1
Проследив за художниками, мы увидели, что они направились в лес, точнее, на заброшенную военную базу.
Есть у нас такая неподалеку в лесу. Ничего удивительного. Заброшенных военных баз немало, и почему бы одной около нас не оказаться. Вот она и оказалась!
Ее уже излазили вдоль и поперек. База маленькая, и любопытного в ней тоже мало. Несколько каменных помещений величиной со школьный класс под землей, да ворота толстожелезные, полураспахнутые. И еще что-то вроде дота из стали и бетона с окнами-бойницами, он капельку над землей вырос, но тут же травой зарос, а внутри него ящики с мусором валяются.
В общем, так себе секретная база. Неинтересная. Оттого военные ее и бросили, что скучной получилась.
Скучной-то скучной, но пиво в ней пить можно. И никто тебя не найдет, не скажет, ай-яй, школьник, а таким делом занимаешься.
В лесу следить за художниками стало проще. Да, правильно, на базу идут. Зашли, и в "доте" раздались голоса и стеклянное позвякивание.
Через час художники направились обратно, подвыпившей непрямой походкой по зигзагообразной траектории.
Очевидно, за новой пивопорцией. Банку они с собой захватили.
— Надо что-то сделать, — засуетился Артем, — Отомстить.
— Как? — спросил я.
— Еще не знаю. Посмотрим внизу, пока их нет, может чего и придет в голову.
Ну, хорошо. Просочились осторожно сквозь ворота.
Внутри коридор шириной в несколько метров и темень, только лампы у потолка радиоактивно тускнеют, говорят, они так могут тысячу лет.
Холодно и пусто. Гладкие стены, бетонные панели над головой, и все. Когда военные уходили, казенное имущество с собой забрали. Эх, не могли они забыть сумку с патронами, ведь у них такого добра завались.
К доту ведут ржавые ступеньки и такая же ржавая дверь.
Мы — туда.
2
Лесное солнце через отверстия пробивается, отбирает у темноты мусор и несколько двухметровых ящиков вдоль стен.
Были мы здесь миллион раз. И в ящики заглядывали. Там доски, железки, газеты, старая одежда и прочие остатки военной жизнедеятельности. Но Артем снова к ним. Хочу, говорит, еще проверить. У меня, дескать, чутье. Открыл один ящик, начал мусор выкладывать.
Мы с Глебом сидим напротив, наблюдаем со здоровым скептицизмом. То есть Глеб со здоровым и флегматичным, а я — с не очень здоровым и ерзающим на месте. Страшно, если художники раньше времени заявятся. Поедем мы тогда в лагерь зеленые. Лагерь — зеленые домики в зеленом лесу, и мы такие же. Безрадостная гармония.
Вдруг Артем отскочил от ящика и повернулся к нам. Глаза — как у тети-учительницы после манекена до коньяка.
— Там, — прошептал прыгающими губами.
И на тело в ящике показал. Белое такое, лежит себе. Где-то я слышал слово "карма" и подумал, что в ящике именно она, настигла Артема за розыгрыш с манекеном. Наверное, ночью учителя собрались в кабинете, соорудили из подручных материалов жертвенник, пролили на него кровь и подвергли того, кто вешал в шкаф манекен, торжественному проклятию.
Глеб встал и подошел к ящику. Вынул несколько обломков мебели и произнес одно слово. Успокоить нас, видимо, хотел, но получилось неудачно.
— Ст-талин, — сказал Глеб.
Да, памятник Сталину, или, другими словами, Второму вождю, лежал у наших ног.
Сталин, не карма. Всеми забытый, в деревянном ящике. Военные его для чего-то использовали, а при переезде бросили. Посмотрел я внимательнее — и захотелось убежать. Памятник-то не простой, а высшего класса. Который ходить и говорить умеет. Уж мы знаем. Живем по соседству с заводом-производителем.
Памятники Сталину без предосторожностей не ставят, тем более живые. Привязывают их на всякий случай. Табличку вешают предупреждающую, как на трансформаторных будках, "не влезай — убьет". Ну, почти эту фразу. Боятся вождя! А тут памятник без привязи, неподвижный оттого, что электричество в нем кончилось, и он в анабиоз впал, как муха на холоде.
— Сталин, — вдруг продолжил Глеб, — Иосиф Виссарионович. Настоящая фамилия — Джугашвили. Советский политический, государственный, военный и партийный деятель. Руководил СССР в период с…
Из Глеба то клещами было слова не вытянуть, то он впадал в странное состояние и начинал ни к месту что-то долго и непонятно объяснять Даже не заикаясь. И не остановить его. Он как поезд, дернешь стоп-кран, но вагоны еще километр проедут.
— Перестань, пожалуйста! — замахал руками Артем, — Не до истории. Скоро художники вернутся.
Глеб замолчал. Наверное, представил, как художники его зеленкой мажут, а он им про социалистическую революцию рассказывает.
— Ха, — вдруг сказал Артем. Губы у него перестали трястись, зато глаза недобро заморгали.
— Вы идите наверх и следите, чтоб не вернулись художники, а я смотаюсь за батарейками.
И мы побежали к выходу. Догадались, что Артем задумал, но в голове вертелась мысль — не чересчур ли? О Сталине на уроках истории нам рассказывали одно хорошее, лишь иногда добавляя "порой случались перегибы". Так вот, не случатся ли они сейчас.
Но я промолчал. Легли мы с Глебом на травку под сосной, наблюдаем. Артем домой помчался, только пятки засверкали (у него кеды импортные, со сверкающей на пятках подошвой).
И скоро обратно прибежал. Усталый, но счастливый. В руке — пакет с круглыми дефицитными батарейками.
— Глеб, ты стой здесь, следи дальше, а мы пошли оживлять товарища Сталина. Художники покажутся — сразу нам маякни.
Артем полностью взял командование на себя. И пусть, кое в чем он разбирается точно лучше всех.
Оставив Глеба в лесу, мы заспешили к вождю.
Связали батарейки проводом и на голову вождя надели, словно бигуди (Сталин в бигудях — зрелище).
Потекло электричество сквозь токопроводящий гипс.
Минуту ждем, две… Зашевелился памятник. Задышал, заворочался, застонал, за…
И вдруг Глеб в окошко:
— Ид-дут!
Сняли мы батарейки, опустили крышку ящика и к выходу. Скоро вождь окончательно оживет, как раз к возвращению художников.
Ой, что-то будет.
3
Спрятались около бойницы, в хвою почти закопались, как разведчики. Заглядывать внутрь не стоит, и так все услышим.
Надеемся, товарищ Сталин не подведет. Легкие перегибы — пускай будут.
Появились художники с новым пивом в банке. В лесу ее из газеты достали, поглядывают, чуть ли не любуются. Зашли они на базу и мы вновь услышали голоса из-под земли. Смеются, болтают о чем-то. Разлили пиво по стаканам, потек в лес запах.
И тут со скрежетом откинулась крышка ящика.
Раздался "ах" и звон разбившейся банки. Затем послышался топот — художники кинулись к двери. А потом голос. Всем знакомый, с южным акцентом.
— Куда… а ну стойте.
Негромко, незло, но художники, судя по всему, подчинились. Выключатель в ногах сработал.
— Как вас, мальчики, зовут?
— Вилен, Владлен, Мэлс…
— Хм… а мы с вами раньше не встречались? Имена такие знакомые! Ну да ладно. Вижу, что вы ведете себя плохо. Еще молодые, а выпиваете… и не настоящее вино, а какую-то лабуду. Деньги на нее достали, полагаю, ограбив кого-то. Школьников меньше вас. Пионеров. Разве можно грабить людей? Нельзя, если нет революционной необходимости. А какая революционная необходимость в грабеже пионеров? Никакой! Будь я вашим участковым, я б навел порядок. Считаю, вас надо наказать. Один из вас накажет других. Вы ведь друзья, правильно?
— Да, друзья…
— Превосходно! Кого из вас выбрать, чтоб он наказал остальных?
— Меня! Нет, меня! Меня, я лучше справлюсь! — в ужасе загомонили художники.
— Отлич….
Скрип и тишина. Кончилась зарядка у товарища Сталина. Вернулся он в состояние, из которого мы его батарейками вытащили. Мало в них тока. На скромный фонарик хватит, но тут целый вождь в парадном мундире.
— Бежим! — крикнул Вилен.
Через секунду они были уже наверху и неслись к домам так, как не бегали атлеты с недавней олимпиады.