1
…На следующее утро мы с Артемом ждали Глеба минут двадцать. Очень странно, потому что Глеб никогда не опаздывал. Не имел такой привычки. Нервничал, покрывался красными пятнами, если задерживался даже по независящим от него причинам. Мы начали переживать, затем увидели спешащего к нам Глеба и перестали, а потом, когда он подошел поближе, опять начали.
Он выглядел так, словно не спал целую ночь, а то и не одну. Глаза — опухшие от слез.
— Что с тобой? — опередил меня с вопросом Артем.
Глеб не ответил.
— Ты что, плакал? — это уже я.
— Н-нет, — ответил Глеб и всхлипнул. Врать он не умел, поэтому добавил:
— Д-да.
— Почему? — воскликнули мы.
— П-потому что вы меня не п-послушаете.
— Ты о чем?! — изумился я.
— О к-камне. М-метеорите, к-который мы п-принесли.
— А что с ним не так? — спросил Артем.
— Он п-плохой. Он п-принесет беду. Его надо в-выбросить.
— Почему? Какую еще беду? С чего ты решил? — накинулись мы на Глеба.
Но он опять замолк.
Глеб так иногда делал, не зная, что сказать или не желая говорить. Мы понимали, что он лишь оттягивает неизбежное, поэтому решили подождать.
— Он с-странный. Он б-бьет током. Он б-будто живой.
— Но ведь ничего не случилось, — возразил Артем.
— Метеориты — не обычные камни! Они из космоса прилетают, поэтому и странные! — воскликнул я.
Чего это Глеб выдумал? Такой вещи нет ни у кого. Пусть он свой цветок выбрасывает, если ему так хочется что-нибудь выбросить.
В глазах Глеба опять появились слезы.
— Я же г-говорил, что в-вы мне не п-поверите.
— У тебя нет доказательств, что камень опасный. Что-то почудилось, и все, выкинуть, — сказал я.
Глеб в очередной замолчал и прикусил губу, чтоб совсем не разреветься.
Артем отошел на несколько шагов, постоял и вернулся назад.
— Давай выкинем.
— Давай, — вздохнул я.
— П-правда? Вы не п-против?
— Не против, — сухо проговорил Артем. — Пошли на чердак, принесем и где-нибудь закопаем.
— Нет, пожалуйста, будьте здесь, а я сам схожу! П-пожалуйста!
И, не дожидаясь ответа, Глеб умчался к подъезду. Ключи с прошлого раза остались у него.
— Опять ему что-то померещилось, — пробурчал я. — А камень красивый.
— Вот именно, — Артем от злости даже заходил взад-вперед.
Когда Глеб возвратился, его было не узнать. Глаза сияли, улыбка, будто выиграл в лотерею.
— Взял!
Он показал бумажный сверток.
— Ну разверни напоследок, — попросил я.
— Н-нет! — всплеснул руками Глеб.
— Ты что, свихнулся? — не выдержал Артем.
А потом посмотрел за спину Глеба.
— Художники…
2
Да, они! И прямо к нам. История повторяется. Две неприятности за утро — не много ли?
Художники выглядели хмуро. У них, видно, тоже что-то не задалось, поэтому они решили доставить себе маленькое удовольствие — забрать у кого-нибудь деньги.
К делу они перешли без обычной клоунады. Мэлс сразу достал баночку с зеленкой.
— Опять вы в царапинах, — неулыбчиво улыбнулся Вилен. — Будем красить.
— У нас нет денег, — отозвался я, — ни копейки. Вчера все потратили.
— Плохо тогда ваше дело, — процедил Владлен.
— Угу, — закивал Мэлс.
— Может, посмотреть в карманах? — сказал Вилен.
— Смотрите, — я пожал плечами, стараясь казаться спокойным.
— А что это такое? — спросил Владлен у Глеба, разглядывая сверток с метеоритом в его руке.
— Камень, — ответил я.
— В бумаге? — скептически хмыкнул Владлен, — ну-ка, покажи.
Глеб сжался, но снял бумагу. Метеорит засверкал на его ладони, как драгоценность.
— Н-не т-трогайте его, — попросил Глеб.
— Это еще почему?
— Он п-плохой. Ст-транный.
— Сами вы странные, — усмехнулся Вилен. — А камень, похоже, золотой самородок и стоит уйму денег.
— Это метеорит, — сказал я. — Нет там никакого золота.
— Будто в метеоритах золота не находят! — хохотнул Вилен, — эх ты, неуч.
— Мы сдадим его государству, — потер руки Владлен. — Вы спрятали, а мы поступим по закону.
— Не б-берите его. Он б-бьет током, — взмолился Глеб.
— А ты у нас что, противоударный? — снова засмеялся Владлен. — Бегом давай сюда.
Он схватил метеорит и принялся рассматривать, но вдруг его глаза остекленели, а ноги на секунду подогнулись.
— Ой… — сказал Владлен изменившимся голосом, — щиплет…
— Больно? — удивился Вилен.
— Нет…
Вилен забрал у него камень, сжал в ладонях, проверяя, что случится, и дождался — с ним произошло то же самое, что и с Владленом. Подкосившиеся ноги и отрешенный взгляд.
— Да… — пробормотал он.
Затем посмотрел по сторонам так, будто впервые здесь оказался.
— Возьми и ты, — он протянул камень Мэлсу.
Тот не обратил ни на что внимания и охотно взял метеорит. Мгновенно с глазами Мэлса случились те же перемены, однако он даже не покачнулся — наверное, был крепче других.
— Ага… — сказал он.
— Пошли, — глухо скомандовал Вилен, и все трое, забыв о нас, удалились каким-то неживым механическим шагом. Камень остался у Мэлса в руке.
3
— Что с ними? — воскликнул Артем, когда художники скрылись из виду.
— Не знаю, — ответил я.
— Я же г-говорил…
— Надо глянуть, куда они идут, — предложил Артем.
Мы догнали их около пивной. На стекле висела маленькая табличка "пива нет", поэтому пиво было и у окошка толпились пьяненькие мужички. Я подумал, что художники остановятся за углом и будут просить кого-нибудь из взрослых купить им запретный напиток, однако они с видом людей, которые хорошо понимают, что делают, прошли мимо и направились в лес к военной базе.
— Зачем они туда? — спросил я.
— Откуда я знаю, — раздраженно ответил Артем и добавил:
— Идем посмотрим.
— А они нас не заметят?
— Мы тихо.
Художники скрылись за деревьями, мы капельку подождали и бросились следом.
…Вот и знакомая полуоткрытая дверь. Там они, нет? Там! Банка с краской, которую только что держал Мэлс, валялась в луже около входа. Даже рябь на воде еще не успокоилась. А почему они выкинули зеленку? Решили, что больше не понадобится? Прекрасно, однако радоваться что-то не получается.
Мы спрятались под кустами неподалеку. Место удобное — нас не видно, зато вход как на ладони. Но что мы хотим увидеть? Как художники через полчаса отправятся обратно?
…Долгие полчаса прошли. Сначала они от страха шли медленно, а затем, когда мы успокоились, побрели еще медленнее и скучнее.
Художники не показывались.
Артем почесал макушку.
— Сидите здесь.
И, не дав нам что-то сказать, осторожно подкрался к окну, за которым мы прятались в прошлый раз, когда памятник батарейками оживляли.
Остановился, послушал. Потом, к нашему ужасу, засунул в окно голову, постоял так, вынул ее и пошел к нам. Уже не таясь, как по улице.
— Их там нет, — сообщил он. — Никого не видно, ничего не слышно. Они не могут сидеть молча и в темноте.
— Если они ушли, то зачем приходили? — засомневался я.
— У них спроси.
— Они т-там — сказал Глеб.
— Откуда знаешь? — хмыкнул Артем.
— З-знаю.
— Неужели?
— Д-да.
Я сел, прислонился спиной у дереву и решил не вмешиваться.
— Что они, заснули, по-твоему?
— Н-нет.
— А почему их не слышно?
— Они где-то д-далеко.
— Там некуда далеко зайти!
— В-выходит, есть куда.
— Голоса по-любому я бы услышал!
— Значит, не п-по-любому.
— Пошли, — вдруг заявил Артем.
— Куда? — опешили мы с Глебом.
— Туда. Проверим, там они или нет.
— А если все-таки там?! — спросил я.
— Убежим!
4
Художников внутри не оказалось. Провалились сквозь землю, не иначе. Мы прошли по коридорам, готовые в любое мгновение дать стрекоча, посмотрели в комнатах, через силу заставляя себя не зажмуриваться, но никого не увидели. Памятника товарищу Сталину тоже не было.
— Ты говорил, что они здесь, — Артем не упустил возможности поддеть Глеба.
— Да, зд-десь, — насупился Глеб, но что толку упираться, когда все очевидно.
Странности все прибывают и прибывают. Художники заглянули сюда на секунду и убежали? Ладно, пора и нам двигать из леса.
5
Не успели мы шагнуть на асфальт, как увидели девочку лет семи.
Она совсем еще ребенок, в отличии от нас, но в данном случае это абсолютно неважно. Ей могло быть и десять, и пятнадцать, и двадцать, она могла оказаться студенткой, школьной учительницей, тетей среднего возраста с вредным лицом наподобие тети "пива нет" и вообще кем угодно, потому что иногда главным в человеке является то, что у него в руке.
В руке она держала пломбир.
Пломбир!
Именно он. В вафельном стаканчике. Завезли сегодня в ларек. А денег у нас нет.
Я и Глеб посмотрели на Артема. Потом сразу отвернулись, но смысл взгляда был очевиден. Где-то в темных глубинах наших душ таилось огромное желание, чтобы Артем сходил к бабушке и попросил денег.
Да, стыдно. Но чистая совесть не приносит большого удовольствия, поэтому Артем отправился продавать ее за шестьдесят пломбирных копеек (не так уж и задешево). Вернулся он скоро — без совести, но с деньгами.
И мы бегом к ларьку.
Вот он, родной. Маленький, беленький, с надписью "мороженое" над стеклянным окошком. И очереди никакой, чудо расчудесное!
Рядом серый шкаф-автомат газированной воды. Кидаешь монетку, и в стакан наливается газировка — с сиропом или без. За одну копейку получишь обычную воду, за три — сиропную. Но без удара по автомату никакая вода не польется. Почему конструкторы так сделали — загадка. Из-за рукоприкладства бок устройства погнулся, поэтому при ремонте вместо тонкого металла вставили бронированную пластину сантиметровой толщины и подписали — "место для удара". Однако и она сейчас вся помятая.
Газообразная жидкость — ничто по сравнению с тем, за чем мы пришли. Висит на стекле заветная бумажка — "морож. пломб. в ваф. ст. 20 коп", все прекрасно, кроме одного — приколота еще записка, уже нехорошая. "Ушла на базу, вернусь через пятнадцать минут". На какую базу эти продавщицы постоянно уходят? И на сколько в действительности? Они умеют делать со временем все, что захотят, превратить минуту в час для них труда не составит.
Стоим под ларечным окошком, ждем. Народу — нет! Мы одни, если не считать внезапно появившихся невдалеке художников… да что это такое… Все, кончился пломбир, не начавшись.
Идут. Шагают. Выглядят такими же, какими ушли от нас — глаза неморгающие, уставленные в одну точку… Протопали мимо, не остановившись.
От такого мы разинули рты сразу в двух смыслах — переносном и буквальном, причем в буквальном особенно сильно.
В ларьке что-то зашуршало, окошко открылось и раздался голос продавщицы:
— Мальчики! Вы мороженое-то брать будете?
— Д-да, б-будем.
Это не Глеб сказал, а я. Начал заикаться от таких чудес. Чтоб художники не отняли у нас деньги? Немыслимо. Я почувствовал себя космонавтом, увидевшим в иллюминатор плоскую землю на слоновьей спине.
Мы все-таки купили пломбир и отошли в соседний двор.
— В-вот как!
А это уже Глеб.
— Вы глаза их видели? — спросил Артем.
— Угу, — отозвался я, — Такие бывают только у роботов или у механических кукол.
— Да они и двигались, как роботы! — воскликнул Артем. — Солдаты на параде шагают более по-человечески.
— Это все к-камень, — пробормотал Глеб.
— Думаешь? — спросил я.
— Т-точно.
— И что нам делать? — снова спросил я.
— Надо з-забрать м-метеорит и уничтожить.
— Надо, — в этот раз согласился Артем. — Помните, как нам рассказывал дядя Гриша на берегу? С ним что-то такое случалось. И пока та штука не расплавилась, он оставался пришибленным.
— Я х-хотел это сказать с с-самого начала…
— А чего не сказал? — разозлился Артем.
— Н-неудобно было…
— Молодец! — хмыкнул Артем. — Неудобно ему. Тут такое, а ему неудобно.
— А почему метеорит нам ничего не сделал? Иммунитет какой-то?
— Откуда мне знать! — ответил Артем.
6
Мы сели на лавку под деревьями.
— И Павел Федорович! К-который птиц в лесу развешивал! И с ним было т-тоже самое.
— Но это творилось без нашего камня — сказал я.
— Камней несколько, — заявил Артем. — Три — точно. Один дяди Гриши, второй Павла Федоровича, а третий мы принесли. Первые два уже все. Дядь-Гришин сгорел, а Павл-Федорича перестал сам собой действовать. Надо уничтожить камень, только и делов. Хотя через какое-то время он и так потеряет власть.
— Но лучше все-таки уничтожить. Правда, это легче сказать, чем сделать, — вздохнул я. — Мы даже не смогли найти, где художники в лесу прячутся.
— А если д-дождаться вечера? Домой-то они придут. Вдруг родители и д-другие люди поймут, что с ними что-то не так.
— Давайте попробуем, — сказал Артем.
— А до этого чем займемся? — спросил я и сам же ответил — Предлагаю пойти на чердак.
7
На лестничной площадке никого не оказалось, и мы быстро залезли наверх. Как тут здорово! В квартире не так. Всегда какое-то напряжение. В любую секунду может зайти мама и что-то сказать. Что-то хорошее, правильное, напомнить, что пора есть или делать домашку, но все равно. Правильное иногда совсем не то, что нужно. Неужели есть люди, которые не понимают, как прекрасно быть свободным и неправильным?
…Чердак на крыше — словно в космосе. Земля с ее проблемами где-то далеко внизу.
В общем, мы отвлеклись и развеялись. Мало что отвлекает и развеивает так, как настольный хоккей.
Потом небо начало темнеть, а мы собираться назад. Возвращаться к прозе жизни. К вторжению инопланетян.
8
…Могли и не возвращаться. Художники в конце дня пришли домой, но на их странности никто не обратил внимания.
Мы прятались за кустами, когда мимо нас прошагал Мэлс и его родители. Они держали путь от служебной двери магазина, и каждый из них нес тяжеленную сумку с мясом. Шли медленно, ничего не говоря и не оглядываясь — то есть, как всегда. Когда они проходили рядом, Мэлс хотел что-то сказать, но отец одернул его — "не болтай", и тот замолчал. Лицо у Мэлса выглядело неживым, не таким, как до метеорита. Без тупой, но человеческой ухмылки.
Вилен сидел за столиком недалеко от дома и играл в домино со своими братьями. Они постарше Вилена на пять-десять лет и с татуировками на разных частях тела. Казалось, что эти тела недавно выпустили из тюрьмы, причем скорее всего не казалось — у него действительно несколько братьев большую половину времени предпочитали жить там. Рядом виднелись его мама и папа, бабушка Владлена и сам Владлен. Они очень дружили семьями. И так же дружно никто не обращал внимания на их неподвижные, холодные как снег, лица.
Нам ничего не осталось, кроме как отправиться по домам, договорившись встретиться завтра утром, потому что утро вечера мудренее и во сне, как пишут в научных статьях, мозг не отдыхает, а думает. А вдруг, пока мы будем спать, наши мозги независимо от нас отыщут какой-нибудь вариант? Хорошо бы так.
Но не успели мы попрощаться, как увидели под деревом робота дяди Бори-изобретателя. Странно, раньше он никогда не отходил от гаража. Боялся, наверное, ведь робот совсем маленький, до колена. Говорить его дядя Боря не научил, но это было и неважно. Как ни заглянешь в гараж, так одна и та же картина — дядя Боря что-то чинит-паяет, а робот у его ног трется. Обожал он дядю Борю, грустил, когда тот сильно напивался. Смотрел на него огромными глазами и вздыхал. Сейчас он тоже очень печальный.
Мы — к нему, но он испугался и убежал. Что за ерунда, ему всегда нравилось, когда к дяде Боре приходили люди. И нас он знал, особенно меня, потому что папин "жигуль" дядя Боря перечинил сверху донизу. С дядей Борей что-то случилось? Но проверить это не вышло, гараж оказался заперт.