1
Утром следующего дня выяснилось, что ни меня, ни Артема, ни Глеба за ночь никакие умные мысли не посетили. И что теперь? Продолжать следить за художниками? Только и остается.
Мы целый час сидели на лавочке и болтали о всякой ерунде, стараясь не вспоминать о метеорите. Как в математике — "три пишем, два в уме". Так и здесь — говоришь об одном, а на уме другое, и оно побольше первого во много раз.
Потом все-таки стали обсуждать инопланетную угрозу и склоняться к мысли, что надо ничего не делать и подождать, пока метеорит сам зачахнет и отпустит людей.
А дальше случилось вот что.
— У Игоря в повести про Комбинат сторож охранял ворота и ни о чем не думал. Не знаю, похоже или нет, — сказал Артем.
— Поехали к Игорю, попросим у него совет.
— Очень смешно, — буркнул Артем, — давай адрес. Едем.
— Ад-дрес есть, — вдруг сообщил Глеб. — Я его на военной б-базе в к-компьютере нашел. Но…
У меня и Артема глаза стали размером с блюдце.
— Чего же ты молчал?! — воскликнул я.
Глеб опустил голову и уставился в землю.
— А это точно Игорь? Может, однофамилец, — засомневался я.
— Б-было н-написано, что он автор т-той книги, — продолжая смотреть вниз, тихо ответил Глеб.
— Тогда поехали, — сказал Артем. — Только будет ли он с нами разговаривать. Мы о нем не знаем ничего.
— Будет, — заверил я. — Тот, кто пишет фантастику, не может оказаться плохим человеком. Если, конечно, он не пишет плохую фантастику. О каждом человеке можно сказать, хороший он или плохой, прочитав написанные им книги.
— У нас есть деньги на проезд? — спросил Артем и сам ответил:
— Нет. Пойду к бабушке.
2
Через двухминутное мгновение он вернулся с монетками в кармане. Мы добежали до автобусной остановки, сели в автобус и быстро очутились у ближайшей станции метро.
Это я предложил ехать не на воздушном трамвае, а на подземном.
Мне нравятся мрачные каменные залы и выезжающие из темноты поезда. Подземелья похожи на другой мир, таинственный и чужой. Живущий по своим законам.
Из метро Москву видно не хуже, чем с воздуха, потому что в вагоне ты рано или поздно закроешь глаза и начнешь ее представлять, то есть выдумывать. Ничего страшного, ведь любой город выдуман! Откуда нам знать, что на самом деле происходит за окнами и куда действительно спешат люди? Может, газеты и вывески обманывают. Спите, говорят, граждане, ни о чем не переживайте.
С закрытыми глазами я часто вижу Москву ночной, темной, не расцвеченной огнями. Москва закрытых глаз пустая, без людей. Стоят вдоль дорог брошенные автомобили и ветер гоняет пыль по тротуарам. Как на том рисунке, который показывал мне дед.
3
А дом писателя, между прочим, в самом центре. Три минуты пешком — и Красная площадь. Этажей вроде немного — двенадцать, но он вдвое выше наших домов. До потолка со спинки дивана в этих квартирах не дотянешься и не допрыгнешь. Хотя посередине Москвы почти все здания именно такие, огромные и тяжелые, как средневековые замки.
Автомобилей под окнами миллион, и одни недешевые "волги". К ним затесалось несколько "чаек" и три иномарки: "Мерседес", "БМВ" и еще какая-то, не понял, что за модель. Столько иностранных машин вместе, обалдеть! Носы у них тонкие, приплюснутые, чтоб через воздух не продираться, как танк, а рассекать его по-самолетному. Классно, наверное, так ездить.
Подъездные двери — высоченные, полированно-деревянные, с бронзовыми ручками. Я видел похожие и раньше, но внимания не обращал — двери, как двери, хотя и дорогущие, а теперь, собираясь их открыть, понял, какие они.
Недружелюбные. Холодные. Ледяные даже. Не для того поставлены, чтоб всем открываться.
Поглядывает дом снисходительно на нас. Зачем вы здесь, спрашивает. И что ему сказать?
Мы собрали волю в кулачок и зашли.
Нас повстречала громадная каменная лестница с коваными перилами. Слева на площадке, разделяющей ее на две части, не прячась притаилась стеклянная будка-аквариум с толстой пожилой тетенькой-вахтершей вместо рыбки. На столе у нее крошечный голограммный телевизор, и смотрит она, судя по специфическому выражению лица, "Москву, слезам не верящую". Смотрит, слезы вытирает.
Мы заглянули в окошко.
— Чего вам, — спросила вахтерша, шмыгая носом.
— Мы хотели поговорить с писателем… — начал было Артем.
— Ничего вы не хотели, — сообщила вахтерша, промокая глаза платочком. — В доме квартиры уважаемых людей, никому вы здесь не нужны. Подите прочь, маленькие оборванцы.
Мы застыли от возмущения. Что ответить — не знаем.
Но тут раздался голос. Какая-то женщина спускалась по лестнице и все слышала.
— Любовь Терентьевна, почему вы так говорите с детьми? — сказала она, и у вахтерши от испуга высохли слезы, она вжала голову в плечи и будто собралась бежать.
— Виновата, Виктория Николаевна, не подумала, больше никогда…
В лестничной полутьме мы почти не увидели женщину, один силуэт на каблуках. Но вот она сделала несколько шагов, вышла на свет, и мы замерли.
Какая она красивая!
Ей лет тридцать или меньше. Высокая и стройная. Какие есть слова для описания красивой тети? Они подходят сюда все, кроме слова "фигуристая", но без него можно вполне обойтись и быть счастливым.
Волосы у нее короткие, светлые, а глаза — большие, даже огромные. Синие и прозрачные, как небо, хотя небо непрозрачное, и глаза ее, конечно, тоже.
С вахтершей она строго разговаривала, но лицо у нее не строгое. Доброе и задумчивое. Грустное. Нос тонкий, а губы — не очень…
Не хочу много говорить. Только скажу, что будь она не настоящей, а нарисованной, то художник бы долго ее выдумывал. Мучился, не спал, ждал вдохновения и дождался. А чтоб не умереть с голоду, быстро рисовал другие портреты, тоже красивые, но почти одинаковые, и продавал их тем, кто не отличит настоящее от сделанного по шаблону.
— Ребята, кого вы ищите? — это тетя уже нам.
— Игоря, писателя, — ответил я.
— Идите со мной, — помолчав, сказала она, и мы послушно отправились к лифту.
Он, как выяснилось, сильно отличался от тех, которые в наших домах. В сторону объема отличался и в сторону чистоты. Нет, у нас в лифтах тоже чисто, но здесь — чисто-чисто-чисто. Аж блестит все. Кнопки не пластмассовые, а латунные, и лампа из-за ажурной решетки горит. Да этот лифт как пять обычных стоит! Не экономили при строительстве.
Я разволновался и не посмотрел, на каком этаже остановились. Высоко где-то. Потом два десятка шагов — и тетя ключом открыла дверь квартиры.
Перешагивая порог, я почему-то ожидал встречи с дурацкой роскошью. Все в хрустале, позолоте, шторы из ткани сантиметровой толщины, узорчатый потолок, как у средневекового короля Людовика не-помню-какого-по-счету, страшно злого оттого, что ему каждый день приходилось просыпаться словно в богатой советской квартире.
А тут воздух! И свет! Большие окна, высоченные беззавитушечные потолки. Ковров нет! Совсем нет! Ни на полу, ни на стенах. И кружевных салфеток не видать! Вообще! А уж я-то знаю, как они умеют размножаться. Бактерии и плесень так не способны. Забыть одну на полке — через неделю они на каждой горизонтальной поверхности будут с наслаждением пыль собирать.
Мебель светлая, стоит там, где ее поставили, не надувается жабой, пытаясь занять больше места. Скромная, но дорогая, деревянная настолько, что дальше некуда. Думаю, не из советских деревьев сделана. Изнутри шкафов никакие чашко-тарельчатые сервизы сквозь стекло на тебя не таращатся. Хоть глаза протирай, не веришь, что такое бывает. Чтоб главный в доме человек, а не вещи.
Сколько же в квартире комнат? Не две точно. Несколько раз по две, не меньше.
— Проходите, не разувайтесь, — сказала тетя. — Чаю хотите?
Мы молчали, потому что чувствовали себя неудобно. Тетя улыбнулась.
— Хотите, вижу. Идите сюда, — пригласила она, и мы зашли на кухню. Но на кухне оказалась не кухня, а столовая. Самая настоящая, безо всяких кухонных плит и холодильников.
Расселись, ждем, а в голове обрывки мыслей скачут. Кто эта женщина? Зачем она нас сюда привела? Она знает писателя? Номер квартиры с перепугу никто не посмотрел, но, может, это его квартира? Тогда где он сам?
Пока тетя звенела посудой, в столовую робот-пылесос заглянул. Наверное, посмотреть на нас. Он такой же, как лагерный, но партию в шахматы не предложил. А потом приехал другой робот, четверорукий, принес чашки, блюдца, шоколадные конфеты, и тетя налила нам чай. Вкусный! Пахнет, не как чай. То есть, не как тот, к которому я приучен. И конфеты классные, завернутые в серебряную фольгу, с целыми орехами внутри.
— Почему вы хотели найти Игоря? — спросила тетя, когда мы выпили по чашечке и рассказали, как кого зовут. Она, кстати, попросила называть ее Викой. Ну, хорошо! Мало кто с нами так просто общался. Но мы к ней все-таки на "вы", разумеется.
— Мы прочитали его книгу! — ответил я.
— Понравилась?
— Да, очень. Ничего интереснее нам не попадалось!
— Не рано ли вам читать такую литературу?
— Нет! Мы на самом деле больше, чем кажемся!
А Глеб все время молчал и сидел, как статуя. Из чашки сделал всего пару глотков, а конфеты и вовсе не попробовал.
— Игорь говорил, что его никто никогда не будет читать. — задумчиво сказала Вика.
— Вы… знакомы с ним? — спросил я.
— Да, — ответила Вика. — Я его жена. Он умер в прошлом году.
4
…Почему-то я оказался готов к этим словам. Есть внутри тебя что-то серьезное, взрослое, знающее больше, чем ты. Не напоминает о себе и появляется, только когда действительно нужно.
Поэтому я не заплакал. Опустил глаза, и все.
— Пойдемте, — сказала Вика.
…Комната, в которую она нас привела, отличалась от других.
Завешенные темными шторами окна, стол с печатной машинкой, несколько кресел, диван и перед ним еще один столик, низенький. Телескоп на подоконнике. Маленький, словно игрушечный, но мы в телескопах разбираемся и сразу поняли — прибор мощный. Вдоль стен шкафы черно-серого цвета, а в них много-много книг. Художественные и научные, некоторые даже на иностранных языках. Стремянка в углу, чтоб до верхних полок добираться. Я бы с нее не слазил, чтоб времени не терять. Прочитал книгу, положил обратно, и сразу другую взял. Хотя нет, слазил бы в телескоп посмотреть.
А на столе в рамочке черно-белая фотография. Темноволосый мужчина лет тридцати пяти — сорока. Догадаться, что это Игорь, проще простого. У нас глаза не от мира сего, а у него вообще из другой галактики. Миллионы световых лет надо потратить, чтобы добраться до нее. Если она, конечно, существует.
— Вернемся в столовую. Мне тяжело здесь, — попросила Вика.
5
— Я пианистка. Закончила музыкальное училище, но эта профессия в Москве не слишком нужна, поэтому я еще отучилась в институте… и работала бухгалтером, — сказала она, когда снова сели за стол.
Мы молчали.
— Хотите кое-что послушать?
Она принесла магнитофон, нажала на кнопку и полилась странная музыка. Я такой раньше не слышал. Черная, гипнотическая, подкрадывающаяся со всех сторон, как звуки космоса. Великолепно. Ну почему такую по телевизору не включают.
— "Дак амбиент". "Темная окружающая". Обычно он слушал именно ее.
Потом Вика долго смотрела в окно.
— Я расскажу вам об Игоре.
И глаза у нее от воспоминаний стали совсем красивые и грустные.
6
— Мы познакомились на улице. Несколько лет назад, осенью. Незадолго до этого я разошлась со своим мужем. Давно хотела уйти, но никак не могла решиться. Человек страшно гордился тем, что он руководит отделом в одном министерстве… и больше сказать о нем нечего. Я переехала в квартиру, которая осталась мне от родителей. Чувствовала себя странно — никого не хотелось видеть, но когда приходила после работы домой, сразу включала телевизор, чтобы немного заглушить тишину.
— В тот вечер я сидела в парке на лавочке. Рядом не было ни одного человека. Все исчезли. Пусто в городе… и на душе. А потом увидела его. Он шел мимо, быстрым шагом, куда-то спешил, но вдруг остановился и начал пристально смотреть на меня. Я не испугалась. Меня поразил его взгляд — удивительный, необычный… такой бывает только у сумасшедших или у очень умных людей.
— Дайте мне что-нибудь. Какую-нибудь вашу вещь. Любую безделушку, — сказал он.
— Зачем?
— Так надо.
Я нашла в сумке заколку и протянула ему. Он взял ее, подержал в руках и аккуратно положил в карман.
Я рассмеялась от того, с какой серьезностью он прятал заколку. Вдруг стало очень легко. Ниоткуда пришло хорошее настроение.
— Я забрал ваше одиночество. Теперь оно будет со мной и не доберется до вас.
Ничего более странного в своей жизни я не слышала, но почему-то не удивилась. Только спросила:
— А как же вы?
— Не переживайте за меня. Слова "одиночество" и "ночь" похожи, а я привык к темноте, — произнес он в ответ. — Ночью лучше видно. Мелочи исчезают, а важное остается.
Он улыбнулся, а затем стал немного другим, смущенным, растерянным, и начал извиняться за свое, как он сказал, "вторжение".
— Но я на самом деле украл ваше одиночество.
— Спасибо, — ответила я. — Так и есть, оно исчезло. Кто вы?
Он посмотрел в сторону.
— Писатель, — сказал он, и грустно добавил:
— Наверное.
7
…А потом они гуляли по Москве. Выяснилось, что сборник повестей и рассказов Игоря никак не хотят публиковать, и сейчас он возвращался из издательства с очередным отказом.
Вика попросила его дать почитать книгу.
— Это фантастика, ее не все любят, — осторожно сказал он, протягивая рукопись.
Месяца два они встречались. Обычно в этом парке. Сидели на лавочке и разговаривали.
Он выглядел как человек, которого можно не опасаться. С ним было хорошо. И книга показалась Вике любопытной, хотя она действительно мало смыслила в фантастике.
Выяснилось, что они учились в одном институте, только Игорь на десять лет раньше и на математическом факультете. Закончил его с красным дипломом, однако точные науки ему не нравились. Отец Игоря, Сергей Владимирович (большой начальник, директор Московской электросети), считая литературу занятием несерьезным, вынудил его в свое время поступить на математический.
Через пару недель Игорь познакомил их. Его отец, несмотря на возраст, оказался очень энергичным. Быстро ходил, быстро говорил, своего водителя заставлял ездить как можно быстрее. Спешка являлась у него стилем жизни. Коренастый и широкоплечий, будто с нескончаемой батарейкой внутри, Сергей Владимирович невероятно отличался от Игоря. Он жил один где-то неподалеку, оставив эту квартиру сыну. Мать Игоря погибла в автомобильной аварии, когда он еще учился в школе.
Сергей Владимирович устроил Игоря инженером в Министерство тяжелой промышленности, на "нетрудную работу", раз уж он "из-за любви к книгам" не захотел делать карьеру, и до сих пор помогал ему. Решал все вопросы — и простые, и сложные. Например, однажды Игоря задержала милиция. Он нес "самиздат" — запрещенные книги по истории, его почему-то остановили и увидели их. Могли быть тяжелые последствия, но вмешался Сергей Владимирович. Когда Игоря отпускали из отделения, милиционер сказал ему "что же вы позорите великого отца".
Сергею Владимировичу Вика нравилась. Он радовался тому, что они начали встречаться, а затем поженились. Он любил Игоря, просил заботится о нем. Говорил, что Вика, может, вернет Игоря на землю.
А потом сердечная батарейка все-таки кончилась и Сергей Владимирович умер. Никто не ожидал. На здоровье он никогда не жаловался.
Игорь очень грустил по нему, хотя они часто ссорились и более разных людей на свете, наверное, не отыскать. Он, в отличии от своего отца, считал неважным все, кроме литературы. Карьера, деньги, положение в обществе, уважение людей — по его мнению, миражи, и не больше.
Игорь был тихий, спокойный и самый добрый из всех людей, которых Вика встречала. Правда, любил подшутить. И еще он ничего не боялся. Большинство своих высокопоставленных соседей презирал и не скрывал этого. За глупость, высокомерие, любовь к роскоши и за многое другое.
Однажды он и Вика на лестнице встретились с жившим этажом ниже пьяным начальником департамента по делам культуры. Огромным, мордатым и злым. Он часто напивался, и в таком состоянии все старались обходить его стороной.
— Кем ты нас считаешь? — вдруг спросил он и схватил Игоря за воротник.
— Тем, кем вы являетесь, — спокойно ответил Игорь, глядя ему в глаза.
И тот опустил руку, молча отвернулся и ушел.
…Спустя полгода после знакомства Игорь и Вика расписались, но свадьбу не играли. Игорь отказался наотрез. Свадьбы и другие мероприятия, на которые приходит много людей, он не выносил.
…Каждый вечер Игорь прибегал с работы и кидался к своим бумагам. Писал, переделывал, но его по-прежнему не хотели печатать.
После издательств он возвращался почти больной. В одном из них девушка-помощник редактора с улыбкой сказала ему "опубликуйте несколько рассказиков в каких-нибудь журналах, тогда у вас появится больше шансов, хотя можете и не публиковать, к нам такие, как вы, сотнями ходят", "неизвестные авторы никому не интересны, а делать вас известным нет ни сил, ни желания".
— Людям я не нужен, — говорил Игорь.
Затем ему помог отец. Это случилось незадолго до смерти Сергея Владимировича. Один звонок — и книгу напечатали, хотя и небольшим тиражом. Увы, она осталась незамеченной. Большую часть тиража раздали по библиотекам или отправили в макулатуру.
Несмотря на это, Игорь продолжал писать. Так прошло два года, во время которых он почти не выходил из своего кабинета. Считал, что обязан сделать что-то важное.
— Мир мал и хрупок, — часто повторял он.
— Успокойся, войны не будет, — успокаивала его Вика.
— Я о другом.
— Неужели ты хочешь спасти мир? Ты же не ребенок.
— А что, мир спасают только дети? — улыбался Игорь.
Вика не понимала его, а он не пытался объяснять. Или не мог. И все больше замыкался в себе.
Она пыталась вытащить его, как сказала, "из темноты". Уговаривала соединить литературу и жизнь. Хотела, чтоб у них были дети. Но он отвечал — "я не знаю, что сказать своему ребенку".
А дальше стало еще хуже.
У Игоря началась депрессия. Он почти не спал. Уходил ночами в свой кабинет и смотрел на звезды. Таблетки не помогали. И еще он чувствовал вину. Казался себе слабым, никчемным, бесполезным. "По-хорошему, стоит бросить книги и жить, как все люди, а я не могу".
Иногда он просил Вику взять его за руку. "Не спрашивай ни о чем, просто не отпускай меня, пожалуйста". Могло показаться, что он вот-вот заплачет, но он не плакал. Когда приступ проходил, Игорь долго извинялся перед ней.
— Я ломаю тебе жизнь.
— Не говори глупостей, — отвечала Вика.
А потом он ушел. Уволился с работы, забрал кое-какие вещи, рукописи и ушел. Не предупредил, не попрощался, не сказал, где будет жить. Оставил дарственные на квартиру, банковские счета и непонятную записку. "Все, что не вечно, бессмысленно".
Вика искала его. Писала заявления в милицию, обходила знакомых. Никто не знал, где он, а Москва огромная. И все-таки она нашла Игоря, но было уже поздно. Он умер, отчего — неизвестно. Так сказал врач "скорой помощи", приехавший на вызов.
Она узнала о его смерти в ту ночь, когда это произошло. Вернулось одиночество и Вика все поняла.
8
— Я знаю, что случилось, — сказала Вика. — Космос забрал его к себе. Звучит нелепо, но это правда.
Мы с минуту сидели молча, в тишине.
— М-можно… адрес… т-тот, второй… — попросил Глеб.
— Хорошо, — ответила Вика, — и возьмите еще телескоп на память. Я видела, что он вам понравился. А теперь уходите. Мне надо жить дальше.
9
…Выходя из лифта, мы столкнулись с каким-то дядей в дорогом костюме (я в цене костюмов не разбираюсь, но тут все настолько очевидно, что можно не разбираться). На руке дяди — золотые часы, а в руке — красные, красивоароматные цветы. Он не то чтобы молодой, но и не старый, очень напоминающий дядю из ресторана Останкинской телебашни, который сидел за столиком рядом с тетей в коротком сверху платье, что-то кушал и что-то предвкушал.
Я догадался, что он идет к Вике. Вот что она имела в виду, говоря "мне надо жить дальше". На душе стало совсем грустно, но я понимал, что она права. И Вика, и душа.
10
— Нам на д-другой конец г-города, — сказал Глеб. — Точнее, на край.
Он знает, как доехать. У Глеба есть огромная бумажная карта Москвы — со всеми крошечно нарисованными домами, домиками, улицами и переулками. Если ее развернуть, займет всю комнату. Он помнит ее целиком. Мы с Артемом однажды устроили проверку — называли какой-нибудь адрес и спрашивали, что находится поблизости. Глеб отвечал без запинки.
Лицо у Глеба сейчас виноватое настолько, что не передать. Он видел в компьютере отметку о смерти писателя, но нам об этом не сказал. Не смог.
Но упрекать его никто не будет. Ничего объяснять тут, мне кажется, не надо.
11
И мы отправились в метро. Туда, где нет солнца, где из темных пещер выползают змеи-поезда, и откуда можно увидеть город, только закрыв глаза.
12
После нескольких пересадок и получасовой ходьбы мы оказались на месте.
Дом, в котором жил Игорь, был черным и обшарпанным. Деревянный, словно обугленный прямоугольник высотой в два этажа. Гораздо запущеннее тех зданий, мимо которых мы шли с дедом после Останкино. Двор тоже тоскливый — простенькие некрашеные лавочки да засохшие деревья. И местные мужички в небе не парят, не оживляют картину. Людей вообще нигде нет.
Наверное, дом построили еще до войны. Но до какой? До захвата Москвы французами? Монголами с Золотой орды? Или его зачем-то специально состарили, как бронзовую статуэтку?
Рядом — такие же дома, а один из них совсем ужасный, с провалившейся крышей и дырами вместо окон. Стены покосились настолько, что Пизанская башня упадет от зависти. Когда его состаривали, слишком много усердия приложили. Сверх меры перевели стрелки назад, оттого в этих комнатах еще питекантропы обитали.
Но мы не археологи, поэтому пошли к дому Игоря и поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Людей так и не увидели. И не слышно ничего, кроме ветра-сквозняка. Даже страшновато стало.
Свернули налево и попали в длинный темный коридор. Пещера, честное слово! Лампочек нет, только вдали мутное окошко. Как странно — дом маленький, а коридор огромный, в разы больше его. Пятое измерение приспособили?
Дверей — уйма. Одна около другой. Квартиры такие крохотные? Или их тоже увеличили пятым измерением? Нет, не увеличили. Квартира в самом конце оказалась нежилой и открытой. Заглянув, мы поняли, что все выданное со склада измерение истратилось на коридор.
Ладно, будем искать нужную нам дверь. Номера приколочены не везде, поэтому высчитываем. Вернее, Глеб высчитывает, а мы помогаем ему тем, что не мешаем.
Высчитал. Вот она. Рядом с лестничной клеткой. Надо звонить.
— Ну откроют нам, и что мы скажем, — поразмыслил я.
— Н-не знаю.
— И я тоже.
— Значит, звоним, — ко мне вдруг нагрянула решительность.
Но звонок не работал, пришлось стучать.
Дверь распахнулась, и на пороге возник парень лет двадцати пяти, долговязый, кучерявый, с наглой и недовольной рожей.
— Чего? — спросил он.
— Понимаете, — начал объяснять я, — в этой квартире жил Игорь, писатель.
— Жил, — ухмыльнулся парень, — работал кочегаром в котельной, потом умер, и теперь здесь живу я. А вы кто, читатели? Поклонники его творчества?
— Да, — ответил я.
— Тогда слушайте, — сказал парень. — Ваш Игорь был полный придурок. Больной на всю голову. Он оставил квартиру в центре Москвы!
— К-кто вы, чтобы т-так отзываться о нем?
— К-кто я? — передразнил Глеба парень. — Алексей! Для вас Алексей Иванович! Я журналист в одной известной газете! Уже целый год! Уехал из Подмосковья, долго мыкался, где только не работал, но теперь стал человеком. Скоро мне дадут квартиру получше этой. А в будущем я перееду в другую, еще лучше, а потом еще и еще! Для этого вкалываю, как проклятый. Слезами наверх не пробьешься. Этот город верит одним деньгам. А у вашего Игоря было все! Даже жена, красивая — чокнуться можно, видели б вы ее. Она его почему-то любила! Приезжала сюда, узнав, где он, да слишком поздно. Хотя зачем искала его, если и так ей квартира досталась. Тоже какая-то со странностями. Не сделал ее квартирный вопрос правильным человеком. Не согласны? Чего молчите? Нечего сказать? Эй, тут к писателю пришли!
Последние слова предназначались соседям, и они возымели действие — все двери в коридоре открылись. Одновременно, по волшебству. Из них высунулись головы, оценивающе посмотрели на нас, а затем вслед за головами наружу явились и туловища.
Из квартиры напротив выбрался маленький полулысый дядя в трико с отвислыми коленями и растянутой майке "алкоголичке". Эти элементы одежды удивительно хорошо сочетались, как брюки и пиджак в костюме-двойке.
Из другой квартиры вышел рослый детина лет тридцати в спортивных штанах и свитере-мастерке, напоминающий актера, загримированного для роли жулика, а поскольку он наверняка не гримировался, то просто жулика.
Из третьей — круглопузый гражданин в сапогах с заправленными в них штанами, в тельняшке и моряцкой бескозырке, до того толстый, что тельняшка не могла скрыть живот и превратилась в женский топик. Лицом дядя обладал тоже упитанным и в сумраке оно мало отличалось от живота, который он непрерывно почесывал.
Из следующей двери выскочила немолодая тетя с безумным взглядом и прической из бигудей. Волос, если они и существовали, видно не было. Казалось, что бигуди растут прямо из головы, как змеи у Медузы Горгоны.
Взгляд второй, похожей на нее тети из квартиры рядом оказался не менее безумен, но вместо бигудей главной деталью ее облика была едкопахнущая кастрюля в руках, в которой она непрерывно помешивала ложкой.
Поскольку лампочки в коридоре отсутствовали, а свет доносился только с лестницы и доносился недалеко, мы увидели одни силуэты вышедших из остальных дверей, хотя даже силуэты своей формой внушали опасения.
Дом многоголово проснулся и открыл глаза.
— А чего они к нему пришли, если он умер, — сказала бигудиная тетка.
— Сразу было видно, что он не жилец. Слишком странный, чтоб жить. — поддакнула ей та, что с кастрюлей.
— Все проблемы от писателей! — заявил жуликообразный. — Они не работают, а пишут! Тунеядствуют! А я работал! Этими руками построена электростанция! Когда сидел за грабеж, менты на строительство отправили, сволочи!
— Почему вот я не пишу книги? — произнес дядя в костюме алкоголика. — Да потому что я — нормальный человек. Мне даже справку выдали. Пробовал заместо тюрьмы в психушке отсидеться, но не вышло, диагноз врачей — вменяем. И, от лица всех нормальных, скажу так: мы не книги читаем, а телевизор смотрим.
— На крейсер к нам надо было его! Враз отучился б писать. День палубу подраишь, и к вечеру все буквы из головы вылетают. То, что доктор прописал! Лишние мысли вредны для пищеварения. Малые знания — многие радости, — сообщил морячок.
— Он не от мира сего! — провозгласил отвисло одетый дядя. — Не захотел жить по-людски и не заслужил нашего уважения.
— Не от сего мира! — одобрил его слова жулик.
— Да! — сказал моряк и хлопнул себя по животу, отчего жир пошел волнами, как вода от брошенного камня.
— Точно! — воскликнула тетя с бигудями, и они на ее голове будто зашевелились и зашипели.
— Вообще не от него! — уверила вторая.
В этот момент из кастрюли кто-то попробовал вылезти, женщина отложила ложку, и, как мне показалось, шмякнула его ладонью по макушке, предотвратив побег, после чего снова принялась мешать.
Силуэты в темноте молча кивнули.
— Не отвлекайте нас от важных дел, — произнес жулик, и все скрылись в своих квартирах. Коридор затих и опустел.
— А где котельная, в которой Игорь работал? — громко спросил Артем.
Двери снова одновременно распахнулись, но люди не вышли, а только высунули руки с оттопыренными указательными пальцами.
— Там! — сказали руки и спрятались обратно.
13
…Котельную нашли за пять минут. Не узнать ее было невозможно — небольшой краснокирпичный домик, каменная труба и угольная горка у стены. Дверь закрыта. Постучать? Опять-таки, зачем? Зачем мы тут? Однако постучали. Никто не ответил, и мы без спроса открыли дверь.
Внутри — темень, ничего не видно, лишь в топке огонь колышется. Потом издалека послышался голос. "Кто там?" Мы отошли от двери и появился человек с перемазанным сажей лицом. Даже непонятно, сколько ему лет и как он на деле выглядит. Запомнилось, что он хромал, подволакивал левую ногу.
— Кого вы ищите?
— Здесь работал Игорь? — спросил я.
— Работал, но теперь не работает, — сухо ответил черный человек и вернулся в свою темноту.
14
— Поехали домой, — сказал Артем.
— Да, — согласился я.
И тут мы увидели девушку. Я не сразу понял, как она появилась. Будто из-под земли выскочила. Но на самом деле из-за угла вышла, из-под земли девушки выскакивают только в капиталистических фильмах ужасов.
Молоденькая, наверное, двадцати еще нет, недавно школу закончила. Думаю, на каком-то курсе института учится, но точно не на пятом и не на четвертом. Волосы темно-рыжие, ямочки на щеках, и вообще очень милая. Юбка короткая, а ноги под ней — длинные. Так бывает, честное слово! Единство и борьба противоположностей.
Чем-то девушка на Вику похожа, хотя та взрослая, а эта — не совсем, почти, но "почти", как говорят, не считается.
Было в ней и что-то необычное. Нет, не ноги. Вся Москва длинноногая ходит, тут другое. Глаза! Умные, внимательные, насмешливые. Удивительно! У таких ног — такие глаза! Оксюморон, что ли. Редковстречающийся. Что-то в ней не так в лучшую сторону. Взгляд выдает, что за маской типичносимпатичной внешности скрывается разум. И какая-то тайна.
Как противоречиво устроен человек! Грустно — сил нет, а я шучу, да еще и женские ноги разглядываю, словно я портрет престарелого секретаря коммунистической партии из школьного коридора. А вдруг, так и надо? Шутить, когда тоскливо, и на женщин смотреть задолго до того, как тебе семьдесят исполнится?
Девушка поправила сумочку на плече и прямиком к нам. Сейчас что-то скажет. И как с ней разговаривать — на "вы" или на "ты"?
Ладно, на "вы". Сделаю женщине комплимент, намекну, что она выглядит старше своего возраста.
— Привет, — сказала она.
— Здравствуйте, — хором ответили мы ей.
Она улыбнулась.
— Школьники?
— Школьники, — снова ответили мы, точнее, я за всех. — Вадим, Глеб и Артем.
— Юля. Студентка юридического факультета.
— Вам нравится юриспруденция? — разочарованно спросил я.
Дело в том, что мне она не нравилась вообще, и в этом отчасти был виноват Игорь. В одном рассказе он писал, что юридический мир похож на зазеркалье. Там важны запятые, а человек — нет. Если что-то не записано на бумаге, то его будто не существует.
— Вы знаете это слово? — снова улыбнулась она.
Мы дружно обиделись.
— И еще много других. Большая ошибка судить о людях по их небольшому возрасту, — буркнул я.
— Хахаха, — засмеялась Юля. — Что же вы тогда думаете обо мне?
— Мы, в отличии от некоторых, впустую не думаем, — скрестив на груди руки, важно произнес Артем. — О вас слишком мало информации, чтоб ее анализировать.
— Неужели, — покачала головой Юля. — А я, например, вижу, что у кое-кого в школе проблемы с оценкой за поведение, другой, наверное, помнит всю карту Москвы, но иногда забывает, где он живет, а третий — фантазер, и если он не научится засыпать вовремя, к десятому классу получит черные круги под глазами. Но вы молодцы, очень неглупые ребята.
Мы перестали обижаться и открыли от удивления рты.
— Как вы это узнали? Методом дедукции, да?
В ответ Юля только усмехнулась.
— Вы хотите стать следователем? Раскрывать преступления? — спросил Артем.
— Нет, — ответила Юля, — и юридическую науку я не люблю. А что вы здесь делаете?
— Сами не понимаем, — вздохнул я. — Собираемся уходить.
— Какое совпадение, — сказала девушка, — мне тоже неясно, зачем я пришла.
— Л-логично предположить, — сообщил Глеб, — что тогда мы тут ради одного и т-того же.
— Да, — согласилась Юля. — Вы искали Игоря, писателя?
Мы снова раскрыли рты.
— Вам сказали соседи? — я решил быть последовательным, как Глеб.
— Ну уж, нет! Этот сумасшедший дом лучше обходить стороной. Но я угадала. Вы прочитали его книгу, нашли адрес, и приехали сюда?
— Так и было, — ответил я. — А вы просто длинноногий Шерлок Холмс в короткой юбке.
Вру, последнюю фразу я вслух не произнес. Подумать — подумал, а сказать — нет. Будь я на десять лет старше, тогда другое дело, но сейчас риск бессмыслен.
— А вы ведь тоже любите книги, — сказал Артем.
— Да… — улыбнулась Юля. — Знакомые поражались — как это, девочка, и читает. Зачем ей это. Дура, наверно, — засмеялась она.
— Ух, ты! — обрадовались мы. — А фантастику тоже?
— И ее, но больше детективы. Их лучше листать по ночам. Днем они не такие. Вот где есть дедукция — в книгах! А в жизни следователи только бумажки печатают, и не всегда справедливые.
Затем Юля открыла сумочку.
— У меня кое-что для вас есть. Его неопубликованная повесть.
— Как она к вам попала? — воскликнул я.
— Сейчас расскажу.
15
…Юля приехала в Москву после школы. Из-за непонятной всем любви к чтению поступила на филологический. Училась вечерами, а днем работала машинисткой. Снимала комнату в общежитии. Со временем стало понятно, что шансов когда-нибудь получить квартиру нет, поэтому она перевелась на юридический факультет, хотя он ей не нравился ну совсем, и начала работать помощником нотариуса — целыми днями заверять документы и ставить на них печати.
Понемногу привыкла, да и выбора не оставалось. Смирилась, как все смиряются. А чем я лучше, говорила себе. Надо взрослеть, деваться некуда. Все взрослеют.
Однажды на улице она увидела Игоря.
Летним вечером люди возвращались с работы. Лишь один человек никуда не спешил. Отступил в сторонку и растерянно смотрел вокруг. Глаза у него были очень странные, а в руке он держал свернутые в трубочку листы бумаги.
Казалось, что он стоит не на тротуаре, а на краю бездны.
Юля подошла к нему.
— Вы — писатель, — сказала она.
— Как вы догадались? — удивился Игорь.
— Сама не знаю, — пожала плечами Юля. — Первое, что пришло в голову. А еще вы работаете в котельной, на бумаге следы сажи. У вас что-то случилось?
— Нет, — не сразу ответил он, — ничего. Можно спросить, как зовут столь проницательную девушку?
— Юля.
— Красивое имя. А я Игорь.
Он назвал свою фамилию и спросил, не читала ли она его книгу. Юля ответила, что нет.
— Последнее время я не читаю. Нет времени. Работаю и учусь на юридическом, где тут успеть.
— Жаль, — сказал Игорь. — А если я попрошу вас кое о чем?
— Конечно…
— Тогда возьмите, — он протянул ей бумаги. — Небольшая повесть. Почти рассказ. Нести в издательство не хочу. Оставьте ее у себя или отдайте кому-нибудь.
Игорь пошел вниз по улице, но заметив, что Юля идет за ним, остановился.
— Отпустите меня, — сказал он.
— Я боюсь, что вы задумали что-то плохое.
— Нет, — ответил он. — Останьтесь здесь, Юля, я вас очень прошу.
— Где вы живете? — спросила она.
Игорь отвернулся, а затем в последний раз посмотрел на нее. С улыбкой, хотя и печальной.
— На темной стороне Луны.
И ушел.
…На следующее утро она отыскала его котельную и узнала, что Игорь умер.
— Он жил на темной стороне Луны, и всем это не нравилось. Но под солнцем ему было не место. Кто-то должен жить и среди ночи. Там, где звезды, тени, огни… Там очень красиво и нет ни одного юридического кодекса. Ладно, мне пора.
16
…Я только перескажу повесть Игоря. Это не научная фантастика, насколько я понимаю. Но иногда, чтобы показать научное, надо пользоваться ненаучными методами. Игорь так и сделал. А может, и нет. Не знаю. Я и в более простом умею сомневаться.
17
…Космический корабль, на котором Максим уже тридцать лет работал врачом, замедлился, чтобы изменить направление пути.
Обычная процедура. Это происходит несколько раз за полет с каждым кораблем.
Но вышло так, что район торможения находился около таинственной "черной звезды".
В атласах она, конечно, носила другое название, из цифр и букв, да и черной была не совсем — скорее, темно-красной в обрамлении "короны" — изменчивых шевелящихся облаков плазмы.
Старая легенда космонавтов говорила о том, что звезда порой забирает души. Что это значит — неизвестно. Никто даже предположений не делал. Да и зачем современным людям вспоминать древние сказки?
…Весь экипаж считал Максима странным. Взрослый, старше всех на корабле, а ведет себя как мальчишка — все ночи напролет проводит перед огромным иллюминатором или часами рисует далекие звезды и кометы. Впрочем, это его право. Врач-то он замечательный, да и человек добрый, отзывчивый, а скромные чудачества никому не мешают.
Максим побывал на сотнях планет. Собирал светящиеся кристаллы на гигантских склонах неземных холмов, строил защищенные от метеоритов и радиации пещерные города, опускался в спрятавшийся под километровым слоем льда океан и наблюдал таинственную жизнь, так не похожую на нашу.
Видел столько всего, что и за год не расскажешь, но все равно космос остался для него интереснейшим приключением.
"Иди спать, ночь на дворе" — смеялся кто-то. На космических кораблях тоже наступает ночь, хотя и не после захода солнца, а когда об этом скажут часы. Но Максим задержался у иллюминатора понаблюдать за звездой. Она выглядела неспокойной, покрылась черными пятнами, а в короне мерцали огромные молнии. Красивое зрелище. Страшное, но красивое.
А потом случилась катастрофа. Звезда вспыхнула, будто взорвалась, и потоки энергии ударили по кораблю.
Мигнул свет, в воздухе запахло электричеством. Максиму показалось, что кто-то пытается проникнуть в его голову, и он потерял сознание.
Через несколько минут Максим очнулся. Побаливали виски, но чувствовал он себя не слишком плохо, после перегрузок при взлете бывало и гораздо хуже.
Потом на подключенном к камерам наблюдения мониторе он заметил людей. Тех, с кем только что разговаривал, пил чай и смеялся над анекдотами.
Теперь они двигались, как сомнамбулы. Медленно, неспешно, и подолгу застывая на одном месте. Их лица казались бездушными масками.
Максим хотел бежать к ним, но увидел, как один из них упал и забился в судорогах. "Спящие" некоторое время смотрели на него, а потом, схватив за ноги, отволокли в переходный отсек и открыли шлюз, выбросив человека в космос.
Затем убили еще одного. Наверное, за то, что он перестал тащить своего товарища и отошел в сторону.
Больные, да и просто чужие изменившимся людям были не нужны.
За свою жизнь Максим наблюдал много странного, и поэтому смог поверить в то, что случилось. Легенда оказалась правдивой. Звезда действительно забрала души.
Максим пробрался на склад и заблокировал двери. Люди (вернее, те, кем они стали), это скоро обнаружили, но ничего сделать не смогли — все инструменты, пригодные для вскрытия замков, находились как раз на складе. И единственного не изменившегося человека оставили в покое. Забыли о нем, решив, что никакой опасности он не представляет. Даже не отключили расположенные по всему кораблю видеокамеры, изображение с которых шло и на складской монитор.
…Люди жили почти по-прежнему. Занимались каждодневной работой, ели, пили, ложились спать, разговаривали (хотя и очень коротко), и если бы не медлительность, с которой они двигались, то сразу трудно было бы что-то заподозрить.
Максим видел их лица — улыбающиеся и довольные. Все тревоги и заботы напрочь исчезли. Шкаф с успокаивающими таблетками и антидепрессантами, которые только что пользовались огромным спросом, стал забыт. Книги, впрочем, забыли тоже. А еще фильмы, музыку и все остальное, что не вписалось в новую жизнь.
Никаких ссор. "Спящие" покорно подчинялись своим начальникам, а те, в свою очередь, уже своим, более высокопоставленным, и так до самого верха, на котором находился капитан корабля, теперь наделенный безграничной властью.
В течении нескольких дней произошли еще убийства. Почему — Максим понять не смог, а спросить было не у кого. Шел человек по коридору — и вдруг на него нападают. Может, в новом обществе существовала необходимость кого-нибудь убивать.
Как и в своем недавнем прошлом, люди иногда болели. Кому-то во время лечения компьютер сканировал голову, и Максим увидел результаты. Излучением были повреждены некоторые зоны мозга, в первую очередь те, что отвечают за эмоции и чувства. Точнее, не повреждены, а заблокированы, и это давало надежду на то, что со временем люди сами выйдут из этого состояния. После второго обследования предположение Максима подтвердилось — на снимках были заметны перемены к лучшему.
Но спящие, как оказалось, не захотели просыпаться. Они решили запускать на мониторах гипнотическую картину — напоминающую помехи мерцающую рябь. Долгий взгляд на нее успокаивал и отнимал желание думать.
Процедура стала обязательной. Несколько часов все без исключения по вечерам сидели, неподвижно уставившись на экран. Медицинские снимки подтвердили — метод работает.
А потом в лаборатории изменившиеся сделали прибор, который Максим назвал "излучателем" или "посредником" — что-то вроде пистолета с широким стволом. Они испытали его на одном из своих, перед этим надолго запертым в одном из помещений без телевизора, вернее, монитора. Человек начал "просыпаться" — но после секундного облучения опять стал таким же, как люди вокруг.
Они изобрели устройство, действующее, как "черная звезда". И сделали их сотни.
Затем произошла "репетиция". "Спящие" на пару часов отбросили свою медлительность — разговаривали, шутили, смеялись, но потом одновременно закончили притворяться и медленно пошли смотреть на мигающие мониторы. Корабль, тем временем, летел к установленному еще до катастрофы пункту назначения, к планете, на которой жили миллионы людей.
Спящие хотели захватить мир. Превратить всех в таких же, как они. Незаметно, чтоб никто ничего не заподозрил.
…Тогда Максим сделал то, о чем давно думал. На складе, где он прятался уже несколько недель, в тяжелых металлических баллонах хранился газ. Для каких целей, Максим не знал. Зато он, как врач, понимал, что если этот газ вдохнуть, то уснешь, а через некоторое время наступит совсем глубокий сон — тот, который называют смертью. Максим написал на бумаге обо всем, что произошло, вывел резиновый шланг от баллона в общую для всего корабля систему вентиляции и повернул кран.
Перед этим он надел скафандр, но лишь для того, чтобы убедиться, что газ прошел во все помещения корабля и добрался до всего экипажа.
А потом снял шлем.
…Засыпая, он нашел ответ на вопрос, почему вспышка не тронула его. Правильный или неправильный — уже неважно. Максим отличался от всех только одним — он слишком любил космос. Слишком много в жизни случилось приключений и путешествий, слишком много он хранил воспоминаний, а заставить его выбросить их и стать таким, как все, не могла ни одна вселенская катастрофа.
18
Не знаю, хорошая эта повесть или нет. Нам понравилась. Хотя у нее есть и недостатки — она печальная и похожа на историю, которая сейчас происходит. Настолько похожа, что даже страшно.
Игорь все предвидел? Но как? И неужели любовь к космосу и фантастике действительно не позволила превратиться в чудовищ?
Судьбу Игоря необходимо понять. Потратить на размышление много времени. Внутри того, что мы сегодня узнали, помещаются мириады слов, но их надо найти.
А еще мне показалось, что когда Игорь стал для нас живым и реальным, то потерял чуточку своей волшебной ауры. Он теперь не самый великий писатель в мире, а просто очень хороший. Не лучше и не хуже многих других, ведь литература — не соревнование. Но любить его мы от этого меньше не станем.