В течение нескольких дней огромный обоз с королевскими штандартами на бортах каждой кареты и каждой телеги двигался на юг по тракту. Я понимал, конечно, что нельзя задерживаться в пути. Но всё равно просил возниц сворачивать к каждому частоколу, в каждую деревню или хутор, которые попадались по дороге. И на каждом таком недолгом пит-стопе устраивал знакомый концерт — демонстрировал испуганным жителям анирана.
Они пугались ещё сильнее, когда узнавали, кто именно пожаловал на огонёк. По шаблону падали ниц, простирали руки к небу, вздыхали и рыдали. И так происходило во всех окрестных деревнях без исключения. Несмотря на то, что некоторые из этих людей не только слышали об аниране, но и видели своими глазами, когда совершали паломничество в столицу, доказать его существование скептически настроенным соседям удавалось редко. Мало кто был готов верить чужим словам.
Но когда аниран прибыл сам, глазам верить никто не отказывался.
Как всегда, меня встречали добродушно. Предлагали всё, что могли предложить, и не требовали взамен ничего, кроме благословения. И, в принципе, ничего им больше было не нужно. Удивительно мирная обстановка и прекрасная погода нынешнего лета позволила жителям запастись всем необходимым. Корона не давила налогами впервые за много зим, ибо, как знали лишь избранные, доходы короны этим летом возросли многократно, благодаря решительным действиям анирана. Так что в каждой деревне я занимался лишь тем, что молол языком. Взбирался на любой помост — даже бочкой не брезговал — и выступал, как Троцкий. Наконец-то научился размахивать кулаком для красоты момента, контролировал тембр голоса и подбирал такие слова, которые проникали в самое нутро любого безграмотного простолюдина. Я вновь и вновь требовал усерднее трудиться перед приходом безжалостной зимы. Забить погреба продовольствием, утрамбовать сараи сеном. Запастись рыбой, коптить и засаливать мясо. Готовиться к зиме и ждать, когда аниран излечит мир. Верить в него и не сомневаться в его поступках.
На пятый день пути огромный и неповоротливый обоз почти в сто пятьдесят душ был вынужден остановиться на окраине небольшой деревни. Впрочем, это даже не деревня была. Так, небольшой хуторок на несколько домов, мельница и простирающиеся до горизонта цветущие поля, принадлежавшие какому-то старому примо. Ну и довольно-таки достойный постоялый двор у самого тракта. Этот постоялый двор, где в данный момент вообще отсутствовали постояльцы, облюбовали мы. Но, конечно, вместились не все. Значительной части обслуги и подавляющему числу неприхотливых гессеров вновь улыбнулась судьба ночевать под открытым небом в компании раздражающих ночных насекомых.
Я же, как особа совсем непростая, отхватил лучшие апартаменты. За время своего пребывания в Обертоне я привык к комфорту. Привык к удобной постели и мягкой перине. А потому сон мне давался крайне тяжело в предыдущие нескольких дней. Я отвык от походной простоты и был рад вновь рухнуть спиной на мягкий матрас. После сытного ужина, за который мы рассчитались с хозяином серебром, а не только благодарностями, аниран пожелал отойти ко сну. Аниран не хотел слушать очередные истории назойливого эстарха и не хотел думать о том, что сейчас происходит в столице. Хоть ручной сирей всегда был на подхвате — эта падла харчевалась у нас, минимум, дважды в день, — я не просил Иберика отправлять его в Обертон за новостями. Я боялся узнать, что профессор всё же не выдержал и прекратил борьбу. Он выглядел скверно, когда я уезжал. Я знал, сколько ему лет. Но выглядел он куда моложе, пока обладал даром анирана. Лишившись его, он быстро сдал. Сильно сдал. Он стал похож на восьмидесятилетнего старика, а не на шестидесятилетнего мужа, всё ещё полного сил и энергии. И я очень боялся, что в один из дней мне сообщат, что я всё же убил его. Убил не быстро, а медленно.
Спал я странно. Не плохо и не хорошо. Просто я увидел очередной сон…
…Стоял прекрасный летний день. Солнце на небе, ни единого облачка. Тёплый ветерок, скользящий по моим волосам. И колосья пшеницы, которые я гладил ладонями. Целое жёлтое поле колосилось под моими руками. Такое знакомое поле с такими знакомыми колосьями, что я сразу вспомнил, где видел нечто подобное. Я видел это поле во сне. Видел, когда сидел на завалинке, чувствовал рядом что-то родное и улыбался. Это было поле из моего старого кошмара.
Но сейчас страх не сжимал моё сердце. Я радовался. Счастье переполняло меня.
Я засмеялся, расправил руки, как самолёт расправляет крылья, и побежал. Я гладил эти жёлтые колосья и кружил по полю. Я знал, что засеял это поле сам. Что вот-вот подойдёт время собирать урожай. И я опять сделаю это сам, как самый настоящий хозяин.
Я пробежал через всё поле и обернулся. Оно казалось огромным, но я захотел увидеть больше, захотел посмотреть на него с высоты. Поэтому торопливо вскарабкался на холм. Широкая дорога сворачивала и исчезала где-то в лесу. Я знал, что по этому тракту ежедневно передвигаются повозки и люди. Но они меня не интересовали. Меня интересовал мой дом, который я увидел, когда обернулся. Жёлтое море подходило к нему вплотную, практически омывало порог. А перед дверью кто-то едва различимый приветственно махал рукой.
Я ощутил прилив сил, ведь знал, что мне машет родной человек. Ради него я всё это делаю, ради него стараюсь. Но улыбка на моём лице быстро исчезла: я почувствовал, что там ещё кто-то есть. Кто-то незнакомый притаился. Какая-то шустрая тень промелькнула за домом.
Я кубарем скатился с холма и на всех порах понёсся обратно. Я успел заметить, как хлопнула входная дверь. Как за ней исчез родной для меня человек. Но так же я заметил тень. Тень, крадучись, проплыла вдоль деревянной стены и застыла у окна, словно через окно изучала происходящее внутри. А затем метнулась к двери, отворила её и резко захлопнула за собой.
Страх сковал моё сердце. Я не понимал, что происходит, но был уверен, что что-то плохое. Я бежал через поле, топтал ногами колосья и мечтал лишь о том, чтобы быстрее ворваться в избу и уничтожить всё враждебное, что окажется на моём пути. Но когда я уже был близок, избушка исчезла. Она растаяла в летнем дне, как привидение с наступлением ясного утра. И мне оставалось лишь смотреть в пустоту и корчиться от ужасного чувства утраты. Я знал, что вместе с домом лишился чего-то очень важного — лишился частицы самого себя…
…Как всегда после подобных снов, я проснулся. В последние дни в Обертоне и первые дни в пути я ждал, когда ко мне придёт Голос. Я хотел его услышать, я хотел и был готов сразиться с ним. Как и обещал профессору Гуляеву. Я хотел доказать и себе, и ему, что он не властен надо мной.
Но Голос меня динамил. А когда до меня дошло, что он не приходит потому, что всё и так идёт по плану — дар у очередного анирана я забрал, а значит приблизился на шаг ближе к развязке — я решил закрыться от него наркотой.
Но хоть Голос не смог пробиться через мой слегка одурманенный разум после вчерашнего ночного листика, он смог показать нечто странное и заставил вновь испытать страх потери. Я был уверен, что чёртова божественная сущность никогда не оставит меня в покое. И что все сны в моей голове — не реакция организма на прошедшее за день, как у простых людей, а подсказки той самой божественной сущности. Она опять чего-то хочет, и, будь мой разум прошлой ночью чист, думаю, я бы услышал наставления.
Я приказал обозу выдвигаться сразу после завтрака. Я был слегка раздражён и чувствовал себя не в своей тарелке, хоть странный глубинный страх постепенно таял. Я решил воздержаться от контактов с людьми, и вместо путешествия верхом на лошади, езде на которой меня обучили ещё в Обертоне, заперся в карете, закрыл шторы и боролся с последствиями дурмана где-то до середины дня. И лишь когда пекло меня доконало, я открыл настежь шторы и вдохнул свежий воздух.
— Поля примо Арройо воистину огромны, — подал голос Сималион, едва заметил моё лицо в окне. После увиденного в покоях Гуляева, он приглядывал за мной особенно внимательно. Быстрее всех сообразил, кто скрывался под личиной магистра Анумора, но держал язык за зубами. — Старик прожил уже почти девяносто зим, а занимать своё место в армии Триединого не спешит… И как он в этом возрасте успевает за всем уследить? Я слышал, он не только никогда меча в руках не держал, но и к земледелию равнодушен.
— Ты в порядке, аниран? — участливо спросил Иберик.
— Да, всё нормально. Хотел бы я обойтись без листьев, да, видимо, это невозможно.
— Тебя что-то беспокоит?
— Неважно… Погодите! — сначала я отмахнулся от Иберика, а затем увидел из окна то, что не ожидал увидеть. — Тпру-у-у-у! Ну-ка стоп!
Пинком я распахнул дверь и выпрыгнул из кареты. Метрах в десяти прямо по курсу брал начало перекрёсток. Широкий тракт шёл дальше на юг, добротная дорога сворачивала налево, а узенькая колея — направо. И эта узенькая колея извивалась меж двух полей, желтевших шикарными рядами спелых колосьев. Колея тянулась с полкилометра и закольцовывалась вокруг крепкого одноэтажного домика. Его завалинка, его окна со ставнями, его скатный деревянный навес над входной дверью оживили во мне воспоминания. Чувство, что я уже видел это место, что уже был здесь, накрыло меня целиком.
— Дежавю, — пробормотал я.
— Что случилось, аниран? — дверца ехавшей впереди кареты отворилась. На подножке показался эстарх Эриамон.
— Кто там живёт? Не знаешь, святой отец? — кивком головы я указал на избу.
— Это земли примо Арройо, — пожал тот плечами. — Но их поместье мы уже проехали. Оно вдали, за холмом. Хочешь наведаться?
Я не ответил, прислонил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и увидел, как из дома кто-то вышел. С такого расстояния я не смог понять ни возраст, ни пол человека. Но заметил, что тот набрал воды в колодце и, по дороге обратно, остановился. Разглядел нас и наблюдал какое-то время. А затем скрылся в доме.
— Вперёд, — я забрался на подножку. — Поехали спустимся. Посмотрим, кто там. Пусть обоз движется дальше. Нагоним.
— Да там, наверное, семья живёт. Может, две. Стоит ли на них тратить время? Они и так узнают, что аниран существует.
— Не в этом дело, Сималион. Я видел это поле во сне. Хочу узнать, что это значит.
— Аниран обладает даром предвидения? — удивился эстарх.
— Нет, — ответил я. — Аниран обладает даром предчувствия… Поехали. Бертрам, веди остальных вперёд. Мы нагоним.
— Я с вами, — Эриамон успел заскочить в мою карету, хоть его не приглашали, и поёрзал на скамейке, удобнее располагая своё немолодое тело. — Я рассказывал тебе, аниран, как Его Величество Абриль Второй неудачно поохотился? Тучнотелый выпивоха перепил секхи, и вместо вепря подстрелили его самого. Ха-ха. Бедолага потом до самой смерти жил с кличкой "хромой хряк".
Я был вынужден слушать очередную историю о прошлом Астризии. Очередную безрадостную и кровожадную историю про бестолкового монарха, мечтавшего лишь о жратве, бухле и бабах. К счастью, история, как и период правления Абриля Второго, длилась недолго — Бенал быстро доставил нас к одинокой избушке посреди полей.
— Всё, хватит, святой отец, — остановил я словопоток и отворил дверь. — В вашей стране что ни монарх, то алкоголик или наркоман. Неудивительно, что на вас снизошёл карающий огонь.
— Да, — склонил голову эстарх. — Наркоман, да. Я уже знаю, что сие слово значит… Поделом нам досталось, поделом. Ты прав, аниран.
Я вышел из кареты и осмотрелся. Никого в округе. Лишь птицы над полем кружат, да "журавль" колодца поскрипывает.
— Есть кто живой!? — прокричал я. — Ау, хозяева!?
Сималион, Иберик и Бенал тоже спешились. Они прочёсывали внимательными взглядами окрестности.
— Посланник небес к вам пожаловал! — вновь сложил я руки лодочкой. — Встречайте дорогих гостей.
— Скамеечка мокрая, — Иберик указал на скамейку у колодца. — Точно кто-то есть.
Внутри избы упало что-то деревянное. То ли ведро, то ли ещё что.
— Испугались, видать, хозяева, — озадаченно почесал затылок Сималион.
— Мы ненадолго, — сказал я, подошёл к двери и решительно толкнул её.
Сени отсутствовали. Избушка состояла лишь из двух комнатушек. Проход во вторую комнату перекрывала запертая дверь, а в центральной, помимо классической печи, стола, пары скамеечек, узкой кровати у стены и нескольких стульев, присутствовали живые персонажи.
Хотя, наверное, назвав их живыми, я погорячился.
Едва я отворил дверь и зашёл без приглашения, на меня уставились две пары охреневших глаз — глаза мужчины и глаза женщины.
Женщине было хорошо так за тридцать, на мой взгляд. Она уже переступила черту свежести и уверенно двигалась по направлению к увяданию. Было очевидно, что на ней скверно сказались годы нужды и голода. Она что-то замешивала в глиняном котелке и замерла, когда увидела меня. Измазанные мукой руки напряжённо застыли над зарождавшимся куском теста.
Мужчина же, несмотря на бороду, выглядел молодо. Парень лет двадцати пяти, как мне показалось. Курчавые чёрные волосы очень шли его густым бровям и карим глазам. Он сидел за столом и деревянной ложной наяривал суп из деревянной миски. Рядом лежали разорванные куски свежеиспечённого, ещё дымящегося хлеба. Увидев их, я почему-то ощутил, как просыпается аппетит. К запаху душистого хлеба я всегда был неравнодушен.
— Мир вашему дому, — поклонился я двум замершим статуям. — Простите, что без приглашения. Не хотел напугать.
— Что… что… что надо? — мужчина выронил ложку и испуганно смотрел, как следом за мной вошли Иберик и Сималион. — У нас нечего взять. Мы простые…
— Прошу, не пугайтесь, — я примирительно расставил руки. — Мы не грабители и не бандиты. Я — аниран, — я решил не затягивать со знакомством. — Тот самый, о котором вы, возможно, слышали.
Но, наверное, лучше бы я не рубил так сразу.
Мужчина опять замер с открытым ртом. Его руки шарили по столу, пытаясь нащупать ложку. Женщина же просто выронила глиняный котелок. Тот упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки, окрасив пол белым.
Но всё же женщина пришла в себя куда быстрее. Она не стала собирать осколки, машинально вытерла руки о фартук, быстро опустилась на колени, измазав их в муке, и на карачках подползла ко мне.
— Прости, аниран, за недостойную встречу. Мы слышали о тебе. Слухи дошли в наши отдалённые места… Прошу, благослови нас, — она прикоснулась к моему рукаву, а затем зыркнула на мужчину, сжав при этом губы. Тот заметил её взгляд, нехотя опустился на колени и подполз ко мне.
— Я простой пахарь, — пробормотал он. — Не гневайся, аниран. Не обучен я ни грамоте, ни этикету. Не знаю, как встречать подобных гостей.
— Живите без страха, — по очереди я прикоснулся к макушкам обоих. — Аниран обещает, что поборет общий недуг и даст вашей семье шанс услышать детский смех.
— Благодарю тебя, аниран, — женщина опять сориентировалась быстрее. — Не откажи в трапезе во славу твою. Всем, чем можем…
— Не стоит, — глаза женщины более чем откровенно говорили, что кормить незнакомые рты ей совсем не хочется. Не только мой рот, но и рты трёх дылд, скромно стоявших у входа. И я прекрасно понимал почему. — Аниран сыт и доволен. Не стоит беспокоиться.
Женщина благодарно поклонилась и вернулась к печи. Пихнула мужчину ногой украдкой, когда он уселся обратно за стол, а сама принялась собирать глиняные куски.
— Простите, что испугал, — я полез в карман, достал серебряную монетку и положил на стол перед мужчиной. — Это за беспокойство и разбитую посуду.
— Благодарю анирана, — мужчина потянулся к монете, но женщина опять успела быстрее. Она схватила её и молниеносно упрятала в подол длинной юбки.
— Как это типично, — по-доброму усмехнулся Сималион. На его лице блуждала понимающая улыбка, будто он тосковал по чему-то знакомому.
— Она у меня цепкая, — черноволосый мужчина улыбнулся. Страх из его глаз постепенно уходил. Уверовав без доказательств, что я — аниран, он немножко расслабился. Перестал быть таким напряжённым, как перед знакомством.
— Святой отец Эриамон, — эстарх слегка поклонился мужчине. Он зашёл в избу последним, осмотрел скромные хоромы и удовлетворённо хмыкнул. — Вы здесь живёте?
— Уж несколько зим как, святой отец, — осторожно ответил мужчина.
— Работаете на землях примо Арройо?
Мужчина кивнул:
— Они приютили нас с супругой. Дали кров и работу. Я распахиваю их земли и засеваю.
Женщина собрала с пола осколки, скинула в ведро у печи, взялась за метлу и принялась подметать, бросая на Эриамона настороженные взгляды. Возможно, не питала особой любви к церковникам.
— Этой зимой, я смотрю, амбары примо будут забиты доверху. Поля колосятся, и пугала даже стоят. А ранее примо мало беспокоились о собственных полях. Поговаривают, они умом тронулись?
— Есть немножко, — мужчина, как бы извиняясь, пожал плечами. — Примо стары уже, что ж поделать. Приходится помогать им. Иначе голод, голод, голод…
— Поверьте, аниран не даст вам умереть, — успокоил я мужчину. — Никого больше голода. Нигде и никогда.
— Боюсь, никому не под силу контролировать силы приро… Не сможет аниран подчинить солнце, ветер и воду, — развёл мужчина руками. — Но мы сами сделаем всё, что от нас зависит. Иначе здесь нельзя. Иначе не выжить.
Женщина закончила подметать, ссыпала мусор, взялась за ухват и полезла в печь.
— Пироги поспевают, — сказала она. — Может, аниран возьмёт несколько в дорогу?
— Нет, спасибо…
— Тогда анирану не стоит задерживаться. День весь в хлопотах. И до ночи надо бы управиться.
Прозвучало совсем нетактично. Я не сдержался и почесал затылок: слышать нечто подобное от хозяйки, конечно, было немного неприятно. Но я постарался войти в её положение. Когда нежданно-негаданно заявляются такие гости, мало кто способен воспринимать ситуацию адекватно.
— Да, конечно. Извините, что мешаю.
Женщина кивнула, будто подтверждала, что имела в виду именно то, что я подумал, и услышала то, что хотела услышать в ответ. Мои слова её удовлетворили.
Мужчина же недовольно глянул на женщину и развёл руками.
— Прошу простить мою супругу. Времена такие… Гостеприимство не в почёте. Все боятся и стараются слова лишнего не вымолвить. Я лишь надеюсь и молю Триединого, — мужчина совершил характерный жест. — Что он придаст анирану сил. Что аниран справится с делами своими и поможет людям Астризии вновь обрести счастье, — он с любовью посмотрел на свою жену и улыбнулся. — Поможет обрести то счастье, что обошло нас стороной.
Поначалу женщина нахмурилась недовольно, но затем пересеклась взглядами с мужчиной и улыбнулась. Улыбнулась так искренне, что я перестал считать, что между этими людьми давно нет любви. Недружелюбная обстановка и их странное отношение друг к другу подталкивали к такому выводу. Но после обмена улыбками, я перестал в этом сомневаться. Несмотря на чудовищный недуг, несмотря на невозможность зачать детей и трудиться ради них, в этом мире ещё оставались люди, способные жить хотя бы ради друг друга. Быть по-настоящему близкими. В полном смысле этого слова.
— Ещё раз прошу прощения, что отнял у вас время, — извинился я в очередной раз. — Прошу только распространить весть о прибывшем в мир аниране. Поделиться этой вестью с каждым и призвать не отчаиваться.
— Конечно, аниран, — мужчина облегчённо улыбнулся и вновь схватился за ложку, как бы намекая, что гостям пора проваливать.
В соседней комнате что-то упало. Опять раздался знакомый звук удара чего-то о деревянный пол. Взгляды всех находящихся в комнате метнулись к запертой двери. Семейная чета вздрогнула. А затем оба, как по команде, испуганно уставились на меня.
За дверью кто-то пыхтел, стараясь справиться с засовом. Дверь заскрипела в петлях и отворилась.
На пороге стоял чернявый карапуз. Его пухлое личико было измазано угольной пылью. Ладошки почернели, а на щеке остался широкий след, будто грязными пальцами он небрежно провёл по лицу.
— Ни хасю плятаться! — мальчуган недовольно топнул ножкой, так и не выпустив дверную ручку. — Там тимно и стласна.
Возникла самая настоящая немая сцена. Я стоял с открытым ртом и смотрел на смешного карапуза. Тот, как ни в чём не бывало, шмыгнул носом, провёл грязной рукой по лицу, измазав угольной пылью не только щёки, но и нос, и чихнул. Затем утёр сопли рукавом, поправил верёвку, поддерживавшую штаны, и спросил:
— А кто это плиехал?
Я охренел окончательно. Я тут же вспомнил слова мужчины про счастье, обошедшее их семью стороной. И сообразил, что мне соврали. Но, в принципе, к этому я тоже мог отнестись с пониманием. В суровые времена, когда работорговцы шастают по всей Астризии, спрятать детей от внезапных гостей — более чем разумное решение. Я бы сам так поступил, если бы мне пришлось заботиться о детях.
Словно подтверждая мои предположения, женщина метнулась к распахнутой двери и захлопнула её в одно движение. Реакция женщины была столь быстрой и неожиданной, что мальчонка не успел отскочить. Хоть я не увидел, отчётливо услышал удар. Гулкий удар, вскрик и падение. Видимо, ребёнку досталось дверью. Но после падения плача я не услышал. Всё затихло моментально.
Тишина стояла недолго — наверное, меньше пяти секунд. Было лишь слышно злобное пыхтение и скрип запертой двери, спиной к которой прижималась женщина. Взглядом разъярённой кошки, защищавшей собственный помёт, женщина блуждала по лицам непрошеных гостей. Она искала в наших лицах угрозу и готова была зубами рвать каждого, кто посмеет причинить вред ребёнку.
Сотни мыслей пронеслись в моей голове за эти несколько секунд. Я был готов принять странную реакцию женщины. Защищать своё дитя, закрыть его собой — инстинктивное желание. Даже если защита может причинить дитю определённый вред. Ладно, пусть её действия, на мой взгляд, слишком грубые, каждая настоящая мать, уверен, поступила бы так же.
Но дело было не в ней. Её поступок логичен. Проблема была в другом.
Я смел самого себя считать не до конца дураком, хоть всё так же оставался простым футболистом. Я сразу обратил внимание на важную деталь — возраст мальчугана. Я слышал много рассказов, относительно глубоко знал историю этого мира и помнил, сколько лет назад произошла глобальная катастрофа. Следовательно, в этом умирающем мире детишек моложе тринадцати лет по местному летоисчислению не может существовать. "Последняя надежда", те, за кем охотится тирам Гвелерг и его патроны, — это мальчики и девочки, которые уже умеют разговаривать. Которые крепко стоят на ногах и умеют формировать мысли.
Этот же сопливый карапуз не вписывался в окружающий мир. Хоть я не успел разглядеть его как следует, мог с уверенностью сказать, что не дал бы парнишке больше пяти лет. Он на столько и выглядел, в принципе. Никоим образом он не мог родиться до появления карающего огня. Он не выглядел таким, у кого задержка с развитием. Он выглядел как обычный, здоровый ребёнок. Следовательно, он родился позже, чем в небе воссияла та самая звезда. И это несомненное чудо. Оказывается, кому-то удалось посеять зерно новой жизни. Несмотря на общий недуг, несмотря на страшное наказание, кому-то из местных удалось это наказание победить. Этот неизвестный пахарь и разъярённая женщина смогли посадить зерно и вместе вырастить новую жизнь. Они уже сделали больше, чем смог сделать я. Ведь пока только мне удало…
Одна из сотен мыслей, тех самых, что промелькнули за короткие секунды, наконец-то пронзила мой мозг. Она была самой логичной и отпустила мне самого натурального пинка, подталкивая к верному выводу. Иного объяснения просто не могло быть. Как и не могло быть чуда.
Челюсть я так и не смог закрыть, когда всё понял. С самым натуральным скрипом моя одеревеневшая шея повернула голову в сторону мужчины. Женщина всё ещё прижималась к двери, намекая, что с места она не сойдёт. Мужчина же смело встретил мой взгляд. Его густые чёрные брови хмуро искривились, а глаза смотрели по-настоящему зло. Смотрели зло именно на меня, а не на тех, кто молча топтался рядом. И эти злые глаза красноречиво говорили, что этот ни хрена не пахарь догадался, что и я догадался. Что не только он видит перед собой того, кого увидеть совершенно не ожидал.
В следующее мгновение мужчина резко выставил левую руку. Его пальцы сжались в кулак, а предплечье охватывало знакомое оранжевое поле. Кулак был направлен на меня, а из энергетического поля навстречу моей морде уже вылетал убийственный гарпун.
Как я успел увернуться, я так и не понял. Наверное, сработали рефлексы.
Ничтожное расстояние не оставляло пространства для манёвра. Но я успел. Я всего лишь повёл головой, слегка склонил шею в бок. А затем что-то промелькнуло со скоростью молнии. Жар обдал шею, ухо превратилось в раскалённый шар непередаваемой боли, а на плечо брызнули капли крови.
— А-а-а-а-а! — больше от неожиданности, чем от боли, заорал я. Упал на спину и прикрыл разорванное ухо ладонью. Она быстро наполнялась тёплой кровью.
Но я не утратил над собой контроль. Я прекрасно понимал, что рана не смертельна. Для анирана она чуть опаснее, чем просто царапина. Гораздо больше меня волновало неминуемое продолжение. И оно могло причинить куда более серьёзный вред. Невосполнимый, я бы сказал.
Пока я визжал на полу, вцепившись в ухо, мозг уже работал. Он отдал команду сжать левый кулак: щит появился практически моментально и закрыл моё тело. И столь быстрая реакция спасла меня от повторной атаки.
Я не слышал воплей, раздававшихся со всех сторон. Несомненно, они были. Я мельком заметил визжащую женщину, схватившуюся за голову. Но ни-хрена-не-пахаря я тоже заметил. Он сжимал и разжимал пальцы в кулаке, словно нагонял кровь в вены. Короткий энергетический гарпун на тончайшей нити, который парил в воздухе, торопился вернуться в родное гнездо. Он погрузился в энергетический наруч, как в тягучее болото, а затем пулей вылетел мне навстречу. Но в этот раз столкнулся с преградой, которую создали те, кто создал и его.
Горячие оранжевые искры брызнули во все стороны и едва меня не ослепили. Я ощутил толчок и жар от разлетавшихся искр. Но успел сориентироваться чуть быстрее, чем мой неожиданный визави, и решил, что пришла пора перехватить инициативу.
Я вскочил на ноги прямо со спины. Мой спортивный пресс вновь показал, что годы тренировок прошли не зря. А затем, профессиональным размахом тренированной ноги, я засадил в стол. Кусок хлеба и деревянная тарелка полетели кувырком. Как и сам стол. Напавший мужчина замешкался и не успел отскочить. Стол врезался в него. А следом прыгнул и я.
Но мой карающий удар, уже снёсший несколько голов в этом мире, мужчине удалось предотвратить. Он как-то изловчился и прикрылся предплечьем. И щит, натолкнувшись на божественный наруч, не смог его преодолеть. Не смог преодолеть энергетическую преграду. Хоть опять во все стороны полетели искры, опалившие бороду мужчины, решительной победы мне не удалось достичь.
Но, на моё счастье, щит — это не всё, чем я обладал. Я был непростым анираном и знал это.
Едва после столкновения на бородатую щёку упала первая искра, я уже сжимал правый кулак. И до того момента, как на пол опала искра последняя, нанёс жестокий удар клинками.
Мужчина, конечно же, этого не ожидал. Он успел скосить глаза и увидеть приближающуюся смерть. Его глаза даже успели округлиться от увиденного. Но времени на спасение уже не оставалось. Он совершил ошибку, когда решил нанести подлый удар, ведь не догадывался, с каким анираном имеет дело.
Клинки вонзились в шею. Горячая кровь из перебитой и подпаленной артерии брызнула фонтаном. Мужчина захрипел и зашатался. Его глаза были полны ужаса, когда под моим напором он упёрся в стенку печи. Затем ноги подкосились и он стал медленно оседать.
— Не-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!!! — дикий, безумный, полный боли и страха вопль раздался справа.
Кричала женщина. Её лицо было похоже на восковую маску. Рот раскрыт от ужаса, руки тряслись, а глаза полны слёз. Пребывая в полнейшем шоке, она выхватила острый кухонный нож, который прятала где-то в подоле юбки, посмотрела на меня, как на абсолютное зло, и сделала первый решительный шаг навстречу.
Он же стал для неё последним.
Наконец-то очухалась моя заторможенная охрана. Сималион и Иберик, видимо, изначально растерялись. Хоть оба были закалёнными в боях вояками, ничего подобного не ожидали.
— Защищать анирана! — выкрикнул перепуганный Иберик и резко выхватил из-за пояса метательный нож.
Его поддержал Сималион. И, в итоге, они практически одновременно отправили в полёт неизбежную смерть.
Женщина встрепенулась после удара. Как я понял, действовала она в состоянии аффекта и просто лезла напролом. Но ножи её остановили: один вонзился в шею сбоку, а второй добил моментально — сила броска была такова, что нож пробил висок и вошёл в мозг. Женщина замерла лишь на долю секунды, а затем рухнула, как срубленное деревце.
— Нет, стойте! — эти слова я прокричал слишком поздно. Я кричал своим телохранителям, но прокричал лишь тогда, когда тело уже коснулось пола. Женщина упала набок и застыла, уставившись безжизненными глазами в стену.
Подо мной захрипел мужчина. Я возвышался над ним и стоял в луже растекающейся крови. Он пытался что-то сказать, руки его безвольно распластались вдоль тела, кровь толчками пробивалась из чудовищной раны, а ноги тряслись, словно в агонии. Я с опаской смотрел на него, слышал хрип и бульканье. А затем осторожно присел, пытаясь разобрать слова.
— …мой сын, — собрав последние силы, прошептал мужчина. Он даже попытался повернуть голову в сторону двери, откуда появился карапуз. Но у него ничего не получилось — попытка заговорить отобрала оставшиеся силы. Голова безвольно скользнула по забрызганной кровью печи и ударилась об пол.
А я только сейчас понял смысл того, что он сказал. Всё произошло столь неожиданно и быстро, что я забыл о том, из-за кого произошло. Совсем забыл о мальчугане, который рассекретил неожиданного анирана и, в каком-то смысле, спас мне жизнь. Ведь не появись он, я бы спокойно уехал. Или, что куда вероятнее, получил бы в спину энергетический гарпун, едва повернулся бы к входной двери.
Я бегло осмотрелся: секундная потасовка превратила прибранную избушку в хаос. Перевёрнуты были не только стол, но и скамейки и стулья. Под одной из скамеек у самой двери я заметил эстарха Эриамона, куда он смог втиснуться лишь наполовину. Иберик и Сималион тяжело дышали и, казалось, были перепуганы не меньше меня. Уверен, эти бравые ребята видали картины пострашнее. Но стремительность произошедшего и осознание того, с кем нам всем пришлось столкнуться, заставляли их руки трястись от избытка адреналина. Никто из нас, конечно же, не ожидал подобного.
Я тяжело вздохнул и уставился на запертую дверь. Никакие шорохи, никакие стуки не прорывались сквозь неё. В соседней комнате стояла подозрительная тишина. Женщина действовала слишком грубо и небрежно, спеша спрятать от моих глаз то, что ей спрятать так и не удалось. Я своими ушами слышал удар, а затем стук падающего на пол тельца. Но даже если мальчик выжил, я не знал, что с ним делать. Я даже не знал, что ему сказать, ведь своими руками лишил его родителей.
До хруста я сжал руки в кулаки: будет, что будет. Время вспять не повернуть.
Меня опередил эстарх Эриамон. Когда он понял, что всё завершилось, отбросил скамейку тучным телом, вскочил на ноги и метнулся к двери. Схватился за ручку и распахнул её.
Я отодвинул Эриамона с прохода. Ребёнок лежал навзничь на дощатом полу. Лежал, как бревно. Маленькая грудь, как мне показалось, не вздымалась. Нос не втягивал воздух, а рот не выдыхал.
Почувствовав слабость в ногах, я опустился на пятую точку. Прикоснулся к безжизненной ножке и прошептал:
— Что я натворил…
— Отойди, аниран, — эстарх Эриамон протиснулся в кладовку, присел и принялся ощупывать малыша. А затем прислонил ухо к груди.
— Аниаран, ты ранен, — словно из другого измерения прорвался обеспокоенный голос Иберика.
Но я ничего не ответил. Хоть я действительно был ранен, хоть кровь всё ещё капала с обезображенного уха, я не чувствовал физической боли. Другая боль, разрывая сердце на куски чересчур сильной эмпатией, прорывалась наружу. И эта боль была куда болезненнее боли физической.
— Жив сорванец, — слова эстарха привели меня в чувство. Он улыбался, гладил малыша по голове, стараясь не прикасаться к набиравшей силу шишке. — Крохотное сердце бьётся.
— Что с ним, святой отец? — с надеждой спросил я.
— Я не лекарь, но, похоже, ему здорово досталось, — он указал на опухоль на лбу. — То ли дверной ручкой, то ли самой дверью получил. Мамаша… Мамаша-то резво вскинулась. Ведь… Погоди, аниран… Ведь это действительно мамаша была?
Он посмотрел на меня так, будто в этом месте я был самым большим специалистом и знал ответы на все вопросы. Хоть это было не так, на вопрос эстарха я мог ответить уверенно — я сразу понял, кто была та женщина.
Эриамон не получил от меня ответа. Всё было слишком очевидно. Он не хуже меня понимал это. Он отстранился от малыша и посмотрел на него, как на диковинку. Смотрел на маленькие ручки, на маленькие плечи, на маленькие ножки, на хрупкую грудь. Затем поднял с пола и осторожно сжал в своих крепких руках. Уложил в них, как в люльку.
— Нет, не может быть, — он прыгал взглядом с малыша на меня и обратно. — Слишком юн. Сколько же ему зим? Это ведь… Это ведь невозможно… Как же?… Неужели…
Глаза эстарха Эриамона вылезли из глазниц. Буквально. Хоть не быстро, но всё же до него дошло. А затем он растерянно уставился на лежащие на полу тела.
— Ты прав, святой отец, — подтвердил я, когда столкнулся с его взглядом. Не осуждающим, но, несомненно, недобрым. Он смотрел на меня так, будто я совершил великий грех. — Я убил другого анирана. А это — его дитя. Его и его женщины.
— Но ведь это же невозможно… Кара… Наказание… Или возможно?
— До сего момента я думал, что кроме меня никто на такое не способен, — прошептал я. Осознание чудовищности поступка, осознание неоднозначности ситуации накрыло меня целиком. Я просто не мог найти себе оправдание.
— Что-что? — переспросил Эриамон, ведь ничего не знал о Дейдре.
— Ничего, — встряхнул я головой, пытаясь взять себя в руки. — Что с малышом? Он будет жить? Придёт в себя?
— Конечно будет жить. Что опасного в обычной гуле? Сейчас в колодезную воду тряпицу опущу и ко лбу приложу, чтобы спала. А в остальном, — эстарх опять окинул взглядом разгромленную избу и задержался на мёртвых телах. — Будем молиться ЕМУ, — он повёл глазами в потолок. — Надеюсь, мальчонка не вспомнит. Он не видел ничего. А значит… А значит есть шанс.
— Надеюсь, нам удастся его убедить, что всё это — лишь страшный сон, — тиски, сдавившие грудь, вытолкнули изо рта тяжёлый воздух. — Что я натворил… Сделал парня сиротой… Своими же руками…
— Аниран! — воскликнул Сималион. Он подошёл ко мне и сжал плечо. — Не терзай себя. Это была самозащита. Если бы с ним так не поступил ты, он бы поступил так с тобой, — кивком головы он указал на лежащее у печи тело. — В поединке всегда так: или ты, или тебя.
— Хватит! — рявкнул я. — Убирайтесь отсюда! Оставьте меня одного.
— Аниран…
— Вон!
Эстарх Эриамон вышел первым. Он нёс на руках малыша и что-то тихо бормотал. Иберик и Сималион вышли следом. А я тяжко вздохнул, пытаясь взять под контроль эмоции, и прикоснулся к зудящему уху. Я ощупал его и обнаружил, что лишился если не половины, то мочки точно. Но в том месте, откуда, по идее, должна хлестать кровища, на ощупь оказалась лишь обожжённая рана. Кровотечение прекратилось довольно быстро и только тупая боль напоминала о том, какой я везунчик. На пару-тройку сантиметров правее — и через глаз энергетический гарпун вышел бы прямо из затылка. И что произошло бы с этим миром дальше, я никогда бы не узнал.
— Главное — перетерпеть, — уже чёрт его знает в какой раз прошептал я эту мантру. Я знал, что аниранский организм справится. Кровь свернётся, рана затянется. Надо только взять под контроль эмоции и выдержать боль.
Но если со вторым я уже научился справляться, то эмоции пока бушевали. Должно пройти время, прежде чем я перестану себя обвинять в этом грехе. Осознание, что я сделал ребёнка сиротой, давило на грудь в килограммовом эквиваленте.
Сделав тяжёлый вдох, я подошёл к женщине. Ей досталась мгновенная, практически безболезненная смерть. Она лежала на полу, уставившись невидящими глазами в пустоту. Поэтому её глаза пришлось закрыть мне.
— Нет мне прощения, — я провёл пальцами. Хоть эта жизнь не мною забрана, она тоже на моей совести.
Я сделал шаг в сторону и присел на корточки. Рваная рана на шее мужчины и уже запёкшаяся кровь едва не заставили желудок предать меня. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы начать мыслить прагматично. Чтобы отринуть эмоции и сосредоточится на одной из самых важных вещей в этом мире конкретно для меня.
Я перевернул всё ещё тёплые руки мужчины ладонями вверх. На левой ладони, прямо на папиллярной линии чернела знакомая метка. Значит, это правда. Это действительно аниран. Очередной скрывающийся бедолага, который не хотел от жизни многого. Он лишь мечтал плыть по течению и не высовываться. Теперь мне понятно, почему он так испуганно вылупился, когда я бесстрашно обозначил себя. Наверное, ему тоже знаком Голос. И тот тоже его к чему-то подталкивал. Но этот аниран не желал к нему прислушиваться. Он предпочёл скрыться за личиной безобидного пахаря, трудился на какого-то дряхлого примо и тихо выращивал сына. Похвальный выбор, с определённой точки зрения. Решил не спасать мир, а построить дом, посадить дерево и вырастить сына. И, рискну предположить, сын появился самым натуральным способом. Как и был зачат. Иначе просто не может быть. Видимо, эта женщина, как и Дейдра, оказалась особенной. Возможно, лишь для этого мужчины. А возможно, обладала особыми физиологическими свойствами. Поскольку я не доктор, на эту тему могу гадать бесконечно. Вскрытие мне всё равно не удастся провести… Но, так или иначе, им обоим удалось. Женщина из этого мира и прибывший с небес аниран смогли сделать то, для чего сюда аниран и был прислан. Значит, это действительно возможно. И я больше не уникален. Я такой же, как все остальные анираны. И я, и они — мы можем дать толчок новой жизни.
Я некоторое время рассматривал метку на чужой руке и думал о том поступке, который собирался совершить. Затем, приняв решение, сквозь сжатые зубы процедил очередную мантру:
— Нет иного пути. Останется только один.
Когда я соединил ладони, наши руки задрожали. А затем задрожал весь дом, когда вытягивал на свет божий крошечный оранжевый шарик. Я уверенно справлялся с болью и, не испытывая больше ни сомнений, ни сожалений, приказал шарику вонзиться в левую ладонь. А затем опять погрузился в недолгое забытьё.