— А-а-а-х… А-а-а-а-а-х…, - протяжные стоны Дейдры действовали на меня, как афродизиак. Когда она разобралась что к чему, когда поднаторела в плотских утехах под моими умелым руководством, больше молча не кусала губы и не закрывала глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Она перестала сдерживаться и была довольно эмоциональной. Поэтому любая битва в постели, где она ярко и громко демонстрировала свои эмоции, таким образом укрепляя моё орудие, заканчивалась обоюдной победой. — Ещё… Ещё… Я почти на вершине!… А-а-а-а-а-а!!!
Раннее зимнее утро началось весьма приятно. После непродолжительной борьбы мы укутались в тёплое одеяло. Горячей щекой удовлетворённая Дейдра прижималась к моей груди, улыбалась и отпускала в мою сторону фривольные комплименты. Она научилась льстить мужскому самолюбию, что ранее за ней не замечалось. И я примерно догадывался, кто ей подсказал, как надо правильно себя вести в постели с мужем.
Прошло пятнадцать декад с моего появления в Валензоне. Самые лютые холода уже ушли, и все жители города, а не только жители королевского дворца, потихоньку выползали из схронов. Радуясь смотрели на таящий снег, и подставляли лица под всё ещё холодное солнце.
Не стали исключением и мы. Элазор лишь изредка смотрел на живую природу из окна, но Дейдра уже не стеснялась прогуливаться по дворцовой территории, знакомилась с придворными и очень-очень вежливо вела себя с принцем. Она заметно заматерела за это время. В абсолютном смысле этого слова. Год назад я оставлял молодую влюблённую девушку, которая плакала и растерянно махала рукой на прощанье. Как и я, она не строила иллюзий. Она догадывалась, что я могу не вернуться. Но сейчас, спустя множество невзгод, спустя скитания, голод, истощающую организм беременность и тяжёлые роды, она заметно изменилась. И не только внешне. Её тело утратило прежнюю свежесть. Несмотря на быстрое восстановление после родов, тело перестало быть телом девушки. Теперь это было тело женщины.
Но, как бы странно это не звучало, в этом теле теперь обитала женщина.
Восторженность и непосредственность, ранее столь присущие Дейдре, испарились. Восторгалась она теперь лишь Элазором. Ребёнок радовал её глаз и грел душу. Ко всему остальному миру она стала более сурова. Даже ко мне в каком-то смысле. И в таком поведении сыграло основную роль не инстинктивное желание уберечь малыша от всяческих невзгод, а переживания за мою судьбу. Как она честно призналась, её страшит неопределённость аниранского пути. Она с ужасом вспоминала дни без крепкого мужского плеча под рукой. Тот страх она больше не желала испытывать никогда… Она вспоминала дни, проведённые в неизвестности. Дни переживаний о том, почему я не прихожу. Почему не появляюсь. Почему не спасаю её. Но самые сложные моменты ей пришлось пережить, когда паника побеждала. Когда вера оставляла её. Были дни, когда она себя убеждала, что я никогда не вернусь. Что отныне она останется одна, а родной мир так и не будет спасён.
Да, Дейдра изменилась. Хоть по земным меркам она ещё не достигла двадцати лет от роду и, по идее, даже не начала цвести, суровые будни уже изменили её. Теперь рядом со мной лежала закалённая жизнью женщина, а не восторженная девушка.
— Утренний милих мне нравится больше, чем милих ночной, — промурлыкала Дейдра. — Валишься носом в подушку. Не разбудить тебя. А вот утром…
— Ты и сейчас меня разбудила, кстати, — я машинально толкнул кроватку, где что-то булькотел Элазор. Кроватка заходила туда-сюда, и я услышал довольный смех. — Хоть самым прекрасным способом, не спорю.
— А я уж подумала, ты не проснёшься, — засмеялась она. — Я так старалась, так старалась. А он хоть бы что — дрыхнет и дрыхнет.
— Потому что стал, наконец, высыпаться.
И действительно: с некоторых пор спал я, как убитый. Хотел бы я сказать, что стал спать крепко, потому что больше не испытывал тревогу за Дейдру и остальных. Но это не так. Я высыпался и спал крепко, потому что Голос больше не приходил ко мне. С того самого раза, где он наградил меня дифирамбами и восторженными аплодисментами иллюзорной толпы, я не видел больше снов. Вообще никаких. Когда я засыпал, я не засыпал — я отрубался. Не ворочался на кровати, не искал место поудобнее. Я просто погружался в темноту. И ни разу за прошедшие месяцы не увидел ничего. Больше не парил над лесами и озёрами. Больше не сидел на облаках. Я просто проваливался в беспамятство.
Продолжительное отсутствие подсказок, к которым я уже привык, поначалу немного беспокоило меня. Но, поразмышляв, я, кажется, сделал верный вывод: в Астризии аниранов не осталось. Голосу некуда меня гнать. Я и так знаю, где следующие два. Уверен, в первую же ночь, когда моя нога ступит на гальку острова Темиспар или на песчаный берег жаркой Флазирии, Голос укажет направление. Ткнёт пальцем, образно говоря. А не образно говоря — прикажет идти и убивать.
— Нет, наверное, это не я, — Дейдра картинно надула губки, когда я не поддержал её игру, а задумался. — Это, наверное, приближающаяся весна на тебя так действует.
— Это ты, — я крепко сжал её в объятиях. — Ты — моё сокровище.
Она заурчала, как кошечка. Прижалась ко мне, доверительно смотря счастливыми глазами.
— Мы бы могли прожить в этом дворце всю жизнь.
— Да, могли бы, — вздохнул я на её ремарку.
Об этом я тоже думал. И часто вспоминал разговор с профессором Гуляевым, где он рассказывал о причинах утраты мотивации. Сейчас его я, наконец-то, стал понимать. Осенние и зимние месяцы, проведённые в максимальном комфорте рядом с любимой женщиной, у любого отобьют желание что-либо делать. Просто живи в тепле. Ешь, пей, занимайся сексом. Расти сына, посади дерево мимоходом и, возможно, построй дом. Зачем спасать какой-то мир, до заката которого ты всё равно не доживёшь? Ну, возможно, ты доживёшь. Но точно не доживут те, кто тебе дорог. Не лучше ли потратить большую часть отмеренного тебе времени на мгновения счастья? На то, что действительно важно? На семью, например.
Но, как подобные мысли не старались сбить меня с верного пути, им не удавалось. Я точно знал, что стоит на кону. И помнил всех тех, кто пожертвовал жизнью ради того, чтобы аниран продолжал идти вперёд. Как бы мне не хотелось где-нибудь пустить корни, я никогда так не поступлю. По крайней мере до тех пор, пока не встречу это безжалостное инопланетное божество и спрошу у него: "За что?".
— У тебя был кто-то? — внезапный вопрос Дейдры совершенно не вязался с мурлыканьем на моей груди секунду назад. Поэтому я растерялся.
— В каком смысле?
— Ну, без меня. Пока ты был… там где-то. Женщины, я имею в виду. Были?
Прищурившиеся глаза буравили меня насквозь. Вопрос был настолько неожиданным и несвоевременным, что я не сразу сообразил отбить шарик для пинг-понга — сказать безапелляционное "нет!".
— Что за ерунду ты говоришь? — глаза я моментально отвёл. Ибо не только слышал басни про бабскую чуйку, но и на собственном опыте убеждался, когда меня — молодого футболиста — рассекречивали на раз. А затем устраивали скандалы. — Нет, конечно же.
— Не верю, — хоть я выбрался из кровати, Дейдра вцепилась в мою руку. — Я всегда умела видеть в твоих глазах ложь.
— Не выдумывай. С чего ты вообще взяла? Зачем мне кто-то, кроме той, кто смогла подарить сына?
Врать Дейдре не хотелось. Но ещё меньше хотелось признаваться. Ведь всё же не высшая необходимость управляла мною, когда мы с Фламелиной предавались плотским утехам. Я хотел её сам. И в те моменты совершенно не думал о Дейдре.
Я встал и принялся одеваться. Этот разговор мне совсем не нравился.
— Отворачиваешься? Боишься, что я увижу в твоих глазах?
— Прекращай, Дейдра, — пробурчал я. — Аниран всегда держит слово.
Неожиданный аргумент сработал: обнажённая Дейдра вскинулась, прижалась к моей спине и обняла.
— Прости, я не хотела тебя обидеть. Ты не аниран, ты — милих. Ты волен поступать, как посчитаешь нужным, — при этих словах голос её дрогнул, как бы подтверждая, что на самом деле она считает совершенно иначе. — Просто эта… Алара…
— Что Алара? — я резко обернулся.
— Мне не нравится она. Она опасная… Я стараюсь не пересекаться с ней во дворце. Но она иногда будто охотится на меня. Преследует, как мне кажется. Заводит разговоры и почему-то всегда намекает на плохое. Как-то говорила, что в Обертоне много красивых женщин. И милих не мог не оценить гостеприимство столицы… Понимаешь? Она будоражит меня постоянно.
Я нахмурился: так вот откуда ноги растут. Блондинистая пакостница решила пакостить исподтишка. Бычка завалить ей не удалось. А значит, она решила заняться тем, кто менее решителен. Кто молод, неопытен и станет накручивать себя даже от лёгкого намёка. Хитра, сука, хитра.
— Игнорируй её. Поступай, как принц, — посоветовал я Дейдре. — Я скажу Бертраму, чтобы с этого дня её сюда не пускали. Пусть продолжает принимать горячие ванны и купаться в благовониях в одиночестве.
— Спасибо, — прошептала Дейдра. — Ты единственный можешь дать этой женщине отпор. Другие не способны, я видела… Я такая же, как и они, — просто не могу найти в себе силы.
— Я разберусь. Обещаю, — я отстранился, встал и бросил взгляд на кроватку, в голове прорабатывая варианты лёгкой головомойки для Алары. Не кулаком, конечно, но, возможно, крепким словом.
Но, столкнувшись взглядом с Элазором, мгновенно забыл про неё.
Мой сын рос не по дням, а по часам. Образно говоря, конечно же. Хоть ему было всего несколько месяцев от роду, он быстро набирал вес и уже мог пить из бутылочки кипячёное козье молоко. Его организм не отвергал, а принимал. Чем малыш безумно удивлял задумчивого целителя Эгеберга. Тот внимательно следил за ним, чуть ли не ежедневно осматривал, и приходил к выводу, что дитя анирана гораздо крепче, чем любое дитя, таинство рождения которого он видывал. В мире, где детская смертность и до появления карающего огня была достаточно высока, далеко не каждый ребёнок выживал. Но Элазор, как он говорил, образец идеальной крови.
— Блюмк, — с кроватки пошёл призыв. — Пфлипф.
Слова были непонятными, но крохотные ручки, потянувшиеся навстречу, когда я склонился над кроваткой, отметали любую иную трактовку — малыш просился на руки к папе.
— Блямк, — достойно ответил я и вытащил его из кроватки. — Пфлип-пфлип-пфлип.
Дейдра засмеялась, а Элазор, повисший в моих руках, недоумённо нахмурился. Его серые глаза внимательно меня изучали, а уши запоминали голос.
— Агыль-гыль.
— Гыль-гыль-гыль
— Кхи-и-и-и!
Элазор засмеялся, реагируя на необычный диалог. Пришлось его немножко покружить и совершить пару кругов вокруг комнаты, словно на парящем самолёте. А затем положить обратно довольного и хохочущего.
— Даже если это так, — слегка печальный голос Дейдры вернул меня в реальность. Я уже, было, и забыл, что мы обсуждали ранее. Но она, блин, всё помнила. — Я ни в чём тебя не упрекаю… Бабушка предупреждала: нельзя любить анинара. Он не может принадлежать тебе одной. И никогда не будет… Просто всегда говори мне правду. Я приму её. И выдержу любую.
— Конечно. Всегда, — я наклонился и поцеловал её в губы, в глубине души абсолютно не сомневаясь в том, что, если будет нужно, горькой правде я всегда предпочту сладкую ложь.
— Тук-тук-тук, — стук в дубовую дверь нарушил доверчивую интимность момента. — Милих, срочные новости, — голос Бертрама звучал обеспокоенно. — Ты проснулся?
— Проснулся, Бертрам, — я оставил Дейдру и отворил дверь — Что такое?
— Прибыл сирей из столицы с красным футляром на лапе.
— Сверхсрочное? — с Ибериком мы классифицировали систему доставки писем, разбив её на три категории: рядовые послания в белом футляре, требующие внимания — в синем и первостепенные — в красном. Так было гораздо удобнее обращаться с почтой.
— Да. С пометкой: "Из рук короля только для глаз милиха и принца".
— Всё понял. Одеваюсь… Пошли кого-нибудь за Тангвином.