тут явно происходило, а иначе зачем его повесили.
Следующие три двери были заперты, но четвертая заскрипела и распахнулась. Учебная комната. На стенах — плакаты (обычные, банально-военные), в шкафах — книги, в центре — столы и стулья, а на стене — небольшой экран и перед ним киноаппарат с заправленной пленкой.
— Давай включим, — оживился Артем. — Вдруг солдатам показывают что-то интересное. Я умею.
— Опасно, — возразил я.
— Не попробуем — будем жалеть! — ответил Артем и что-то нажал.
Зашелестела перематывающаяся пленка, свет из киноаппарата ткнулся в экран и превратился в испуганное лицо солдата. Потом камера отъехала и стало видно, что человек привязан к огромному стулу. Руки, ноги, грудь, все обмотано толстыми кожаными ремнями. Никаких слов, как в немом кино. Полная тишина и стрекот аппарата.
Камера снова приблизилась и на экране появилась чья-то рука, держащая большую таблетку. Солдат замотал головой, беззвучно закричал, но тут змеями вылезли еще руки, схватили его, открыли ему рот и запихнули таблетку. Солдат сразу успокоился. Посмотрел довольным взглядом и заулыбался, счастливый-счастливый, будто маску радости надел. Возникла надпись — "мы лучше вас знаем, что вам нужно".
Затем пленка оборвалась, аппарат заскрипел и остановился.
— Что это? — спросил я.
Но ответа не нашлось ни у кого.
6
…Еще одна открывшаяся дверь оказалась дверью в столовую.
Почти все, как в пионерлагере. Ну, кроме пыли, запустения и приказа на входе. Таких указаний у нас нет и, надеюсь, не будет никогда.
"Если вы увидели, что в вашей тарелке макароны шевелятся и смотрят на вас, необходимо:
перестать их естьне встречаться с ними взглядомсохранять бдительностьсообщить дежурному повару установленным порядкомпоставить отметку в журнале № 6
Примечание: если на вас смотрят не макароны, а какая-то другая еда, следует действовать точно так же.
Из столовой мы ушли быстро.
7
Дальше мы забрели на второй контрольно-пропускной пункт — копию того, через который заходили. Все то же самое: лампа, сукно, телефоны и прочее. Журнала происшествий не было, зато мы обнаружили несколько бумажных листочков-приказов.
В одном говорилось, что, по заявлениям ученых, абсолютно психически здоровых людей нет, но чересчур сумасшедших допускать до дежурства на КПП не следует.
Другой требовал от личного состава перестать так нервно реагировать на некоего Аида Петровича. Он сорок лет проработал в подземной лаборатории, как бы вы в таком случае выглядели.
Третий приказ оказался короток, всего четыре слова, но зато каких — "По привидениям не стрелять!"
В последнем весьма эмоционально шла речь об эвакуации с базы. "Хватит пересчитывать и сверять личный состав со списками! Считали пять раз и все время разные цифры! Кто не хочет бежать — пусть остается! Надеюсь, забудем здесь не очень многих. С целью ускорения эвакуации разрешаю поддаться паники."
8
— О чем т-ты думаешь, — шепотом спросил у меня Глеб.
— Ни о чем, — ответил я тоже шепотом.
— А я о том, к-как люди сходят с ума. Если п-постепенно, то они сначала не верят в то, что им чудится, а потом привыкают к нему.
— Угу, — влез в разговор Артем, рассматривая что-то вдали. — Вон еще дверь открытая.
9
Она вела в казарму, то есть в солдатскую спальню. Такую же, как на берегу, только подземную, со стенами вместо окон — небольшое отличие, но важное. Особенно, если захочется в окно выглянуть. Про то, чтоб вылезти в него, я и не говорю. В одном месте вместо окна висел плакат, с которого улыбался довольный солдатик, копия того из фильма в учебной комнате, а рядом сидели на полу и отчаянии вздымали руки его сослуживцы, и лица у них были, как на известной картине норвежского художника-пессимиста, там странный дядя что-то кричит на мосту. Картина так и называется — "Крик", и стоит гору денег. Но здесь кричать не полагалось. Плакатная надпись гласила: "Товарищ, не впадай в депрессию! Родина любит жизнерадостных!"
Матрасы на кроватях лежали криво, незаправленные одеяла и простыни свешивались до самого пола.
Верхний свет не горел — мы вхолостую пощелкали выключателем, но и при фонариках обнаружился стенд с пожелтевшими от подземного времени приказами и инструкциями.
Вот такими:
"Если вы чувствуете, что сходите с ума, вам необходимо:
не поддаваться паникедоложить дежурному по установленной формепроизвести запись в журнале № 13сдать оружие, чтоб оно не попало в руки сумасшедшегосесть и тупо смотреть в одну сторону, ожидая дальнейших указаний".
"Когда вам покажется, что в шкафу появилось что-то странное, следует не открывать его, а заколотить досками".
"Не включать лишнего света, поскольку тогда не видно, затаилось ли что-то неподалеку и потому не так страшно. Не надо бояться темноты, возможно, в ней никто и не прячется".
"Если на ваш крик отвечает не эхо, приказываю все равно считать его эхом. Дикие вопли, доносящиеся из старых шахт, называть галлюцинациями."
Или такое объявление.
"Завтра в полночь состоится лекция на тему "Кошмары или бессонница — что выбрать? Научные доказательства того, что спать все-таки стоит, потому что иначе сны могут проникнуть в явь". "В лаборатории усовершенствовали способ распознавания, кто перед тобой — твой товарищ, или им что-то притворяется. Точность теперь — почти пятьдесят процентов".
Еще приказ — "Личному составу в течении двух подземных дней чем угодно заполнить подкроватное пространство. Любым хламом, лишь бы только не мерещилось, что там кто-то живет и чтоб там действительно никто не поселился и не хватал среди ночи спящего за ногу своими тонкими ледяными пальцами со всеми вытекающими последствиями".
И даже еще! "Приказываю во время пути по дальним коридорам считать, что у тебя за спиной никого нет. За тобой не крадется огромный человек, не размахивает руками, не строит безумные рожи (тем более, что он в противогазе), и не успевает отскочить в непроглядную темноту, когда ты в ужасе поворачиваешься".
И самая главная бумага на стенде — "Помни, что у солдата, держащего руку на красной кнопке, должны быть крепкие нервы."
10
— Они все тут были сумасшедшие, — глубокомысленно подвел итог Артем.
Прям Америку открыл.
— Необязательно, — возразил Глеб, — может, много ч-чего было на самом деле.
— Не, лучше считать, что все сошли с ума. — сказал я.
— Думаю, и свихнулись, и что-то было не так. А то с чего они свихнулись, — заявил Артем.
Предложил компромисс. Спасибо огромное.
И ведь он, скорее всего, прав. Дыма без огня не бывает.
Будто в подтверждение его слов с одной кровати свалилась подушка. Мы отскочили к двери, но больше ничего не случилось.
Я заставил себя надеяться, что она свалилась сама по себе. Никто ее из под кровати не тащил, потому что там никого нет. Но никакого желания светить туда фонариком, чтоб в этом убедиться. Вдруг убедиться не выйдет.
— Предлагаю тянуть спички, — предложил я. — Длинная — возвращаемся, короткая — еще нет.
То есть мы как бы не испугались. Это спичка заставила нас вернуться.
— Отлично, — сказал Артем, — короткая означает, что если пойдем дальше, наша жизнь будет короткой! Классно ты придумал!
Я мрачно покосился на Артема, вынул две спички, сломал одну и зажал их в ладони.
— Тяни.
Артем сдвинул брови, вытащил поломанную и развел руками.
Глеб почему-то обрадовался.
11
…Пройдя чуть-чуть по коридору, мы наткнулись на лифт с ржавой дверью и прозрачным окошком на уровне головы Удивились, хотя чего тут странного, он есть на каждой уважающей себя секретной военной базе.
— Поднимите меня, — попросил Артем, и мы с Глебом взяли его за ноги, чтоб он заглянул через стекло.
— Пусто, — сообщил он, посветив фонариком, — бетонная шахта.
А потом неуверенно добавил:
— Кажется, лифт едет…
Да, действительно! Поднимается к нам из глубин. Шум и перестукивание механизмов становятся все слышнее. И кого он привезет?!
— В казарму, — подтолкнул нас Артем.
Забежали, но дверь оставили полуоткрытой. Фонарики выключили. И едва не закричали от ужаса, когда еще одна подушка за спиной глухо шмякнулась на пол. Чего они за столько лет все не попадали? Нас ждали? Странное совпадение, если вообще совпадение.
Тем временем лифт остановился на нашем этаже. Двери разъехались, и наружу полился яркий свет. Яркий сам по себе, и вдвойне яркий во мраке.
Однако никто не вышел.
— Пойдем, посмотрим, — сказал Артем.
…Никого! Лифт — пустая металлическая коробка с торчащей из потолка лампой в железно-дырчатом футляре. Россыпь кнопок на стенке. Три десятка! Под землей тридцать этажей?! Или они означают что-то другое? Эти военные выдумщики еще те! Фантазии у них огого. Поэтому такие странные фуражки и носят. Прячут под ними то, что содержится в головах.
Но как лифт приехал без пассажиров? Кто-то его снизу отправил?!
— Наверное, он сам ездит, к-как тележка по рельсам, — предположил Глеб. — Может, в таких п-подземельях все механизмы немного живые.
Лифт в знак согласия закрыл двери и уехал.
12
Шагов через сто коридор раздвоился. За углом поворота налево белела железная дверь с большой табличкой. "Лаборатория", прочли мы, подойдя ближе. "Без пропуска не входить!"
Это что, запрет? Теперь зайдем точно. Приличный человек, видя что-то запрещенное, должен его обязательно попробовать. Мне до двух лет родители не давали мороженое, боялись, что заболит горло. Когда я теперь ем пломбир, кажется, что эти года следует считать выброшенными из жизни.
Открыли запретную дверь, и за ней еще одну. Пропуск никто не потребовал.
13
Лаборатория, наверное, химическая. Во всякой случае, такой вывод напрашивался после взгляда на мириады пробирок, реторт и прочих стекляшек, из которых еще не испарились разноцветные жидкости.
Большое помещение. Чистое и сейчас. Удивительно.
Много столов. Вроде тех, которые у нас в кабинете химии, но уровнем выше, из непонятного материала, не металла, но и не пластмассы, и над каждым вытяжка — толстая жестяная труба, уходящая другим концом в потолок. Затем сделано, чтоб лаборант не надышался паров изобретенного им вещества и не начал с жутким смехом бегать за бабочками-галлюцинациями. Это известная проблема всех лабораторий.
Один стол не иначе как главный, развернут наподобие учительского. Сидящий за ним может видеть все, что происходит в кабинете. На столе компьютер, всякие бумаги, а рядом на полу большой сейф с открытой дверцей.
Кое-где стояли забытые микроскопы, и прихватить один с собой хотелось невероятно. Увы, это слишком похоже на воровство, хотя здесь они без толку рассыплются от времени. Но дома спросят — откуда взяли, распереживаются и не отстанут.
У дальней стены мы обнаружили непонятный аппарат — что-то наподобие старенького телевизора (не голограммного), к которому проводочками присоединялась медная пластина с грубо нарисованной ладонью. Никто из нас такого не видел. Прибор экспериментальный — кое-где провода замотаны изолентой, а края пластины очень неровные.
Артем, не долго думая, нажал кнопку, и телевизор включился. Пошипел и заработал.
Вот только заработал он странно. На белом экране возникла черная надпись — "положите руку на пластину и прибор скажет, чего вы хотите на самом деле".
— Нее, — протянул Артем. Глеб ничего не сказал, просто отвернулся. Ладно, я притворюсь самым храбрым.
Положил руку. Ее электрически защипало, и надпись сменилась другой — "вы хотите выкинуть лишнее из головы и жить счастливо, как все".
Я схватил телевизор и бросил его под ноги. Экран со звоном разлетелся, на осколках замерцали искорки.
— Ты свихнулся? — Артем схватил меня за руку. Затем и Глеб сжал пальцами мой локоть. Тоже решил, что я спятил.
— Нет, — ответил я.
— Тогда зачем разбил его? Не понравилось, что он сказал?
— Не понравилось.
— Ну ты псих. Сейчас хоть успокоился?
— Успокоился.
— Надо глянуть, что на столе, и двигать отсюда, — произнес Артем.
Но потом довольно добавил:
— Хотя как круто…
И в этом он действительно очень прав.
Бумаг интересных не нашлось — одни списки веществ и реактивов, зато включился компьютер, и безо всяких паролей. Правда, большая часть содержимого из памяти была удалена, осталась лишь военная база москвичей. Прикольная штука. Печатаешь свое имя и компьютер выдает на экране информацию — год рождения, где живешь и где учишься. Напротив наших фамилий — код из двенадцати цифр, а в конце, через черточку, к нему приписана буква "Н". Знать бы, что это означает.
В открытом сейфе хранились только камни. Видимо, их тут исследовали. Один привлек внимание — округлый, как галька, с красно-золотыми вкраплениями. Я взял его и сразу выронил — он ударил меня током. Легонько, но неожиданно. Как медная доска разбитого мной прибора, хотя и посильнее. Я поднял камень с пола, принялся снова рассматривать. Больше он меня током не бил.
— Дай посмотреть, — попросил Артем.
— На, но учти, он электричеством бьется.
Артем взял камень и улыбнулся.
— Да, ударил… хихи.
Потом камень подержал в руках и Глеб.
— К-колется! Наверно, это метеорит. Д-давайте возьмем с собой.
Правильно. Тут он будет зря лежать, а нам зачем-нибудь пригодится.
14
…Я сказал, что на столе не нашлось интересных бумаг? Беру свои слова обратно. Частично обратно, потому что интересная бумага нашлась под столом, и оказалась не бумагой, а так, обрывком какой-то записки… но очень интересным! И непонятным, ведь "интересное" и "непонятное" — они как близнецы-братья.
"Я знаю, что меня никто не будет спрашивать, но если спросит, отвечаю: я категорически против использования этого еще не исследованного "средства" для борьбы со страхами. Лекарство может оказаться хуже болезни. Конечно, вызываемое "объектом" состояние проходит со временем, а после уничтожения "объекта" — мгновенно (тут надо заметить, что если "объект" был относительно большой и воздействие оказалось сильным, то после ликвидации "объекта" человек напрочь забывает, что с ним происходило, а если маленький, то все помнит, и что "объект" может влиять лишь на ограниченное число людей). Но! Расскажу только об одном наблюдении: рядовой Т. после "контакта" заявил, что ему такая жизнь очень нравится, что он начал мысленно общаться с "объектом" (называя его "посредником), и тот теперь подсказывает, что ему делать. Первым делом он почему-то подсказал сорвать плакат с изображением Солнечной системы, а вторым потребовать для "объекта" еды (какой-то бред).
А что насчет кошмаров (ну хотя бы их большей части), то, думаю, они объясняются просто и нефантастически — в откопанных тоннелях где-то стоит ржавая "машина призраков" времен Екатерины Второй и все еще работает".
— Машина призраков? — спросил Артем.
— Ага, — ответил Глеб. — Древние сектанты делали их, чтоб н-насылать видения.
— А что за "объект"? Что он делал с людьми? Где он?
— Не знаю. В лабораториях п-полно всякой всячины. Ученых хлебом не корми, д-дай только изобрести что-нибудь сумасшедшее. Н-но все наверняка вывезли при эвакуации.
Когда мы уже вышли в коридор, Глеб захотел вернуться, что-то еще глянуть на компьютере. Постоял около него, постучал кнопками и почему-то грустно сказал:
— М-можем идти.
И добавил:
— Идти н-назад! Хватит, н-наверное!
— Не, еще надо посмотреть, — помотал головой Артем.
15
И чего на меня нашло, подумал я, когда мы отправились дальше. Расколошматил телевизор. Расстроился от того, что в глубине души я хочу не отличаться от других.
Однажды я читал фантастический фильм. Это не оговорка, именно читал. Статью о нем в журнале "Искусство кино", ведь кто меня пустит на взрослый фильм! К тому же "интеллектуальный" — так его скромно называли. Он интеллектуальный, а я маленький, мне еще рано. Ну хоть журнал взять в библиотеке могу. Этому, кроме кривых взглядов — "ишь, умник нашелся", никаких препятствий.
В статье говорилось, что главный герой в финале узнал, какие неизвестные ему самому желания у него внутри таятся. Не очень хорошие! Выяснил, что он на самом деле ужасный человек. При помощи древней неземной машины, умеющей читать мысли и не только читать. Я всего лишь подумываю стать таким, как все (невелико преступление), а его мечты вообще никуда не годились.
Закончилось кино печально. Всемогущее инопланетное устройство исполнило подсознательные просьбы. Умные фильмы счастливо не заканчиваются. Интеллектуалы любят, когда плохо.
Но у меня появилась мысль. Я понял, что я есть то, чего я хочу, что мне нравится, что для меня важно в обычной жизни, а прячущееся глубоко в моей черепной коробке — не совсем я, и если там обитает что-то зловредное, сохранившееся в тысячелетней генетической памяти, то с ним надо бороться и не винить себя за его существование.
Это как страх — встречаются люди, которые ничего не боятся, непробиваемые от природы, а если ты не такой, то просто сопротивляйся дрожи в коленках и старайся со временем измениться. Может, мои далекие предки поедали пленных врагов и удовольствие от кровавого ритуала до сих пор живет у меня где-нибудь под темечком. Но я за это не отвечаю! Никого я съесть не хочу, даже если подерусь с ним. Поэтому говорить "на самом деле ты хочешь другого" глупо и неверно.
Думал и раньше об этом, но все равно разбил ни в чем не повинный прибор. Обиделся на железяку.
16
Третий КПП. Мы глубоко зашли в эти безумные тоннели и уже устали бояться.
Устали, но боимся! Из последних сил.
Пропускной пункт вырублен в стене, закрыт решеткой, внутри стол и телефоны. Лампа зажглась, чуть-чуть отогнала темноту.
"Докладываю Вам, что сегодня в полночь рядовой К. неожиданно впал в транс и сказал: я никто, я жил всегда, я вечен, мне нравится в этом теле, коммунизм — нескоро. Потом очнулся и не вспомнил, что с ним произошло. Жду Ваших указаний".
"Дежурному на КПП. Приказываю сидеть за решеткой и никому ночью не открывать, даже если придет кто-то похожий на командира части и замогильным голосом потребует впустить его. В таком случае следует позвонить командиру части в спальню, и если он возьмет трубку, считать настоящим командиром того, с кем разговариваешь по телефону, а не того, кто сейчас грызет прутья решетки. На пришедшего приказываю не обращать внимания и заниматься работой с документами. Он повоет, поскребется, пожалуется на жизнь и уйдет к себе в темноту. Командир части 51–17".
В журнале пришествий осталась единственная страница, и на ней две записи.
"Г. прошел сквозь стену и не вернулся."
"В. не умер. Он нашел Истинный Путь и скрылся под землей."
17
— Надо опять тянуть спичку, — сказал я. — Или возвращаться без всяких спичек. Чем дальше, тем хуже с рациональными объяснениями. В подземельях у них плохо получается. В темноте все какое-то ненаучное.
— Д-да, пора обратно! Давно уже!
— Пока ничего особо страшного мы не встретили, — возразил Артем.
Вошел, однако, во вкус.
— Еще пройдемся, — добавил он.
Но тут впереди что-то послышалось. Причем несколько раз. Что-то короткое, царапающее, словно бледные костлявые руки высовывались из-под кровати и хватали когтями подушки. А потом шорохи. Наверно, обладатели рук из-под кроватей поползли.
— Что это? — содрогнулся я.
— Не знаю, — ответил Артем. Уже другим голосом. Напряженным и задумчивым.
Мы посветили фонарями — ничего. Ни одной двери в той части коридора. Серый пол, провода вдоль стен, умершие лампы на потолке.
И вдруг свет фонариков начал тускнеть. Всех трех сразу.
— Не может быть, — пробормотал я. — Наукой не предусмотрено. Она не разрешает.
Мы лихорадочно застучали фонариками по ладоням, защелкали кнопками, но ничего не помогало. Свет гас, как заколдованный.
Глеб включил лампу — она только что горела не хуже любой другой, стоящей на столе учителя в школе, чиновника в администрации, да кого угодно — но теперь, едва вспыхнув, она тоже стала жутко и печально меркнуть.
— Не может быть, — повторил я.
А потом в темноте раздались шаги. Неровные и неуклюжие. Кто-то шел и спотыкался.
Разучился за долгие годы ходить. Спал и видел сны, а тут пришли какие-то люди и разбудили. Зря они это сделали, подумал он. Теперь останутся здесь со мной. Через секунду заковылял еще кто-то, и еще. Целая толпа из-под кроватей выбралась.
— Бежим, — крикнул Артем, и мы помчались что было сил, освещая себе путь почти погасшими фонарями. Как далеко мы от входа!
18
— Ст-тойте, — через несколько минут выдохнул Глеб.
Мы остановились. Ноги горят, требуют пощады.
— Н-нас догоняют.
Глеб прав! Шаги теперь гораздо ближе. Они стали быстрые, суетливые. Я решил, что нас преследуют на четвереньках. Может, не постоянно, но иногда точно опускаясь на руки.
Пока что никого не видно. А может, мы вообще никого не увидим. Даже когда нас схватят, ведь фонарики скоро потухнут.
Глеб достал из кармана коробку спичек, расстегнул рюкзак и вытащил бумажный сверток с прикрученным к нему фитилем.
Поджег его и бросил. Сверток секунду погорел и взорвался яркой вспышкой.
Огонь ослепил нас, и мы едва успели заметить метнувшиеся назад силуэты. Кто это — не поймешь. Не люди и не чудовища, а тени. На стенах, на полу, на потолке. Тени чудовищных невидимых людей. Высокие, маленькие, худые и толстые. Изогнулись, скрючились от пламени.
Тенелюди. Тенесущества. Поедатели света. Они точно есть, они не выдумка. Или ожившая выдумка.
Откуда у Глеба петарды? Почему он о них не сказал? Но сейчас спрашивать некогда.
— Быстрее! — опять крикнул Артем.
Понеслись изо всех сил к первому КПП. За ним атомные ворота и лестница. Успеем.
Но еще раз пришлось кидать светящуюся бомбу, и снова черные силуэты отпрыгнули в темноту.
Ворота открыты. Насмешливо интересуются — что, поиграли? Хватит?
Да, вполне достаточно. Фонарики потухли, однако наверху, над лестницей, маленькое светлое пятно. Побежали к нему. За спиной ничего не слышно. Погоня прекратилась?
Мы выскочили на поверхность, но дух переводить некогда, поэтому быстрее к воде. Сиганули в лодку и заработали веслами. А луна в небе — спокойная и неподвижная. Такая же, как всегда.
— Н-не см-мотрите, — почему-то попросил Глеб.
Но я не послушался и глянул через плечо. На уже далеком берегу стоял высокий человек и задумчиво смотрел нам вслед. Чего-то демонического я в нем не нашел. Будто рыбак вышел покурить и проверить удочки. Лицо с такого расстояния было не видно.
19
Поставили лодку, привязали ее трясущимися руками. На секунду включили пришедшие в себя фонарики и посмотрели на свои чумазые лица.
Ноги промочены по колено. Увидит кто — непременно догадается, что дисциплину мы нарушили зловреднейшим образом. Но нас это не волнует. Ерунда по сравнению с тем, что мы пережили в подземелье.
Закрыли пляжные ворота, пробрались к себе и упали на кровати. Поспим несколько часов, а утром наступит день нашего триумфа. Покажем футболистам значок и объясним, откуда он взялся.
Сразу я не заснул. И потом разок проснулся, хотя и не до конца — за мной гнались черные тени, но когда они вот-вот должны были меня схватить, я понял, что это всего лишь сон, и чудовища, потеряв ко мне интерес, развернулись и ушли, а мне стало сниться что-то другое, тихое и спокойное.